Ангел мой

— Значит, так, — с придыханием произносит молодой человек, с властной строгостью взглянув на пациента, — Вы обязательно являетесь на приём два раза в неделю. Помните, что любое нарушение системности окажет негативное влияние на Ваше состояние. Будьте добры, не пропускайте, иначе я буду вынужден обратиться с жалобой к Вашему опекуну. О времени Вы можете договориться на стойке ресепшена. Запишите, пожалуйста, мой номер. Если почувствуете ухудшение, Вы всегда можете написать мне или позвонить. — Спасибо Вам, Андрей Павлович, — бормочет худощавый наркоман с букетом прочных заболеваний. Он провожает пациента оскучневшим, малость презрительным взглядом. Семь покалеченных омег, и — о ужас! — родители золотого мальчика наконец обратили внимание на то, что их тридцатилетний сынок творит дерьмо. Впрочем, платят ему слишком хорошо, чтобы он до сих пор находил желание кого-то осуждать. На телефоне два пропущенных от брата. Он вздыхает, совершенно не желая слушать, как всё чудесно и ярко, и мило, и навсегда у любимых голубков. Сейчас не желает. Сейчас болит голова и душа. — Да, Слав. Чего звонил? — Привет, Андрюш. Я, это… Кароче, запарился чё-то видеть одну и ту же рожу каждый день, — в трубке слышится явный звонкий шлепок. — Ай! Руки не распускай, бусь! — не так уж и недовольно кричит брательник своему альфе. — Кароче, Дрюнь, приезжай к нам. Хочешь, мы тебя заберём? Посидим, выпьем, поболтаем. Блин, я соскучился уже, а ты то по курортам со своим мотаешься, то просто любишься с ним, то работаешь. Удели время своему любимому брату! — И любимому мужчине! — орёт Витька на заднем фоне. — Ты передай этому любимому мужчине, что любимым он перестал быть ровно после нашей последней встречи. — Да ладно, Дрюнь, что он такого сделал? Ну, написал твоему альфачу с твоего телефона, что ты его любишь. Так, ты ж сам не можешь это сказать уже… сколько там? Года полтора? — Я бы сам разобрался со своей личной жизнью! — нервно прикрикивает Андрей. — Ой, ну не гони, а? Он уже познакомил тебя со всеми своими родственниками, а мы до сих пор ни одной его фотки не видели! Я хочу с ним встретиться! Я твой самый близкий человек, Дрюнь! — А я самый любимый! — орёт Витя. — Потом поговорим, — выдыхает Андрюша, скинув звонок. Голова распухла от бытовухи, на зубах аж скрипит и крошится что-то. В плохом он настроении, в общем-то. Уже как две недели после того, как они приехали от родителей его альфы. Бо-о-ожечки… Конечно, он знает, почему ему так хреново и почему так бесят все эти сладенькие и счастливые. Потому что у него так не получается! Они поехали знакомиться с родителями его альфы. Оке-ей. Для начала он не хотел этого. Ну да кто его спрашивал… Это неважно! Неважно! Важно то, что… он пообещал сам себе, что после этой встречи он больше… больше не изменит. Он будет правильным, хорошим омегой, без неправильных мазохистских наклонностей. Он бросит тему, ага. Никаких тебе больше сессий с чужими альфами после секса со своей любовью. Две недели. Две недели он держится, и уже так плохо. Всего, сука, две недели… Отказывать себе он не привык. Такие перерывы в сессиях у него были только по случаю болезни или течки, к примеру. Чай не маленький мальчик уже — должен же терпеть, но не получается. Нервный, дерганый, башка кипит, и хочется сделать больно самому себе. Волосы там выдрать или поцарапать кожу. Он уже расчесал себе предплечья. Засохшие корочки чешутся, а его альфа при взгляде на них беспокойно поджимает губы с такой скорбью в глазах, будто это не лёгкие царапины, а как минимум ножевые. Его альфа спросил и не один раз. Спросил, что это такое и откуда, а он… попросил не спрашивать. Альфа теперь не спрашивает — просто убивает его побитыми взглядами. **** Славочка томно развалился на диване, закинув ноги жениху на колени. Мерзнущие ступни Витя бережно запихнул себе под футболку, прижав к животу, и сидит себе в ноуте, дела рабочие решает. — Ты чего, Кость? Кислый какой-то… — Славочка участливо делает бровки домиком, довольный жизнью полностью. Ему и радостно, и больно видеть Славу таким. Слава очень похож на его омегу, поэтому, конечно, видеть счастливым Славу приятно. Но его омега никогда не был таким же счастливым рядом с ним — он это видит и чувствует. Раньше ему казалось, что он просто гонит, но, стоило увидеть действительно счастливого омегу… Всё познаётся в сравнении — не зря же кто-то умный это сказал. Он так и понял. В сравнении. Очень наглядно. — Кость, — тихонько зовет омега. Его будто простреливает всего от этого каплю тревожного шепота. Он вскидывает бешеные глаза на Славу, всё пытаясь высмотреть в нем того, кто показался, быстро бегающим взглядом, но… Славочка совсем другой. Правда, голос очень похож. — Извини, — взгляд постепенно тухнет, и он даже пытается выдавить из себя улыбку, — проблемы что-то навалились… — С