Amat Victoria...

      Она тщательно следила за всем, что касалось трагедии «Титаника». Слушания по этому делу широко освещались в прессе, и с лёгкой руки газетчиков в скандал оказались втянуты Брюс Исмей и… Томас. Да, и до Британии докатились инсинуации американской прессы, будто верфь «Харланд энд Вольф», а самое ужасное — лично мистер Эндрюс пренебрегали качеством материалов при постройке корабля. Пренебрегали и безопасностью пассажиров, спроектировав судно таким образом, что с нижних палуб добраться до шлюпочной было практически невозможно.       Фыркнув, Куинни тогда отложила газету. Нашли, на кого клеветать! «Харланд энд Вольф» — лучшая верфь Великобритании, которая априори не способна делать свою работу спустя рукава! Ну и да, «Титаник» был самым современным и огромным судном, не только машиной, но гордостью и верфи, и всей Ирландии! Логично, что к его постройке подошли с небывалой тщательностью и дотошностью! Ко всему, спроектировали его отнюдь не глупцы, а потому и расположили переборки, сквозные лестничные проёмы и коридоры, следуя определённым принципам. Общеизвестно, что пассажирские суда строились и строятся по чётким стандартам, на соответствие с которыми их проверяет Министерство Торговли. Если игнорировать прописные истины во время создания корабля — он запросто утонет сразу после спуска на воду, как произошло в Италии с лайнером «Принцесса Иоланта» пять лет назад. Безусловно, жаль тех людей из третьего класса, которые, особенно при незнании языка, не смогли вовремя выбраться к шлюпкам, однако, на столь крупном лайнере даже команда далеко не сразу начала ориентироваться в расположении помещений.       Наверняка вскоре часть правил постройки и эксплуатации пересмотрят. Куинни прикинула, что вполне могут издать распоряжение об увеличении обязательного количества шлюпок. Тем не менее, количество шлюпок — ответственность не верфи, а судоходной компании-заказчика...       А уж тот бред касательно стали вообще ни в какие ворота не лез. В американской прессе приводились цитаты из какого-то официального ответа Томаса, где он якобы сообщал, что при постройке «Титаника» решили использовать низкокачественную сталь. Но когда это письмо появилось в британских газетах полностью, стало ясно, что речь шла о «стандартной» стали, а вовсе не «низкосортной». «Стандартной» — в противовес облегчённой, которая использовалась для надстроек «Лузитании» и «Мавритании». Слава богу, Виктория была достаточно грамотна в техническом плане, чтобы понять, в чём суть! Будь надстройки «Люси» и «Маври» из стандартной стали — лайнеры приобрели бы слишком большой верхний вес, а вместе с ним и склонность к опрокидыванию, что, разумеется, недопустимо. А «Титаник» и «Олимпик» были спроектированы совершенно иначе.       Как же сейчас, должно быть, тяжело Томасу… Виктория помнила, насколько ярко загорались его глаза, когда он говорил о деле своей жизни. В тёмно-карих, почти чёрных радужках будто начинало плескаться расплавленное золото. Все эти газетные переполохи для него, и без того, несомненно, терзаемого тяжкими мыслями, словно нож в сердце. Очень хотелось его хоть чем-то поддержать: отправить телеграмму или письмо, позвонить… Он всегда столь благороден и чист, зачем же на его долю были посланы подобные испытания?       Закаляясь, сталь крепчает. Виктория верила, что мистер Эндрюс пройдёт все испытания, что ничего не способно его сломить, что он станет лишь сильнее.       И он прошёл — прошёл с достоинством и честью. Она не упускала ни один репортаж, и везде Томас показал себя настоящим профессионалом и, более того, достойнейшим человеком. Уже в конце первой недели мая его участие в расследовании было завершено, и Куинни едва не своими ушами услышала голос сенатора Смита, когда вычитала в статье его слова, обращённые к Томасу: «Обвинения против вас выдвинуты не будут. Вы можете возвращаться домой».       В тот знаменательный день она на радостях купила билет до Белфаста — столь сильно захотелось хотя бы издалека увидеть его! Впрочем, наутро этот порыв показался ей неуместным, но… желание осталось. По её расчётам, он должен прибыть примерно к двадцатому числу. Что ж, она на всякий случай приедет на несколько дней раньше — как раз встретится с Маргарет Пирри. Та, верно, тоже нынче вся как на иголках.       Покоя не давал только Нэрроу, но некий процесс уже запущен. Виктория не сомневалась, что не такой уж он праведник, каким хочет выглядеть в глазах общественности. Зло начинается, когда человек мнит себя лучше остальных. А он, безусловно, мнил. Все его тайные дела обязательно выйдут на свет.       Белфаст встретил их с Гвен нежданной теплотой и сияющим солнцем. Они заселились в гостиницу и, пока Гвен разбирала багаж, Виктория позвонила леди Пирри. Та обрадовалась, что дочка её доброй знакомой снова приехала с визитом, и пригласила в гости.       В гости она поехала на следующий день и засиделась до самого вечера — за окнами уже сгустились сумерки. Они обсуждали всё, и Виктория была тронута до глубины души, когда Маргарет, смахивая платком слёзы с уголков глаз, выговорилась о «Титанике», о тех, кто пошёл ко дну вместе с ним, о муже и Томасе.       — Знаете, дорогая, а ведь мне он как сын, — голос её дрогнул. — А мой Уильям и вовсе ни за кого другого его не воспринимает. Наш Томми… я помню, каким он был: бойким, активным, но удивительно дисциплинированным. Грезил о кораблях, просился на верфь с тех пор, как научился выговаривать эти слова. Он был милейшим ребёнком, совсем ангелком. А когда вырос… какой же очаровательный и смышлённый! Не знаю, что бы мы с Уильямом делали, если бы нашего Томми не стало…       «Как же я вас понимаю», — с горечью пронеслось у неё в мыслях, и Куинни обнаружила, что сама вот-вот разрыдается.       — Что же я так расчувствовалась? — леди Пирри подобралась. — Простите меня, Куинни.       — Бросьте, — Виктория дотронулась до её предплечья, обтянутого бархатом платья — иссиня-черного, словно траурного. — Я сама очень ценю мистера Эндрюса. Но совсем скоро они с лордом Пирри вернутся, и всё будет хорошо.       — Дай бог… — выдохнула она, но уголок тонких губ скорбно дёрнулся. — Уильям ходил сам не свой, но, стоило ему узнать о том, что наш Томми жив — к нему словно вернулись былые силы. Но ему было трудно… он так переживал за семьи погибших… Страшно представить, каково Томасу… он всегда был очень добродушен, старался всем помогать, обо всех заботиться... Вы планируете с ним встретиться?       — Разумеется, он же мой друг, — тихо отозвалась Виктория, наблюдая за тем, как разглаживаются морщинки на лбу Маргарет. — Я найду подходящие слова. И не буду расспрашивать. Не стану его жалеть.       — Вы видите его насквозь, дорогая. Сильные мужчины не выносят, когда их жалеют.       — А он очень сильный, — согласилась Куинни. — Как и лорд Пирри. Им всё по плечу.       И, кажется, Маргарет окончательно успокоилась.       На пятый день Куинни, уже исходившая весь Белфаст вдоль и поперёк, прикупившая новую шляпку и пару сувениров, решила отужинать в ресторане. До этого они с Гвен заходили лишь в кондитерские, а ели в гостинице: она в своих комнатах, а горничная — в своей, поэтому захотелось сменить обстановку.       Переодевшись и оставив горничную в гостинице, Виктория решила, что пойдёт в один из ресторанов, который пользовался популярностью у местных знакомых. Может, и встретит кого, поговорит, а то постоянные думы о Томасе и о том, как себя вести при нём, вконец её извели.       Каково же было её удивление, когда она, уже устроившаяся за столиком, приветствуя кивком головы официанта, увидела…       Томаса.       Тогда как раз зазвучала арфа, и сестра потянула его танцевать. Мистер Эндрюс выглядел, по обыкновению, восхитительно в изящно подчёркивающем его статность фраке, но был явно отчего-то взвинченным. Они двигались в такт мелодии, а затем вдруг обнялись, и Томас вроде как даже прикрыл глаза.       Неужто он всё ещё столь сильно переживает? Хотя, о чём это она… пережитое никогда не забудется.       Изумительно, что он уже здесь… И как теперь быть? Отрепетировано было несколько речей, но они тотчас показались по-детски несуразными. Потому Виктория просто поднялась со стула и, влекомая чем-то однозначно неведомым, подошла к нему. Ничего лучше, кроме как нежданно-неуверенно обозначить, что начатая композиция ей нравится, она не придумала…       Он был ошарашен не меньше, когда, обернувшись, увидел её. Целый спектр эмоций — от непонимания до вспышки радости — сменился на его лице, прежде чем он пригласил её на танец.       Как же он танцевал! Куинни всегда наслаждалась, кружась с ним — высоким, на голову её выше, таким пластичным, но теперь всё показалось совершенно сказочным. Она, по правде, ещё не доверяла реальности происходящего. Может, это сон? Один из самых ярких, где ей виделся Томас…       Но его голос, тягучий и бархатистый, звучал чётко, его руки грели её ладони, похолодевшие от волнения — и это учитывая, что ей было жарко — а лёгкий аромат свежего одеколона окутывал всё пространство. Его осторожные объятия вскружили голову похлеще любого вина. От нахлынувшего смущения Куинни не могла смотреть в его глаза и уставилась на ямочку гладковыбритого подбородка. Зря. Взгляд тут же скользнул к губам.       Будто прочитав её мысли, Томас потянул её к выходу из ресторана, а она безвольно следовала за ним. В голове стало абсолютно пусто, но когда он предупредил, что вот-вот поцелует её — Куинни ощутила, что на месте пустоты прогремел самый что ни на есть взрыв и точно бы отделил их, замерших за углом, ото всех и вся.       И как он целовал её… Своими губами он делал что-то настолько удивительное, что колени Виктории подкосились. Она хваталась за его плечи, а он крепко обвивал её талию и прижимал всё сильнее и сильнее. Чувство полёта действительно появилось — земля исчезла из-под ног, а внутри всё наполнилось предвкушением...       Что они творят?! Как она позволила себе сперва танцевать, а затем с упоением целовать женатого мужчину? Виктория напрочь забыла об этом факте, а ведь необходимо было держать его в уме и не допускать… Но как он позволил?       