…
Российский модный дом «Зималетто» в последнее время переживает одно потрясение за другим. Всего за несколько месяцев компания пострадала от крупного пожара на одной из фабрик, похоронила второго своего основателя, Павла Жданова, и сменила руководство — согласно последней воле покойного. Но даже этот калейдоскоп событий меркнет на фоне того, что новый президент «Зималетто» — внебрачный сын Юрия Воропаева и единокровный брат Кристины Воропаевой и Киры Минаевой…
…Александр Воропаев — тёмная лошадка. Никто не верит в сказки о его блаженном неведении. И тем более смехотворны жалкие уверения в том, что Андрей Жданов с восторгом принял решение отца. Мы все знаем, какой Андрюша амбициозный и драйвовый. Наверняка боролся за своё кресло до последнего!..
…«Ошеломиссимо!.. — восклицает наш анонимный источник. — Там творится полная чехарда, и это сейчас, когда они вот-вот станут публичной компанией! Никто ничего не знал о планах Павла Жданова, равно как и о том, что новый бездарный руководитель — какой-то бастард! Зато этот молодчик был обо всём осведомлён. Подписал соглашение со Ждановым-старшим и женился на Пушкарёвой, зная, что он наследник Юрия, и что ему предстоит возглавить компанию»…
…До нас доходят слухи, что главный холостяк Москвы по-прежнему любит Екатерину Воропаеву, подарившую ему дочь. Согласитесь, наши любимые зрители, это делает соперничество двух наследников модного престола ещё более принципиальным и интересным!..
…Он — никто, этот Воропаев, он разрушит компанию. Констатирую это с прискорбием, но вы сами понимаете, что человек с нулевым опытом в бизнесе не сможет достичь успеха на такой должности. Они обанкротятся уже в следующем году. Фундамент у «Зималетто» шаткий, и в прошлом у них уже были серьёзные проблемы. Сейчас Россию догнал мировой финансовый кризис, а эти ребята задумали стать публичной компанией… Вот увидите, в 2010 году их акции будут раздавать бесплатно!..
…Я со скепсисом отношусь к решению руководства «Зималетто» открыть первый магазин в Лондоне. Реалии таковы, что он станет первым и последним британским магазином российской марки мидл-сегмента. Сомневаюсь, что было проведено качественное маркетинговое исследование местного рынка — скорее, они делают этот шаг вслепую, чтобы отдать дань памяти Павлу Жданову, который больше всех верил в эту затею…
…Жданов-старший всегда был слабым управленцем. Он передал компанию сыну в крайне плачевном состоянии. И это посмертное назначение какого-то архитектора на должность главы такой махины — ещё одно неудачное решение Павла. К счастью, последнее. Надеюсь, Андрей находит в себе силы держаться. Возможно, после каденции Воропаева от этой компании останется что-то, достойное спасения…
— Ну что, самоутвердился? Нас третью неделю везде полощут.
— Я-то здесь при чём?
— А кто тебя просил увольнять Жору, да ещё в такой хамской манере? Малиновский перед ним только что на карачках не ползал — и ни хрена не помогло! Анонимный источник, сука! И откуда он вообще знает про твоё соглашение с па? Не ты ли ему всю эту петрушку слил?!
— Ты в своём уме, Андрюша? Вопросы адресуй себе и своему покойному отцу. Я рейдерский захват этого прелестного кабинета не устраивал. И старого павиана без каких-либо понятий о приличиях я тоже в компании не держал. Не надо было изначально нанимать Урядова!
— Его нанял твой отец, тоже покойный! И всегда за него держался как за родного — почему, я не имею ни малейшего понятия. Почитай дневники Юрия, может, там найдёшь ответы. Тебе всё равно ничего сложнее этой беллетристики не осилить. Бизнес-план наверняка писала Катя, а не ты.
— Мы писали его вместе.
— Охотно верю. Ты — пять процентов, а Катя — девяносто пять.
