Между третьим и вторым

Двигают не иначе как шкаф. Ходят кругами избегая вполне конкретного куска пространства в центре комнаты, где-то полтора на два метра. Топчутся. Переговариваются. Чешут затылки. — Ну чё, давайте я там, вы здесь… — сыплется приглушённо с потолка. Их там, судя по всему, три мужика: мистер Гаррисон и два его собутыльника комплекции тоже примерно мистера Гаррисона — сутулые, сухие и жилистые, — ступают неровно, но легко, пошаркивая тапочками. И всё ходят, ходят кругами, будто по самому черепу со внутренней стороны. — И-и взяли!.. — хрустит артритными пальцами ненадёжный хват, — Ух ты ж тяга какая! — и грохот сыплется побелкой с потолка. — Сука! «Сука.» — соглашается Йен и, не открывая глаз, принимается медленно отряхиваться от белой пыли. Улыбается криво в пальцы — на электронных часах ядовито-красные 6:23, после ночной смены он поспал всего пару часов. И кофе закончился ещё вчера. Йен открывает усталые глаза, включает лампу на прикроватной тумбе, щурится, ловит по потолку промеж складок тусклого света юркие фиолетовые пятна, прикидывает, хватит ли ему сил доползти до круглосуточного. И надо бы взять ещё чего-нибудь поесть… Приподнимается на локтях, смотрит в окно — ни намёка на скорый рассвет, чёрт бы побрал этот ноябрь… Обессиленно падает назад, закрывает глаза, надеясь в короткий промежуток тишины волшебным образом провалиться в сон, но… — И раз! Давай-давай-давай!.. — снова звуки усилий, на этот раз параллельных полу: мужики решили больше не пытаться поднимать — толкают, и, предположительно, шкаф едет по направлению к двери, вспарывая брюхом линолеум, пока глухо не ударяется об дверной косяк. — Фух ёмаё… — сипит устало мистер Гаррисон и, отклоняясь назад, хрустит спиной, — Не проходит, значит… — трёт ноющую поясницу, даёт себе пару секунд передышки, — Не проходит, блять, в дверь, сука! — и пинает стену. — Да идите вы в пизду, блять! — слышится откуда-то из соседней квартиры раздражённый голос, и, видимо, тоже разбуженный, сосед молотит чем-то железным по батареям. — Завалите нахуй! Йен скулит в подушку. На лестничной клетке, кажется, ещё громче. Поднимаясь по лестнице вверх, Йен изо всех сил старается понять, с какого этажа и из какой из квартир раздаётся шум, но в хлипком гипсокартоне, из которого слеплен весь этот чёртов дом, глухие удары и соседская ругань, кажется, идут отовсюду. Но едва парень преодолевает один пролёт, как всё стихает. Надолго ли — неизвестно, но отступать сейчас он не готов, поэтому быстро преодолевает ещё один пролёт и, раздражённо выдохнув, долбится в дверь 3С — дверь квартиры, что находится прямо над его собственной. Однако не успевает ударить и пару раз, как ему резко открывает не менее злой сосед: парень в майке алкоголичке и с гаечным ключом в руках — образ, знакомый до скрежета в зубах. — Микки? — растерянно выдыхает Йен. — Галлагер? — тот, кажется, удивлён не меньше, но от дальнейшего выяснения подробностей этой неожиданной встречи их отвлекает возобновившийся с новой силой шум этажом выше — раздражённо тряхнув головой, Микки отталкивает Йена от двери и выходит на лестничную клетку, — Я убью нахер этого старика, — нажимает на кнопку вызова лифта. Но у лифта, видимо, нервы сдают раньше, потому что он проезжает мимо, открывает двери на четвёртом, будто хочет сам высказать нерадивым жильцам претензии, сдобренные многоэтажными матами, но грохот и раздражённые возгласы этажом выше становятся только громче, вырываясь из квартиры на лестничную клетку, и — в открытые двери лифтовой кабины втискивается с лязгом и матами что-то огромное. Йен с Микки, стоявшие эти несколько драматичных мгновений с задранными головами, теперь растерянно переглядываются под жужжание старой лифтовой конструкции, пока лифт едет с четвёртого на третий и: — Бля-я, ну кто это сделал! — вопит мистер Гаррисон, как только двери лифта открываются и из кабины показывается уголок