Отстранившись от него, Куинни внезапно пошатнулась. Реальность рухнула на плечи, буквально придавив к брусчатке: вернулись полуночные звуки, а Томас глядел на неё с недоумением, но до сих пор затуманенно. Ещё нечто странное промелькнуло в его взоре, но Виктория не смогла этого разобрать. В горле застрял ком, и она с усилием сохранила отстранённость.       Разводится он — как же! В их кругах разводы — нонсенс, а очередного скандала он явно не допустит. Зачем лгать?       Но её до сих пор разрывало — желание вновь прильнуть к нему противоборствовало желанию сбежать. И правильнее было бы сделать выбор в пользу последнего.       Что она и совершила — совсем не по-королевски убежала, приподняв подол платья.       И только в гостиничном номере вспомнила, что забыла свой ридикюль… Тут же горько расплакалась. Причиной стал отнюдь не ридикюль.       Она уплыла в Шотландию первым же паромом. Искушать себя Виктория более не могла. Кроме того, в поместье под Эдинбургом уже собрались многие члены семьи — родители Куинни решили устроить праздник ко дню рождения тётушки Елены, сестры матери. В последнее время она частенько пребывала в унынии, а потому единогласно было решено её приободрить — в родовой усадьбе отца действительно можно было найти любые развлечения: от бильярда и крикета до стрельбы из лука и конной охоты. Удивительно, но любящая уединение тётушка согласилась на это путешествие. Конечно, с Луизой они несколько отдалились со смертью матери, королевы Виктории, но постепенно отношения налаживались.       Праздник был и вправду роскошным. Герцог Аргайл вызвал лучших оперных солистов, которые исполнили несколько знаменитых арий перед торжественным ужином в парадном зале. Затем весь вечер звучала шотландская музыка, и Куинни танцевала до упаду. Ей было безумно хорошо — думы о Томасе окончательно развеялись этим безудержным весельем. Она захватила очередной бокал вина и отправилась на балкон, чтобы отдышаться. Ночь уходящего мая опалила её лицо свежим, дующим с гор и холмов ветром, листва тихонько шумела, а ночные птицы изредка перекрикивались друг с другом.       Прикрывшая глаза и смакующая вино, Виктория не сразу обнаружила, что позади неё кто-то остановился. Она вздрогнула, когда её окликнули. Повернувшись, Куинни увидела перед собой тётушку Елену и даже в полумраке уловила по обыкновению спокойный взор её глаз.       — Мы так и не побеседовали с тобой, — Елена приблизилась и грациозно облокотилась о балюстраду. — Что нового?       — Ничего особенного, — отозвалась Куинни.       — Как я понимаю, в твоей гавани всё ещё штиль? — на её пухлых с острой впадинкой губах заиграла усмешка.       — В каком смысле?       — Я волнуюсь за тебя, милая. А твои родители и того больше. Ты слишком увлечена посторонними идеями и до сих пор не вышла замуж.       — Куда мне торопиться?       — Твоя любимая верфь никуда не уплывёт, а вот молодость проходит.       Это явно неспроста. Неужто тётушка решила взять на себя роль свахи? Не её поистине это дело — выходить Виктории замуж до тридцати лет или после. В любом случае, Куинни за свою жизнь встретила только одного человека, за которого ей хотелось выйти замуж...       — Морское дело оставь мужчинам, — вздохнула тётушка. — А к тому же, не по статусу тебе крутиться на верфи среди доков и строить глазки женатым джентльменам.       Ошалело оглядев Елену, Куинни пошатнулась. Откуда тётушка это знает?! Неужто их кто-то заметил? Боже правый… и что теперь делать? Виктория и без того чуть не вляпалась в историю после инцидента перед Мраморной аркой, а тут она своим опрометчивым и легкомысленным поведением могла спровоцировать очередную истерию вокруг Томаса Эндрюса!       — Мистер Эндрюс — мой друг, — заявила Виктория. — Как и лорд Пирри. Почему я не могу заниматься тем, что мне нравится?       — Тебе нравится составлять компанию женатым мужчинам? — иронично уточнила Елена, а Виктория тем временем вспыхнула.       — Вовсе нет! Мне импонируют добрые и интеллектуальные люди вне зависимости от их семейного положения или регалий.       — И потому ты сейчас вспомнила Томаса Эндрюса? — тётя прищурилась. — Я ведь даже не упомянула его имя. Ты же не только с ним отплясывала на светских приёмах в Белфасте.       Умолкнув, Куинни не находила, что на это ответить. Сама проговорилась, и Елена всё, несомненно, поняла. Стало стыдно настолько, что хотелось провалиться под землю.       — Я ни в чём тебя не упрекаю, — спустя минуту смягчилась тётя. — Я счастлива замужем и искренне желаю тебе того же. Просто не сбейся с курса.       Теперь беседа приобрела совершенно неясный оттенок. Елена только что вроде как упрекнула её, а вроде — поддержала. Впрочем, тётушка уже направилась к застеклённым дверям, дав понять, что разговор окончен. Едва Куинни облегчённо выдохнула — Елена замерла и проговорила:       — И, кстати, он разводится, — она повернулась к Виктории вполоборота, и лунный свет упал на выразительный профиль. — Не ты ли, случаем, приложила к этому руку?       