The beginning of the end.

Пока одни едва ли сводят концы с концами, сетуя на несправедливость деспотичного правителя, другие же под его гнётом идут прямо на чужие территории, с массивными стальными мечами, в безупречной тяжёлой броне и с флагом своей Родины по левое плечо – чем ближе к сердцу, тем проще идти вперёд под грохот доспехов и щитов. Этот бой станет очередной победой в истории славной Ракрэйновской империи. А её предводитель – бессмертный тиран-монарх – останется неприятной частью этой истории. Таких, обычно, либо вырывают из толстых летописей, либо пишут в каждой книге, в память потомкам о том, как жесток и несправедлив был мир десятки веков назад.   Эта малюсенькая крепость, имеющая только одну башню, стоит на нейтральной территории, которая была изначально отведена для... политических дел. В этой части материка не холодно, никакого пара изо рта и ноздрей при выдохе, даже жарковато, черный кейп за ненадобностью сложен на руках оруженосца. И этот оруженосец даже не его – кажется он служит одному из славных рыцарей его армии. Брюнет выходит на балкон в ожидании второй стороны стола переговоров, и какой вид-то открывается, м-м. Заснеженные вершины гор севернее отсюда, километры сосновых лесов, чьи макушки покрыты инеем, и круг немногочисленных воинов, оставшихся в тылу, чтобы следить за пленниками. Фёдор облокачивается локтем о каменные перила балкона, скучающе глядя на толпу мужчин, окольцевавших избитого самурая. У него связаны руки за спиной, нагрудник позорно лежит рядом с ним, на его спину наступает чья-то нога. Кто-то кричит "Руби!" и тяжелый меч с лёгкостью отделяет темноволосую голову от туловища, окропляя красным цветом выцвевшую траву. Так нельзя относиться к пленникам, но его подчинённым нужно выпускать пар – женщин здесь нет, да и... закона тоже, территория, стоит напомнить, нейтральная, на ней любые бесчинства останутся безнаказанными. Кроме тех, что берут более глобальные события.   – Ваше Величество, представитель Империи Аспинес прибыл, – тихо уведомляет его вторгшийся бесшумно посол, не забыв склонить голову. Фёдор открыто усмехается. Империя, да?   Он за несколько шагов преодолевает расстояние между балконом и стулом, останавливаясь за спинкой. Только тяжёлая деревянная дверь проскрипела, так император тут же уселся за стол, не скрывая тем самым пренебрежением своим оппонентом. – Приветствую, – сухо, грубо и насмешливо. По мнению Достоевского, он имеет полное право на такое отношение. За весь год, который они воюют, Огай лишь раз смог нанести внушительный удар армии Ракрэйна. Благо, Фёдор умело сделал работу над ошибками. – Вы не передумали по поводу моих условий? Учтите, нововведений я не приму. Вам, Ваше Величество, стоило раньше соглашаться с моим ультиматумом, – Он ловит на себе гневный взгляд самураев, окружающих Мори, и платит им равнодушным, презрительным. Фёдор щёлкает пальцами, и на стол подают чернила и бумагу. – Надеюсь, Ваш сын уже здесь. Если так, то вам стоило взять его с собой, понимаете... мои воины очень истощены, я бы не хотел, чтобы столь прелестный юноша пострадал от их рук.   Да никто и не посмеет его тронуть: слух о том, что деспотичный император потребовал супружество с мужчиной из другой страны, распространился по гарнизону очень быстро, вызывая тихое пассивное возмущение у рыцарей – мол, как можно нарушать традиции, – поэтому тронуть подарок от Империи Аспинес никто не рискнёт. Достоевский неспроста является самым жестоким и грозным диктатором за всю историю Ракрэйна, и ответственная за такую репутацию не только его способность. *** Никак не передающая ту мрачную атмосферу теплота и солнце, светящееся прямо в глаза, малость смягчала острые углы неприятной ситуации, в которую не по