За мёртвых платят меньше

      Приходила в себя Карен тяжело, будто после попойки. В последнее время для неё такое состояние было привычным, но продрать глаза всё равно удалось не с первой попытки. А когда удалось, первое, что она увидела – это верёвка, привязывающая её руки к изголовью железной кровати. Спасибо хоть, ноги привязывать не стали, да и под голову подушку подсунули. Как мило, когда мужчины проявляют заботу. Вот бы ещё одеялом прикрыли, а то в одном белье было довольно холодно.       За тонкой перегородкой слышался мужской смех, звон стаканов и шлёпанье карт по столешнице. Рано или поздно они пойдут проверять, не очнулась ли она. Незачем упрощать им задачу. Она огляделась, оценивая обстановку. Комнатка была маленькой, в ней помещались только кровать и шкаф. У окна вздрагивала свеча, за стеклом во тьме метались снежинки. Одежду свою Карен увидела быстро – платье и пальто неаккуратной грудой свалены в углу, из-под красного подола торчит каблук сапога. Но, прежде чем одеться и попытаться протиснуться через окошко, ей надо чем-то распутать верёвку.       Она заёрзала, пытаясь перевернуться на бок, сесть и дотянуться таким образом до верёвки зубами, но при первой же попытке синяки, оставленные чужими сапогами, заныли так, что Карен замерла, переводя дыхание. А когда звон в ушах прошёл, она услышала сквозь стенку такое, что замерла уже по другой причине:       – Морган точно сдох.       – Ты его видел?       – Лошадь видел. Далеко без лошади он не уйдёт, в такой глуши.       – Пока я не увижу тело, я не поверю, что он помер.       – Да его уже волки сожрали. Мне надоело здесь задницу морозить.       – А мне надоело, что ты вечно ноешь, Расселл. За пять тысяч я задницу поморожу.       – За пять тысяч ты её подставишь.       – Падла, я тебя!..       – Да тихо вы! – Карен узнала этот голос. Это Такер. – Джордж скоро вернётся, и тогда плакало всё веселье. Донал, ты ставку поднимаешь?       – Пропускаю.       Артура не поймали. Вот бы он сейчас вломился в эту халупу и вытащил её, попутно отстрелив яйца всем негодяям, но рассчитывать на это нечего. Надо выбираться самой, пока не вернулся этот Джордж. Карен смогла наконец сесть, и когда она переменила положение рук, онемевшие мышцы закололо так, будто под кожу набился колючий снег. Сдерживая стон, она наклонилась и принялась распутывать узел зубами. Никакого толку. В бессильной ярости Карен ударилась головой об изголовье. Чёрт бы побрал Гримшоу. Чёрт бы побрал Артура, который повесил медальон на крест, вместо того чтобы положить в могилу. Чёрт бы побрал Крайтона, который спёр безделушку…       Она вдруг сама себе стала противна до тошноты. Ищет виноватых. А виновата во всём сама. Что ей стоило утром, собираясь в дорогу, закрутить волосы в узел? Сейчас бы вытащила острую шпильку и распутала чёртову верёвку. Она не оказалась бы в такой ситуации, если бы не вернулась сюда. Если бы не сбежала. Если бы не начала пить…       Ладно, а то так можно дойти до тех времён, когда Ева поделилась яблоком с Адамом. Карен взяла себя в руки, выровняла дыхание и услышала:       – А старикашка?       – За старикашку нам уже заплатили.       – Джорджу заплатили, а не нам. Вечно он забирает себе всё.       – Потому что он командир. Вот дорастёшь до командира, тоже будешь все сливки собирать.       – Я прямо сейчас сливочки соберу, – расхохотался Такер. – У меня фулл-хаус!       Расселл и Донал рассмеялись, и у Карен похолодело в груди. Она инстинктивно сжалась на кровати, притянув колени к груди, и как раз в этот момент дверь с треском распахнулась и в комнатушку ввалился Такер. Пьяный, растрёпанный и неприлично довольный.       – Привет, Карен, – хихикнул он. – А я выиграл тебя в карты.       – Я польщена. Много поставил?       – Десять долларов.       – А сколько за меня дают законники?       – Семьдесят пять.       – Обидно.       