Голова закружилась. Значит, тогда, на улице, Томас не солгал вовсе! А она, так и не объяснив ничего, сбежала от него. Невозможно! Он же действительно никогда не лгал — за все годы их знакомства! С чего бы ему начинать?       — Откуда вы знаете? — одними лишь губами промолвила Куинни.       — Пишут в газетах, — тётя пожала плечами. — Всё-таки, надеюсь, ты в этом не замешана. В любом случае, будь осторожна. И, повторюсь, счастлива.       Она скрылась в тюле занавесок, а Виктория схватилась за балюстраду. По всему телу прошла мелкая, но колючая дрожь — такая, будто её окунули в ледяную воду. Двусмысленность слов тёти била кровью в висках. Елена пожелала ей счастья, но и предостерегла… А извиниться перед Томасом хотелось всенепременно! Умчись Куинни в Белфаст завтрашним же днём — как бы это восприняли остальные? Тем более, после подобных вестей. Нет, нельзя… Надо переждать. И принимать решения на трезвую голову. С чего Виктория вообще взяла, что ему нужны её извинения?       А хотя вспомнить, как именно он её целовал…       Она никогда не считала Томаса ниже себя — ни в чём. Он чудесный человек, он — инженер, творения которого ещё прославят страну, да и о «Титанике» сквозь года будут вспоминать многие — даже великие — умы. Эндрюс превосходит многих из её окружения: да, они выше по титулу, но намного ниже его по духу и в познаниях.       На следующий день Викторию разбудила горничная, оповестившая о звонке: на том конце провода неожиданно прозвучал голос Маргарет Пирри. Вместе с поздравлениями Елене Шлезвиг-Гольштейнской она вскользь упомянула, что мистер Эндрюс передал забытый в ресторане ридикюль, и уточнила, не собирается ли сама Куинни посетить Белфаст в ближайшее время. Немного огорчившись от того, что Томас предпочёл решить всё через посредников, Куинни объявила, что собирается — ближе к июлю, пожалуй.       Прибыла она туда, разумеется, намного раньше — всего через десять дней после дня рождения тёти. Родители не хотели её отпускать, и это насторожило — они уже лет пять как вполне спокойно реагировали на её отъезды в сопровождении горничной и иногда одного из лакеев.       Заселившись в гостиницу, Куинни оповестила леди Пирри о прибытии в город, и та незамедлительно пригласила на обед в их с мужем резиденцию. Необычайное воодушевление обуревало Куинни, но всё же она понятия не имела, насколько правильным станет её стремление узнать о местонахождении Томаса и чем, собственно, объяснить желание с ним встретиться.       Решившись пустить всё на самотёк, Куинни отправилась к Маргарет Пирри. Будь что будет, а слова в любом случае найдутся.       — Мой муж передаёт вам извинения за его отсутствие, но его срочно вызвали в ратушу, — уведомила Маргарет, когда встретила Куинни у крыльца.       — Никаких проблем, — Виктория мягко улыбнулась. — Если что, нам ничего не мешает дождаться его.       Взглянув на неё с добродушным прищуром, леди Пирри пригласила гостью внутрь. Они расположились в столовой, и тогда Куинни, принюхавшись к аппетитным ароматам блюд, осознала, насколько голодна. Обед проходил за лёгкой беседой, и сложно было не заметить, насколько ожила Маргарет с их предыдущей встречи. Виктория тоже несколько воодушевилась, и была весела до тех пор, пока в гостиную, где они пили послеобеденный чай, не вошёл дворецкий.       — Прибыл Томас Эндрюс-младший, — чуть поклонившись, объявил он.       Оцепенев, Виктория столь сильно сжала фарфоровую чашку, что та, казалось, вот-вот треснет. Томас же, увидев Куинни, на мгновение замер в дверях, но быстро собрался и как ни в чём не бывало подошёл к дамам. Он поцеловал руку леди Пирри, а затем склонился над запястьем Куинни и заглянул в глаза. Его дыхание обожгло кожу даже сквозь ткань перчатки.       Не в силах глядеть на него, поддерживающего завязанный леди Пирри диалог, Виктория рассматривала всё подряд: узор тканевых обоев просторного помещения, картины на стенах, мраморный бюст, стоящий в углу, подол своего платья, переливающийся лиловым…       Что он тут делает?       Пару раз они пересеклись взглядами, но Томас сохранял непринуждённость, с полуулыбкой отвечая на реплики леди Пирри. В конце концов, Куинни надоело молчать, и едва она приоткрыла рот, как леди Маргарет встрепенулась.       — Ох, дорогая, я совершенно забыла про ваш ридикюль! — она встала. — Подождите, я принесу.       Томас отбивал ритм пальцами о подлокотник кресла, а потом, подперев кулаком подбородок, повернул голову в сторону окна. Чуть поёрзав, Виктория решилась:       — Почему вы сами не передали мне?       — Извините?       — Ридикюль. Почему… — она быстро перевела дыхание: корсет стал неимоверно жать. — Почему вы решили устроить всё через леди Пирри?       — Если вы беспокоитесь, что кто-то узнал, то это ни к чему, — ровно пояснил он. — Я нашёл достойное оправдание его нахождению у меня.       Покраснев уже не от смущения, но от внезапно настигшей ярости, Куинни подалась вперёд.       — Я полагала, что вы не способны на ложь.       — Я и не соврал, а просто объяснил, что вам нужно было уйти по срочным делам. Разве это не так? — тёмная бровь приподнялась, но тут тень легла на его лицо, и он вздохнул. — При любом раскладе, вы вряд ли хотели меня видеть… Мне жаль, что я… здесь и мешаю вам. Маргарет не предупредила меня. Прошу прощения. За всё.       Почему же он извиняется? Если он про поцелуй — тот стал лучшим и самым желанным поцелуем в её жизни! Разве Томас этого не заметил? А она же повела себя абсолютно некрасиво, так резко заявив, что не верит его словам.       — Что? Что вы такое говорите? Я… я сама хотела извиниться.       — Вы-то в чём виноваты, миледи? — он коротко и грустно усмехнулся. — Это я потерял голову.       Звучало волнующе, и сердце забилось где-то в горле.       — По правде, я хочу ещё и поблагодарить вас, — он сцепил пальцы перед собой. — За всё, что вы для меня сделали, леди Виктория. Для меня и моих близких.       Куинни, безусловно, поняла, что Томас как-то догадался о Нэрроу и той участи, которую тот ему готовил. Она поднялась на ноги, Томас повторил за ней, но она была уверена, что не только лишь из-за правил этикета. Мистер Эндрюс был так близко, и почему-то чувствовалось, что он желал обнять её столь же сильно, сколь и она его.       — Я вам верю, Томас. И вы мне поверьте: я не могла поступить иначе, — проговорила Виктория, приподняв голову, чтобы видеть его лицо. — Я всегда буду верным стражем тех, кто мне… поистине дорог.       Казалось, он затаил дыхание, а Куинни, покачнувшись, внезапно ухватила его за руку — иначе бы точно не устояла на ногах. И не успела моргнуть, как оказалась в его крепких объятиях…       — Я не вправе говорить об этом, но вы тоже очень дороги мне, — приглушённо признался он. — И это не только сейчас, из признательности за… сами знаете что. А все эти годы…       Встав на цыпочки, она не дала ему закончить фразу: потянулась и запечатлела поцелуй в уголке его рта, а затем, помедлив, прильнула к его губам — с внезапной даже для самой себя жадностью, а потому мимолётно. Он положил ладонь на затылок Виктории и прислонился щекой к её лбу.       — Что мы делаем?       — Теряем голову, наверное, — повторила она, а сама не могла перестать держаться за его широкие плечи.       В коридоре за неплотно затворёнными дверьми гостиной послышались шаги. Они отпрянули друг от друга, а затем быстро, в унисон выговорили:       — Вы хотели бы прокатиться?       — Вы хотели бы прогуляться, Томас?       И рассмеялись.       В последующие дни они катались на его автомобиле, гуляли по Белфасту и окрестностям, сходили в театр, танцевали на неофициальном ужине у лорда Пирри… В эти чудесные мгновения Куинни забывала обо всём. Весь её мир как бы сжимался, стоило ей вновь заприметить Томаса, выходящего из автомобиля и идущего навстречу, чтобы после галантно предложить ей локоть. И пускай разговоры их стали открыты, — они обсуждали абсолютно всё за исключением некоторых неудобных тем; вспоминали истории из детства, шутили и даже пару раз разнообразия ради поспорили по поводу истории и литературы, — но за неделю между ними возник лишь один намёк на поцелуй. И вот нынче они глядели на город, облитый бордовым закатом, и на Ирландское море, совсем розовое в лучах заходящего солнца, со склонов гор Кейвхилл. Куинни ощущала на себе взор Томаса, и периферийным зрением уловила, насколько же необычный оттенок приобрели его глаза при этих небесных зарницах — они стали будто бы фиолетовыми с золотистыми отливами. Мурашки пробежали по телу, хотя было довольно тепло — даже несмотря на то, что они устроились прямо на траве, словно дети. Сперва она сопротивлялась, но мистер Эндрюс настоял, чтобы села она не на землю, а на его расстеленный пиджак. Какой же он джентльмен…       Её душа ликовала, и Виктория солгала бы, если бы принялась утверждать, словно этот момент — не самый счастливый в её жизни. Эти мягкие солнечные лучи, это море, эта зелень, эти парящие в небе чайки. Виктория запрокинула голову и дышала свежим сладковатым ароматом природы.       — Вы необычайно красивы, Куинни, — раздался его голос, и Томас накрыл её маленькую ладонь своей, заставив вздрогнуть.       — Вы так считаете? — она повернулась к нему, и на устах его заиграла лёгкая улыбка.       — Да. И вы очень хороший человек. Вы удивительная, Куинни, — его тёплые длинные пальцы невесомо поглаживали запястье, а после переплелись с её. — Я это всегда подмечал, но боялся признаться… даже себе. Я не смел надеяться, что однажды буду сидеть вот так, с вами. Наслаждаться тем, что рядом со мной воплощение одной из добрых древних богинь — никак иначе. И это не лесть…       Его лицо тем временем будто светилось изнутри. Так хотелось обхватить его ладонями и целовать, целовать, целовать… Но Томас не совсем прав. Пора бы признаться… пора бы во всём признаться. Невозможно утаивать от него что-либо. Она чересчур далеко зашла во своих фантазиях, а он был слишком искренен, чтобы не доверять каждому его слову.       — Не всё то золото, что блестит, — она отняла свою ладонь и прижала к груди. — И я не столь идеальна, как вы себе надумали… Нам обоим стоит избавиться от иллюзий.       Солнце догорало, а порыв ветра снёс с его головы шляпу, которую Томас поймал на лету и надел на согнутое колено, чем вызвал у неё смешок. Он порой бывал таким непосредственным, но всегда — безупречно-элегантным.       — Куинни, я повидал многих людей, — посерьезнев, начал Томас. — Хороших и тех, кто такими лишь притворялся. Открытых и скрытных. Алчных и щедрых. Милосердных и жестоких. За всю свою жизнь я наблюдал проявление всех грехов, я воочию видел ужасные вещи… Я разбираюсь в людях.       — Понимаю… Но при этом ваша душа осталась чистой. Я очень сомневаюсь, что вы серьёзно грешили делом или помышлением. Из нас двоих ближе к идеалу именно вы.       — О нет, — Томас, обхватив тонкую переносицу, покачал головой, а затем, выпрямившись, принялся теребить поля шляпы. — Я, по сути, всё потерял. Почти всё… Хотелось бы верить, что я невиновен в минувшей трагедии, но я к ней причастен. Хотелось бы верить, что я не виноват в том, что моя семья…       Умолкнув, Эндрюс поглядел вдаль, на самый горизонт.       — Вы — специалист, Томас. И вы сделали всё, от вас зависящее, — Виктория дотронулась до его плеча. — Я помню нашу первую встречу в деталях. Никого умнее и талантливее вас я не смогу назвать. Я радовалась, как девчонка, каждый раз по пути… к вам. Я и была девчонкой. Но я выросла, а радуюсь ещё сильнее… Я буду предельно честной: с самой первой секунды нашего знакомства я восхищаюсь вами. И так хотела, чтобы вы восхищались мной.       Повернувшись к ней, Томас в изумлении поднял брови.       — Разве не очевидно, что я восхищался вами? Всегда восхищаюсь, — подчеркнул он.       — Дослушайте! — она до боли прикусила щеку изнутри и зажмурилась. — Когда я узнала, что вы женились, признаться, я огорчилась. Очень огорчилась. Это разве правильно?       — Куинни, вы…       — Далее, — перебила она его. — Ко мне сватался один дальний родственник… Я ответила на его ухаживания. Он мне даже чем-то понравился. Мы тянули с помолвкой — я не была уверена, что смогу... смогу быть чьей-то женой. Всё кончилось тем, что он склонил меня к близости. Я полагала, что всё будет хорошо, пускай и поступала… неправильно. И не сказать, что мне было неинтересно узнать, каково это. Он не привлекал меня, но, по крайней мере, это не показалось мне таким уж отвратительным. Хотя я была в безысходности и, возможно, просто смирилась, ведь отвратительно стало после.       Она перевела дыхание и уронила заалевшее лицо в ладони.       — Вот моя исповедь и мои муки совести. И как, позвольте, девушка, да ещё кузина самого короля, может быть идеалом при всех этих порочных секретах? — Виктория вскинула голову.       Мистер Эндрюс снова погрузился в безмолвие, и она испугалась, что вот теперь всё точно кончено. До сего момента об этой внебрачной связи знала лишь мама, а теперь Виктория добровольно поведала о своём грехопадении мужчине, которого… любит. Всей душой и всем сердцем, а потому не способна ничего от него скрывать.       — Мне жаль… — прошептал он. — Я даже представить не мог, что из-за меня вы почувствуете… безысходность.       — Не стоит. Вашей вины тут точно нет. Это я… фантазёрка, — она горько улыбнулась. — Глупая я, правда? Ещё и вряд ли кому нужна… теперь.       — Ты нужна, — он вновь накрыл её ладонь. — И я это тебе говорю не от того, что ищу утешение. Я просто прошу: никогда не сомневайся в том, что ты нужна. Как и в том, что любима.       — Ты так думаешь?       — Я это знаю, — он невесомо дотронулся до выбившегося из её причёски локона, на миг сомкнул веки и вновь заглянул вглубь её глаз. — Я это знаю, моя принцесса. По себе знаю…       — По себе?..       — Да. Ты всё правильно поняла.       — Но как же…       — Ты пыталась убедить меня в том, что я чище тебя. Но это не так. Я развожусь, Куинни, потому что Хелен в итоге выбрала другого мужчину. Но я неосознанно обманывал её, потому что никогда не любил столь глубоко, как мог бы. Не любил так, чтобы это продлилось всю жизнь. И она это чувствовала, а потому сама пошла на обман, — говорил он ровным тоном, и только потом тот стал низким и очень мягким. — А ты, Куинни, стала ещё чище в моих глазах. После твоего рассказа.       Последний луч солнца ослепил их, прежде чем небесное светило скрылось до следующего дня, и на небосклоне по очереди, словно лампочки, начали загораться звёзды. Мелкая дрожь пронзила тело, а Виктория до сих пор не могла поверить ушам своим. Но он тоже только что открылся перед ней. Боже, это действительно самый лучший день в её жизни!       — Томас… — она всхлипнула и крепко обняла его. — Я… я так давно люблю тебя. Страшно представить, насколько давно. И теперь… я снова боюсь.       — Почему? — руки Томаса трепетно обвили её плечи, а нос уткнулся в волосы. — Куинни?       — Мои самые заветные мечты становятся явью… — пробормотала она. — Так не бывает.       — Как видишь, — он сжал объятия настолько крепко, словно боялся, что она исчезнет, — бывает.       — И всё равно… мне тревожно.       — Ничего не бойся, — он прижался губами к её виску, а затем обхватил её лицо ладонями и отстранил от себя. — Я рядом. И сделаю для тебя что угодно. Верь мне.       — Я тоже… я тоже, Томас. И ты верь мне, — слезинка пролилась через ресницы и скатилась вниз по щеке, пойманная его пальцем у самого подбородка.       — Я люблю тебя, — совсем тихо, но щемяще-искренне произнёс он. — Очень сильно.       Она поцеловала его, а слёзы, теперь совсем неудержимые, всё катились вниз. Он отстранился лишь для того, чтобы покрыть хаотичными, горячими поцелуями её лоб, виски, веки, скулы, подбородок, сцеловывал слёзы, пока вновь — долгожданно — не добрался до губ. Вместе они опустились на похолодевшую землю, и Томас перекатил Викторию на себя, а она отвечала на каждое его движение исступлённо, как в последний раз. Но это никогда не станет последним разом — Куинни была убеждена.       — Ну-ну, не плачь… — оторвавшись от её губ, попросил Томас. — Ты же моя радость. Пожалуйста, Куинни…       — Я просто счастлива… Никогда не была такой счастливой.       — И я, наконец, счастлив, — его улыбка засияла на фоне этого догорающего дня. — По-настоящему, Куинни.       Больше задерживаться в Белфасте было невозможно: настала пора Виктории вернутся к родным, которые уже в беспокойстве звонили в гостиницу и просили её к телефону. Куинни же была окрылена. На следующий день после того знаменательного заката он приехал за ней с огромной коробкой шоколада, корзиной фруктов и бутылкой лучшего игристого, а затем повёз на побережье. Тот июньский денёк выдался тёплым, а море шуршало своим лёгким прибоем. Было настолько чудесно, что всё казалось неправдоподобным, но прохлада воды, когда Виктория, присев, ловила пальцами волну, песок, прилипающий к коже, прикосновения Томаса, который обнимал её, звук его красивого глубокого голоса опровергали её домыслы. Всё, как и сказал тогда Томас, происходило по-настоящему.       Это Куинни вспоминала, бегом поднимаясь на прогулочную палубу отчаливающего парома, чтобы помахать Томасу, который глядел на неё с причала. Вспоминала, чтобы сердце не одолевала столь жуткая тоска. А вдруг что-то изменится за время её отсутствия? Вдруг он пойдёт на попятную? Вдруг их обретённое, но пока такое хрупкое счастье разобьётся о скалы реальности?       Но он, заприметив её, приподнял шляпу и, улыбаясь, махал в ответ.       Сомнения в том, что всё будет хорошо, окончательно развеялись. Они отвоюют свою любовь во что бы то ни стало.

***

      Томас опешил, когда увидел Куинни, сидящую в гостиной у Маргарет Пирри, и с тех пор не в силах был оторвать взгляд от неё.       Как и не мог ею надышаться.       Эта миниатюрная, но такая величественная девушка, где бы они ни находились, приковывала его внимание лишь к себе. Она держала его под локоть и рассказывала забавные истории, а он шёл и улыбался, как мальчишка.       Он пытался не думать о ней, но ничего не вышло: все их прошлые встречи мелькали в памяти, а Томас, кажется, начал постепенно сходить с ума.       Но она спасла его не только от полоумного судьи. Куинни спасла Томаса от самого себя. Подарила второе дыхание.       Размышлять про Хелен не хотелось — он, разумеется, приезжал в дом, где они жили, чтобы навестить Эльбу и урегулировать дела, касающиеся развода. Хелен не стала спорить и дала его, обозначив, что они с соответчиком готовы взять вину на себя и унять всё это дело тихо.       Им вправду оказался Генри Харланд, которому Эндрюс сперва хотел хорошенько врезать, но передумал. Много чести. Да и не нужно это, право слово…       А пока Томас снова погрузился в многочисленные обязанности на верфи, и не впасть в уныние помогали ему лишь встречи с Куинни. Он больше не позволял себе лишнего, а ведь поцеловать её порой хотелось непередаваемо, но до развода это нежелательно — Томас и без того позволял себе множество вольностей, что до этого было ему совершенно несвойственно. Но Куинни буквально пленила его: Эндрюс и не думал, что в самом деле… любил её всегда.       То, что произошло с ней, ни в коем случае не умалило её достоинства в его глазах. Виктория окончательно доверилась ему, зачем-то устыдилась, и он наконец-то позволил себе показать, насколько она для него важна. Он целовал её влажное, солоноватое от слёз лицо, выцеловывал её сладкие губы и был абсолютно счастлив.       Пускай и в голову взять не мог, что вновь сумеет таким стать. Судьба упорно сводила их с Куинни десять лет, а они старательно убегали друг от друга.       