своей воле попал Осаму: ради благополучия Аспинес, павшего от гнёта армии Ракрэйн, приходится прямо сейчас стоять возле крепости с двумя самураями, ожидая одобрительного кивка отца, что приказал ждать снаружи для, какой никакой, но безопасности. Его можно понять, доверия к тираническому императору, о котором наследный принц Аспинес только слышал, нет. До недавнего времени он даже подумать не мог, что когда-нибудь встретиться с ним, ибо с начала войны Дазаю запретили выходить за пределы дворца, посадив на цепь абсолютного контроля, образно выражаясь. И, если честно, выбраться из этих душных стен было бы для него невероятным счастьем, если бы не причина, из-за которой Осаму буквально вынудили покинуть родину. Вспоминая тот день, у шатена до сей поры нервный смешок так и норовит вырваться из уст: отец, пришедший однажды после первых переговоров с Фёдором Достоевским, удвоил защиту над сыном, строго настрого наказав охранять как зеницу ока. Без объяснений тогда не обошлось, ведь Дазай не любил столь напористый надзор, а когда узнал, что император Ракрэйна взамен на перемирие потребовал его в качестве супруга, глаза готовы были выпасть из орбит, а в голове появилось неисчисляемое количество новых вопросов. Нет никаких сомнений, услышать это было действительно неожиданным, удивительным и.. смешным. Юноша, сколько бы не пытался размышлять и искать ответы, так и не добрался до истины, обходясь мелкими теориями; возможно, Дазай бы понял, будь он представителем прекрасного женского пола, но он-то, на секундочку, принц. И смириться с этим непониманием не вышло, как и с собственной участью. Ему достаточно знать о прошлых злодеяний Фёдора, чтобы ещё с ранних времён его правления проникнуться неприязнью к этому человеку. – Ваше Высочество, дали распоряжение войти внутрь, пройдёмте, – Массивная дверь открывается нараспашку; она снова издаёт душераздирающий скрип, а затем грохот, стоило ей захлопнуться. Осаму тут же меняется во взгляде: загорается интерес к всеми известной персоне – называющую в местных кругах дьяволом во плоти – которая зачем-то решила забрать принца у империи Аспинес себе. Взгляды обращены на третьего участника встречи, служащего разменной монетой в этой... сделке, и только аметистовые задерживаются на принце дольше остальных. Темные каштановые волосы, карие глаза, светлая кожа и острый подбородок – все, как и пророчила ему убитая его рукой ведьма. Сколько барышень с такой же внешностью рассталось со своими жизнями – лучше молчать. Всё-таки ведьма ошиблась лишь в одном: это не мужеподобная девушка, это парень. По внешнему виду шатена и не скажешь, что он сам сын императора, ибо одет в максимально простую одежду, дабы по пути сюда не привлекать нежелательного внимания от сомнительных людей. Шаги медленные, глаза непроизвольно ловят на себе чужие отцовские, на чьём, на первое впечатление, спокойном лице родной сын может прочесть подавляющую злобу. Дазай в наглую не здоровается соответствующе: не кланяется, не кивает, лишь оценивающе приходится по очертаниям сидящей за столом фигуры. Его не волнует, каким он может показаться в глазах стражи, отца и самого Фёдора. Все уважают Достоевского из чувства страха, кроме Осаму. Иногда ему казалось, что он единственный, кто не ощущает бушующего беспокойства от опасности при одном только упоминании имени брюнета. – Надеюсь, теперь мы договорились, – Первым нарушает недолгую тишину Огай, с тяжким вздохом повернувшись обратно к Достоевскому. Всё-таки вспомнив про манеры и правила дисциплины тактичности, юноша в знак уважения чуть опускает голову в полупоклоне. – Я так понимаю, это мне, – В утвердительной форме молвит Осаму, увидев на столе бумагу с чернилами. Ну да, кому ж ещё. Принц выдвигает