Куда иголочка, туда и ниточка

Мой милый Джим, среди твоих гостей Так много всяких и невсяких было. Но та, что всех безмолвней и грустней, Сюда случайно вдруг не заходила? Она придет, даю тебе поруку. И без меня, в ее уставясь взгляд, Ты за меня лизни ей нежно руку За все, в чем был и не был виноват.

Варвара в колледж вымотанная ходит. Задания старается делать несмотря на то, что успеваемость падает все сильнее и сильнее. В театр идет и пишет заявление на отпуск бесплатный, когда узнает, что Валеев на больничный ушел. Чувствует, каждый раз, что за ней кто-то идет, но как только голову поворачивает, не замечает никого. От этого мурашки по телу каждый раз бегут, хоть уже и страха такого не испытывает. Пусть пасут, крадут, за кордон везут, делают с ней все, что хотят, она уже устала. Бояться устала, с мыслями грузными засыпать поздно ночью устала, наблюдать каждый вечер тоже устала, сидя на подоконнике, на фигуру, что приходила под подъезд неизменно и уходила рано утром, полностью замерзшим. Ее сердце кровью обливалось каждый раз, как она его видела, каждый раз душа к нему рвалась, в объятия упасть, извиниться, сказать, что погорячилась, что любит. У каждого, ведь, такие моменты в отношениях бывают. С Валериной стороны ревность, смешенная с алкоголем крепким, играла, с ее – злость и белое вино. Все случилось на эмоциях, случайно. Все необдуманные действия, о которых жалеешь потом, на эмоциях случаются, вот и сейчас точно так было. А Туркин дни в подвале проводил. Водку дешевую пил, закупоркой, у соседей украденной, закусывая. В отца понемногу превращался и от этого еще паршивее на душе было. О Варьке думал все время и о том, что потерять ее не хочет совершенно. Впервые любит так сильно. Впервые убивается по девчонке и огонек в его глазах гаснет. Отчаянно приходит к ней под окна пьяный, сидит, мерзает, сам с собой разговаривает и в мыслях путается собственных, где четко одно повторяется: «Лишь бы не потерять». Она же для него воздухом стала, надеждой и лучиком света, что закончит не в тюрьме где-нибудь под Казанью, а в старости, в окружении родных и близких. Что от дел отойдет, когда повзрослеет и с ней семью крепкую построит. Может бизнес легализует, как это модно сейчас становится, может в город другой с ней переедет и о жизни старой забудет, как о страшном сне. С ней же жизнь другими красками играет, с ней лучшей версией себя быть хочется, и он меняться старается. - Харе убиваться уже, Турбо. – Замечает Адидас-старший, глядя снова на бутылку алкоголя, рядом стоящего с супером. – Ты уже в Кащея превращаешься. Чернушки не хватает только. - Ну да, это же не ты хуйню вытворяешь рядом с девушкой, Вов. – Язвит старшему с легкой ухмылкой, за что тут же по лицу получает. Суворов бьет сильно, не делая скидку на то, что друг это его хороший, а Валера даже не дергается. Считай, получил пиздюлей за то, что понятия нарушил, при старшем пил. Он только ладонную сторону кисти к носу подносит, проверяя, чтобы кровь не шла, а когда ни следа красной жидкости на коже не замечает, следующую рюмку в себя опрокидывает. Зима с Адидасом старшим даже переглядываются, обычно задорного и агрессивного друга, как подменили. Размяк парнишка от любви сильной. А Валере вообще не естественно по кому-то убиваться. Он сам удивляется и пугается от того, как прима влияет на все, что вокруг происходит. И на него самого. Сидит тут, как лох последний алкоголь раздавливая и чуть ли не серенады запевая о своей вечной и больной любви, хотя следовало бы себя в руки взять и за улицей присматривать. Там же вроде кинопленка залегла где-то во время войны с универсамом, Кащей подозрительно тихо себя ведет, не высовываясь откуда-то. Скорлупа не по понятиям поступает, да и желающих мотаться начать слишком много, принимать бы не помешало. А он тут о Варварке своей думает, старших раздражая. Они же не раз говорили сходить да поговорить, но Туркину в этот раз жертвой побыть хочется. Хочется кулак о чье-то неугодное лицо стесать, но сил даже на ноги встать попросту нет. Слишком много алкоголя. - Так, Маратик, сгоняй, проверь Приму, а с Турбо мы сейчас разберемся. – Вова паузу делает, а затем выдыхает устало. – Понятно все, влюбленный волк уже не хищник. – Он сигарету из пачки достает и спичками поджигает, затягиваясь. – Ну если любишь, то че не караулишь? Че не поговорить-то, ты мне объясни, а? А то убивается герой-романтик. Когда она с другим начнет ходить тоже убиваться продолжишь и из себя жертву делать, что девчонку просрал? - Че? – Спрашивает, непонимающий взгляд с Адидаса на Вахита переводит. - Или думаешь, что она тебя одного всю жизнь ждать будет и первая приползет? – Он пепел стряхивает и на диван около Туркина присаживается. – Ты, брат, если с ней быть хочешь, то жопу поднимай, стакан убирай и, когда протрезвеешь, разговаривать иди. – Установку дает и бутылку забирает. – Мы за ЗОЖ. – Напоминает и из подвала выходит. А Маратик