— Я бы сказал, что соотношение было сорок на шестьдесят. Напомни, кстати, сколько составила доля твоих стараний, когда Катя только-только пришла в компанию?
— Нисколько. И я этого не скрываю. Но у меня было время, чтобы научиться на своих ошибках, а у тебя его нет. Ты просто наворотишь дел и уйдёшь в закат, а разгребать всё это нам!
— А вдруг я здесь задержусь?
— Вот как?
— А что, такая перспектива тебя пугает? Хорошо. Я могу уйти из твоей драгоценной компании прямо сейчас.
— Не разыгрывай эту карту, Воропаев. Не к лицу мужику шантаж.
— Мужику не к лицу мелкие склоки, Жданов. Я понимаю, тебя выворачивает от того, что я занял твоё место и при этом счастливо женат на Кате. Но сейчас не время орать друг на друга. Мы одна команда, даже если нас друг от друга тошнит. В конце концов, у тебя есть право блокировать мои решения, но ты позволил мне выполнить за тебя грязную работу — уволить Урядова. Потому что ты понимаешь, что это было правильное решение, несмотря на издержки. Что до утекающей информации — мне тоже интересно, откуда он знает то, чего знать не может. Но точно не от меня. И избавь меня от этих подозрений. Это меня сейчас склоняют на каждом углу, не тебя. Тебе все даже сочувствуют. А меня считают бездарем и идиотом.
— Мне ничьё сочувствие не нужно.
— Слушай, всё. Иди поработай для разнообразия. Разговор окончен.
— Маль-чи-ки, успокойтесь.
В президентский кабинет без стука вплыла как всегда невозмутимая Юлиана и застала Андрея и Сашу за метанием друг в друга яростных взглядов.
— А я ведь говорил, что нужно было рассказать людям правду, — не преминул напомнить Воропаев, устало бухнувшись в кресло. — А теперь правда для всех — это байки Урядова.
— Пиар — это постоянное превращение лимонов в лимонад, Саша. И мы займёмся этим в самое ближайшее время.
— Каким образом? — осведомился Андрей и жестом пригласил Юлиану сесть на одно из красных кресел. — Кофе, чай? Прости, вежливость — не самая сильная сторона нашего президента.
— Некогда распивать кофе, Андрюша. Собираемся в конференц-зале на обед.
В конференц-зале, за последнее время как-то особенно опостылевшем топ-менеджменту компании, Юлиана поделилась со всеми грандиозной новостью: ей удалось договориться c редактором российского Vogue о съёмке, кадры из которой пойдут прямиком на обложку декабрьского номера — почти свёрстанного и утверждённого, что делало уступку главреда совершенно исключительной.
— Алёна видит, что интерес к «Зималетто» сейчас на пике, и не сомневается в успехе обложки, но её доверие всё равно необходимо оправдать. Отказаться вы не можете, такой шанс выпадает раз в жизни. Акцент будет сделан на главной троице: Андрее, Кате и Саше. Сейчас же все помешались на любовных треугольниках! Ну, знаете, «Сумерки», «Дневники вампира»… Мы должны подогреть интерес публики. Никакой конкретики, ни подтверждений, ни опровержений слухов. Интеллигентная, стильная, загадочная и немного провокационная картинка. Интервью тоже будет — о векторах развития компании, ни слова о личном, это не бульварный журнал. Но вот фотографии! — Юлиана экспрессивно взмахнула маленькой ладошкой. — Фотографии должны говорить с читателями как бы между строк. И, конечно, Саша будет запечатлён с сёстрами. Всем пора привыкать к вашему родству.
Андрей, наслушавшись вдохновенных речей Юлианы, молча вышел из конференц-зала и так же молча, не попрощавшись с сотрудниками, спустился на парковку. Ему необходимо было выдохнуть и устаканить зубы, которыми так замечательно скрежеталось уже несколько недель кряду. Нет, его вовсе не выворачивало от того, что Воропаев занял президентское кресло. Эта неприятность давно была последней по значимости в бесконечном списке. Для ежедневного внутреннего шторма на десять баллов, сменяющегося кратковременными периодами апатии, были другие причины, и до сих пор Андрею не хватало смелости просто окинуть их взором и прикинуть масштаб кошмара.