чего-то огромного. — Всё, нахуй, приехали! Держи, блять, он выпадает! Какофония грохота и голосов — и под отчаянное «на меня, мужики, на меня» драгоценный груз гулко грохается на пол, едва не пришибив старика Гаррисона, лифт закусывает конец вставшего поперёк пролёта дивана. Следом из кабины вылезают собутыльники мистера Гаррисона, раздосадованно бормоча и задирая высоко ноги, чудом оставаясь в шлёпках. Йен бросает растерянный взгляд на Микки — тот сейчас, кажется, задохнётся от ярости: на бледном лбу проступили вены, губы беззвучно шевелятся, не в силах совладать с речью. — Да ну его на хуй! — возмущается, срываясь на фальцет, один из собутыльников мистера Гаррисона и тянет второго под руку к лестнице наверх. — Пойдём ещё накатим. Мистер Гаррисон, устало осевший на свободном подлокотнике дивана и бесконечно злой, провожает их нечитаемым взглядом. Лифт ещё раз кусает другой конец дивана. — Это что блядь за нахуй! — взрывается, наконец, Микки, указывая на предмет мебели гаечным ключом. — Вы чё тут устроили с утра пораньше? — Ой, завались, и без тебя тошно, — ворчит мистер Гаррисон, утыкая раскрасневшееся от алкоголя лицо в ладони и почёсывая лысеющую голову. Такой ответ вызывает у Милковича шквал эмоций — тому явно есть что на это возразить. Йен оставляет разборки на Микки, а сам подходит ближе к месту происшествия, осматривается, прикидывая, что тут можно сделать: пробует потянуть диван за подлокотник — встрял крепко, в одиночку не выворотить из бестолково раззявленной пасти лифта. На соседскую перебранку из квартиры рядом раздаётся визгливый старческий голос: — Если вы не прекратите орать, я на вас собаку спущу! — угрожает пожилая соседка, и в подтверждение её намерений за дверью что-то маленькое начинает очень невнушительно лаять — не исключено, что сама старушка. Внимание мистера Гаррисона переключается на неё, и он материт её ещё хлеще, чем Милковича пару секунд назад, а Йен, воспользовавшись моментом, оборачивается на парня, говорит: — Эй, помоги, — не исключено, что это результат профдеформации, но от усталости и злости не осталось и следа — голова мыслит холодно и здраво, чего нельзя сказать о заспанном и взлохмаченном котелке Милковича: парень хочет было втолковать Галлагеру, что тот в край ёбнулся, помогать этому злоебучему старикашке, но Йен вовремя его осаживает: — Чем быстрее мы с этим разберёмся — тем быстрее пойдём спать. И, видимо, что-то в его профессиональной строгости убеждает парня, так что он закрывает рот, подходит ближе и, наспех прикинув что к чему, перелезает через спинку за диван, невзначай пнув Гаррисона в плечо, наваливается с другой стороны. Старик, поняв, что происходит, спешит встать и отойти в сторону. Йен, кивнув ему благодарно, пролезает в кабину лифта, хватается за подлокотник и тянет вверх и давит вперёд — и диван, ботнув напоследок об закрывающуюся дверцу лифта, выруливает на лестничную клетку. — Давай-давай-давай! — подбадривает вдруг просиявший мистер Гаррисон. — По лестнице его, ребятки! По лестнице! И, коротко переглянувшись, скоординировавшись без слов, Йен и Микки прут диван к лестнице. — Не толкай! Блять, да не толкай ты! — орёт Микки, поддерживая диван снизу и молясь о том, чтобы он не вырвался у Йена из рук и не покатился на него. Йен же, видимо, слишком высоко задирает край дивана, создавая на парня лишнее давление. — Раз! Два! — сквозь стиснутые зубы считает он, чтобы хоть как-то синхронизировать движения, но это не особо помогает. Две трети лестницы они преодолевают почти чудом, когда вдруг от очередного толчка край дивана вырывается у Микки из рук и бандура ботается о ступеньку, чудом не отбив парню ноги. Тот отпрыгивает в сторону, и диван, потеряв одну опору, сразу теряет и вторую: Йен, не сумев в одиночку удержать его навесу, роняет следом, и диван стучит ножками по ступенькам и оседает в лестничном пролёте между третьим и вторым с тяжёлым «фу