Мы вернемся домой Будем молча смотреть Как кончается день Как взрывается дождь
— Я тебе говорю: Ацуши и Акутагава будут не разлей вода, их просто подтолкнуть к этому нужно. Мы, как ответственные семпаи, должны о них позаботиться. Они же такими темпами ни одного урока за все 12 лет обучения не прогуляют! Дазай с важным видом нес чепуху, бредил, сатирил и карикатурил — делал всё подряд, собирая антонимы серьёзному поведению, по мнению Чуи. Он полулежал на железных прутьях забора, ограждающего территорию какой-то клиники, то и дело съезжая на Накахару, очень настырно и упрямо — каждые пять минут тот спихивал его голову со своего плеча. — Не думаю, что вместе они прогуляют что-то. Проще уж по отдельности уговорить. И вообще, — Чуя дал невесомый щелбан по лбу Дазая, повернувшись к нему, — отстань от них, сами разберутся. С каких пор ты стал людям личную жизнь устраивать? У них и так друзей хватает. — А вот не разберутся, они же прям как… — неожиданно резко — даже для себя — отозвался Осаму, но тут же отвёл взгляд, растерявшись, когда увидел удивление в глазах напротив. — Как?.. — Как котята, — кивнул куда-то в сторону, обращая внимание Чуи на маленького серого. На противоположной стороне улицы под зелёным кустом притаился маленький кот, серо-коричневым окрасом сливаясь с дорожным рельефом: тёмные, почти чёрные полоски на спине тонули в тени, белые усы подрагивали вместе с ушами, а цепкие глаза следили за подростками, ловя каждое движение. — О, какой кроха… — Накахара заинтересованно прищурился, пытаясь разглядеть животное получше, но приближаться не решался — котёнок явно опасался подростков. — Или какая, — кивнул Дазай. — Может попробуем покормить? — Да, давай. Сходишь за кормом? Осаму поднялся, опираясь на плечо друга, но, сделав пару шагов, остановился. — Может, лучше мне остаться? Собаки с кошками не ладят всё-таки… — предложил шутливо, ловя злой взгляд одноклассника. — Может, мне тебя покусать, Осаму? Ты договоришься однажды. — Договорюсь, договорюсь, — вздохнул печально и продолжил, обращаясь к коту: — тебе корм с индейкой или телятиной? Ответа не последовало. Накахара усмехнулся, забавляясь. — Или курица? Чуя вот любит сухой с ней, у соседской собаки даже крал пару раз, — поделился Дазай, кивая самому себе в подтверждение. Сверкнул весело глазами в сторону друга и довольно улыбнулся, увидев зло нахмуренные брови. — Скумбрия, у меня твоя сумка, не забывай. Выбесишь — твоя спасительная работа для аттестации пойдет на оригами. — Жестоко, — вздохнул Дазай. А потом вновь обратился к новому слушателю: — Он жестокий. — Иди уже, — поторопил его Чуя, расстёгивая молнию на чужой сумке: не шутил. Достав самую потрёпанную тетрадь, — явно физика, — Накахара вырвал листок, изрисованный чем попало: где-то кривыми углами бумагу грозились продавить треугольники, в других местах в столбик высчитывались секунды, оставшиеся до конца урока. Свернув в комок страницу, Чуя нашел около себя тонкую ветку, и проткнул ей шуршащий комок. — Кот, — позвал он, водя подобием игрушки по асфальту. Янтарные глаза сверкнули интересом, следя за рваными движениями, а серые уши мелко шевелились на сухой звук. — Маленький, смотри какая игрушка. Ужасная, подумал Чуя. Это игрушкой назвать нельзя было — даже для игры с соседским котом Накахара в детстве находил у себя дома что-то более оправданное, чем то, что он слепил сейчас. Котёнок, что до этого медленно подкрадывался ближе, остановился. Наверное, тоже раскритиковал творение Чуи. Кот сел посреди нагретого асфальта дороги и Накахара порадовался, что поблизости нет никаких поворотов — прямая улица на долгие метры, на которой машины в середине дня не встречались. Наклонив маленькую голову в бок и вперив внимательный взгляд в старшеклассника, он напомнил ему Осаму — такой же сканирующий, лениво-заинтересованный вид и знакомая игривость в контрасте зрачков. Знакомый продавец в любимом киоске разболтал пару новых секретов про соседний магазин, порадовал завозом любимой газировки с гранатом и улыбнулся привычно, словно старому другу. Дазай хотел было сразу пересказать забавную историю про цветочный магазин, но передумал, увидев, как Чуя играет с котом. Сидя на корточках, вытянув руку с веткой и комком какой-то бумажки — очень хочется верить, что не той самой — и улыбаясь так мягко-мягко, что в груди сжимает, сжимается. Осаму незаметно делает фото, прижимая к себе две холодные банки, и тихо подходит, боясь спугнуть. Кого — не знает: то ли кота, то ли момент. — Чуя, если бы ты мне сразу сказал, что ты из кошачьих-полосачьих, я бы не называл тебя пёсиком. Столько синяков бы избежал… — Твоё счастье, что она рядом, на ещё один нарываешься, — котёнок, словно в подтверждение, задрал хвост, выставив передние лапы в сторону пришедшего. — Она? — переспросил Дазай, поставив напитки на каменную плиту. Достав пакетик корма из кармана брюк, предложил: — Может, дать ей имя? — Надо, да… — задумался Чуя, глядя на кошку, медленно идущую на запах.Буря времени сносит всё Мы дрейфуем на разных льдинах Как-то встретились в магазине и всё Ты забыла давно самый солнечный год 92-й Ну, чего же ты ждешь?