спокойно к дому примы идет. Сигаретку медленно потягивает и у нужного подъезда бычок выкидывает. На четвертый этаж привычный пешком поднимается, в дверь громко стучит и ждет, пока подруга откроет. Слышит, что тапочки шоркают по ту сторону и в глазок неуверенно кто-то смотрит, затем раздается несколько щелчков замка и преграда деревянная между ними исчезает. Адидас-младший на Варвару смотрит и видит, как лицо чужое осунулось, стало, кажется, еще худее. Под глазами темные мешки появились, а улыбка широкая уже светом его не озаряет. Балерина молча в сторону отходит и друга пропускает в квартиру, самого его у входа оставляет и идет в зал, где недавно празднество было, и на кресло любимое с ногами забирается, к себе в руки возвращая розочку с орешками. В рот по штучке закидывает, называя это приемом пищи, и без эмоционально в одну точку смотрит. Марат с удивлением по квартире ходит. На кухне чисто, ни тарелочки в раковине, ни кастрюльки в холодильнике, пусто. В комнате ее кровать заправленная и, кажется, несколько дней нетронутая. На столе осторожными стопочками документы и тетради лежат. В гостиной ни намека на гостей недавних. Стол тяжелый в углу стоит, как она его оттащила своими тонкими ручками – не понятно. Телевизор с мультфильмами разговаривает на фоне, но Панина явно не слушает, в мыслях своих витая. Адидас-младший на диван осторожно присаживается и вопрос аккуратно задает, тихо-тихо, почти шепотом, чтобы подругу не напугать. - Эу... – Видит, что не ведется балерина, тогда громче продолжает. – Прима, ты как? - В норме. – Отвечает, снова арахис в себя закидывая. - Давно спала? - Позавчера. - А ела? - Ну вот. – Поднимает пиалочку, заставляя парня на содержимое в руках посмотреть, а парнишка головой отрицательно мотает. Не еда это. - Сопли распускала? – Задает напрямую вопрос, понимая, что сейчас прима более честно на него ответит. - Нет. - Турбо видела? - Да. - Он приходил? - Нет. Мы на допросе? – Взгляд отнимает от рисунка красивого на обоях, и на друга переводит. – Я просто немного устала. Сейчас дыхание переведу, и снова в себя приду. Не всегда же сильной и независимой ходить. - Поняла, что Турбо прав был во время ссоры? – Осознание к нему приходит, и он решает догадку подтвердить. А Варька губу закусывает и кивает медленно, Маратик руками тут же всплескивает и с места подскакивает, розочку из рук девчачьих доставая. – Так чего не пришла к нему тогда? Не извинилась? - А я тебе на тряпку похожа? Захочет, сам придет. Тоже мне рыцарь. Мог бы и пороги пооббивать. – Подбородок задирает выше, приосаниваясь. Хоть ошибки свои и признала, больно гордая первая к кому-либо подходить. - Не, ну его понять можно. Пацаны не извиняются, так-то. – Суворов по комнате круги наворачивает, ответы банальные давая на каждую реплику. - Пацаны не извиняются, а мужчины – могут. – Отрезает холодно Варвара, а Адидас рот только открывает что-то произнести, как их дверной звонок отвлекает. - Ща приду. – Он арахис в рот закидывает и по-хозяйски в коридор проходит. Дверь открывает и перед собой мужчину и двух женщин, слишком уж на приму похожих, видит. – Здрасьте. - Здравствуйте, молодой человек. – Более молодая женщина осматривает его высокомерно. – Разрешите? – Она в глубь квартиры проходит, как только Марат в сторону отодвигается. Мужчина ему руку протягивает и младший пожимает ее крепко. – Варвара Владимировна, я не поняла, встречать родителей уже должны твои полуголые ухажеры и друзья? – Холодно на всю квартиру заявляет, а Адидас со смеху прыскает. Неужели Турбо перед ними «полуголый» щеголял? Вот это умора будет, если кто узнает. - Я не знала, что вы приедете. – Тихо произносит и из зала выходит, еле ноги поднимая и тапочками по полу шоркая. - Не надо умирающего лебедя из себя строить. Из тебя даже Эсмеральда не получилась. – Женщина глаза закатывает и кожаные перчатки снимает с рук элегантно. – Разговор серьезный есть, а потому, твоего друга попрошу покинуть квартиру. – Она к Марату поворачивается и тот кивает понимая. – Извините за грубость и спасибо, что пришли проведать мою дочь. – Она слабо улыбку тянет, а парнишка только на это кивает. - До свидания. – Куртку накидывает, кроссовки привычно зашнуровывает и дверь за собой закрывает, обратно в подвал возвращаясь. - Ну и что это за внешний вид? – Женщина приму за руку берет и к зеркалу тянет на отражение взглянуть. Варя губу закусывает. Волосы, растрепанные, в пучок небрежный собраны, но даже так из него прядки грязные торчат. Губы обветренные и шелушащиеся, совсем бледными стали, как и кожа. На руках у ногтей ранки от оторванных заусенцев и шелушения, а глаза в кругах темных, как у панды. Футболка отцовская с пятнами непонятными, а под ней шорты короткие, домашние. – Ты так гостей встречаешь? Ты так по дому ходишь? Что за позорище? – Давит морально, а затем глаза устало закатывает. – Мне из колледжа звонили. Говорили, что у тебя неуспеваемость, что от этого