любовью твоей, что ли? Проницательный, зараза, как и многие омеги. Как его омега. — Да нет, это я загнался. Он у меня золотой, а я всё успокоиться не могу. — Хочешь услышать моё мнение? Не особо приятное. Плохого он слышать не хочет. Но мнение Славочки слышать хочет очень. — Валяй. — Я, конечно, твоего ангела не знаю и могу ошибаться… — Не тяни. — По моему опыту, когда всё, вроде, хорошо, а альфа нервничает без причины, омега гуляет. Прости, Кость, просто… ты, наверное, замечаешь какие-то мелочи, и твоё подсознание уже сложило картину, а ты верить не хочешь, поэтому нервничаешь. Он спокойно смотрит на мнущегося Славочку. Он понимает, о чем Славочка говорит, и он со Славочкой абсолютно согласен. Только вот, его ангел на такое не способен. Его ангел искренний и добрый с ним. Слишком искренний. Его ангел не хочет говорить о каких-то вещах и честно предупреждает об этом. Его ангел пытался его бросить, тоже честно пытался, но не смог. Его ангел скрывает что-то серьёзное. У него не лучший характер, чтобы терпеть что-то настолько ранящее. Он может раскопать всю подноготную своего ангелочка за десять минут, может установить слежку, чтобы докладывали, даже когда тот ходит отлить. Но у него тупо не хватает сил предать доверие своего омеги. — Кость… — Всё хорошо, Славочка, не переживай. Он не изменяет. Если бы изменял, я бы его всё равно понял. Он несчастлив со мной. — Божечки, с чего ты это взял? Зная, как ты к нему относишься… — Я это вижу. — Так помоги ему, — влезает друг, который, вроде, уже минут сорок как погружен в работу. Слава молчит пару секунд, а потом хмыкает. — Кстати, да. Как говорит мой брат, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть, что не сделал. Можно не спрашивать, а помогать. Может, ему стыдно или ещё что, поэтому он тянет всё на себе, но, поверь, когда у него исчезнет эта проблема, он будет тебе благодарен. Я, например, был бы рад. Хотя у нас с бусинкой никогда не было секретов… Он прислушивается. Он задумывается. Может, и правда… Пускай обижается на него потом, но он влезет, разберется… — А познакомь его с нами. Сколько вы уже вместе, а он до сих пор твоих друзей не знает. Он настолько красноречиво кривится, что Слава тут же удивленно вздергивает бровки. — Ты меня извини, Славочка… Я познакомлю вас после нашей свадьбы. Чтоб он сбежать уже не мог. — Чего? — Слав, ну куда его к вам? Он ёбнется, честно. Он у меня такой… — Костя тяжко вздыхает. — А вы с Владимирычем малёха того. А если ещё начнёте про свою личную жизнь, он совсем забоится. Подумает, что я такой же. — Так ты и есть такой же, — оскорбленно бормочет омега. — И что? Он-то этого не знает. Узнает — драпанет. А я без него не хочу ничего, жить не хочу, Славочка. — Совсем ты охренел, Кость, — недобро говорит Владимирыч, наконец оторвавшись от экрана. Смотрит на него тяжело, потому что он вообще-то задел Славку сейчас. А он замечает другое. Замечает, как Витя сразу липнет руками к изящным ступням, как жамкает их ласково через футболку, разминает и массирует. Если бы не воля случая, хрен бы Владимирыч подпустил его к Славе хоть на пушечный выстрел. Какое уж тут знакомство!.. Славочка нежный и хрупкий. Славочку пугать нельзя, говорить ему мерзости — боже упаси! А их с Витькой занятия по жизни именно на страхе и мерзостях основаны. Но Славочка живёт в прекрасной золотой клетке, и он, Костя, ни на грамм не осуждает друга. Он, Костя, с удовольствием сделал бы так же. Но его омега другой. **** Он сидит у себя в кабинете… Не в том, который рабочий, а… в другом. В другом кабинете. В кабинете хозяина и управляющего в одном лице. Почти как пять лет назад он основал свой собственный БДСМ-клуб. Зачем только подписался на это… Тогда просто другого выхода не видел, гордым дурачком был. В качестве тематика он был известен по всему городу, а то и по всей стране. Прошлое гимнаста, плюс шикарная фигура и шикарные повадки сделали из него идеального нижнего, способного практически на всё. Лицо, конечно, он не светил и ходил в простой маске. Этого хватало, чтобы не вредить карьере не кого-то там, а целого психиатра. Он был завсегдатаем самого престижного в городе клуба тематиков, проводил там сессии и просто болтал ни о чем со старыми знакомыми. Просто наслаждался жизнью, пока не разосрался с очередным хамоватым верхним. Этот самый верхний оказался со своей доброй славой в Теме, поэтому и не выпнули его под зад, хотя оскорблять предпочтения других… Ублюдок! Видеть этого ублюдка больше не хотелось, так что в любимом клубе Андрюша больше не появился. Посчитал, что он и сам ого-го, и основал свой собственный. Самое ублюдское решение в его жизни, кстати. Андрюша всегда выкладывался. Во всем. В работе корпел до последнего с самыми проблемным пациентами, в сексе и сессиях отдавался как в последний раз (если, конечно, оно стоило