стул и без стеснения садится, взяв в руку чернила. – Ну диктуйте, Ваше Величество. – Да что там диктовать, просто напишите на первой строчке своё полное имя и фамилию, а в конце документа поставьте свою и отцовскую подпись. Так вышло, что церковь ни за что не согласится на нашу помолвку, – Брюнет нарочито грустно вздыхает: от церкви никакой пользы – пора бы нынешнее общество вывести на уровень, в котором главной буквой закона будет не религия. А Дазай открыто усмехается, покачав головой: Фёдор так ведёт себя, словно для него существуют какие-то границы и моральные принципы, Осаму не верил, что этот человек в действительности следует чужим законам помимо своих собственных. – Приходится придумывать новые способы для официальной женитьбы... ох, или замужества? – Фёдор низко хохочет, наблюдая за кончиком пера, – Погодите, по-го-ди-те. Вот я невежда, забыл. Прежде, чем ты заполнишь заключение, передайте перо Его Величеству. Всё же предлагаю первым делом, – Достоевский указательным пальцем дважды стучит по столу, и Мори подают ещё один пергамент с заключением перемирия. – Подписать наш документ о перемирии. Моя подпись там уже стоит, – Мужчина складывает руки замком и прячет в них нижнюю половину лица. Какая чудесная погода в этих краях, жаль почвы не плодородны, тогда бы эти земли имели огромный успех для постройки нового города империи. Да одна только деревня имела бы комфортные условия для дальнейшего процветания, сюда бы можно было переселить огромный процент населения, скопившегося в центре целой страны. Территорий много, но народ желает быть ближе к столице, и это огромная проблема. Документ под пристальным взором подписывается Огаем, а принц откладывает перо, подперев щеку рукой, скучающим взглядом оглядывая помещение. Осаму никогда не нравились все эти переговоры, на которых приходится присутствовать даже тогда, когда особой надобности нет: правила иногда раздражают. Казалось таким нудным занятием, а понимание, что когда-нибудь и на него возложат такую обязанность, распаляет внутренние капризы. Но теперь он уже не уверен, учитывая, куда и к кому после переговоров попадёт. Фёдор не сдерживает довольной улыбки, подрывается с места, достаточно резко схватив пергамент, что аж охрана с обеих сторон обнажила клинки, и потопал в сторону балкона, останавливаясь перед его порогом.   – Я сказал, никаких нововведений? Ох, прошу меня просить, но я Вас обманул, – Улыбка меркнет, стоит аметистам отвернуться к живописному виду из башни. – Но не стоит беспокоиться, новый пункт пойдёт Вашей Империи, – Внутренне он истерично хохочет, называя жалкий кусок площади империей, – На пользу. Можно сказать, Вы подписали не просто перемирие, Вы заключили с Ракрэйном союз. У меня хорошее настроение в последние дни, знаете, – Ну конечно, оттяпать добрый кусок земель, богатыми полезными ископаемыми.– И я подумал, что помимо мира и спокойствия Ваше государство должно получить что-то ещё в отместку за это унижение, на которое вы идёте ради будущего для родного края. Аспинес всегда может обратиться к Ракрэйну за необходимой ей помощью, – Брюнет оборачивается к теперь своему союзнику и жениху, одаривая их прищуренным довольным взглядом, пока те замерли. Дазай, пока слушал, невольно застыл в гримасе удивления, чуть нахмурившись. Он находит в столь великодушном милосердии императора щепотку насмешливости, издёвки и некого одолжения. Укоризненный прищур встречается с аметистами, не по-доброму усмехаясь.    