твое будущее зависит. А потом я с директором театра связалась, там сказали, что ты на больничный ушла, не появляешься два дня. Что с балета тебя сняли, подумывают в кордебалет вернуть. Ах, да, забыла еще, что мне мама Валеева звонила. Сказала, что он весь побитый. Ты как с этим гопником связалась, так тебя вообще не узнать, Варвара! Куришь на территории колледжа, с субботников сбегаешь, ведешь себя, как подросток в пубертате, в конце концов! Что за изменения ужасающие? - Люди так быстро не меняются, Лясечка. – Мягко замечает Алия Ильсуровна и внучке слабо кивает, мол, все хорошо будет. – Варварка у нас всегда была бунтующей личностью, как и Илюша, но она боялась тебя огорчить. А тут зятек помог ей раскрыться и не сожалеть ни о чем. - «Ни сожалеть ни о чем»? И какой еще зятек, мама?! Он бандит! - Мне может напомнить, как ты себя вела в Москве и как перед поступлением сбегала из дома вечно? – Бабушка говорит все так же меланхолично, но резкость в голосе от этого не пропадает. - Хорошо, ладно хулиган этот. А театр, Варь? Ты так из примы в кордебалет спустишься! Ну куда еще ниже катиться? - Ну не во всех же репертуарах мне солисткой быть! Это нормально, мам, когда балерины где-то солируют, а где-то в кордебалете или первыми солистами танцуют. «Королей делает свита», и в конце концов, танцевать там тоже сложно! - Тебе так проще оправдывать свою лень и нежелание работать? – Холодом режет, а Варя вздрагивает. И почему никто не думает, как ей тяжело? - В холодильнике вообще ничего нет, мышь повесилась. Дочь, ну сказала бы, мы бы привезли. – Начинает отец, а Панина руки в кулаки сжимает. – Похудела же так сильно. - Да отвалите вы все от меня! – Не выдерживает и на крик срывается. – Я устала! Я не вещь, чтобы всегда выглядеть хорошо! Я не робот, чтобы без остановки пахать и учиться! Я не виновата, что тоже могу уставать и что в чем-то могу ошибиться! Не виновата! Я человек! - Ты человек, никто не спорит. – Мать кажется до ужаса спокойной. Она заботливо по голове девочку гладит и улыбается слабо. – Сейчас отдохнешь немного, я в колледж позвоню, скажу, что ты болеешь. Мы к врачу с тобой сходим, он тебе витаминчики пропишет, ты поспишь хорошо, покушаешь, пока под нашим с отцом контролем будешь. Из дома ни на шаг не выйдешь, подумаешь, почитаешь, с гопником своим не увидишься. Может решишь чего. - Я и без этого его два дня не видела. – Бурчит под нос, а женщины голову с интересом на девочку поворачивают. Варвара руки с себя скидывает чужие и шаг назад делает. – Вы меня под домашний арест хотите запихнуть? – Доходит до нее, и она снова пару шагов назад делает. – Ну и отлично. – Выплевывает. – Валяйте. – В комнату свою заходит и дверь громко захлопывает. – И без вас не выхожу никуда. – Тише добавляет и на кровать свою падает, одеялом укрываясь. Ей и правда о многом подумать надо. - Лясь, а ты не перегнула? – Интересуется мужчина к жене своей подходя ближе. Он руку на талию женщины кладет и к себе ближе пододвигает, в объятия заключая. Чувствует, что она переживает и успокаивающе по спине гладит. – Все наладится. – А Ляйсан кивает. Наладится. Куда же им всем деться? От мужа отстраняется и на кухню проходит, кастрюли доставая. - Я пока ужин приготовлю. – Ей и самой выдохнуть надо. За дочь распереживалась сильно, вот и сорвалась. Она ничего плохого ей не желает, и даже больше, она ее понимает. Сама в молодости бойкоты устраивала родителям и встречалась с теми, с кем вздумается. Просто потом переросла и Панина встретила, сына от него родила и только потом замуж вышла, порицания чужие слыша всю жизнь. Для всех идеалом не будешь. - Лясь, не могу я слушать такие разговоры. Сердце кровью обливается. Не зовите больше. Я лучше домой поеду. С Варькой потом поговорю. – Обращается Алия Ильсуровна, в кухню за дочерью заходя. Так кивает слабо и слышит, как за ее спиной шуршат шубка и обувь, а затем и дверь закрывается. Она в коридор выходит и за матерью замки проворачивает. И правда, не стоило брать ее сюда. Слишком уж женщина внучку свою любит для дел строгих. Ляйсан, пока дочь в комнате заперлась, кастрюлями и сковородками гремит. Овощи чистит и моет, мясо обжаривает в духовке и на стол накрывает. Мужа своего просит помочь и тот тарелки со столовыми приборами расставляет. Владимир в комнату Варварки любимой идет и осторожно стучит, дверь открывает, внутрь проходит и свет на настольной лампе включает. По голове ее осторожно гладит, прядку волос за ухо заправляет и аккуратно треплет по волосам. Поддерживает. Только молча. Помогает ей с места подняться и в кухню следом за ней идет, пока жена заботливо по тарелкам раскладывает порции еды. - Приятного аппетита. – Произносит с улыбкой, когда все по местам рассаживаются и к трапезе приступают. – Давно мы так вместе не собирались. - Надо бы почаще устраивать семейные ужины, да, Варварка? – Интересуется папа, на вилку кусочек мяса накалывая и ко рту поднося. А девчонка кивает