Два развода и один слон.

- Юнги, уйди с дороги. Мне нужно пройти. Юнги стоял посреди коридора и с полным, абсолютным непониманием всматривался в лицо молодой женщины, стоящей напротив и держащей ручку чемодана. - Лана, подожди, в каком смысле пройти? Куда? У тебя командировка? - Юнги попытался хотя бы немного оттянуть понимание неизбежной реальности, которую читал в глазах напротив. А глаза на него смотрели страшные. Нет, они были всё такие же завораживающе-прекрасные, тёмно-серые, глубокие, с голубыми и жёлтыми крапинками на радужке, будто фотографии космоса, сделанные сверхчувствительным телескопом. Но взгляд этих глаз окатил Юнги с ног до головы таким чудовищным безразличием и усталостью, что он невольно немного отшатнулся, делая шаг назад. - Мин Юнги, - проговорила его жена спокойным, равнодушным голосом, - либо ты сейчас меня выпускаешь, либо я поднимаю шум и вызываю полицию. И к нашему разводу ты получишь ещё и обвинение в незаконном удержании человека. - Ка…какому разводу? Рыбка, ты чего? Ну давай сядем, поговорим, как всегда, и всё уладим. - Юнги бормотал что-то, что первым приходило ему в голову и, выставив впереди себя руки, пытался ухватиться за плечи той, которая уверенно обходила его сбоку, толкая впереди себя чемодан. - Не смей меня трогать, Мин Юнги! И не смей называть “рыбкой”! - Лана резко отшатнулась от приближающейся руки Мина и грозно зашипела, выплёвывая слова в лицо мужа. - Что ты собрался уладить, Юнги? То, что я уже три года одинока при живом муже? То, что ты закрутил роман с молоденькой девочкой? То, что я из-за тебя никогда не смогу иметь детей? Что тебе сейчас так резко захотелось уладить обычным разговором на кухне, а, Юнги? - Но я… я… мы… - Юнги продолжал пятится, наблюдая за тем, как серые глаза вспыхивают ненавистью. - Нас нет. Никаких “мы” уже несколько лет не существует, господин Мин. Есть ты, твои желания, твоя весёлая жизнь. А есть я. И я слишком много лет думала только о тебе. Пришла очередь подумать о самой себе, Юнги. И в этот промежуток времени тебе рядом со мной места уже не будет. Голос жены продолжал эхом звучать в его ушах, когда барабанные перепонки резанул звук зашуршавших бумаг, тихо звякнувшего металла и с силой захлопнувшейся за его спиной входной двери. Юнги вздрогнул всем телом и медленно осел на пол, вцепившись руками в волосы и опуская голову. Она вот так уйдёт? Оставит его одного? Неужели она сможет? Сколько он так просидел на прохладном полу, Юнги и сам не знал. Его будто сковало тяжёлое оцепенение, бороться с которым было невозможно. Поднимался с пола он тяжело и трудно: ноги совсем затекли и замёрзли, норовя то и дело воткнуть его тело то в стену напротив, то резким броском вернуть на место. Дойдя до гостиной, он с трудом нашёл брошенный там вчера телефон и хотел уже было звонить Рыбке, как вдруг вспомнил, что когда она на пике эмоций и приняла решение, звонить ей не имеет никакого смысла: пошлёт, ещё и дорогу подробно распишет. Ей нужно дать время. И ей и себе. Внутри Юнги начинала закипать злость и обида. Горячая, противная, опаляющая щёки жаром, она растекалась по его венам, заставляя испытывать гнев и возмущение. Да какого, в конце концов, чёрта? Очухается и сама вернётся! За последние пару лет этих показательных выступлений было не одно и не два. Все эти угрозы разводом и окончанием их супружеской жизни стали уже чем-то привычным, как совместный воскресный ужин с его родителями или ежегодные поездки на Мальдивы. Да, у них были проблемы. Да, Юнги действительно накосячил с этой девочкой. Да, их ребёнок… В общем, не было у них ребёнка, и об этом никак нельзя думать. Но у них всегда, уже много лет, были они. Вот сколько они уже вместе, а? Восемь лет, кажется? Юнги подходит к бару, дрожащими руками наливает виски. Выпивает залпом и, подумав, наливает ещё, уставившись в панорамное окно напротив. Из его шикарных апартаментов открывается прекрасный вид на Сеул. Когда он их покупал, Лана согласилась на эти апартаменты только по одной причине - из-за этого вида. Она могла часами не отлипать от окна, сидя возле него в позе лотоса и, потягивая вино из бокала, наблюдать за тем, как вечер сменяется ночью, как с горизонта на город надвигается гроза, как зажигаются огни внутри никогда не спящего города. А вот ещё картинка из воспоминаний: Юнги медленно, неспешно двигает бёдрами, проникая