Содружество с тоталитарной агрессивной страной по отношению к другим либо приводило к преддверию мировой войны, провоцируя создание других альянсов, либо... заканчивалось ухудшением репутации союзника. Зато в ближайшие лет пять Империи Аспинес не грозят войны, Ракрэйн для неё словно покровитель и защитник, а с Фёдором воевать сейчас никто не хочет. – Очень снисходительно с Вашей стороны, обязательно запомним, – Да только вот Мори лучше вернёт былые светлые времена сам, пройдя тернистый путь, нежели отправится за поддержкой к Ракрэйну. – Запомните? Пх. Смотрите не забудьте, – Император складывает руки за спиной, обратив внимание на зыркающего юношу, чей взгляд можно было расценить как уничтожающий, но только не Достоевского! Сколько он таких взглядов перетерпел, знали б вы, и если раньше они его задевали, выводя на ответный холод и презрение, то сейчас... сейчас они сравнимы с забавой и тешат императорское раздутое эго. – Осаму, бумагу. – А вот меня насильно вырывают из родного края и выдают не пойми за кого, могу обратиться за помощью? – Правда Дазай умолчал о том, что в последний момент сам согласился на условие и смог переубедить Его Величество пойти на такой унизительный шаг ради процветания государства. В первый раз принца отправили гулять, потому что негоже идти на поводу у Достоевского и жениться на таком, как он выразился, монстре. Осаму просто не мог бесстыдно спать в мягкой постели, пока его народ умирает за стенами дворца. Конечно, благополучие принца самый главный приоритет для империи, но он не видел другого выхода: либо так, либо Аспинес сотрут с лица земли вообще, тогда смысла в его титуле и существовании тоже не будет. Плечи Фёдора содрогаются в новом тихом хохоте, левая ладонь ложится на левую сторону лица, словно желая стереть, снять с него маску вечного хохотунчика, стирает невидимую слезу, и, успокоившись, облегчённо выдыхает. Достоевский приближается к столу, обходит его и становится позади стула Дазая, положив руки на спинку. Склоняется над ним близко-близко, с удовольствием боковым зрением замечает переместившиеся ладони самураев на катану. Будто бы это поможет им. – Ох, бросьте, Ваше Высочество, Вы сами приехали сюда, чтобы согласиться на этот брак. Поверьте, если бы я силком желал заставить Вас выйти за меня, у горла Его Величества давно блестел клинок, а Ваших самураев мои рыцари уже распяли бы на стене, – В мгновение ока по помещению раздаётся характерный звук извлечённого из ножен оружия, боевую стойку принимают обе стороны. Ай-яй-яй, стоит попридержать язык. Но точно не Фёдору. – Спокойно, Господа, – Более император не вторгается в личное пространство жениха. – Ничего подобного, конечно же, в помыслах у меня не было, – Фёдор перемещается к своему стулу, опирается локтями о его спинку. Аметисты наблюдают за тем, как бумага переходит в чужие руки, и в конце концов изымает и её, когда дело сделано. – Надеюсь, что это всё. Я устал, – Шатен пренебрежительно фыркнул, усевшись обратно за стул. Ему безумно хочется спать, что заметно, когда он потирает глаза, изредка встряхивает головой и зевает. – О каких таких новых способах ты говорил, позволь узнать? Всё-таки и меня касается. Или эта бумажка всё, что у тебя есть? Пергамент скручивают в трубочку, самостоятельно связывая атласной алой лентой и передают на хранение послу, вернув себе невозмутимое выражение лица. Все молчат, пока Достоевский надевает перчатки, кроме... принца. Какой тот, оказывается, болтливый. Брюнет старается игнорировать мелкое недовольство тоном пророченного любовника – они уже на ты, ха-ха, хотя Фёдор первым обронил такое обращение – сгибает последовательно пальцы, сжимая их в кулак. Кожаные перчатки характерно скрипят. – Его Величество может быть свободен, – Перчатки натягивают до конца, поправляя у основания фаланг. – А Вам не могу предложить отдых. Здесь всего одна башня, и в качестве пристанища для отдыха не сойдёт, – Теперь задвигают стул, – Так что выдвигаемся сейчас. А по поводу брака... – Сложенный