медленно, в тарелке своей еду елозя. Аппетита нет совсем, как и желания чем-либо заниматься не только в семейном кругу, но и в целом. Она дергается, когда в дверь кто-то громко стучит, подняться собирается, но мама ее опережает. - Я открою. – Женщина с места встает и, бедрами виляя, в коридор проходит, в глазок смотрит и дверь открывает. Перед собой непонимающего Валеру видит и шаг в сторону лестничной клетки делает. - Я бы хотел с Варварой поговорить. – Ляйсан на Туркина смотрит внимательно. Лицо бледное и с отеками, синяки под глазами, а сама склера красноватого оттенка. Губы до крови искусанные и взгляд бегающий. Он за спину женщине заглядывает, но та дверь осторожно закрывает. - Давай сначала мы пообщаемся. – Мама ее на ступеньку вторую садится и приглашает парнишку рядом упасть. У нее осанка ровная, как струнка натянутая, подбородок вздернут, как у Варьки, а Валера сутулится, руками о коленки опирается уже сидя, и голову на ладошки опускает. Лицо потирает и взгляд усталый переводит на женщину. - Я понимаю, вы поссорились, бывает такое в подростковой дружбе между мальчиком и девочкой, но не лучше все сразу решать? – Интересуется мягко, словно не она против была отношений. – В чем причина? - Понимаете, Ляйсан Филипповна, есть вещи, которые недопустимы у меня, а есть вещи, которые недопустимы у Варвары, но решаем мы это все по-разному. – Начинает он. – На Варваркин день рождения мы собрались большой и дружной компанией. Пригласили еще и балерин, ну знаете. С ними пришел не очень нам симпатизирующий Артем и начал руки к Варе тянуть. Не принято, не по-людски, на чужих девушек засматриваться. Вот и получил немного, но там правда царапины были. А потом еще Приму… То есть Варьку подстилкой бандитской назвал. А свою женщину защищать надо. Вот я и вступился. Ну а Варе, как светской девушке не понравилось, что весь диалог был с помощью применения силы, а не консервативным методом переговоров. - Ты же знаешь, что у Вари старший брат был? – Женщина голову поворачивает на молодого человека, а тот слабо кивает. – Он сам был группировщиком, ну, думаю, что ты наслышан. Я тоже против была, но кто меня слушал. Состоять в «конторе», - она пальцами кавычки имитирует. – Значит, не только показывать свою крутизну и авторитет, но и подвергать родных и девушку постоянной опасности. Ваши дележки асфальта, войны с другими группировками, иногда от своих надо подвоха ждать. Отсюда, вытекает следующий вопрос: а сможешь ли ты защитить Варварку? Не пожалеет ли она или не случится ли с ней что-то эдакое? – Ляйсан секунду выжидает, замечает, что Валера рот открывает что-то сказать, и указательный палец поднимает, перебивая. - У Ильи тоже девчонка была хорошая, Катюшка. Они там ходили вместе на дискотеки, в кино, с родителями уже перезнакомились и членами семьи считались. Так вот, и когда ссоры у них были, он всегда через себя переступал. Выходил, дышал воздухом уличным, к нам заглядывал, давая себе остыть, и у нас совет спрашивал. Потом возвращался к ней и разговаривал спокойно, будто с авторитетами другой уважаемой группировки. Он всегда говорил: «Уличные понятия работают только на улице. Если любишь, ошибки признавать надо. Мне не сложно, а ей приятно.». – Паузу маленькую делает. - Отношения – это не просто когда захотел, тогда и пришел. Отношения – это отношения. В них уважать друг друга надо и ценить, работать много, чтобы что-то серьезное получилось, если ты, конечно, серьезного чего-то хочешь. А уходить и не появляться несколько дней любой может. - Я не хочу говорить о том, что точно смогу ее защитить. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы она не попала в неприятности. Я не знаю, в курсе вы всего, что с ней творится сейчас, но я – рядом, даже, когда у нас есть недопонимания. – Ляйсан кивает головой скорее удивленно, чем одобрительно. - Зачем тогда дочь мою портишь? – Кидает колкость, чтобы свое чадо отстоять. – Ты же знаешь, что будет с ней, если у вас все произойдет, а в конце вы разойдетесь? Или у тебя планы на нее какие-то есть? - Жениться хочу. – Сразу же отвечает, не теряясь. – Не прямо сейчас, слишком рано, да и времена неспокойные, но в перспективе свадьба. - Дети, наверное, да? – С поддевкой спрашивает, а Валера серьезно кивает. – А ты так и продолжишь мотаться? Жена бандита – перспектива. – Она последнее слово интонацией громкой выделяет, а потом с места поднимается, показывая, что разговор окончен. – Я не знаю, зачем тебе моя дочь и правдивы ли твои мотивы, но, если ты не одумаешься и с улицей не завяжешь, я сделаю все, чтобы до свадьбы и серьезных намерений не дошло. А пока, будьте счастливы оба. И если ваше счастье рядом друг с другом, то дорожите этим. – Ляйсан к двери подходит и за ручку берется, не решаясь дернуть на себя. – Но для начала я поговорю с Варей. - Женщина преграду на себя дергает, впуская в подъезд запах горячей еды и на пороге замирает, с дочерью взглядами