Такер закрыл дверь. Потом сел на кровать и погладил Карен по ноге:       – Ты уж будь умницей. А то мы можем и не довезти тебя до тюрьмы. Награда всё равно невелика, – он наклонился к её уху, обжёг перегаром: – А вот за дружков твоих дают реальные деньги. Может, скажешь, где они прячутся?       – А что мне за это будет?       – Живой останешься, – ухмыльнулся Такер. – До суда, по крайней мере. Кстати, если дама в положении, ей отсрочку от виселицы дают. Смекаешь? Ты ещё благодарить нас будешь, хе-хе-хе.       Вонь из его пасти, наглые руки, лапающие сквозь сорочку и панталоны, самоуверенный пьяный бред – от всего этого Карен хотелось выть. Но надо держаться. Раз уж руки связаны, придётся применить единственное оружие, которое у неё осталось – притворство.       – Мы ещё не решили: я сегодня маленькая заблудшая девица или пьяная шлюха?       – Мне нравится шлюха, ты же знаешь.       – Как скажешь, Артур.       Карен на миг прикрыла глаза, а потом лениво толкнула ногой Такера в грудь. Тот злобно зыркнул на неё, но Карен соблазнительно улыбнулась в ответ:       – Такие дела надо делать без одежды, милый. На мне её многовато. А на тебе – тем более.       – Я предпочитаю оставаться одетым, – Такер грубо сжал её колено. Глаза у него уже сделались масляными. Он пока что сдерживал похоть, но лишь забавы ради. Карен понимала, что она играет с огнём. Обычно ей это нравилось, но сейчас надо было действовать быстро, иначе лёгким испугом она не отделается. Всё так же улыбаясь, она погладила его ногой по животу, надавила на оружейный пояс:       – Револьвер тоже оставишь?       – Я без него никуда.       – Люблю, когда мужчина хорошо управляется со стволом.       – А ты смешная, – ухмыльнулся Такер, и его хватка на колене Карен ослабла, рука поползла вверх, давя на мышцы бедра под чулком. – Пожалуй, я действительно раздену… но только тебя.       Он начал стаскивать с неё чулок, и Карен тут же зацокала языком:       – Не руками, ковбой.       До этого идиота доходило целую вечность, Карен успела мысленно проклясть и его, и всю его родню до седьмого колена, прежде чем за выпуклыми серыми глазами засиял проблеск мысли. Улыбаясь ещё шире Такер покачал головой:       – Карен Джонс! Всё, что про тебя говорили, правда…       Карен ухмыльнулась ему в ответ так кровожадно, что если бы Такер действительно слушал, что ему про неё говорили, выбежал бы из комнаты без оглядки. Но похоть пересилила разум, и ей пришлось вытерпеть, как он прижимается к её животу, царапая бородой сквозь тонкую ткань сорочки, а потом целует её жадно открытым ртом. Поцелуй был слюнявым, грязным, и Карен стало мерзко. Она застонала сквозь зубы, закинула Такеру ноги на плечи. Сжав зубами край панталон, Такер потянул его назад, и тут Карен резко сдавила бёдрами его шею.       Никто из тех, кто называл её толстухой, не задумывался, что под слоем необходимого для женского здоровья жира скрываются мышцы, натренированные годами тяжёлой работы, танцев и верховой езды. И она всегда была рада заставить человека задуматься.       Такер сперва не понял. Он улыбнулся, видимо, собираясь отпустить очередную сальную шуточку, но Карен стиснула ноги крепче, согнула их в коленях, скрестила лодыжки в крепкий замок, а потом крутанула бёдрами так, что раздался хруст. К сожалению, хрустнули только уши Такера, а не шея. Но в следующую секунду Карен была вознаграждена восхитительным полузадушенным хрипом, переходящим в глухое:       – С-сука…       Быстро, пока он не додумался вытащить оружие, Карен стиснула бёдра ещё крепче, крутанула в другую сторону, и со всей силы приложила Такера лбом о стену. Он хрипло рявкнул, дёрнулся, вертя головой, и Карен на миг ослабила хватку, а как только Такер слегка повернул голову, сдавила бёдра снова. Теперь уже её нога давила ему прямо на гортань, и вместо крика он смог только застонать.       За стенкой услышали шум, загоготали, захлопали:       – Давай, дружище! Задай ей жару!       – О-о-о! – тут же взвыла Карен. – О да, мой ковбой, укроти свою лошадку!       У ковбоя уже глаза лезли из орбит. Карен хорошо знала, каково это, когда тебя душат. Как паника и боль быстро лишают разума и координации, заставляя жертву лишь беспомощно биться, постепенно теряя силы. Такер вспомнил наконец об оружии, потянулся к кобуре, и тут Карен изловчилась вновь ударить его головой о стенку.       Законник застонал и обмяк, тяжело навалившись башкой Карен на лобок. Рыча от отвращения, она вновь повернулась, сбрасывая его на пол, но сделала это слишком резко. И вместе с Такером на пол опрокинулась и сама Карен, и кровать. Железная спинка придавила привязанные руки к полу, на спину навалился вонючий матрас. Карен вскрикнула. Из-за стены раздался новый взрыв хохота.       – Такер, сукин сын, кровать не поломай!       – Оставь нам чего-нибудь!       Кое-как, задыхаясь от вони, злости и страха, Карен выбралась из-под кровати, выплюнула попавшую в рот прядку волос. Рванула изо всех сил онемевшими руками, и кровать со скрипом поползла по полу. За стенкой снова заржали, но Карен почти не услышала этого за стуком крови в ушах. Развернув кровать поближе к Такеру, она дотянулась до ножа и зубами вытащила его из ножен.       Держать так тяжёлую, гравированную с серебром рукоятку было неудобно, у Карен быстро занемели челюсти, и, распиливая верёвку, она чуть не перерезала себе вены. Наконец руки оказались свободны, и кровь побежала по передавленным жилам так сильно, что от боли у Карен закружилась голова. Скорчившись на холодном пыльном полу, она аккуратно потирала запястья онемевшими пальцами. Кожа опухла, покраснела, верёвки оставили на ней уродливые борозды. Ничего. Это пройдёт. Выпить бы…       В дверь громко ударили.       – Ты там уснул, что ли?       Карен замерла. Она так сосредоточилась на том, чтобы освободиться, что совсем забыла изображать бурную страсть. Схватив холодную ножку кровати, она резко двинула её в сторону двери, подпирая её. В следующую секунду дверь дрогнула опять:       – Блядь, Донал, он там заперся! Слышь, выходи! Моя очередь!       Карен схватила в охапку свою одежду и вытолкнула её в окно, потом вытащила из кобуры Такера револьвер и взвела его с тихим щелчком, который тут же потонул в громком треске – Расселл попытался выбить дверь ногой. Дверь не распахнулась: пододвинутая кровать была крепкая. А вот доски, из которых была сколочена дверь – не очень. Нога Расселла пробила доску, сапог нелепо дёрнулся между прутьев кровати и замер – застрял.       – Чего ты там возишься, Расселл?       – Щас… нога застряла…       Надо бы бежать без оглядки, но Карен уже была так зла, что ярость пересилила осторожность. Подняв с пола тяжелый нож, она вонзила его в подошву торчащего сапога.       – ААААААА!!! Удар был такой силы, что лезвие пробило и деревянную подошву, и ступню, и вышло с другой стороны, но Карен не собиралась останавливаться на достигнутом. Сжав одной рукой лодыжку Расселла, другой крепко стиснув рукоять, она резко провернула нож в ране, будто вырезая сердцевинку из яблока. Даже сквозь новый дикий вой она услышала, как под тяжёлым клинком рвутся сухожилия и ломаются тонкие плюсневые кости, и эти звуки показались ей прекрасной музыкой, а горячая кровь, хлынувшая на руку, ударила в голову не хуже самого лучшего виски.       – ААА!!! Сука!!! Ёбаная мразь!!! Донал, вытащи меня!..       Карен изо всех сил саданула кулаком в дверь и рявкнула:       – Слышь, Донал, я сейчас вытащу нож, и он начнёт истекать кровью! Так что если погонишься за мной, этот ублюдок сдохнет страшной смертью! Понял?       Вместо ответа её оглушил выстрел. Пуля пробила дверь возле ручки, и вырвала клок из сорочки Карен. Она замерла, сердце пропустило удар. Стало тихо, только Расселл скулил от боли, и в этой тишине Карен услышала тихий угрожающий голос:       – Все пальцы тебе отстрелю, дрянь.       