кейп самостоятельно забирают из чужих рук, прошептав рыжему малому спуститься и уведомить Гончарова о сборах. – Всё узнаешь, не переживай. Институт брака уже создан, осталось запустить систему. И "эта бумажка" лишь часть той бумажной волокиты, которая нам... мне предстоит, – Парня провожают взглядом, им же смиряют Осаму. В таких лохмотьях он точно замёрзнет в пути и в его конце. Благо, у брюнета есть запасной кейп. Мечи и катаны только теперь возвращаются в ножны. Будь Фёдор в дурном настроении, наказания бы в этом помещении избежали только Огай и Дазай. – Институт? Уже? – Осаму слегка недоуменно морщится. Фёдор пфыкает, расправляя свой чёрный кейп, и накидывая его на свои плечи. До Осаму очередь ещё дойдёт. – Конечно уже. Я занялся этим вопросом сразу же после первых переговоров с Вашим отцом. Предлагаю поспешить, хотелось бы вернуться до темноты. – Надо же, заранее всё подготовили. Как я сильно, оказывается, Вам нужен. С ума сойти, – Нарочито по-ребячески улыбается, провожая взглядом Достоевского и только потом встаёт. Дазай ловит себя на мысли, что теперь ему придётся поддерживать образ непринуждённого супруга, которого особо ничего не напрягает, скрывая под маской истинное отношение к сложившейся ситуации. Выходит из крепости вместе с Фёдором, замечая на себе косые взгляды стражи и остальных рыцарей, что стояли на улице: сразу делает вывод, что о предстоящих делах всем уже известно. Да что там говорить, когда воины Аспинес прознали о супружестве принца с деспотичным императором, так неприятные слухи поползли и дошли даже до простолюдин. Неудивительно, ведь для всех, в том числе и Осаму, это было чем-то новым, странным и... неправильным? Он женщин-то не часто видел, если опустить подробности о некоторых его похождениях под видом обычного человека к гейшам, например, и жениться в ближайшее время не собирался, планировал после смерти отца, но вот нежданчик, в двадцать два года, ещё совсем молодой, а уже в браке, и главное с кем! Фёдор приказывает подать им второй кейп, и этим занимается Иван. Сложенная одежда тут же подаётся императору, и прежде, чем прибудет карета, мужчина накидывает расправленный тёплый плащ с густым таким же чёрным воротником на плечи Осаму, застёгивая на две имеющиеся застёжки. Значения своим действиям особого не придаёт, но вот рыцари вокруг отчего-то слишком смущены столь... трепетным жестом. Ох, ну, так-то трепетного здесь ничего нет, просто никто никогда не видел императора за проявлением мельчайшей заботы, вот диву даются, будто самого лешего увидели. Ну, стоит упомянуть, что многие лица скорчились не просто в удивлении, а в отвращении, что тоже не ушло от внимания Достоевского, но осталось проигнорированным. Вот и карета, а рядом Иван, тихо оповестивший о пернатом госте. Дазай по старой привычке садится в нее перед Достоевским, – уже потом до него дошло, как неуважительно могло выглядеть – но тот даже толком внимания не обратил на спешку жениха, подняв голову к небу. И действительно, чернопёрый гость идёт на посадку. Император поднимает предплечье, на которое с резким торможением приземляется ворон, вцепившись когтистыми лапами в руку. Благо одежда плотная, рукава имеют кожаные вставки, что очень кстати для таких случаев. На лапке хищной птицы привязана тонкой синей лентой бумажка, прямо с животинкой Фёдор садится в карету. Рыцари седлают коней, все в сборе, вожжи звонко свистят и раздаётся хлест. Цоканье копыт, карета движется, а бумажка уже разворачивается в облаченных перчатками руках. Птица рядом подскакивает на сидении рядом со своим хозяином, клюёт его за указательный палец – еды выпрашивает, но у Фёдора ничего нет, да и отправитель наверняка покормил пернатого – за что от неё грубо