сталкиваясь. - Кто был? – Интересуется бесцветно, а затем взгляд за ее плечи на Валеру переводит. Глаза гореть начинают, и она подойти порывается, вот только мама останавливает. - К себе в комнату пройди. – Говорит холодно и спокойно, а потом за собой дверь закрывает на замок и в кухню, где муж ее ждет, проходит. За стол садится и на тарелку дочери смотрит, та почти пустая. Выдыхает слабо и, пока, делиться с мужем историей разговора не спешит. Вилку в руки берет и ножик, и к трапезе приступает, с мыслями собираясь, чтобы с балериной поговорить. Думает, какие слова подобрать, чтобы ситуацию не усугубить и ругается на себя за то, что характер у примы слишком на ее похож, только смешанный еще с Илюшкиным. Сложный. Многое может не понять, а может только для себя важные выводы сделать и при своем мнении остаться. А хочется донести до ребенка, что ничего плохого Ляйсан ей сделать не хочет. Она после ужина посуду моет, пока муж в щеку целует и со стола стереть помогает. Потом он в зал возвращается, а женщина, вытерев влажные руки кухонным полотенцем, в комнату Паниной младшей идет. Валера в это время из подъезда выходит, на скамейку присаживается и сигарету подкуривает. Думает обо всем, что ему Ляйсан наговорила и к выводу прийти никак не может. Снова к мыслям сомнительным возвращается. Вроде бы для Варьки хорошо было бы с каким-нибудь до безумия надежным, стабильным и богатым молодым человеком. Как Валеев, к примеру, вот только тот трус с черным языком, кроме связей в жизни-то больше не знает. Или военный-афганец, который и защитит, и от всех глаз укроет, он же человек хороший, Варварку бы до безумия любил. А что с Валерой можно? Можно шарахаться от каждого шума за спиной, вдруг тот Илья-военный бы решил эту проблему? К ментам бы пошел, а те, зная, какие сейчас суровые времена, ход делу бы не дали. Туркин же может только скорлупу приставлять, чтобы они за примой его присматривали, вот только если это взрослый мужик за ней хвостом ходит, что они против него делать смогут? Получается, что он ни защитить ее не может, даже, напротив, скорее под удар подставляет своими делами уличными, ни безбедную старость гарантировать тоже, с его-то трясением мелочи с детей. Единственное, что он положить на отсечение готов – чувства. Искренние такие, самые честные и осязаемые. Заботу, воспоминания, счастливые моменты и ощущение того, что ты не кукла красивая, а живой человек. Вот только, это в последнее время работает в обратную сторону. Варвара слишком замученная ходит, не имея возможности на все разорваться. Ляйсан дверь открывает в комнату дочери, когда слышит тихое «Входи». Присаживается на кровать заправленную, но уже взбитую от частых на ней лежаний. На дочь внимательно смотрит, что сидит за столом своим рабочим, освещенная светом лампы настольной, и пишет старательно домашнюю работу. Мама локтем о поверхность деревянную опирается и на руку голову кладет, с любовью нескрываемой во взгляде на своего ребенка глядя. Прядку волос ей за ухо с заботой заправляет и ждет, пока она отвлечется. Еще неделю назад, скорее всего, она бы суровым взглядом, скрывающим за собой все чувства к дочери, сверлила бы приму так, что она бы не выдержала и с громким хлопком закрыла бы все учебники на столе, поворачивая к матери голову с вопросом на повышенных тонах: «Что ты хотела?». На дне рождении дочери с «зятьком», как сказала бы Алия Ильсуровна, познакомилась и стала задумываться о том, почему ее сын, вместо престижной учебы в Москве или любом другом ВУЗе, куда его могли взять за прекрасное окончание школы, выбрал улицу и ближайший к дому техникум. Они с отцом тогда такой скандал ребенку устроили, даже не постаравшись понять причину действий родного сына. У нее даже после смерти складывалось ощущение отвращения, смешанного со страхом, к собственному чаду, но она все никак понять не могла, когда же и с чего это началось? Илюша в детстве любимым ребенком был. Что хотел – получал, но и требовали с него столько же, сколько и давали. Хорошую успеваемость, занятия в музыкальной школе на любом инструменте, к которому у него душа лежала. Выдержку, почти солдатскую, и умение отвечать за свои слова. Его приучали к тому, что девушек уважать надо, что даже если врага в беде оставлять нельзя, стоит ли говорить, о друге? Он постоянно помогал маме в домашних делах и радовался, когда получалось научиться чему-то новому, как обычный ребенок. И, когда он серьезно и со всей ответственностью в десять лет попросил себе младшего братика, родители не смогли отказать. Возможность была, да и осознание, что старший в достатке живет и ни в чем не нуждается, еще больше уверенность давали. Но, вместо долгожданного братика, родилась сестренка, которую Илья Варькой назвал. Он тогда историей возникновения индоевропейских языков увлекался, и вычитал, что имя это трактуется, как «двойная защита». Так, Панина Варвара Владимировна стала двойной защитой всей семьи, в