того) и даже в собственном внешнем виде предпочитал выкладываться на все сто, чтобы никогда не чувствовать себя неуверенно. Денег у него водилось достаточно. Привлек пару знакомых и толковых тематиков, снял здание, сделал соответствующий ремонт и закупил соответствующую атрибутику. Авторитет у него в Теме был, так что народ по интересам подтянулся. Теперь он сам мог фильтровать гостей и следил за их поведением очень чутко. Выложился, в общем, на все сто… С клубом-то всё прекрасно: работает до сих пор. Там его любят и ценят, потому что самые приятные встречи именно у него. Только вот, дело это убыточное. В долги он влез года через два. Поначалу ему казалось, что зарплаты должно хватать, потому что для обычного психиатра зарабатывал он ну очень прилично. Не хватило. Клуб закрывать было жаль — он взял в долг через знакомых у какой-то мутненькой, не совсем законной конторы… и налег на работу. Долг рос с ужасающей скоростью, а процентики всё капали и капали… Добрые коллекторы сдирать с него шкуру прямо возле работы, где и выловили его вечерком, не стали. Стукнули по головушке только. — Это что? — услышал он тогда, ещё не открыв глаз. — Так, это… Красивый, блин, какой! Жалко ведь бить. Давайте натурой с него возьмём проценты. — Хотите трахнуть — трахайте. Проценты за него потом сами выплатите. Вы зачем меня по такому вопросу дергаете? От недоброго голоса пошли мурашки даже у него. Ребятам-коллекторам, видать, тоже поплохело. И вот тогда свалить бы им побыстрее, но Андрюша вдруг тоненько жалобно заскулил и приоткрыл полные слез глаза. Биг-босс — а это явно был именно он — стоял у собственного стола, облокотившись о тот бёдрами. Взгляд темнее тучи. Глянул на него, сжавшегося в позу эмбриона на полу со связанными за спиной руками, и застыл. Андрюша несдержанно всхлипнул и тоже замер, не отрывая взгляда от пугающего мужчины. — По карманам шарили? — Да, — тут же отозвался один из коллекторов. — У него с собой сумка была — там и бумажник, и ключи от квартиры, от машины… — Мне на стол. И только попробуйте что-то припрятать. — Сумку биг-боссу впихнули сию секунду. — А теперь вон отсюда. Парня оставьте. Андрюша мысленно попрощался со всеми родными и не менее сотни раз пожалел, что просто не занял у той же родни. Или у лучшего друга Витьки. Тот и сам бандюганом был — наваривался нормально. Проклятая гордость! Рядом с грудью остановились огромного размера туфли. Страх он в отличие от брата не любил совсем, а страшно было хоть вой. Он и завыл. — Боже мой, ну, не плачь, омега, не плачь. Онемевшие руки за спиной почему-то развязали. И даже принялись растирать. — Понавязали, блядь, узлов, — вполголоса чертыхнулся себе под нос альфа. Андрюша к связыванию был привычен, но с альфой мысленно согласился. Коллекторы его вязали наверняка не для удовольствия. А потом его посадили на диванчик, водичкой напоили, умыли от слез. А потом отдали сумку и даже до дома довезли. А потом поцеловали у подъезда, хоть Андрюша для вида и сопротивлялся. И целовали нежно-нежно… А потом позвали на свидание, потом ещё на одно и ещё… Так вот, сидит он в кабинете. Выпивает, потому что больше делать нечего. Руку себе расчесывает, хоть постоянно и одергивает сам себя. Он слышит хлесткие удары и сам весь горит от этого безумного нетерпения внутри. У него есть постоянный партнёр в этом деле. Давний-давний знакомый, который уже года как четыре скрывает от мужа свои наклонности. И ничего ведь не мучает человека! Впрочем, он не осуждает. Так вот, знакомый уже ненавязчиво спросил, что это с ним. Он ответил честно. Тот пожелал удачи. Удача ему нужна… В очередной раз одергивает его звонок. — Ало? — Привет, радость моя. Чем занят? — Привет. Я по делам заскочил кое-куда ненадолго. А ты как? На работе ещё? — Ещё да, — вздыхает альфа, — через час, думаю, освобожусь. Не хочешь встретиться? Я хотел поговорить с тобой. — Поговорить? Что-то случилось? Андрюше вот это «поговорить» нестрашно. Малость нервно, лишь потому что все такие вот нетелефонные разговоры несут в себе предложения, которые некоторые омеги ждут годами, а Андрюша всегда на эти предложения отказывает. — Нет, Андрюш, всё хорошо. Увидеть я тебя хочу, не только чтобы поговорить. Останешься у меня на ночь? А я с утра тебя до работы подкину. — Останусь. Я соскучился по тебе, зай. — И я по тебе, родной. Откуда тебя забрать? — Ой, знаешь, есть на Горького кафешка одна… **** Больным как Витя и его сладенький Славочка Костя никогда не был. Злым был — да — всегда. Злым и умным, к счастью. Долбил всех на бабки с самого детства, используя и голову, и кулаки с равной периодичностью. Без лоха и жизнь плоха — так всегда говорил батя и любую его инициативу хвалил. Любовь его, его нежного ангелочка, батя тоже хвалил. Очень долго хвалил. Ангелочек даже засмущался, потому что папуля с батьком был солидарен и