Выше домов

      Домой после злополучной фотосессии ехали в тяжёлом молчании. Саша смотрел исключительно на мокрую дорогу и отблески фонарей в бесконечных лужах и старался успокоиться, чтобы сохранить чувство собственного достоинства и не опускаться до истерик в стиле Киры. Больше всего ему хотелось остаться одному. Обдумать произошедшее и свою чрезмерно бурную реакцию. Тень этой реакции наверняка пробежала по его лицу — на радость Жданову, ухмыльнувшемуся несколько растерянно, но неприлично довольно. Хотя что такого, собственно, произошло?..       — Солнце…       Он запоздало понял, что успел припарковаться во дворе их дома.       — Знаешь, ты иди, а мне нужно съездить по делам, — по-прежнему не глядя на жену, бесцветно проговорил Саша.       — Просто скажи, что не хочешь меня видеть и слышать. Не в первый раз.       Он отпустил руль, в который вцепился до побелевших костяшек, и всё-таки взглянул на Катю. Она сбросила челси и подняла ноги на пассажирское сиденье, обняла себя за колени — маленькая печальная фигурка, способная растрогать любого, а у него сердце всё равно оставалось придавленным тяжестью не то что камня — валуна.       — Это не так, — выдохнул Саша. — Просто… Просто пока не получается принять самого себя. А я очень не люблю это ощущение. Я обычно нахожусь с собой в полном согласии.       — Ты злишься.       Он покачал головой.       — Нет. Это скорее тихое бешенство. И ты его не заслужила. Но я пока не могу забыть ждановскую ухмылочку. Не могу забыть, как все вокруг переглянулись.       — Прости…       — Почему ты обняла его, а не меня?       — Я… — она потёрла лоб ладонями, раздражённо взлохматила небрежно уложенные волосы. — Я не знаю. Я этого не хотела, просто оказалась чуть ближе к Андрею, чем к тебе, да и вид у него был какой-то… Как у загнанной лошади…       — Ещё бы. Он тебя так хочет, но не может получить. Пока, — с холодной горечью добавил Саша.       — Не говори так.       — Это всего лишь правда.       — Ты ошибаешься.       — Катя, хоть раз в жизни посмотри правде в глаза, когда дело касается Андрея. Хватит бегать от реальности. Он любил тебя, когда мы с тобой снова встретились, любил тебя в день нашей свадьбы и любит тебя до сих пор. И неужели тебе всё равно?       — Нет, — нехотя выдавила Катя и отвернулась к окну. — Мне жаль. Я не желаю ему мучений.       — И всё?       — И всё.       Саша хмыкнул, насмешливо и нервно, и она вдруг взорвалась:       — Зачем ты сейчас это делаешь?!       — Что?       — Пытаешься до чего-то докопаться. Зачем ты провоцируешь то его, то меня? Я же знаю, что́ ты ему сказал, когда возглавил компанию. Ты пообещал её уничтожить, если он попытается разрушить твой брак!       — Не сомневался, что он тебе об этом доложит. Когда это было? Просто интересно, на сколько его хватило.       — В день вашей пресс-конференции, когда он забрал меня из «Лиссабона».       — Что ещё он тогда сказал?       Катя молчала.       — Что. Ещё. Он. Сказал?       — Что хочет меня вернуть.       — Ты же меня уверяла, что он вёл себя хорошо.       — Потому что не хотела, чтобы ты сделал что-то, о чём пожалеешь.       — Нет. Не поэтому.       — Ты не знаешь, что у меня в голове, Саша.       — Как будто ты знаешь.       — Я не хочу ссориться, тем более из-за Андрея. Я твоя жена! Я люблю тебя и поддерживаю тебя.       — В этом я не сомневаюсь. Но иногда мне кажется, что ты его так и не разлюбила.       Катю охватила оторопь. Она нажала на нужную кнопку, чтобы опустить стекло, и свежий осенний воздух ворвался в салон «Ауди», разбавил густой морок, оставшийся от слов, которые ни она, ни Саша не должны были произносить.       — Помнишь, как я впервые призналась тебе в любви? — хрипло спросила она и вновь повернулась к мужу, скользнула взглядом по его мрачному профилю. — Не было никакого повода, никакого романтического антуража. Это только в кино всё так обставляют, а настоящая жизнь совсем другая. Я проснулась рядом с тобой и вдруг поняла, что давно тебя люблю. И сказать тебе об этом было проще простого, потому что правду говорить легко. У нас с тобой всегда был этот фундамент из правды, хоть ты и утаил от меня самую важную часть своей биографии. Наша история всегда была настоящей. Я никогда тебе не лгала. Ты мне веришь?       — Верю. Только проблема в том, что можно лгать себе и даже этого не понимать.       — Я не лгу себе, Саша. Я люблю тебя. Мой дом — это ты. Я знаю, что сегодня причинила тебе боль. Но не ищи двойное дно там, где его нет. Не заставляй меня оправдываться. Я не сделала ничего плохого. Слышишь?.. — Катя взяла его руку в свою.       — Сделала. Ты зря вышла за меня замуж.       — Ч-что?.. — от изумления она сжала его руку так, что обоим стало больно.       — Ну, или я зря тянул тебя в этот брак. Даже странно, что мы продержались так долго, учитывая, что ты проводишь с ним больше времени, чем со мной. Наверное, он всё держал в себе, а когда Павел умер, предохранительный клапан сорвало… Получается, я обязан ему двумя годами почти безоблачного счастья. А теперь он намерен тебя вернуть. Сначала сам отпустил, чтобы поиграть в благородство, а теперь хочет всё разрушить…       — Ты не понимаешь, что говоришь.       — Я всё прекрасно понимаю. Завтра мы вернёмся в офис, а там будет он, сияющий как блин на Масленицу, и что бы ты ни говорила, как бы ни убеждала меня и себя в том, что всё у нас замечательно, он будет смотреть на тебя своими щенячьими глазами и светиться от любви. Ты же ничего не делаешь, чтобы это прекратить, чтобы полностью лишить его надежды, ничего! У тебя с ним нежные отношения, и дело не в том, что он отец Ариши. Просто между вами остаётся эта нить, и он знает, что у него есть шансы. Знает. И все это знают. И мне хватило нескольких недель такой жизни, чтобы её возненавидеть. Я не хочу целый год наблюдать это шоу. Не хочу целого года снисходительного сочувствия. Достаточно того, что я для всех заведомый неудачник.       — И что ты предлагаешь?       — Мы не можем оба быть в твоей жизни. И если ты меня так любишь, а к нему ничего не испытываешь, ваши отношения должны быть сведены к обсуждению вопросов бизнеса и воспитания дочери. И на этом всё.       — Ему тоже тяжело. Он потерял отца, должность…       — Мы все что-то потеряли. Хватит его жалеть, Катя. У него есть Малиновский. У него есть мать — в отличие от меня. Он и без тебя обеспечен поддержкой.       — Хорошо, я… Я поговорю с ним. Объясню, что всё должно измениться. Саш… Пойдём домой, а?..       — Ты иди, а я переночую у Фила.       — Не оставляй меня одну. Пожалуйста…       — Дома Ариша и Эрна, а мне сегодня нужно побыть без тебя.       — Ты правда считаешь наш брак ошибкой?       — Не знаю. Время покажет.       Катя проплакала полночи, свернувшись в клубок на пустой кровати. То и дело её накрывала необъяснимая паника, и сердце колотилось как будто сразу повсюду. Под утро она не выдержала: написала записку для Эрны, поцеловала Аришу в тёплую щёчку, набросила пальто прямо поверх пижамы и поехала к Филу. Знала, что поступает неправильно, что стелиться перед Сашей вот так нельзя, но терпеть его отсутствие рядом было невыносимо. Её потрясла быстрота, с которой он едва ли не поставил крест на их семье, и ей необходимо было услышать от мужа что-то другое, противоположное, способное убедить в том, что на него просто нашло какое-то помутнение.       Будить Фила и Костю не хотелось. Катя остановилась во дворе на Ленинградском проспекте и набрала Сашу. Как ни странно, он ответил почти сразу.       — Я внизу. Спустись, пожалуйста, — выпалила она и тут же завершила вызов, чтобы не сталкиваться с очередными возражениями.       Саша вышел из подъезда, тоже одетый как городской сумасшедший: в пальто, дурацких штанах и тапочках-зайцах. Катя невольно улыбнулась, когда он сел рядом.       — Сумасшедшая.       — По-моему, у нас обоих крыша поехала, — она кивнула на его безразмерные пушистые тапки.       — Ты что, всю ночь не спала?       — Заснёшь после такого…       — Я тоже не спал ни минуты. Парни пытались меня набухать, но мне даже пить не хотелось.       — А мне даже на работу не хочется. Я себя чувствую как выжатый лимон. Ты прав, я… Я, наверное, потакала Андрею. Хотя я клянусь, что никогда не отвечала взаимностью ни на какие его признания…       — Значит, признания всё-таки были.       — Были, но я… Я списывала всё это на стресс. Так, наверное, было удобнее… Я виновата перед вами обоими. И сегодня я это исправлю. Будет тяжело, но жить вот так тяжелее. Ты меня своими словами просто убил…       — Прости, — Саша резко притянул её к себе, уткнулся носом в шею. — Я просто вдруг понял, что всё это было всегда. Ты работала с ним каждый день, и… И он всё время на тебя так смотрел. Он всё время смотрит и ждёт, а я не могу это больше видеть… Я люблю тебя. Я не могу тебя потерять…       — Не потеряешь. Всё у нас будет хорошо, слышишь?       Он поцеловал её так нежно и трепетно, что сердце у неё волнующе заколотилось где-то в горле, ослабляя своим биением проклятый узел, в который сплелись измученные нервы.       …Катя, наблюдая за тем, как Дима разливает по бокалам выдержанное бароло, которое они дважды декантировали, печально заключила:       — Мне тогда показалось, что всё наладилось. И даже разговор с Андреем прошёл легче, чем я представляла. Он, конечно, сказал, что Саша проявляет слабость, что сам всё разрушает, запрещая мне с ним общаться, но я постаралась от этого абстрагироваться. Всё как-то нормализовалось. А теперь…       — Что? — настороженно поинтересовался Дима, протянул подруге бокал и сел в кресло напротив.       — Теперь мне предстоит лететь в Лондон. С Андреем. Уже завтра вечером. Это всё Ариша… На неё Саша, конечно, не злится, но уверен, что Андрей подговорил её на меня надавить. Она захотела, чтобы мы слетали туда втроём. Я пыталась отказаться, говорила, что у меня много работы, но она каждый раз закатывала истерику. Конечно, это всего лишь пара дней, но Сашу и такая перспектива выводит из равновесия. Но при этом он уже заартачился… Потому что я собиралась поставить Арише ультиматум и объявить, что просто не смогу полететь, и всё. А он сказал, что я должна лететь и доказать себе, ему и Жданову, что у него нет никаких шансов… Какой-то цирк, Димка… Я так устала от них обоих, ты бы знал. От их вечной грызни… У нас не собрания, а какие-то словесные бои MMA.       — Ты сама-то что по поводу такой перспективы испытываешь?       — Ничего, кроме раздражения.       — Уверена?       — И ты туда же?!       Он пожал плечами и поднял бокал.       — Давай выпьем за то, чтобы ничьё сердце не разбилось. И моё в том числе.       — Давай. Рассказывай, что у тебя за барышня появилась…       Катя слушала эмоциональный монолог Димы о прекрасной девушке Лизе и хотела как можно дольше задержаться в этом моменте, когда одна на двоих юность, казалось, ненадолго к ним вернулась. Отошли на десятый план и Андрей, и Саша, и даже Ариша — все важнейшие элементы пазла под названием «Взрослая жизнь». Можно было пару часов пить вино и строить планы так, как будто каждого не ждала солидная горка обязательств; смеяться до икоты и трезветь, ведя философские разговоры под крепкий чай с лимоном…       А утром всё вернулось сторицей, заодно прихватив с собой похмельную головную боль. Дима уехал к себе, Саша, вернувшийся от Фила и Кости, смотрел на неё как главный герой фильма «Серёжа», которого не берут в Холмогоры, а дочь выводила из себя гиперболизированным энтузиазмом насчёт путешествия, и Катя разрывалась от чувства вины и ответственности за всех и вся.       — Я люблю тебя, — произнесла она в сотый раз за день, прощаясь с мужем на парковке «Шереметьево» — они приехали сюда вдвоём, а Андрей с Аришей — на такси. — Ты и не заметишь, как пролетят эти три дня.       — Это вряд ли. Напиши, как приземлитесь.       — Я не напишу, а позвоню. Я вообще буду звонить тебе три раза в день.       — Не надо. Я же не малыш, нуждающийся в опеке.       «Так веди себя соответствующе», — чуть было не ляпнула Катя.       — Ну всё, до понедельника.       «Я тоже тебя люблю» она так и не дождалась. Войдя в здание аэропорта, Катя вдруг ощутила лёгкость и поборола искушение тут же приобрести билет на рейс куда-нибудь, где сможет побыть одна. Она поддалась бы этому искушению, если бы не обещание, данное Арише. Малышка её уже заметила и махала маме рукой, стоя в центре зала вместе с Андреем, изо всех сил старавшимся казаться невозмутимым и деловым.       Это была её семья. И от семьи в этом мире ещё никто не убегал.