Fondness for you

Холодный пот течёт по вискам. В горле застрял ком из наступающих слёз и желания закричать. Острозубая боль проедает желудок. Шота резко проснулся среди ночи от сильнейшего сердцебиения. Внезапный приступ тревожности посреди ночи. Соул принял положение сидя, прижал колени к себе. Ему жутко страшно. Он плачет, вжимаясь спиной в холодные обои с цветами. Руки трясутся, как и всё хрупкое худое тельце Хаку. Так продолжается некоторое время. Горячие слёзы стекают по острому подбородку и падают на голубые пижамные штаны, оставляя тёмные кружки. Страх уходит внезапно, копируя свой приход. Оставив только пронзающую боль в животе. Соул засыпает в том же положении, утыкаясь носом в маленькие коленные чашечки. Будильник надоедливо звенит уже третий раз, издавая противную мелодию. Как же достало. Шота еле разогнул колени и выпрямил спину. Позвонки захрустели один за другим, что вызвало облегчение после неудобной позы для сна. Соул потёр свои вспухшие глаза, под которыми красовались чёрные круглые пятна — результат ежедневных вспышек беспокойства. Дома никого. Одновременно облегчение и новый повод для нервозности. Отсутствие фонового шума. В такие моменты закрадываются настолько ужасные мысли, что Хаку снова готов проливать слёзы. Холодок идёт по всему телу и и останавливается на ушах вместе с мурашками. Пустота поглощает. Пустота пугает. Музыка вместе со спазмами в животе стали фоном всей жизни Соула. Он опять не ел несколько дней. Сегодня тоже не собирается. Каша, оставленная мамой на кухонном столе, вызвала сильнейшее отвращение. Он не мог смотреть на эту липкую субстанцию, которую привычно называть «полезным завтраком». Своими тонкими пальцами Шота взялся за край плошки и медленно пошёл в сторону мусорного ведра. С каждым шагом босым худым ногам становится всё холоднее, но Соулу плевать. Каша настолько липкая, что выливается с трудом. Пришлось помочь пальцем, ведь поблизости ничего наподобие ложки не было. Или хотя бы чего-то, что сможет освободить Хаку от еды. Соул кривится. Каша кажется ему противной до такой степени, что рвотные позывы усиливаются с каждым прикосновением. Ужасно. Омерзительно. Он закинул тарелку в раковину и стал судорожно отмывать свою левую руку от остатков этого. Соул схватился за лоб. Пусть даже если он и ненавидит еду, ему жаль. Жаль эту чёртову кашу. Жаль его маму, которой он соврёт, что каша была очень вкусной. Даже иногда жаль свой желудок, что так мучается от постоянных спазмов, болей и что постоянно урчит. Но себя ему не жаль. Чай Шота тоже не выпил. Мама зачем-то добавила сахар, хотя парень просил этого не делать. Новый чай заваривать у Соула нет сил. Ему глубоко плевать на этот блядский чай. В школу Хаку идёт с таким же сильным желанием, как просыпаться по утрам. Снег похож на крошки хрусталя. Он даже мелодично хрустит под ногами. У Соула в голове стал складываться бит из хруста и своего дыхания. Но такая музыка быстро надоедает, парень надел наушники и наконец получил достойный фоновый шум. Февраль в этом году слишком холодный. Соул ненавидит холод ещё сильнее, чем еду. До школы он доплёл с трудом и еле успел на первый урок, в чём не видел смысла. Нет смысла в школе, нет смысла в еде, даже в жизни нет смысла. Но всё же есть кое-что, способное разукрасить бессмысленное бытие. Точнее, кое-кто. Юн Кихо.