Он бесцельно ехал куда глаза глядят и приехал в старый Катин двор на Соколе — место стольких драм, сквозь завесу лет кажущихся трогательно-смешными. Заглушил мотор, выдохнул и посмотрел на знакомые окна, опустив голову на руль. Кто-то, живущий в квартире Пушкарёвых вместо них, уже зажёг свет на кухне — ноябрьская хмарь располагала к этому и в третьем часу дня.
Сколько в его жизни было контрапунктов под названием «Хуже быть не может»?.. Знал бы кто, что золотой (уже не) мальчик Андрей Жданов задаётся такими вопросами… Наверное, слишком долго его жизнь была простой и складной, лишённой рефлексии и подлинной заботы о других. После того, как он впервые возглавил «Зималетто», всё перевернулось с ног на голову. И правы были некоторые комментаторы от делового мира: отец ведь действительно передал ему компанию, состояние которой оставляло желать лучшего, а он воспринял это как само собой разумеющееся и всю вину за последующие события взвалил исключительно на себя, хотя корни катастрофы лежали в первых пятнадцати годах существования «Зималетто» и ошибках старшего поколения.
Тот период был поистине страшным. Он и сам не понял, как впервые позволил идее о двойной бухгалтерии и фальшивых отчётах закрепиться в мозгу, как посмел высказать её вслух, а потом буквально требовать от Кати того, что ей было наиболее ненавистно. Он сегодняшний уже не сможет воспроизвести в памяти зыбкость, неправильность, сюрреалистичность мира, в котором тогда жил. Не вспомнит, что это такое — нести на плечах груз патологического вранья самым близким людям, ежесекундно в равной степени страшась как неизбежного разоблачения, так и собственного неожиданного признания, что не переставало порхать во рту суетливой птичкой колибри и изредка возвращалось куда-то под кадык, чтобы вызывать отвратительную тяжёлую тошноту. Он уже забыл, что значит вот так презирать себя, насколько это мучительно липкое чувство, для мужчины и вовсе невыносимое…
Потом правда вскрылась. Стало легче, но и страшнее тоже. Он потерял Катю. И вновь обрёл — на один вечер, не превратившийся в ночь и тем более в утро, — она не пожелала остаться; а на следующий день их надолго разделила трагедия, ответственность за которую он тоже с самой первой секунды взвалил на себя… Может быть, только теперь, пережив похороны своего отца, он окончательно вытряхнул и этот камень из метафорического рюкзака за спиной. Когда смерть ударила совсем близко, Андрей понял, насколько она внезапна, непостижима и несправедлива, насколько бессмысленно в ней кого-то винить. Остающиеся жить могут упрекнуть себя разве что в недосказанности. «Что же мы всё кричим невпопад и молчим не про то…»
Потом была ночь в «Астории», Катина беременность и его шок от того, что она оттягивала такой важный разговор с ним до последнего; роды — как же он боялся, если бы мог, родил бы вместо неё; депрессия Кати; её взгляд без искры осмысленности и желания жить; показавшееся бесконечным восхождение со дна пропасти; счастье — слишком огромное, простое и исполненное благодарности высшим силам, не позволявшее прислушаться к лихорадочному биению сердца в её присутствии и признаться себе, что любовь к ней разрослась до небес и превратилась в пятое фундаментальное взаимодействие, скрепляющее Вселенную…
Потом Катя вышла замуж, и ему снова казалось, что хуже быть не может, но судьба всегда была драматургом похлеще Шекспира и Чехова. Два года спустя мёртвый отец изгнал его из президентского кабинета, и он почувствовал себя сначала преданным сыном, а затем и вовсе сиротой, потому что мама, как выяснилось, утратила связь с реальностью и не ведала, что творит. Всё вокруг рассыпа́лось, как в уродливом кошмарном сне. Родители оказались интриганами, далёкими от адекватности. Будущее компании висело на волоске. Катя продолжала бегать от себя, отрицать влечение к нему, которое он видел в её глазах, читал в слегка распахнутых губах, когда она порой смотрела на него чуть дольше, чем позволяли приличия. И делать лишний шаг в её сторону тоже было опасно — Воропаев контролировал компанию и пока не прикипел к семейному делу настолько, чтобы в случае чего не пустить его с молотка. Сплетники пересказывали друг другу слухи об их частной жизни, смаковали выдуманные подробности и донимали беспардонными вопросами. Кто-то слил Урядову информацию, которая была озвучена в его отсутствие. Кто-то свой. Вика?.. Нет, Кире наверняка хватало ума не делиться с ней подробностями воропаевской Санта-Барбары. Тогда кто?.. Нет, прежде чем подозревать близких, следовало проверить, не спряталась ли в конференц-зале прослушка.