очень скоро подключился к перечислению достоинств его радости. С родителями, кстати, он тоже не особо хотел знакомить своего ангела, но те клятвено заверили, что ничего такого не выкинут. Они-то нормальные, но взболтнуть про него ненужного могли с лёгкостью. Так вот, добрым он никогда не был. Там впрягся, тут впрягся и — оп! — уже держишь полгорода на привязи как должников. Это всё про карьеру. А про личную жизнь… Омег он бил редко, но периодически приходилось. Не ради удовольствия, если что. Удовольствие у него провоцировали немного другие крики и мольбы. Избить так, чтобы доставить наслаждение, он мог любого здорового омегу. Если омега к тому же был тематиком, было легче и приятнее. Если же нет… его всегда можно было сломать и перекроить под себя. Так он поступал почти всю свою жизнь, пока его не проклял один дохуя нежный лапушок. Лапушок был тематиком, выглядел как модель, и звали его тоже моделькой. Он, Костя, модельку этого вполне естественно хотел. Хотел связать и выпороть, а потом трахнуть. Но моделька поморщил носик и отказал. Какая шлея ему в тот день под хвост попала — черт знает. Но он высмеял и то, что моделька пользуется самыми мягкими верёвками, и то, что так ревностно следит за своим личиком, не позволяя бить по нему, и то, что так же ревностно следит за верхним, не позволяя ничего не обговоренного. Он много вообще чего говорил, итогом из чего было то, что моделька вообще не тематик. Моделька взъерепенился и сказал: «У такого больного урода, как ты, никогда не будет счастливого омеги, пока ты не научишься быть нежным и внимательным». Он, конечно, посмеялся… и забыл. Забыл до тех пор, пока не встретил своего ангелочка. Он никогда не влюблялся, а, когда увидел свою любовь впервые, просто застыл. Комично было, что ангелок его сначала напомнил ему того модельку. Он сразу понял, просто сразу, что ангелочка силой не заполучишь, и вот тогда вспомнил модель. Быть нежным и внимательным для своего ангела оказалось только в радость. Только, как бы он ни старался, ангелок так и не становился счастливым. И он снова вспомнил модельку, потому что… лапушок оказался прав. Каким бы нежным и внимательным альфой он ни был со своим ангелом, он всё равно хотел как следует своего ангелочка отшлепать. Поэтому сессии из его жизни не пропали. Ну да какая разница, в общем, если ангелок этого не знает… и не узнает. Ангелок знает его другого, искреннего в своих чувствах на полную катушку. Он ещё на подъезде видит своего ангела. На улице стойкий мороз, а под ногами хрустит замерзший снежок, внезапно выпавший день назад. А его Андрюша стоит на тротуаре в распахнутом демисезонном пальто, высматривая его машину. — Боже мой, Андрюш, ну зачем ты выскочил? Я же сказал сидеть в кафе, ждать там, пока не подъеду. Сколько ты стоял, а? Андрюша смешно морщит носик и перегибается через подлокотник, чтобы чмокнуть его. — Мне не холодно, зай. — Какая разница, как ты себя чувствуешь? Важно, как чувствует себя твой организм, — наставительно сообщает альфа, настраивая под него печку. — Ну как? В ножки пошло? — и тут же меняется в голосе: — Это ещё что? Ты в чем по снегу-то ходишь? Тут хоть мех… — лезет пальцами в лаковые ботиночки и ожидаемо там его не обнаруживает. — Мы сейчас развернемся и поедем в ТЦ. — Успокойся, зай, я стоял от силы минуты две. — И шапку тебе купим, раз ты даже шарфом пользоваться не умеешь. А то голову простудишь, менингитом заболеешь и тю-тю, отупеешь у меня. — Кость, ну я же ходил так всегда! — И я всегда тебя ругал. Тебе сколько лет, милый мой? Или ты соблазнять кого красотой своей думаешь? — Соблазнять? — Соблазнять. Одетым ведь всей красоты не видно. Дрюня тяжко вздыхает, насупившись. Он не маленький — это уж точно. А отчитывают его каждый раз как маленького. Кто бы мог подумать, что в тридцать два года его до сих пор будут заставлять носить шапку… — Чего ты надулся, Андрюш? — Ничего. — Ну раз ничего, давай тогда поговорим. — О чем? Обида как-то немного спадает под натиском любопытства и лёгкого волнения. — О том, что я решил, что буду вести себя по-скотски. — С кем? — С тобой. Андрюша его не боится. Настрожен малость, но страха нет. Андрюша ведь прекрасно знает, что он, Костя, всего лишь псина, готовая стелиться ему под ноги. — Зачем? — спрашивает после недолгого молчания. — За тем, что, я думаю, так будет правильно. Я хочу знать, что ты скрываешь, Андрюш. И я был бы очень рад, если бы ты всё-таки рассказал мне всё сам. — Это… это нечестно. — Пускай будет так. Расскажи мне, я очень тебя прошу. Лучше ведь будет, если я узнаю всё от тебя. — Я не хочу… — Я могу тебя заставить. Если тебе так будет проще. Омега молчит, опустив глаза. К таким тяжёлым разговорам он не готов. Он привык, что с Костей всегда легко, что Костя всегда обеспечивает ему максимальный комфорт, что физический, что