нахуй». Йен в ужасе смотрит сначала на диван, с которого от удара о пол в воздух поднялись клубы пыли, затем на чудом оставшегося в живых Микки, с таким же полным ужаса лицом замершего посреди лестницы. На пролёт выше Мистер Гаррисон, напротив, всем абсолютно довольный, кричит: — Всё. Пусть там и стоит, — и, когда парни оборачиваются на него с отсутствующими выражениями лиц, добавляет задорно: — Пойдёмте я вас угощу, в благодарность. И в самом деле — Микки, мать его, Милкович. Старый знакомый с района, с которым Йену не посчастливилось делить множество моментов из прошлого. Микки-иди-на-хуй Милкович, на регулярной основе грабивший ларёк, в котором Галлагер работал ещё подростком, и проведший в колонии для несовершеннолетних больше времени, чем за школьной партой. То-то последние несколько лет о нём не было слышно. Йен думал, посадили, — поводов было много, в конце концов, — но, видимо, ошибся. Однако о чём он и подумать не мог, так это о том, что встретит его здесь. Что Микки Милкович снимает квартиру так далеко от их захудалого райончика. Что он, вроде, не такой грязный, как раньше, и костяшки с вечной надписью «иди нахуй» не сбиты. Что два жизненных пути, заведомо направленных в противоположные стороны, способны пересечься вновь в одной точке. Кинув на Галлагера такой же настороженный взгляд, будто в нерешительности, Микки проходит мимо и шлёпает вслед за мистером Гаррисоном на четвёртый, прекрасно зная, что тот имеет в виду под этим «угощу вас». Йен тоже знает — им нальют. И отчего-то тоже идёт следом. Они что, проверяют друг друга, чтобы точно убедиться, не обманывают ли их глаза? Мистер Гаррисон тем временем пропускает их в свою квартирку под номером 4В, небольшую, старенькую и полупустую, и от того кажущуюся просторнее и почему-то чище. Прямо по коридору открывается крошечная, как и все в доме, кухонька с голубыми обоями, пузырящимися от влажности и кое-где сильно отходящими от стен, и за небольшим столиком на табуретках восседают собутыльники мистера Гаррисона. Едва заметив его и пришедших с ним гостей, они радостно восклицают на два голоса да так, что не разберёшь, и один из них принимается разливать по стопкам водку из полупустой бутылки, пока второй достаёт ещё стопок. — Ну? Снесли? Молодцы, молодцы! Вот кого на помощь надо звать! А не нас, рухлядь! — посмеивается первый, наполняя стопку за стопкой. Мистер Гаррисон шаркает подошвами к столу и ворчит, всё ещё изображая обиду на лице: — Ты за себя говори! Ишь ты, рухлядь! Я там, знаешь ли, тоже подсобил, — и машет стопкой в сторону замешкавшихся в проходе парней, едва не пролив содержимое. И когда Микки идёт по коридору и следом входит в кухню, заключает уже добродушнее и веселее: — Но вот они, молодцы! За них и выпьем. Берите, ребятки. Даже со спины Йену прекрасно видно, как Микки напряжён в этой, казалось бы, с детства знакомой им обоим атмосфере, и это вызывает всё больше вопросов. — Да мы это… — не пойми откуда взялось это «мы», но Микки, подумав пару мгновений, почему-то решает отказаться от залётной рюмашки. Однако он не успевает договорить: Йен, сам себе удивляясь, выходит из-за его плеча и послушно берёт рюмку в руки. На мгновение их взгляды пересекаются и тот даже осекается — это что, его сейчас приходится уговаривать? Нахмурившись, он всё же берёт свою и едва может поверить глазам: под зычное «Будем!» Йен без единого колебания опрокидывает в себя рюмку прозрачной, даже не поморщившись, и закусывает предложенной долькой огурца. Рюмка Микки так и замирает на полпути ко рту, и ему приходится запоздало влить её в себя, под подбадривания заправских алкашей. Йен усмехается, окидывая старого знакомого каким-то новым взглядом, и выдыхает тихо: — Это чтобы лучше спалось, — и, махнув остальным пустой рюмкой, говорит уже громче: — Ну, я досыпать. Бывайте, — выходит из квартиры, сбегает по лестнице на второй и скрывается за дверью своей квартиры.