особенности брата горячо любимого. И, если честно, мать с отцом были слишком удивлены, когда старший сын не расстроился из-за рождения сестры, которую до жути сильно не хотел у мамы в животике, а наоборот, принял это, как свою главную заботу. Он с ней времени много проводил, воспитывал, а когда подросла, брать с собой везде начал, даже если не просили. Как это, выйти куда-то и без маленького любимого хвостика? Невозможно. На прогулки с друзьями, в походы в магазин, даже перед школой сам заводил девочку в садик и вручал ее в руки воспитательницы, перед этим переодевая теплые штанишки на легкий и красивый оранжевый сарафанчик. Илья взял всю ответственность за воспитание сестры на себя, и, хотя никто его об этом не просил и не говорил, но все были благодарны. Панин даже пришиваться в «коробку» вместе с ней за ручку пришел. Супера тогда посмеялись с него, мол: «А в драках она тоже за тобой хвостиком ходить будет?». Но потом привыкли, и стали Приму к улице приближенной считать. Она с ними и в тренажерном зале была, отвлекала приятно от проблем насущных, и, когда брат с Кащеем познакомился, в квартире его время проводила, в пачке бегая. А потом Илюша шапку украл на пару с приятелем, и срок за это получил. Пацаны его с Кащеем не бросили. Общак в тюрьму приносили, за Варваркой следили в тайне, чтобы ничего не случилось, и просто старались помочь тем, чем могли. Это же их общий «Хвостик», маленькая и любимая всеми «Заноза». А вот родители от сына отвернулись. Мать с поста первого секретаря районного комитета Комсомола понизили, когда узнали, какой деятельностью ее старший ребенок занимается. И женщине уйти пришлось и вовсе, чтобы репутацию не испортить окончательно. К отцу в университет проверки захаживали, наблюдая нет ли у него таких же воровских наклонностей, как у Ильи. И этим значительно подорвали его авторитет, который вернулся только после смерти сына. Соседи их сторониться начали, а милиция на допросы вызывала почти каждые выходные, желая узнать подробности о том, как человек из хорошей, интеллигентной семьи, шапки и мелкие кражи совершает, людей бьет на улицах и авторитет себе этим зарабатывает. И тогда Ляйсан поняла, что сына своего практически не знала, да и после случившегося, стеснялась по большей степени. Она же улицу презирала. Всю жизнь свою говорила, что гопники эти, которые в начале шестидесятых появились, как обычные большие компании, не предвещающие чего-то плохого, просто малообразованные и никому не нужные дети. Родители которых смотрели куда угодно и занимались чем угодно, кроме воспитания. А оказалось, что и сын ее таким же был. И был не просто пацаном или смотрящим. Он был авторитетом среди своего возраста, как милиционеры говорили, со старшими водился и помогал им в работе, которую часто бывшие сидельцы делюгой называли. А когда Илюша вышел из тюрьмы, в квартиру родную зашел, где сестра десятилетняя на руки запрыгнула с криками: «Илюша, родимый!», мама скандал за закрытой дверью ему учинила. Назвала его вором и преступником, которого в будущем теперь ничего не ждет. Удивлялась, как из прилежного мальчика, закончившего школу на отлично и не только обычную, но и музыкальную, можно было в вора превратиться. Причитала долго, что где-то ошиблась и упустила его воспитание, потому что работой сильно занята была, а отец на это просто смотрел, оперевшись плечом о дверной косяк. В моменте, она, не сдержавшись, громко стукнула по столу, и сказала, что дома теперь у него нет, как и родителей с сестрой. Что если убьют, а его обязательно убьют, просто не понятно, насколько скоро, то хоронить улица будет, они даже у гроба его не заплачут, если придут. Но она ошибалась. На похоронах сама же прыгала в вырытую могилу для любимого сына, потому что лучше бы ее сейчас хоронили, а те самые нелюбимые пацаны с улицы ловили ее и помогали. Деньги собрали, хоть и нужды в них не было, за Варваркой следили, чему потом, хоть и признавать сложно, Ляйсан была благодарна. Спустя время она причину искать начала того, что Илюша на улицу пошел. Себя винила, что любви и ласки не додала, что слишком требовательной и холодной была, поэтому решила хоть дочь сохранить. Гиперопека, строгость, но в тоже время забота и поддержка. А потом и боль, когда и второй ребенок на улицу ушел, пусть и не самостоятельно, но с помощью отношений с гопником. При чем той же группировки, что и старшего сына убила, хоть и не самолично. - Варвара, разговор. – Наконец объявляет голосом усталым, а дочь поворачивается. - Хочешь высказать за Валеру? – Девчонка энтузиазмом от этого диалога не искрится. - Хочу узнать, чем ты думаешь, когда ему на будущее позволяешь рассчитывать? - А это уже моя жизнь! – Вспыхивает и с места поднимается. – Будет у нас будущее или нет, мам, решать не тебе! Я, может, люблю его, а, не подумала?! - М… - Ляйсан кивает отрешенно, а потом взгляд на Варю поднимает. – Ты присядь, успокойся. Я кричать не