моральный. — Как? — произносит он тихонько, боясь поднять глаза. — Как захочешь. Хочешь — свяжу и в багажнике прокачу. Я же бандюган, в конце концов, — мне по статусу положено. — Это как-то… нестрашно. — А что страшно? Изнасиловать тебя? Родню похитить? Я ведь не больной. И я люблю тебя. — Я… ну… — Андрюша горько ломается, закрывая лицо ладонями. — Я не могу это сказать. Я так… так боюсь тебя потерять. Это ужасно… — Хорошо. Давай понемногу, — Костя очень старается говорить спокойно, что несколько успокаивает его омегу. — Этот секрет связан только с тобой? — Да. — Ты боишься, что я могу что-то о тебе узнать и бросить тебя? — Да… Я не могу это перебороть, честно! Я столько пытался!.. — Тише, Дрюнечка, не переживай. Это какой-то твой… досуг? — В каком-то плане… — Я этого никогда не делал? — Я думаю, что никогда. Либо… либо делал и теперь ненавидишь. — Это… привычка? — Скорее необходимость, но уже привычка. Андрюша говорит тихо-тихо. Стыдно ужасно и страшно. Он любит Костю. Любит, хоть ни разу и не сказал этого своему альфе. Он знает, что никого больше не полюбит так сильно. Он вообще не хочет любить никого другого… — Это твоё предпочтение? Я имею в виду… физическое. — Это не только физически… — Андрюш… я тебе сейчас задам вопрос. Пообещай, что ответишь на него честно. Чего бы это ни стоило. Андрюша сглатывает, напряжённо застыв в ожидании. Они вовремя останавливаются в небольшой пробке, и Костя теперь имеет возможно смотреть ему в глаза. — Пообещай, пожалуйста. Для меня это очень важно. — Обещаю, — говорит омега и закрывает глаза, готовый вот прямо сейчас, что больше не увидит своего альфу. — Ты состоишь в секте? — Т-ты… ТЫ БОЛЬНОЙ?! — Андрюша бьет его в плечо, задыхаясь от возмущения. — Я чуть не родил, а ты мне какую-то… какую-то мерзость несёшь! — Слава богу, — настолько облегчённо выдыхает Костя, что и его малость подотпускает. — Главное, что не секта, любимый, а с остальным мы легко справимся. — Как ты вообще такое подумать мог? — А что ещё мне думать? Ты так боишься, что я представляю худшие варианты. — Это не секта. Это вообще не связано с религией. — А что тогда, Дрюнь? Никак понять не могу, что такого ужасного может быть, что ты можешь думать, что я тебя брошу. Разве ты не знаешь, насколько сильно я тебя люблю? — Знаю, но… это нерешаемая проблема. — Ну кто тебе это сказал? — Все, кто с ней сталкивался. — Это же не с постелью связано, правильно? Я бы тогда знал. Значит… — В каком-то… в каком-то плане… — пересиливая себя, шепчет еле-еле омега. Костя охреневает — он видит — но длится это всего пару мгновений. — Ты мне изменяешь? Клянусь тебе, я пойму. — Нет, Кость, я сплю только с тобой. Я всё-таки не… шлюха. — Значит тебе не нравится секс со мной, но ты терпишь уже больше года и… как долго ты ещё сможешь терпеть? Они паркуются возле торгового центра, и Костя вновь поворачивается к нему с грустной полуулыбкой на губах. — Секс с тобой мне нравится, зай. Если бы не нравился, я бы не кончал. — Это ведь какой-то фетиш, так? Тебе не хватает этого в сексе со мной. — Н-ну… — Да, родной, всё именно так. Не стесняйся, Андрюш, я не в обиде. Я понимаю, что это тяжело, наверное… Андрюша горько всхлипывает и, отстегнув ремень, кидается своему альфе на шею. Обнимает изо всех сил, некрасиво хныча во вкусно пахнущую шею, забив на врезающийся в ребра подлокотник. — Я люблю тебя, — шепчет впервые, но очень искренне. — Я не смогу без тебя, я не хочу без тебя, Кость. Костя молча гладит его по спине. — Я ужасный, — ноет Андрюша, надрывно всхлипывая. — Я такой мерзкий. И я жестокий с тобой, а ты… ты всё те-е-ерпишь! — Боже, милый мой, да если ты ужасный, то я вообще чудовище. — Нет, — шепчет омега, прижимаясь к нему теснее, — ты не такой… Он дает своему ангелу выплакаться, ненавязчиво утешая своего расстроенного омегу. Андрюша успокаивается через время, но с его колен, куда перебрался в процессе, так и не слезает, что очень греет. — Хочешь — я не буду ничего раскапывать, — тихо говорит Костя, нежно целуя обнаженную шею своего мальчика, — а ты пообещаешь, что покажешь мне свой фетиш. Хочешь — в самой лёгкой форме, чтобы я даже не понял, что это и есть оно. Когда решишься, тогда и покажешь, м? Андрюша с трогательно заплаканным личиком слегка отстраняется и, трепетно обхватив его лицо ладонями, касается его губ своими. Он застонать готов от того, какой же его омега всё-таки… ангел. — Хорошо. Хорошо, Кость. Я буду стараться. Слабый такой в этот момент, открытый перед ним как на ладони. Сердце заходится от его необъятной любви лишь пуще. — Ты же мой ангел… **** Приезжают они домой уже в смешных шапках. Оба. Ну и с парой десятков всяких-других объёмных пакетиков, потому что радость свою надо одевать, обувать и вообще делать всё, чтобы радость радовалась. Его омега всегда выглядит шикарно и своему внешнему виду придаёт особое