А маму следовало показать неврологу или психиатру, но как?.. Она же никогда не согласится обратиться к этим специалистам, сочтёт предложение сына унизительным, однако тянуть с этим больше было нельзя — уже и Ариша замечала, что с бабушкой что-то не так. Можно было посоветоваться с Катей, но нагружать её ещё и этим вдобавок ко всему происходящему Андрею не хотелось. Нет, он всё решит сам. В крайнем случае, обсудит это с Ромой…
За этими размышлениями он ненадолго забыл, почему вообще оказался в давно чужом дворе посреди рабочего дня, что именно окончательно выбило его из колеи, но вот оно снова вспыхнуло в мозгу сверхновой. Проклятая фотосессия. Сумасбродная затея Юлианы, ни с кем не согласованная. Он не будет потакать её своеволию и торговать своей частной жизнью. Даже ради родной компании и наведения мостов с влиятельной Долецкой. Не будет…
N-n-now that that don’t kill me
Can only make me stronger
Андрей мысленно повторял подрезанные у Ницше строчки Канье и автоматически считал про себя щелчки затвора. Юлиана, пожалуй, была самой настоящей дьяволицей — как ещё можно было объяснить то, что сейчас он стоял перед известным фэшн-фотографом вместе с
четой Воропаевых? К счастью, всё шло гладко, никто не требовал никаких провокаций, обещанных Виноградовой, и даже образы для них подобрали расслабленно-деловые.
— Катерина, встаньте между Александром и Андреем, положите ладони на их плечи.
— Я не хочу быть в центре, — запротестовала Катя.
На ней была белая приталенная рубашка, под которой угадывались контуры чёрного бюстгальтера, и чёрные брюки свободного кроя. Бессмертная, в хорошем смысле простая классика, любовно воссозданная Милко. Андрей оценил её мельком, лишний раз на Катю смотреть не стоило, потому что крышу сегодня ему рвало капитально — то ли от её близости, то ли от присутствия здесь проницательного Воропаева, то ли от ожидания какой-нибудь подлянки, то ли от всего сразу… Взгляд его на мгновение зацепился за пространство между двумя пуговицами её рубашки, в котором виднелась тонкая полоска кожи, и он малодушно порадовался тому, что их с Сашей серые офисные физиономии освежили хоть мужским, но тональником. Если бы не волшебное средство старины Сен-Лорана, сейчас все любовались бы его пылающими как у подростка щеками. «Позор, — печально констатировал внутренний голос, подозрительно похожий на голос Малиновского. — Жданов, ты же почётный бабник Москвы. Ты что, грудь женскую не видел? Соберись, тряпка».