всё глубже в разгорячённое, любимое тело. Он водит губами по влажной шее, чуть прикусывая, смакуя каждый сантиметр чувствительной кожи, потому что знает, что его жена обожает, когда он так делает. Её тонкие пальчики с длинными коготками ласкают в его поясницу, проводя дорожки от позвоночника к плечам, и впиваются в его плоть, оставляя красные следы. Юнги издаёт утробный рык и ускоряет движение, доводя себя и её до безумия. Спустя всего пару секунд он слышит грохот грома над их головами и сладкий, тягучий, такой невыносимо возбуждающий стон любимой женщины, достигающей пика удовольствия. Окно, к которому прижаты их головы, освещает сплетённые на полу тела всполохами подкравшейся грозы. Юнги тряхнул головой и, отскакивая от окна, будто оно было раскалено до тысячи градусов, подхватывает бутылку виски и направляется к огромному дивану в его огромной гостиной. Чувства накатывают на него волна за волной. Неверие. Паника. Осознание. Снова неверие. Снова гнев. А потом удар внезапной боли, упавшей на него, как молот на наковальню, выбивая искры из глаз и складывая пополам. Господи, она и вправду ушла от него! Это столько раз было, он столько раз проходил это - с истериками, слезами, швырянием в него разных предметов. Она даже убегала из дома на пару дней, жила у друзей и подруг, но никогда, ни разу за всё это время не собирала вещи и не говорила с ним.. так. И не смотрела на него таким взглядом, будто он уже не существует в её жизни. Будто он ей уже никто. Налив непослушными руками и выпив ещё пару глотков обжигавшего горло напитка, Юнги снова взял в руки свой телефон и набрал номер. - Алло, Юнги? Ты чего в такую рань, суббота же, - сонный голос в трубке хрипел и сипел, как старая музыкальная пластинка. - Джун-и, она от меня, кажется, действительно ушла. На этот раз без шуток. - Кто ушла? Откуда ушла? - еле выговаривает вопросы его друг, силясь собрать в кучу мозги после вчерашней попойки. - Рыбка. Она от меня ушла. С вещами, Джун-и. И про ребёнка вспомнила. На том конце провода разлилась тишина. Такая, услышав которую, ты понимаешь, что дела совсем плохи. Скорее всего, Юнги позвонил лучшему другу, чтобы тот снова убедил его, что это просто их очередная ссора. Что они снова всё преодолеют и помирятся. Что Юнги опять себе что-то накрутил и сейчас надо просто дать Лане пару дней, а потом заявиться к ней с букетом и украшением. И увезти куда-то на пару дней. И там любить её, почти не отпуская, днём и ночью. Это же они, Юнги и Лана. Два неразлучника. Лучшая в мире пара. Пример всех примеров. - Юн.. Ты это серьёзно? - проговорил Намджун, разрывая цепь тишины, сковывающей голову Юнги окончательным пониманием всего произошедшего. - Да, Джун-и, - прохрипел Юнги, чувствуя, как к горлу подкатывает непрошеный ком слёз. - Что она сказала про ребёнка, Юн? - Джун спрашивает аккуратно, почти нежно, будто говорит с ребёнком. Или с умалишённым. - Что из-за меня у неё никогда не будет ребёнка, Джун-и, - Юнги произносит каждое слово очень отчётливо, будто боясь, что если даст себе волю и не будет хвататься за эти тяжёлые буквы, сыпавшиеся из его рта, то впадёт в истерику. - Господи боже… - Джин шепчет и явно начинает подниматься с кровати. Юнги молча слушает, как в трубке появляется голос Сокджина. Они переговариваются о чём-то недолго и непонятно. Юнги слышит, как Сокджин охает, потом сдавленно тараторит и после ещё нескольких непонятных шумов к нему возвращается голос друга. Мягкий, сочувствующих и немного воркующий. - Юн, братишка, а ты сейчас где? - Дома. Где мне ещё быть? Я дома. Один. - Ага, ага, я понял. Так, сейчас я соберу парней и скоро мы будем у тебя, хорошо? Твои ключи я возьму с собой, так что не мучай консьержа пропусками. И не уходи. И ничего не делай, я тебя умоляю! - Хорошо, Джун. Спасибо. Я буду вас ждать. Я… очень буду вас ждать. - Мы скоро будем. Держись. - Джун торопливо произносит последнюю фразу и отключается, оставляя Юнги одного. Мин положил трубку и огляделся вокруг, пытаясь взять себя в руки и не впадать в истерику. И зачем только он купил такие огромные апартаменты? Лана говорила ему, что это всё больше похоже на какую-то галерею для сливок общества, а не на помещение, пригодное для жизни. Юнги и сам это понимал, но ему безумно хотелось показать всеми миру, кто он такой. И чего он добился. И как много он может дать