***

— Ты ел? — первое, что спросил Кихо (не: «Как дела?», например, как это принято), подсев к Соулу в коридоре после первого урока. Тот сидел в самой дальней и безлюдной рекреации, будто находясь где-то в своём мире. — Да, — врёт Шота, сняв наушники. Ему от этого жутко неприятно. Но он не хочет, чтобы Кихо беспокоился. Кихо его единственный друг, единственная опора, единственная причина ходить сюда. Он не помнит, как познакомился с ним. Просто… Просто они сами нашли друг друга, — думал Соул. Юн учился на два класса старше и в этом году уже заканчивает старшую школу. Шота так мечтает, чтобы время шло хотя бы чуточку медленнее. Ведь без Кихо ему будет невыносимо трудно. — Врёшь? — Юн спрашивает мягко, не наезжая. — Да, — врать бессмысленно, ведь Юн слышит молящее урчание. Соул виновато опустил голову. Кихо укладывает голову младшего себе на плечо. Тот прижимается и закрывает глаза. Такие моменты самые приятные. — Не надоело? — Кихо, уткнувшись головой в волосы младшего, грустно выдыхает, смотря куда-то в потолок. — Что? — Соул спрашивает так невинно, будто не понимает, что имеет в виду Кихо. — Мучать себя, — взгляд с потолка падает к глазам Хаку. Спустя пару секунд, младший смущённо отводит взгляд. Соул молчит. Ему настолько стыдно за себя, что он уткнулся лицом в руку старшего. Прячась от его взгляда. — А меня? И Соул продолжает молчать. Он лишь прижимается сильнее.

***

Уроки закончились. Наконец можно уйти домой, лечь на кровать и лежать до самого утра, ища на потолке что-то интересное. Так проходил каждый вечер Соула. Есть — он не ел, домашку всегда делал в школе, а у мамы нет времени следить за жизнью сына. Нет до такой степени, что она не замечает его голодовок. Выйдя из кабинета со звонком, Соул увидел Кихо, который ждал его. Как же Шота мог забыть, что сегодня у них уроки заканчиваются одновременно, что бывает редко. Юн улыбается и подхватывает Хаку под руку. Снег всё такой же хрустящий. Морозная свежесть окрашивает щёки и нос красной краской. Парни идут, разговаривают на разные темы, смеются. В эти мгновения Соул по-настоящему счастлив. Похоже, Кихо тоже. — Я устал топать по этому снегу. Почему его нормально не чистят? — уставши говорит Соул, остановившись у большого сугроба. — Ну тогда отдохни, — усмехнулся Юн и толкнул Шоту в тот самый сугроб. — Ты офигел? — возмущается Шота, пытаясь встать. Но ноги проваливаются в глубокий снег, а тело по нему скользит. Он тянет к Кихо руку. — Помоги, пожалуйста. — Неа. — Бля, ну пожалуйста! — Хаку уже хнычет, не опуская руку. — Ладно-ладно! — он крепко берёт младшего за руку и хочет начать тянуть. Но Соул хитрее и быстрее, он тянет первым и Кихо нависает над младшим. Шота же всего лишь хотел, чтобы страшный тоже искупался в снегу. Кихо был без перчаток. Рукам слишком холодно быть в снегу, отчего старший падает на Шоту. Их носы вот-вот соприкоснуться, так лежать достаточно неудобно, но оба продолжают улыбаться. Желания двигаться нет. Соул обнимает Юна, отхватывая руками его дутую куртку. Кихо смотрит в эти большие карие глаза, на эти обветренные губы. Они так близко. Старший не выдерживает и целует их. Шота не ожидал от него этого. А ещё не ожидал от себя, что ответит. Первый поцелуй Соула… И украл его он. Лучший, кто мог это сделать. Поцелуй был невинным, нежным, невесомым. Без каких-либо пошлостей. Мягкость и лёгкость вызывали мурашки. Они полежали так ещё немного. А потом шли в тишине. Все мокрые, смущённые и счастливые. Тишина на этот раз была самой комфортной, Хаку не нужен был шум. Ведь сейчас мысли были самые яркие, приятные и светлые. Они отличались от тех… плохих. Не было желания просто лежать на кровати. Не было желания даже слушать музыку. Не было желания перестать существовать.

***

Соул пришёл домой и принёс в животе не только боль, но ещё и бабочки. Впервые захотелось сделать уроки не в школьном коридоре на коленке. Открыв рюкзак, Шота кое-что заметил. Сэндвич из школьной столовой, завёрнутый в пищевую плёнку. Кихо любит покупать такие. А на плёнку приклеена записка: «Поешь :(». Соул разрыдался. Обжигающие слёзы текли по ещё не отогревшимся щекам, пока Шота жадно запихивал холодный и помятый сэндвич себе в рот.