отмахиваются, вынуждая отскочить к стенке. Наглое вороньё, морда скоро треснет. Тишина между обоими, Осаму молчком метает взгляды то на окошко, то на Фёдора, как бы думая, чего бы такого сказануть, ведь, стоит напомнить, им теперь вместе жить, но, нет-нет, Дазай вовсе не горел желанием сблизиться с брюнетом. Его колоссальное недоверие и подозрение к сидящей перед ним персоне ждёт чего-то опасного, ножа в спину, не давая уставшему организму расслабляться и в случае чего быть готовым к любому исходу. Брак естественно не по любви, это даже дурак юродивый поймёт, и Осаму обязан узнать с какой целью возымел честь стать мужем самого Фёдора Достоевского. Пока брюнет бежит глазами по небольшому куску пергамента, птах решил изучить новое лицо. Издалека, конечно, чужаков Вернер не любовал, так что птица быстро позабыла прошлую обиду и перекочевала к бедру императора, нагло каркая на Осаму: то ли общаться пытается, то ли гонит отсюда, не страшась сдачи под покровительством хозяина. – Ваше Величество, не сочтите за наглость, но Ваш драгоценный жених хочет знать, для чего согласился на этот союз, – Откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. – Ответите, али прикажете мне самостоятельно обо всём узнать? Поверьте, я могу. Речи Дазая заставляют губы Феди медленно растянуться в довольной улыбке. Он сдерживает смех, как может, честно, и это не составляет труда, кроме безудержной улыбки, потому что, знаете, причина есть. «Я бы посмотрел, как ты сможешь залезть в мои голову и сны» – думается ему, пока он складывает из бумажки ответ: своеобразный метод переписки, когда под рукой нет пера. А Дазай вот в гляделки с пернатым играет и в какой-то момент склоняет голову к правому плечу в вопросительном жесте, не хило так удивляясь, стоило птахе повторить за ним. Хочет уже попробовать пообщаться с вороном, но отвлекает голос Достоевского. – Какой самостоятельный у меня жених. Заинтриговал, вперед. – Ах, так это вызов.. – Улыбка императора не остаётся проигнорированной, он точно недооценивает Осаму, поэтому тот смело зеркалит её, но в более умеренном проявлении. Как истинный принц, Дазай самоуверен и нагл, капризен внутри, что перетекает в скрываемую настойчивость снаружи, ему кажется, что причину не так трудно выяснить, имея лишь терпение и наблюдательность. Они знакомы меньше часа, но Достоевский уже представляет недовольную ро— лик парня напротив него, когда тот поймёт, что ответ ему может дать только один единственный человек. Как же Осаму планирует выяснить причину своего замужества, когда даже не все подчинённые Феди в курсе его бессмертия. О сделке не знают и подавно, лишь некоторые догадываются, слухи пускают, и во множество из них веруют. Вернер словно подхватывает настрой хозяина, глумливо мотает своей головушкой, каркает пару раз, будто высмеивая чужака: умен уж больно, чудесно понимает, о чём разговаривают люди. Его Высочество со словами «Болтаешь много» успевает кинуть в нее каким-то найденным мусором: сухую сложенную салфетку в кресле нашёл. Фёдор прерывает звездный час ворона, приподнимает аккуратно лапку и обматывает вокруг неё смятый, сложенный ответ, завязывая синей лентой. Тихо-тихо велит ему лететь домой и услужливо отодвигает занавес окошка кареты, отпуская друга. – По приезду Вас замучают портнихи. – Ох, ну опя-я-ять.. – Дазай закрывает лицо ладонями, откинув голову, и пальцами слегка оттягивает кожу, демонстрируя недовольство. Осаму не питал любовь к такого рода обхаживаниям, когда окружают, несомненно, прелестные женщины портнихи с сантиметровыми лентами и нужно подолгу стоять, плясать под их дудку «повернитесь туда, сюда». Принц иногда жалел, что родился сыном императора, и приходится чуть-ли не каждый день выряжаться, он мог