своей любимой женщине. Женщина это, безусловно, оценила, но потратила где-то полгода на то, чтобы превратить этот, как она говорила “великосветский бордель” в уютное, хоть и излишне большое для двоих гнёздышко. Так в их квартире появился шикарный рабочий кабинет для Юнги. Мастерская для Ланы. Просторная кухня с красивым обеденным столом на 14 человек. Гостиная с камином и резной деревянной винтовой лестницей на второй этаж, больше похожей на настоящее произведение искусства. Второй этаж собрал в себе весь возможный комфорт и приятные глазу пастельные цвета: их спальня, пара гостевых комнат и пустующая комната под будущую детскую, в которую никогда так и не приехала новая мебель, а дверь с момента ремонта никогда больше не открывалась. Когда они переехали в эти апартаменты и Юнги зажил в них так, будто жил там всю свою жизнь, он не понимал, что весь его уют в этом доме создавали не дизайнерские предметы мебели и мастерски подобранные цвета стен, а его жена. Его маленькая, такая хрупкая, такая, как ему всё чаще казалось, скучная и несовременная жена. Именно она разбиралась в хитром устройстве многослойного освещения их гостиной, включая к его приходу мягкий, тёплый свет, рассеивавшийся откуда-то из стен. Именно она наполняла дом запахом его любимой еды, которую продолжала из года в год готовить ему сама. Потому что, как она говорила, “любящая жена кормит мужа с рук”. Именно она включала красивую музыку, сидя в своей мастерской, и эта музыка встречала Юнги приятными нотами, едва он переступал порог их дома. Благодаря её стараниям, Юнги сейчас сползал с дивана не на холодный пол со сложным рисунком паркета, а на тёплый, ворсистый светло-серый ковёр, на котором они с добрый десяток раз стирали свои колени, занимаясь любовью. И благодаря её любимой музыке и её нежному голосу Юнги никогда не чувствовал себя одиноким. Внутри будто что-то треснуло, осыпаясь с хрустом в низ грудной клетки, царапая солнечное сплетение, давя на лёгкие и мешая дышать. Гнетущая тишина апартаментов высверливала дырку в воспалённом, ошалевшем от происходящего мозгу. Юнги уткнулся лицом в этот злосчастный ковёр и повернул голову, смотря под диван. Под диваном, также любовно выбранным его женой, потому что Юнги до ремонта не было никакого дела, сиротливо лежала небольшая плюшевая игрушка. Она попала сюда ночью, в пылу их ссоры, во время которой Лана, крича, что это последняя капля, вырвала из рук Юнги эту игрушку и кинула её куда-то за спину. Это был его первый подарок Лане. Он выиграл дебильного ярко-фиолетового слона с непропорционально огромными ушами, метко поразив несколько мишеней в парке аттракционов. И Лана бережно хранила его, перевозя из дома в дом, любовно устраивая на самых видных местах. Даже убегая от него в предыдущие свои “разводы” этого слона она всегда утаскивала с собой. И Юнги частенько обезвреживал гнев жены, хватая игрушку за дурацкие уши и прикладывая её к сердцу Рыбки. “Я фиолетовлю тебя” - так говорил ей Юнги в этот момент, и она улыбалась. Именно так он впервые признался ей в любви, сжимая в руках этого самого слона, потому что признаться напрямую не мог, боясь быть отвергнутым. И это был их код, секретный код, который они пускали в ход очень редко. Потому что именно он каждый раз тремя простыми словами позволял выразить то, что они давно разучились говорить друг другу нормальными словами: я тут, я рядом, я всё ещё тот самый человек и я люблю тебя. Тяжело задышав, Юнги протянул руку и схватил фиолетового слона, притянув его к себе. На него смотрели чёрные глаза-пуговицы на милой морде с чуть кривоватым плюшевым хоботом. От игрушки пахло Ланой - пионами и чем-то цитрусовым, еле уловимым. Запах, которым пропах весь его дом, вся его жизнь. Запах, к которому он привык, как к воздуху вокруг. Запах, который столько лет вызывал у него единственную ассоциацию - ассоциацию со счастьем, чем-то постоянным, незыблемым, принадлежащим только ему. Юнги подтянул слона ближе к груди и, уткнувшись в нелепые фиолетовые уши, внезапно завыл. Вот оно - осознание, что это не шутки. Вот она - боль от этого осознания. Вот он, тот самый момент, когда Юнги понял, что доигрался. Сегодня Юнги потерял того единственного человека, ради которого добивался всего на свете и ради которого всё это готов потерять. Ту единственную, которую он действительно любил. Его Рыбку.