Карен резко вырвала нож, обрызгав кровью и себя, и всё вокруг, и бросилась к окну. За спиной трещала дверь – Донал сломал доску, вытащил ногу Расселла, а потом начал рукоятью револьвера ломать остальные доски.       – Перевяжи, Донал, быстрее, прошу…       – Заткнись, идиот!       Окошко явно было не рассчитано на дам в теле, но страх творит чудеса: Карен вылетела из него, как пробка из бутылки. Прыгнула в снег, и чулки тут же промокли, ногам стало холодно. Кожа под тонкой сорочкой покрылась мурашками. Холод накинулся на неё, кусая губы, как ревнивый любовник. Карен быстро сунула ноги в ботинки, натянула через голову платье, схватила в одну руку пальто, в другую револьвер, и побежала через заснеженный двор. Было уже совсем темно, за невысокой оградой, окружавшей дом, темнел лес. Несколько ближайших деревьев ещё можно было разглядеть, а дальше – только тьма. Но возвращаться в дом было намного страшнее.       Карен уже добежала до загона, где волновались перепуганные криками и стрельбой лошади, но тут остановилась в ужасе. Из леса выехал всадник на чёрной лошади, остановился у калитки, поднял повыше фонарь. Карен увидела короткие рыжие усы, длинные волосы, в которые набился снег. Джордж вернулся.       За спиной хлопнула входная дверь, на крыльцо вылетел Донал:       – А ну вернись, сука!       И, будто этого было мало, из-за угла вывалился Такер. Вид у него был помятый, но злобный.       Карен бросила пальто, рванула засов на двери конюшни. Бросилась внутрь, поскользнулась на мёрзлом снегу и, падая, уронила вилы. Рукоять больно саданула по затылку, Карен ударилась подбородком о землю и прикусила губу. Дверь распахнулась позади неё.       – Вставай, мать тво…       Джордж замер, не договорив. Револьвер выпал у него из руки. Изо рта потекла кровь. Дрожащими пальцами он схватился было за вилы, которые снизу вверх вонзились ему под подбородок, но тут же обмяк и упал на снег.       Лошади почуяли кровь и заржали пуще прежнего, но Карен этого почти не услышала. Она слышала только монотонный звон в ушах. Она тяжело встала и попыталась вытащить вилы, но вместе с ними приподнялся и труп Джорджа. Пришлось пнуть его, чтобы освободить оружие, и он повалился на снег, как тюк сена. Держа окровавленные вилы в руках, Карен вышла из конюшни.       Такер захрипел и согнулся в приступе рвоты. Донал, белый, как снег, поднял револьвер.       – Ты сумасшедшая баба, – слабым голосом выдохнул он. В следующую секунду Карен выстрелом снесла ему полчерепа. Тело с размахну рухнуло в снег, на Такера брызнули кровь и мозги, и он заорал. Карен выстрелила и в него, но из-за темноты и головокружения промахнулась. Прижимая к груди простреленную руку, Такер, поскуливая, неуклюже пополз по снегу прочь.       Карен тяжело проковыляла к двери дома, и тут силы ей отказали, она осела на крыльцо. Она была вся в крови, на холодном ветру кровь замерзала и неприятно стягивала кожу. Отдышавшись, Карен заглянула в дом. Расселл лежал без движения в луже крови. Лужа была большая. Очнётся нескоро, если вообще очнётся. Всё-таки стоило Доналу послушаться совета Карен. Она за свою жизнь столько ран перевязала, что впору открывать курсы для сестёр милосердия.       Опираясь на стенку, она неуклюже поднялась с крыльца. В голове звенело, руки дрожали, а сушняк был такой, что впору снег есть. Это она и сделала – сгребла пригоршню свежего снега с верхушки сугроба, скомкала и сунула за щеку, как леденец. Затем подошла к Такеру, который всё корчился на снегу, и от души пнула его в рёбра, переворачивая на спину. Наступила на шею, наклонилась и выплюнула снег ему в лицо:       – Так что там про меня говорили?       – Т-т-только х-х-хорошее, – запинаясь, прохрипел Такер.       – Славно. Вот и расскажешь, – Карен взяла его за ноги, зажала их под мышками, как полозья санок, и поволокла Такера в дом. Тот пытался вырваться, скрёб пальцами снег, но, услышав в лесу голодный вой, благополучно предпочёл сдаться на милость даме.