И если у него не получится добиться её руки, то есть — благословения родственников, то он готов был любить её платонически или, наоборот, если она того пожелает, жить тайно и во грехе. Даже пусть ей выберут другого мужа…       Когда Виктория уплыла в Лондон, Томас несколько раз звонил ей, в основном с верфи, но толком побеседовать не удавалось. Она обмолвилась, что телефон у них располагается в холле и в кабинете отца, а потому могут возникнуть вопросы. Разумеется, Томас всё понимал. Скучал по ней, но настаивать не смел. И когда до окончательного развода оставалось ещё немного потерпеть, Куинни заявила, что устала скрываться от родных. Что они должны узнать факт: она и Эндрюс любят друг друга и будут вместе. Томас протестовал, просил её подождать и, если честно, остерегался осуждения её близких…       И опасения его сбылись. Он гостил у лорда Пирри, когда она позвонила — дворецкий оповестил, что на линии леди Виктория Кэмпбелл с крайне срочным разговором, и Томас выдал себя прежде, чем дворецкий успел уточнить, кому именно она звонила. Дядя с лёгким недоумением поглядел на Эндрюса, когда тот вскочил с дивана, чуть не расплескав виски. Куинни, очевидно, обзвонила верфь и апартаменты в центре, где он временно проживает, к тому же, слов на ветер она никогда не бросала. А тут позвонила в резиденцию… Значит, это взаправду очень срочно.       — Томас, добрый вечер, — её нежный голос подрагивал, и это ему не понравилось. — Извини, что отвлекаю…       — Здравствуй, моя дорогая, — как можно ласковее поприветствовал он. — Ты меня не отвлекаешь. Что стряслось?       — Я всё рассказала родителям… — тихонько призналась она.       — Бог мой… И что они?       Тишина прерывалась помехами связи. Томас сжал трубку, а сердце отбивало в груди такой безумный ритм, какой может отбивать своими копытами по земле только испуганная лошадь.       — Они недовольны, — выдохнула Куинни. — Запрещают вести себя таким образом.       Тут сердце его, пропустив удар, упало.       — Несомненно… — пробормотал Эндрюс и тяжело осел в кресло, жалобно скрипнувшее кожей. — Какая муха тебя укусила, Куинни? Зачем ты поторопила события? Я же говорил тебе…       — Я знаю, знаю, но мы не виделись почти полтора месяца! Это невыносимо, — и вновь дрожь пропитала её тон. — Я всё испортила…       — Нет. Будем думать, что предпринять, — он сосредоточенно нахмурился. — Всё равно я не в состоянии отпустить тебя.       — Как и я — тебя! Но почему они столь бесчувственны? К чему такой снобизм? Они всегда были довольно либеральны по отношению ко мне, а тут заявили, что слишком избаловали меня…       — Их можно понять. Мой развод ещё не оформлен. Недавно про меня гудели в прессе, — успокаивающе произнёс он. — Ко всему прочему, я — не та партия, какую твои родители могли бы пожелать. Но я как-нибудь решу...       Но его прервал возглас Виктории:       — Вот именно — мои родители! Я сама выбираю, кого любить! Как выбрала моя сестра! Всем пришлось смириться, а затем и запоздало порадоваться за то, что её избранник — миллионер! — она нервозно засмеялась, а затем шмыгнула носом. — Просто увези меня, Томас. Просто увези меня из этого города! Забери меня к себе…       Да он бы ни за что не отпустил её тогда, если бы не беспокойство её родителей и его всё ещё не аннулированный брак!       — Куинни, я приеду, слышишь? Я приеду совсем скоро. Не переживай, любовь моя. Я всё улажу, поняла? — она промычала в согласии, явно сдерживая судорожные всхлипы, и Томас заявил: — Жди меня. Сообщу о своём прибытии, как только сойду на берег.       Кое-как приободрив её парочкой смешных баек, Томас попрощался и повесил трубку. Вихрем влетев в гостиную и заставив лорда Пирри немного подпрыгнуть от неожиданности, Эндрюс звучно изрёк:       — Простите, сэр, но я вынужден уехать прямо сейчас. И взять отпуск минимум на неделю. Надеюсь, это не повлечёт проблем?       — Ты разве запамятовал, что я был против, чтобы ты так сразу приступал к работе? — лорд Пирри пригладил седую бороду. — Куда ты собрался?       — В Лондон, — он залпом допил виски и чуть поморщился, когда обожгло горло. — Нужно срочно позвонить секретарше, чтобы она взяла билеты на утренний паром.       — Уже десять часов вечера, мой мальчик, — слегка изумлённо проговорил Уильям. — Сядь, пожалуйста, и не торопись. Что сказала леди Виктория?       — Я пока не могу это обсуждать, — послушавшись, Эндрюс рухнул на диван и принялся задумчиво тереть переносицу, устремив пред собой затуманенный взгляд.       — Маргарет, выходит, права…       — О чём ты?       — О тебе и Куинни.       — Её родители никогда не позволят… — Томас вдруг махнул ладонью. — Пустой разговор. Но, как бы то ни было, я обязан приехать к ней.       — Томми, — лорд Пирри поднялся и сжал его плечо. — Я лично распоряжусь обо всём. Завтра рано утром тебе доставят билеты на паром и поезд. Персонал подготовит Дауншир Хауз к твоему приезду.       — Дядя… — Томас приобнял лорда Пирри. — Спасибо тебе! Огромное спасибо! Ты столько всего сделал для меня, дядя. Всегда делаешь.       — И всегда буду, — морщинки лучисто легли вокруг его ярких и добрых глаз. — А теперь поезжай, собери вещи и выспись. Только осторожнее в дороге. И по прибытии в Лондон не шали… много.       Дядя подмигнул, а Томас залился краской.       Всё было организовано в лучшем виде: билеты доставили за два часа до отплытия.       Вскрыв конверт, Томас начал проверять билеты и обнаружил, что между ними затесалось какое-то письмо…