собираюсь. – Женщина звучит подозрительно спокойно. – Вот ты говоришь, «люблю», Варь, а не думала, какая перспектива у этих отношений? Замуж за него выскочишь, детей родишь? Думаешь, что он, как в книжках, изменится и с улицы уйдет? - Не уйдет. – Под нос бурчит, слова его недавние вспоминая. - Не уйдет. – Повторяет. – Это сейчас у вас с ним дворовая романтика, а потом что? Воровская будет? Ждать его с тюрьмы будешь от отсидки до отсидки? Или, как Катюша Илюшкина, не выдержишь, разойдешься и по рукам пойдешь? Потому что «по понятиям», - она кавычками последние слова выделяет. – Если с пацаном спала, то любой, кто только захочет, возьмет тебя, где угодно, как девушку древнейшей профессии и даже не заплатит. – Она слово «проститутка» не упоминает, потому что ее дочери это касается. - Катя не ходила по рукам. – Отчеканивает, уверенная, что брат бы этого не допустил, даже в тюрьме сидя. Он же любил ее очень. - Да? Может это ты ее успокаивала рыдающую, потому что ее четверо за вечер взяли? Или ты ее провожала, потому что она теперь «грязная» для всех, и опасно ей в городе самой расхаживать. Или может это ты, а не я, видела, как ее жизнь рушится? Буквально из лап насильников вырывала, которые ее на кордон увезти хотели в вишневой девятке? М, Варюш? – А балерина молчит. Она не помнит такого, словно те полтора года жизни, от начала срока Ильи до его смерти, вычеркнуло из памяти красным карандашом. Так, чтобы не вспоминать никогда происходящее, потому что ад в жизни всех творился. Потому что больно до безумия было одной оставаться. – Нет, солнышко, ты скажи, если тебя такое устраивает, то, пожалуйста, - Ляйсан рукой на дверь указывает. – Никто не держит. Иди. Спи с ним, замуж выходи, детей рожай, делай, что хочешь. Жди, как дура, его из тюрьмы, а потом от проституток каких-то узнавай, что он там в камере их всех имел, потому что ты не такая и ноги сразу не раздвигала. Уйти от него потом бойся, потому что своих младших за тобой следить приставит и попросит их тебя в подворотне по голове чем-то тяжелым ударить и раздеть. Деньги своровать, драгоценности все. Потом слухами наслаждайся о том, какая ты дрянь, потому что посмела его бросить и в аду живи, так как с тобой никто дела иметь не захочет. А потом переедешь ты с каким-нибудь молодым человеком, готовым тебя даже с такими слухами взять, Варварка, в какую-нибудь деревню и там осядешь. – Балерине сначала кажется, что мама, поначитавшись газет, выдумывает так искусно. Что ей бы в писатели заделаться и романы печатать на машинках. А потом, осознание, будто током, в голову бьет. - Подожди. – Она успокаивается и взгляд медленно на женщину переводит, наконец на стул обратно присаживаясь. – Только не говори мне сейчас, что ты с гопником в свое время встречалась. – Прима ждет какой-то реакции маминой, но та только голову на руки опускает. – Мам, расскажи. – Она голос сразу понижает, почти на шепот переходя, и руку заботливо на чужое плечо кладет. - Ну а что рассказывать? Я в Москве тогда училась, бабушка твоя с дедушкой уже здесь жили, так что, к ним я приезжала редко. – Ляйсан усмехается слабо и наконец лицо от рук отрывает. – Мне восемнадцать было, а ему двадцать один. Разъезжал такой крутой на машине, шевроле импала пятьдесят восьмого года. Он, до своего совершеннолетия, в детской колонии сидел, потому что мелким воровством промышлял, а как только вышел, с воришками более старшими и связался. На делюгу с ними ходил, потому что ответственным себя показал, с младших ребят, которые никак с бандитской системой не были связаны, деньги тряс, пистолетом всем всегда угрожал. Потом вырос и к двадцати годам, как сам говорил, когда напивался, серьезным делом занялся, стиль поменял, потому что негоже все время в спортивках ходить важным людям. Всегда в плаще кожаном был, дорогом таком. Брюки красивые, выглаженные, белая рубашка, пиджак, волосы всегда назад уложенные. В туфлях начищенных был, аж диссонанс, да? Такой крутой, а мелочь выбивал… Он просто коммерсов, в смысле ребят, которые ему деньги платили, имел несколько, они-то его жизнь в Москве и обеспечивали. - Так, а познакомились вы как? – Интересуется, Варварка, потому что никогда не думала, что такая женщина, как ее мама, статная, воспитанная, строгая и цену себе знающая, что-то общего с бандитом иметь может. Она же никогда о своей молодости не говорила, только успеваемость и образование хорошее упоминала, чтобы детей упрекнуть. - Он пацана какого-то бил, как позже оказалось, лоха, посмевшего его сестру оскорбить. Парнишка в крови уже весь был, а у того на пальцах кастет, там не лицо было у бедолаги, а месиво. Он уже пистолет хотел достать, а я, как дурочка бессмертная, камень с дороги подняла и ему в спину кинула. – Женщина посмеивается тихо в то время, как дочь руками рот прикрывает, осознавая, какие последствия ее мама иметь могла. – Я тогда с пар шла в компании девчонок, они меня за руки оттащить пытались, чтобы