значение. Ему удовлетворять своего омегу только в радость. — Не проголодался? — спрашивает ласково, снимая с Андрюши милейшую шапку с помпоном. Андрюша сразу взъерошенный, смешной такой. Он умиляется и звонко чмокает своего ангела. Андрюшенька морщится слегка, приникнув к зеркалу, чтобы поправить причёску. — Мы же только что в ресторане были, зай. Я вообще по ночам не ем, ты же знаешь. — Может, чайку хотя бы? Который в прошлый раз купили. — М-м… нет, — Андрюша сдергивает с него шапку в ответ, пока он расстегивает изящные лаковые ботиночки на каждой длинной стройной ножке, — я хочу не этого. — Хочешь — наберу тебе ванну и, пока ты будешь купаться, настрою какую-нибудь киношку, м? Он помогает снять Андрюше пальто и свой шарф и только тогда начинает раздеваться сам. — Так я тоже не хочу, — шепчет его омега, приникая к нему вплотную. — Я соскучился, Кость. — Я всё равно наберу тебе горячую ванну. Тебе нужно пропариться после такого холода. — Я не замёрз. — Ты идёшь в ванную, — твердо говорит альфа. — Если не хочешь идти сам, я могу тебя отнести. — Я пойду туда только с тобой. Тёплые ладони его омеги гладят его плечи и спину. Взгляд его ангела томный и просящий. Ему лестно видеть Андрюшу таким. Он целует своего мальчика в лоб, снова растрепав тому причёску пятерней, запущенной в роскошные длинные волосы. — Я люблю тебя, — трогательно произносит Андрюша, потянувшись поцеловать его в губы. Он целует. Маленький такой и хрупкий в его руках. Он обожает своего ангела. Он видит, что Андрюше, кажется, понравилось признаваться ему. Ему тоже нравится наконец слышать это. Отстраняется, чтобы всё-таки раздеться. Дрюня убегает в ванную, воду там включает, вещи в стирку закидывает. — Давай трусы снимай, я тёмное стираю, — едва он входит к тому, командует Андрюша. Он улыбается, раздеваясь уже догола. Андрюша сыпет соль в воду, голенький, с завязанными в тугой пучок волосами, а потом бережно снимает с себя оставшиеся украшения. Ему бы до безумия хотелось видеть Андрюшу таким каждый день. И вообще любым. Просто видеть как можно чаще, рядом быть. — Переезжай ко мне, — просит как и всегда, но… — Посмотрим, — снова морщится его мальчик, — пока нет. Прогресс. Появилось расплывчатое «посмотрим». На его поведение, видимо. Андрюша залезает в воду, а он следом. Вода просто теплая, температурой тела, наверное. Ему хочется прибавить температуры, но Андрюша нежный, весь нежный со своей фарфоровой кожей, что тоньше его раз в десять. Андрюша может обжечься. В тишине Андрюша долго не может, а ему всё равно, он любуется. — Ты меня не хочешь? — губы дует, уже насупившись. — Родной мой… я хочу делать тебе приятно. Мне плевать, что нужно сделать для этого, поверь мне. Андрюша недовольно вздыхает и перелазит ему на колени. — Мне с тобой приятно. Всегда приятно, слышишь? Я хочу тебя, зай. Я хочу твой член. Хочу кончить на нем. Я обожаю секс с тобой. — Покажи мне… — тихо просит он, заглядывая в красивые изумрудные глаза своего ангела. — Не сейчас, — также тихо отвечает тот, качнув головой, — сейчас я хочу по-простому. Конечно, его грызёт, что своего ангела он, оказывается, не удовлетворяет. Конечно, ему кажется, что Андрюша просто плетёт ему, чтобы не ранить его чувства, но… Его ангел честный, всегда честный и… вряд ли Андрюша смог бы так правдоподобно имитировать оргазм. Он со стоном приникает к губам своего омеги, поддав бёдрами снизу. У Андрюши уже стоит, честно говоря. Андрюша его действительно хочет, поэтому стонет в ответ на его действия незамедлительно. Он берет Андрюшу нежно. Всегда. Может, кнопка какая в его организме переключается при виде его ангела, то ли всё доброе и хрупкое, что в нем есть, должно иметь выход и выплескивается именно на его любовь, но… никогда-никогда он не брал так кого-то другого, никогда толком даже не целовал омег, что уж там… Андрюше всегда достаётся концентрат всего хорошего, что он может дать. Может, ему и хочется иногда сделать Андрюше больно, но это «хочется» настолько мечтательное и далёкое, что в самом сексе он ни разу об этом не задумался. Просто было бы классно, если бы Андрюша был мазохистом. Было бы классно, однако его ломкий ангел, которого можно лишь боготворить, ублажая до звёзд перед глазами, ему нравится до умопомрачения. Ангел чувственно стонет, упираясь лбом в мокрую от конденсата плитку на стене. Андрюша плавится в его руках — он это видит всегда. Он входит плавно и глубоко, любуясь красиво изогнутой спиной и чистейшей кожей. Он обожает, когда по этой красивой спине рассыпаются светлые волосы. Андрюша, правда, как и всю свою внешность, волосы бережёт. Растрепанный уже, и несколько выбившихся прядок прилипли к шее. Это кажется очень сексуальным. — Хорошо тебе? — хрипловато спрашивает он, пробравшись ладонью омеге под грудь, чтобы ласково теребить затвердевший сосочек. — Да-а, — стонет