завидовать обычным людям, которым много ума и времени не надо, чтобы одеться. – Ваше традиционное одеяние не спасёт от суровых холодов столицы. Покажут купальню, по желанию баню, пока будете приводить себя в порядок, Вам подготовят покои. Проведёт к ним спальник, выдаст временную пижаму, а также уточнит наличие у Вас каких-либо аллергий, а также любимых продуктов. Восточную кухню, увы, мои повара не повторят, придётся довольствоваться нашей. – Не волнуйтесь, я не привередлив к еде. – Это чудесно, – отвечает мужчина и на это диалог исчерпывает себя. Весь путь Фёдор провёл в благоговейном молчании, читая припрятанную книгу, коих в империи не водится благодаря цензуре, и негромко перелистывая страницы. Обложка на ней разорвана, да и лежит книжонка на коленках, так что даже при целостности её лицевой стороны название вряд ли бы удалось извлечь. По мере приближения кареты к Ракрэйну, Дазай всё сильнее трёт плечи руками, в надежде согреться, и вжимает голову в плечи, спрятав нос за воротником, выдыхая: на Ракрэйне сегодня выпал первый снег. Ощущение, будто здесь холода намного ожесточённее, чем в родном государстве, потому что шатен действительно ужасно мёрзнет даже с тёплым зимним кейпом, а зима в Аспинес зачастую была мягкой и солнечной, снег, если и выпадал, то быстро таял. И вообще, у них сейчас никаких холодов не было, только слабый ветерок и облачная погода, поэтому Осаму прибыл в лёгкой одежде, не страшась отморозиться. Конечно от внимания императора не ушла чужая дрожь и телодвижения в попытках согреться, он бы, знаете, даже совет дал, как руки лучше всего согреть, но... ладно, он без понятия, почему не высказался. – Надо же, климат империи прямо под стать его правителю, – Он удивляется, как у него ещё не начали зубы стучать, отделался мелкой и периодической дрожью в теле, которая проходила сама при расслаблении, но надолго не покидала. – Ваше Величество, просто к слову, если я не смогу привыкнуть к вашей погоде, то сбегу, знайте, – Карета вскоре останавливается и на этот раз Осаму выходит последним – исключительно из-за нежелания опробовать на себе уличный мороз – спешно направляясь внутрь роскошного дворца, даже не дожидаясь Достоевского. Дружелюбно помахал ручкой стражникам, которые одарили чужеземца недоверчивым взглядом. На выходе Фёдора уже ожидает Иван и... рядом с ним стоит полный мужчина со странной стрижкой, в черной бархатной накидке за счет лишнего веса не имеет нужды облачаться в меха и с походной сумкой, держа в руках несколько листов. В итоге брюнет позволяет своему жениху убежать вперед, а сам задерживается рядом с подчинёнными, освобождая Гончарова взмахом руки. – Нашёл кого-то? – Тихо-тихо спрашивает Достоевский, перенимая подготовленные бумаги из чужих рук. – Только один. На окраине столице, к югу, есть детский приют. Сергей Сыромятников, по батюшке его никак не звать, нашли совсем мелким рядом с трупом матери, отца не было. Подставник выяснил, что дар был передан ею. Вся нужная информация написана. Мне убить его сразу? Эсперов в последнее время все меньше и меньше, не думаю, что найду кого-то ещё. – А ты не думай, а лучше ищи, – Низко цедит Фёдор, скрутив бумаги в трубку и мягко стукнув ими по лбу Пушкина. – К Новому Году приведи всех во дворец. Раз это последние, я, так уж и быть, награжу их быстрой смертью от моей--- – Какой кошмар! Ты необычайно медлителен! Можно как-нибудь поторопиться? – Субординацией здесь и не пахнет, что тоже отражается на подчинённых императора, смотрящих на Дазая, как на суицидника. Вряд-ли до него кто-либо осмеливался так разговаривать с Достоевским. Фиолетовые очи обводят взглядом стражу и кивают ей, приказывая пропустить шатена внутрь. – Ты меня понял. Свободен. – Да, Ваше Величество.