Тогда Накахара не подозревал, насколько был прав, подмечая схожесть питомца с Осаму. Спустя месяц ежедневных походов к их новому четвероногому другу и обработки родителей Чуи, Эри удалось привести к нему домой, где она и осталась. До сих пор он с обидой вспоминает, как Дазай кормил котёнка кормом в первый раз — Эри любит его больше, чем всех членов семейства Накахары вместе взятых. Чуя уверен, что это от назойливости Осаму, но иногда ему кажется, будто кошка на полном серьёзе подражает своему любимому человеку в поведении: дерёт мягкую обивку мебели в его комнате, когда он игнорирует её мяуканье с просьбой — приказом — покормить лишний раз, незаметно оставляет дырки в его домашней одежде, и каждый раз, без исключений, когда он их обнаруживает, оказывается рядом, высматривает реакцию хозяина. Без зазрений совести предупреждающе царапает, когда Накахара принимается гладить мягкую шерсть, когда кошка ложится ему на ноги, пока он делает домашнюю работу — просто потому что. Мурчит рядом по ночам, утыкаясь носом куда-нибудь ему в плечо и показательно растягивается по постели, когда Чуя встает, подгоняемый звоном будильника. Однако. Дазаю досталось всё лучшее от животного: Эри к нему ластится, мило сворачиваясь в клубок на его коленях и тычется в ладонь мордочкой, мягко обнимая руку хвостом. Его — некогда — футболка стала любимой лежанкой кошки, и Накахара вот уже который месяц пытается понять, как он должен из-под неё достать учебник по истории, если хозяйка вечно нагретого материализуется рядом мифическим существом, хранительницей и достаточно пугающе шипящей кошкой. — Раз уж ты настаиваешь, загляну, — довольно пролепетал Осаму. Тихие улицы привычной декорацией сопровождали по всему пути до моста, птичьи разговоры напоминали о приближающемся лете, пока шелестящая листва деревьев открывала солнечным лучам путь до небольшой реки под дорогой. Чуя старался запомнить резвые блики каждый раз, когда проходил здесь в последний год учёбы. «Как раньше уже ничего не будет». Забавно, как они, не сговариваясь, ни разу за всю весну не приезжали в школу на велосипедах: оба хотели растянуть время привычных прогулок, но упорно молчали об этом. — Посмотрим сегодня тот ужастик? — разрушает тишину Дазай, которому, видимо, надоело монотонно пинать камни на дороге. — Можно, — ответил Чуя, прекрасно понимая, что фильм они посмотрят только с наступлением темноты, потому что «только так можно прочувствовать атмосферу, Чуя, ну как ты не понимаешь?», потом будет слишком поздно, чтобы мама Накахары отпустила Дазая идти до дома и чтобы можно было расшевелить сонного Осаму и заставить что-либо делать. Он каждый раз находит новый странный хоррор, чтобы остаться с ночёвкой, прекрасно понимая, что Чуя ему не отказал бы, спроси он на прямую, и первый же проваливался в дрёму, убаюканный теплом кошки и спокойствием сидящего рядом Накахары.***
Тень промелькнула в окне прихожей, когда Чуя заглянул в него, ожидая увидеть любимицу. Каким таким по счёту чувством она руководствуется, когда садится на ближайший ко входной двери подоконник, Накахара не знал, удивляясь каждый раз её пунктуальности: только Эри сядет около горшка с пожеванным ею цветком, через минуту-другую обязательно щелкнет замочная скважина. Сейчас же кошка магическим образом нарисовалась на крыльце дома. Где она нашла — или сделала — потайные ходы в этом доме, Чуя гадать перестал уже давно, но не мог не заметить: улица кошку привлекает только тогда, когда на ней видится Дазай. — Моя маленькая вышла нас встретить! — Осаму таким же магическим способом, что и его питомец, — что Накахара признает только мысленно, — появился рядом с ней, подхватывая пушистую на руки. Картинно, думал Чуя каждый раз, когда видел их вместе. Чудесным образом эти двое выбрали друг друга среди так нелюбимых ими видов. Дазай, положа руку на сердце, ни разу не разделял желания Накахары завести домашнего питомца. Эри же всем своим видом явно давала понять, что любые прямоходящие-говорящие, что не имели привычку приходить к её названному хозяину в дом и бесить его (а таким мог похвастаться только Осаму), были ей безразличны, если не противны. Пока Чуя ставил на разогрев еду для них, Дазай с важным видом рассказывал кошке какие-то новости, спускаясь со второго этажа, уже переодевшийся в домашнюю одежду. Эри внимательно слушала, прикрыв глаза, изредка мяукая в ответ. Накахара поднялся к себе, чтобы