— Катя, не надо упрямиться. Встаньте посередине. Вот так, отлично. Руки должны лежать на плечах мужчин естественно, без напряжения…
«А может, её руки не должны лежать на плечах мужчин? Дяденька фотограф, отпустите меня. Пусть Катя кладёт свои руки исключительно на своего мужа, там им самое место. Совет да любовь. Господи, похитить бы её сейчас, увезти далеко, и пусть она закидывает мне на плечи хоть руки, хоть ноги… Заткнись, заткнись, заткнись. Заткнись и выруби картинки перед глазами. Думай о… О чём там можно подумать? А, вот! Амура предсказала какой-то природный катаклизм следующим летом. Надо будет уточнить, чего ждать, и прикинуть, как это может повлиять на рынок…»
— Катя, обнимите его.
Она обняла Андрея. Фотограф удивлённо хмыкнул:
— Вообще-то я имел в виду вашего мужа… А впрочем, так даже лучше… Стоять! Вот так и стойте.
С этого момента всё пошло не так.
…Дима вернулся в Россию намного раньше обещанного срока. Роль в картине независимого американского режиссёра оказалась гораздо более скромной, чем представлялась до знакомства со сценарием, и его смены закончились уже в начале декабря. Это было кстати — агент как раз сообщил ему, что есть парочка симпатичных предложений от нестыдных кинокомпаний, в театре вовсю кипел новый сезон, а ещё его просто тянуло домой, на Мосфильмовскую. Была и другая причина, не менее значимая: на актёрских курсах в США он встретил девушку своей мечты, и теперь ему предстояло её найти. Ни номера телефона, ни своего московского адреса она не оставила, почему-то заранее решив, что у них ничего не получится после мимолётного «почти курортного» романа.
Первым, что увидел Дима в аэропорту «Домодедово», стало лицо лучшей подруги. Не среди встречающих — о его возвращении пока никто не знал — а на чёрно-белой обложке декабрьского Vogue в витрине небольшого книжного магазина. «Новые Русские», — гордо провозглашала обложка вытянутым шрифтом бежевого цвета. Кроме Кати, на ней в полный рост красовались Кира и Кристина и, конечно, Воропаев, Жданов и Малиновский. Саша стоял между двух сестёр, а Катя — ближе к Андрею и Роме. Все были одеты по принципу «белый верх, чёрный низ», но выглядели стильно, а не как школьники. Дима приобрёл журнал, несмотря на то, что в аэропорту он стоил каких-то космических денег, и принялся за чтение прямо в такси.
Интервью его творческой натуре показалось скучным, а вот фотографии он рассматривал внимательно. Людей, а тем более близких и знакомых, он всегда чувствовал тонко. И что-то в этих комплиментарных стильных кадрах ему интуитивно не понравилось. Он прислушивался к своим ощущениям под смачную матерщину взвинченного таксиста и понимал: источник напряжения на всех фото — Саша. На одном из них он был запечатлён вдвоём с Катей, и Дима видел, что их разделяет невидимая стена, хотя они смотрели друг другу в глаза и улыбались. Андрей же, напротив, транслировал уверенность — как будто президентом по-прежнему был он. Может, что-то успело измениться с последнего обмена новостями?..
— Знаете, — обратился Дима к водителю, не сводя взгляда с глянцевых страниц, — давайте поедем не в Раменки, а в Миусы.
— Да всё одно. По таким пробкам, едрить твою, всё равно ещё часа три плестись будем!
Куда мне укрыться от нашей капризной любви, Москва?
Блестит на ресницах твоих проводов мокрый снег, Москва
На башнях горят огни и, значит, ещё нас хранит
Твоя любовь, Москва
Любимый город встречал его так, как и полагалось: прекрасной песней, выхлопными газами, гудками клаксонов, суетой и разлитым в воздухе всеобщим неврозом.
— Влюблённый в столицу, я знаю, ты даже в капризах права, — очень музыкально и светло пропел пассажир.
Нахмуренное лицо таксиста в зеркале заднего вида разгладилось и посветлело. Дима вернулся, чтобы снова творить добро.