Андрюша, почти провалившийся в нирвану от размеренного темпа. Вода под ними взбаломутилась, и каждый шлепок кожи о кожу очень… влажный. Это заводит лишь сильнее. У ангела внутри всё начинает пульсировать, а голос его надламывается. Ангел переходит на тихий скулеж, пока кончает от одних ощущений сзади. Он и сам стонет, послушно пережидая, пока Андрюшу чуть отпустит, чтобы довести и себя. Чуть ускоряется под конец, ну… потому что по-другому не кончит. От медленного секса он кончает реально тяжело. Андрюша весь мягкий, покорный, будто кости из него вынули, оставив колыхаться в его руках. Его вштыривает от этого нереально. Каждый раз. Может, это связано с Темой, потому что нижний должен быть именно послушным настолько, чтобы позволять делать с собой всё, что угодно. А может, у него новый фетиш, потому как раньше аморфное тело трахнутого им омеги его просто не интересовало в сексуальном плане. Он глубоко заведенно целует своего омегу, прижав того спиной к своей груди. У Андрюши раскрасневшиеся щеки и поплывший взгляд, а смотрит Андрюша томно и… ничуть будто бы не покорно. Андрюша ему доверяет, действительно доверяет и отдается, покоряется именно так, как омеге положено, но взгляд у Андрюши всегда снисходительный, барственный. Его омега ведь барин, никак не ниже — он так считает. Пропадает эта спесь из его ангела очень редко. Сегодня, например, когда в любви признавался, когда плакал… Он случайно вновь выхватывает глазами царапины на руках его ангела, и возбуждение будто бы пропадает. Не сразу, конечно, но… — Откуда это, родной? — шепчет, весь ломаясь внутри. Трогает осторожно самыми подушечками пальцев. Засохшие корочки чуть разбухли в воде, поэтому становится лишь страшнее навредить ещё больше. Андрюша уже просил не спрашивать, но он надеется. Андрюша прикрывает глаза и ничего не говорит. **** — Я персона вип-вип! У меня есть джип-джип! Обгоняю, подрезаю, все сигналят бип-бип! Славка прыгает попой на пассажирском и поёт, пока в салоне долбит на всю заезженная годами попса. Едут они действительно на джипе. Витя поддаёт газку, виляет и реально уже подрезает несчастных водителей, просто чтобы порадовать своего омегу. Славочке весело. Андрюше не особо. Без бухла он в обществе этих энерджайзеров откровенно киснет. Радует лишь то, что едут они к парочке домой именно что бухать. — Чего ты такой грустный, Дрюнь?! — перекрикивает музыку братишка. Витя участливо делает тише. — Опять грузишься из-за своего хорька? Что он на этот раз предложил? Мне даже интересно. Всё, о чем только мечтать можно, он уже предлагал. — Ничего он, Славочка, не предлагал, — вздыхает он, взглянув на брата из-под ресниц. — Так ты из-за этого расстроился? — Нет. Умолялка у него сломалась, наверное, уже. Я ему столько отказывал, что он просто поставил ультиматум. Либо я сам ему по-хорошему всё рассказываю, либо он узнает это без моей помощи. — Бедный альфа, слушай, столько терпел… Так ты выбрал второй вариант? Ждёшь бури? — Нет, Милош, я… я его люблю. Пора начинать делать шаги ему навстречу. — Во-от, — довольно кивает Витя, — пример здравомыслящего омеги. Он подаётся вперёд и, дотянувшись, легонько чмокает друга в щеку. — Э-э-эй! — возмущённо орёт Славочка, поворачиваясь к нему назад. — А меня? Он смеется, целуя специально выставленные щеки брата. Телефон пилинькает уведомлением. Он смотрит на экран, где светится тёплое «как ты, родной?», и настроение тихонько улучшается. **** — Я тебя не лю-ублю-у-у! Это главный мой плю-у-ус! Я на это кино-о-о!.. Он с надрывом поёт и пьяно вытанцовывает что-то, пока парочка спокойно сосется на диване. — Андрюха-а-а! Твой звонил! — голосит Славка, когда он уже конкретно вошёл в раж. — Я ответил, сказал, мол, Андрюшка сейчас занят, проходит психотерапию. Витя выключает музон, и вот теперь отчётливо слышно, как трезвонит телефон. — Нахрена, Слав? — обескураженно шепчет Андрей. — По угару. Я ж не знал, что это твой хорёк. «Костя» какой-то — думал, может, пациент или коллега какой, а он мне «радость моя, у тебя всё хорошо?». Короче, я растерялся и скинул. Он ничего не говорит, хотя всыпать приколисту хочется. Берет трубку, благодаря всех богов, что голоса с братом у них действительно похожи настолько, что собственные родители до сих пор их путают. — Ало, — боязливо произносит омега, ещё не понимая, какой реакции ждать. — Андрюшенька, родной мой, ты где? У тебя всё в порядке? Тебя забрать? — Я… Всё хорошо, зай, я у брата в гостях. Перепил немного, пошутить решил… Извини, в общем, неудачно что-то вышло. — Вы дома? — Да. — Хорошо. Сидите, пожалуйста, дома. Омегам опасно ходить выпившими по вечерам. — Конечно. Тут ещё зять, так что не волнуйся. Я у них на ночь останусь. — Умница, — тепло говорит альфа, отчего внутри как и всегда порхают бабочки. — Я люблю тебя, Андрюш. Хорошо вам отдохнуть. Завтра