поменять надоевшую форму на удобное и привычное. Запоздало понял, что Осаму надел его футболку и полез в шкаф за другой. Любовь Дазая к чужой одежде он не понимал, но уже давно перестал напоминать ему, где в комнате хранится его собственная одежда. -… но Чуя слишком боится, поэтому я даже и не поднимаю эту тему, сам заговорит, когда будет готов, — обрывок фразы повис в воздухе невидимой стеной перегородив коридор. — Чего я там боюсь? — Накахара сел напротив Осаму, подвинув к себе тарелку с кари и палочки, любезно приготовленные одноклассником. — Говорить про будущее, учебу в университете и наши отношения после выпуска. Рад, что ты решил-таки это обсудить, — довольно улыбнулся Дазай, тыкнув чистым концом палочки в чужой нос. Уловка старая как мир, и Накахара в глубине души чувствует облегчение, благодарность Осаму за то, что дал шанс на нее повестись. Едят они в тишине, что очень привычно, Дазай не давит с вопросами и за это ему отдельное ментальное спасибо. Накахара думает всё это время, перебирает слова в голове и мусолит одни и те же мысли, которые наждачкой шлифовали его нервы, из гладкого спокойствия формируя рваную тревожность, настигающую в самые разные моменты. Чуя продолжает думать, пока Дазай моет посуду, пока принесенный им чай с бергамотом не вызываетЧто у тебя в душе Ты никогда уже не поймешь Что у тебя в душе Ты ничего уже не вернешь
Чую утягивают за рукав футболки в его же комнату, не тянут за собой до последнего, как обычно, оставляют около двери молчаливым изваянием, и он остаётся. Вздыхает обреченно, ерошит волосы, садится около подножья кровати, откидываясь на деревянную пластину. — Скажи какую-нибудь глупость, — просит. — А у тебя в голове их разве не достаточно? Он видит стеклянные стены вокруг себя, которые не прекращают множиться, слоиться, закрывать в купол. Сложно заговорить и сложно продолжить. Столько ответов и реакций уже успел продумать и уверен: везде ошибся. Осаму в его жизни главный источник неожиданностей, с ним стараться предугадывать — гиблое дело. Впрочем, как и без него. — Нам осталось учиться месяц. Потом экзамены, поступление, переезды, столько перемен, что представить страшно. Осаму не отвечает, спускается с кровати молча, подсаживается рядом, тянется к волосам, перебирает их мягко-мягко, нежно давит на плечо, чтобы опустился. Голова Накахары неожиданно становится легче, стоит только уложить её на чужие колени. — Ты боишься, что кто-то не поступит в вуз и мы будем жить в разных городах как минимум до следующего учебного года, — кивает Осаму. — Еще думаешь, что родители надавят при выборе, могут и в Токио заставить поехать, что мой старший брат не переедет в Йокогаму и все планы перевернутся вверх дном, да? Чуя неопределённо мычит в ответ. — Глупые мысли глупого Чуи. Славно, что ты действительно готовишься к экзаменам. Дазай извивается змеей, когда чувствует сильный щипок на боку. — Ода уже пакует вещи. Мои, кстати, тоже себе закидывает. Говорит, мол, я вор доморощенный. Ай! — Осаму смеется, когда ему обещают синяки кулаками на ребрах, цепляет запястья и тянет-тянет-тянет, перетягивает на себя этот ком напряжения. Перекати-нервы. — Придурок. Поверить не могу, что из-за тебя беспокоюсь. Что за привычка утаивать важное? — Я сам, вообще-то, недавно узнал. Все претензии к брату. Чуя не выдыхает. Стеклянные стены трескаются, плавятся и осыпаются, засыпают пыльцой. Он выбрал очень неоригинальную визуализацию чувствам: страх перед ненадёжным, «возможно» и «надеюсь». Правда неумело слетает птицей. — Ощущение, будто всё не будет как раньше. В плохом смысле. Только это и пугает на самом деле. Дазай задумчиво жует губу. — Потерявши плакать явно не про тебя. Зачем скучаешь по тому, что ещё не закончилось? Чуя молчит ответом, стряхивает прозрачную крошку, чинит мысли, речь. Соглашается. — Отстань. Дазай фыркает, вставая. Стаскивает ноутбук со стола, ставит на пол. Листает какие-то подборки. «Топ-10 фильмов ужасов», пять про смысл смерти, три за глупость и два об искусстве отвратительной гримировки, наверное. Чуя фотографирует глазами его вид глазами, под кожу впитывает чужое тепло и запах. Он будет так же пахнуть в Йокогаме? Искренне не хочется думать. Осаму закидывает ноги и руки, отвлекает давлением на суставы, дёрганьем за ткань. Жуть, как неудобно. Спасибо. Стекляшки разбегаются муравьями, податливые и хаотичные, выстраиваются рельсами и мостом «Весна-лето-осень».