не лезла. Ну а ты же меня знаешь, как это я и не полезу, если несправедливость вижу. - И ты решила, что лучше будет в него камень кинуть, а не полицию вызвать? – С иронией интересуется, даже не вспоминая, как сама одного из группировщиков сумкой ударила, чтобы тот от Пальто отстал. - До полиции долго было бежать, он бы его убил на тот момент. – Ляйсан плечами пожимает, словно никакой опасности для ее жизни и не было. – Он потом меня нашел через свои связи. Караулил у универа, у дома, около магазинов ждал. Хотел, наверное, популярно объяснить, что так делать нельзя, как я поступила. Но он какое-то время на расстоянии держался, просто наблюдая. А когда я его коммерса испугала с фразой: «Ты че ребенка трясешь? Сам заработать не можешь?», уже подошел. Тыкать мне начал, что я не в свое дело лезу, что лохи созданы как раз для того, чтобы кого-то из них обеспечивать, особенно такие богатенькие мажорики, как этот. Ну и закрутилось, завертелось все. Там даже не дворовая романтика была. Там бандитская романтика была. Мы и от ментов уезжали на импале, и у Москвы реки целовались потом на задних сидениях этой же машины, он меня даже воровать учил. А потом, он сел, оказывается, человека убил. Намеренно. Тот, видите ли, дорогу ему неправильно перешел: старшим насолил, ему нагрубил, послал к тому же. Я сначала подумала, что бред это все. Справки начала наводить, подробности от его друга узнала. А потом еще оказалось, что он охранников в тюрьме подкупил и те им проституток в камеру доставили. Они там с ними веселились. Это все полтора года продолжалось. А я, как дура, ждала его, до последнего не верила, даже, когда все и без того было ясно, передачки носила. Ну, в итоге не выдержала, когда про повторный вызов девушек легкого поведения узнала. Пришла к нему на свидание и заявила, что терпеть это больше не хочу, что со мной так нельзя. Я же не девчонка из подворотни, которая позволит о себя ноги вытирать. И сказала, что плевать мне на все, что разойтись хочу. – Она горько усмехается, вспоминая в красках тот дикий взгляд его карих глаз. – Он по столу стукнул, благо хоть в наручниках был и с места не мог подняться. Его ноги к стулу пристегнули. – Объясняет. - Иначе, я по глазам видела, он убил бы. Ну а так, сказал просто, что у меня не получится уйти от него, что я никому такая не нужна буду больше, что сделает все, чтобы в мою жизнь чего-то нового и плохого привнести. И он слово сдержал. – Ляйсан хочет тему закрыть, но у Вари интерес разыгрывается еще сильнее. - И что он сделал, мам? Он же не сказал своим младшим, чтобы тебя… Ну, того… - Нет, что ты. – Женщина глубокий вдох делает и продолжает. – Он сказал, чтобы меня по голове в подворотне стукнули, деньги отобрали, украшения все, мол, «у нее родители богатенькие, ее подоить хорошечно можно». Знакомых попросил распространить мой адрес и указать, что я безотказная женщина, ну, знаешь, как обиженный мальчик. Ко мне тогда все только вышедшие сидельцы в квартиру стучались. Они же по сексу изголодавшиеся были, а тут безотказная девочка. Весь универ об этом узнал в итоге. А против всех же не попрешь. Никому не докажешь, что не проститутка, если они сами в это поверить не захотят. – Паузу делает и улыбается наконец-то впервые, за весь рассказ. – А твой папа тогда уже Бауманку заканчивал. Мы с ним в одной компании друзей ходили. Девочки, которые в слухи не верили, их кавалеры, я и он с лучшим другом. Знали же друг друга, не прям друзьями были, но общались. И он решил меня как-то раз провести, чтобы не пристал никто. Разговорились, потом на чай зашел, получше общаться начали, и он предложил мне на заочное отделение перевестись и с ним в Казань уехать. Я согласилась, потихонечку влюбилась, сына родила ему и потом уже расписались. А если бы в Москве осталась, тот урод бы вышел и житья мне спокойного не дал. - А что с ним, по итогу, стало, не знаешь? - Девочки говорили, что, когда откинулся, пару раз на квартиру ко мне заявлялся, к университету приходил, потом на наркотики подсел, наехал на какого-то влиятельного друга его старшего и застрелили. - Как думаешь, у меня с Валерой все тоже так будет? – Варвара наконец тему, интересующую, поднимает, а Ляйсан честно плечами пожимает. - Я не знаю, дочь. Вроде бы он и другой, защитить тебя пытается, не дает обидеть. Если бы при том глупом человеке меня бы подстилкой бандитской назвали, он бы не заступился, а посмеялся. А Валере неприятно было, что его девушку оскорбили, видишь? Но, с другой стороны, он тоже бандит. Вероятно, что тоже сядет за проступок свой. Может тогда одумается. – Она с кровати встает и к двери подходит, разворачиваясь в последний момент перед тем, чтобы ее открыть. – Варь, думай сама. Хорошо думай. Зная теперь все, понимаешь, почему я к нему так предвзято отношусь, да? Поэтому, взвесь все за и против. И не пожалей о своем выборе. Но, если что, - она на окно головой кивает. – Он там под подъездом сидит.