позвоню днем, чтобы не разбудить. Тебя забрать? — Нет, наверное, зять отвезёт. Я… я тебя тоже люблю, Кость. Звонок завершается. Он смотрит на парочку, что о чем-то перешептывается, и залпом допивает свой бокал. Он не особо стесняется своего альфу. Пьяный он иногда дурной — его альфа это знает. Просто сейчас, когда Костя уже знает, что он вдобавок к этому ещё и фетишист… стесняется. — Это пиздец, — горько вздыхает он, привлекая внимание. — Ты чего, Дрюнь? — опасливо спрашивает поддатый братишка, умостившийся на коленях своего альфы. — А-а, ты злой такой, потому что сессии бросил? И ручки-то все расчесаны… Точно сессии бросил. — Да, — печально всхлипывает Дрюня, хоть никому об этом и не говорил. — Я… Я ведь не многого прошу! Просто счастья! Когда есть сессии, я убиваюсь, потому что фактически изменяю ему, а, когда их нет, я тем более несчастлив даже со своим альфой под боком! Что это за жизнь, а? — А че ты ноешь-то? Ты же сам сказал, что выбрал всё ему рассказать. — Дай мне пострадать, Милош! Возможно, скоро он вообще меня бросит… — Вот это вряд ли, — хмыкает пьяненький брат, который тихонечко опускает голову на плечо своего альфы и прикрывает глаза. Витя целует светлую макушку, гладит его ласково по плечу, но Милославушка лишь улыбается в полусне. Славочка из них троих всегда уходит в нокаут первым, поэтому ничего удивительного не находится. Плохо разве что то, что без Славы всегда начинаются взрослые печальные разговоры. Славочка их лучик света. Лучиком, правда, Славочка становится, только когда счастлив сам. Витя подхватывает свое золото на руки и уносит в спальню, уложить. Возвращается через двадцать минут в одних трусах, потягиваясь с томной ленностью. Взгляд абсолютно удовлетворенный, сытый. Он даже несколько завидует. — Покурим? — кивком головы указывая на дверь, спрашивает Витя. Сам уже напяливает куртку и достаёт из кармана пачку. — Как врач не рекомендую тебе держать хозяйство в холоде. — Ой, Дрюнь, заебешь. Андрюша нахлобучивает свою новую шапку с огромным помпоном и влезает в домашние тапки при входе. Так они и выпираются во двор. — Засунешь меня в свою куртку? Витька, конечно, засовывает. Он не курит. Витя довольно смолит после качественного секса, и даже интересно становится… — Ты его спящего, что ли? — Не гони, Дрюнь, он ещё не спал. Андрюша мычит что-то в согласии. — А че за шапка у тебя? Витька, естественно, знает, что шапки он никогда не носил. С самого первого класса, откуда они и знакомы, запихивал выданную папой шапку в рюкзак и шёл себе в школу. — Мы с моим альфой забились, что будем всю зиму носить шапки. Он мне эту уродскую купил, а я ему в отместку ушанку. — Ну и дурной ты, — с усмешкой качает головой Виктор. — Почему это? — Шапка у тебя очень милая. — Вот и он так сказал… — Так, чего ты грустишь? Вы уже начали решать проблему, значит всё, вроде, налаживается. Что тебя ещё парит? — Я… я не знаю… Он нормальный. Я ведь даже не про постель говорю, господи… Он нормальный адекватный альфа, человек, то есть… я не представляю, что из этого выйдет. Меня всегда окружали люди с ебанцой, а тут… Пиздец какой-то, Вить. У нас с ним всё вопреки. Я решил бороться, но… может… может, он действительно не мой?.. Не мой альфа, а? Может, надо просто его отпустить, пока не поздно? Я всегда об этом думаю. Он найдёт себе нормального, хорошего омегу, который построит с ним семью, который будет… другим… — Дрюнька, — Витя выдыхает дым над его головой, прижимая его ближе к себе, — я никогда особо не лез в твою личную жизнь, поэтому и не искал твоего альфача, хоть и интересно всегда было. В общем, сегодня, когда тебе звонил твой Костя, Милошик узнал голос. Есть у меня друг Костян, рэкетир, мы с Милошенькой уже пару дней с его ушанки усыкаемся. Андрюша замирает и сглатывает. — И что ты хочешь сказать? — тихо-тихо шепчет омега, прекрасно понимая, что вот сейчас Витя скажет ему про Костю что-то. — Он мне, конечно, друг, но ты мне как брат, Андрюш, только поэтому и говорю. Твой Костя ёбнутый. Он, кроме родителей своих, вообще никого не воспринимает. Меня, может, как друга, но, если мы говорим про какие-то чувства… Знаешь, кто ему нравится? Милошик мой. Я бы ему давно рожу начистил, если бы не знал, что он над своим омегой трясётся. Сколько раз он кидал только меня, когда ты просто звонил ему и говорил, что не против увидеться… И верен тебе как пёс, ну, если сессии в расчёт не брать. У Андрюши круглые глаза, но, лишь он слышит знакомое слово… — Сессии? — Да, в общем-то, я первоначально об этом и хотел рассказать. Он давно темачит, Дрюнь, в качестве верхнего, так что… ты не парься больше, пожалуйста. Просто кайфуй с ним. Он же души в тебе не чает. — А… я понял. Спасибо, Вить. Он выпутывается из куртки и объятий друга и заходит в дом. Мир рушится. И… получается, что мудак в их отношениях не он.