Темнота твоей души

Это что-то живет в Вэнь Кэсине: прячется в уголках губ, скрывается за тенью ресниц, едва проглядывает из глубины темных глаз. Что-то темное, дикое, почти звериное. Вэнь Кэсин всегда — бесконечная нежность, волнующий трепет, вечная предупредительность. Вэнь Кэсин — это ласки, доводящие до исступления, и никогда — резкость, несдержанность или грубость. Вэнь Кэсин — это: “Всё, что а-Сюй пожелает”. Иногда это доводит Чжоу Цзышу до белого каленья. Тёмное и дикое проглядывает в Вэнь Кэсине — и Чжоу Цзышу видит это, замечает. Он слишко долго приучал себя видеть людей насквозь, иначе не был бы главой Тяньчуан так долго. Иначе ему было нельзя, и эта привычка теперь, вероятно, не покинет его до самого моста Найхэ. Он видит Вэнь Кэсина — его жажду, его голод, неутоленные нежностью, россыпью алых отметин на шее и красных полос на спине Чжоу Цзышу. Он чувствует — его чжицзи этого недостаточно. Между ними не может быть тайн, он говорил, говорил это, кажется, так давно, и ничего не изменилось. Ровным счетом ничего — Вэнь Кэсин всё так же прячется, и не просит, не позволяет себе хотеть большего. Губы Вэнь Кэсина легко касаются места, где плечо переходит в шею. Почти невесомо. Чжоу Цзышу едва не шипит, но вместо этого подается вперед, чувствуя, как в кожу упираются зубы Вэнь Кэсина. Тот застывает на мгновение. — Я не сахарный, лао Вэнь, — выдыхает Чжоу Цзышу, прихватывает мочку уха и отпускает. — Обними меня крепче. Он сам льнёт, притирается, прижимает к себе застывшего Вэнь Кэсина. Тот только гладит легко пальцами лопатки. Тяжело дышит и не отрывает губы от кожи. — Я в порядке. И ты в порядке. Мы оба здесь, — шепот Чжоу Цзышу звучит убежденно, он хочет всё то, что Вэнь Кэсин прячет в себе. — Смелее. Он хочет его целиком — с любовью, с тайнами, со страшным прошлым и всеми демонами. Он хочет его всего, даже если это может быть неприятно и больно. Он хочет его, как ничто никогда в своей жизни, потому что ничто и никогда не имело такого значения. — А-Сюй, — глухо выдыхает Вэнь Кэсин и целует. Поцелуи — легче прикосновения крыльев бабочки. Чжоу Цзышу почти рычит, сам уже целует жестче, кусает сам и перебарщивает: на языке ощущается металлический привкус. Вэнь Кэсин отшатывается. — Ох, прости, а-Сюй. — Всё нормально, — Чжоу Цзышу не отпускает его из своих рук, ему плевать, в кои-то веки плевать и на кровь, и на всё на свете. — Это я виноват. — Тебе неприятно. Я сейчас… — Всё нормально, — настаивает Чжоу Цзышу и ведет руками по плечам, стискивает пальцы. — Иди сюда… — Нет, минутку, я… — Вэнь Кэсин вырывается, достаёт платок, тянется утереть кровь с лица Чжоу Цзышу. — Ты! — Чжоу Цзышу уворачивается и бьет несильно кулаком в чужую грудь. — Ты! Да сколько можно?! Возмущение и неудовлетворение копятся медленно, но всё же вскипают. Близость с Вэнь Кэсином — мягкая, нежная, чувственная — самое прекрасное, что случалось с ним в жизни. Но это не всё, что может быть между ними, не всё, что они оба хотят. Чжоу Цзышу чувствует это каким-то совершенно иным, обострившимся после ритуала чувством. Его поведение недостойно и эгоистично. Но он не собирается ничего с этим делать. Он разворачивается и уходит. Ему хочется с разбега нырнуть в сугроб. Вместо этого Чжоу Цзышу находит самый дальний и пыльный зал и медитирует там, игнорируя вообще всё: от собственной неудовлетворенности до нашедшего его Вэнь Кэсина. Зато, в очередной раз разложив всю ситуацию отстраненно и хладнокровно, приходит к определенному решению. Чжоу Цзышу не любит этого делать, не хочет этого делать, но у него просто нет других вариантов. Соблазнение требует определенного времени и подготовки. Это никогда не было главным оружием Чжоу Цзышу, но он умел пользоваться тем, чем наградила его природа. Это невероятно просто и ужасно нечестно по отношению к Вэнь Кэсину. Просто оказаться в поле зрения — Вэнь Кэсин всегда, всегда смотрит на Чжоу Цзышу — а дальше совсем не сложно. Собрать волосы, а потом случайно распустить их, позволяя рассыпаться по плечам. Неаккуратно выпить воду так, чтобы капля сбежала по подбородку, по шее, скатилась до груди. Задумчиво касаться губ, читая книгу. Пройти мимо, поправляя ворот так, чтобы обнажилась ключица. На четвертый день Вэнь Кэсин перестает декламировать стихи с неприличными намеками, а Чжоу Цзышу продолжает быть подчеркнуто вежливым, но от близкого контакта ускользает. На седьмой день Чжоу Цзышу позволяет себе совсем уж наглость — выходит из купальни в одном только нижнем халате, надетом на еще влажную кожу, отчего ткань липнет темными мокрыми пятнами. Да, они видели друг друга обнаженными, но, судя по полыхающей в глазах Вэнь Кэсина тьме желания, это работает. Но тот только тяжело сглатывает, прячет руки за спиной и желает доброй ночи. Чжоу Цзышу едва не воет. Не слышать голоса Вэнь Кэсина само по себе мучительно, но этот упрямец еще и не является в их общую спальню, и Чжоу Цзышу даже пару раз бьет его подушку. Сдаваться уже поздно. Он продолжает с прежним упорством. Прикусить кончик кисти, пока делает записи. Отбросить волосы, провести пальцами по шее. Демонстративно облизнуть пересохшие губы. Наклониться за книгой так, чтобы затянутое туже необходимого ханьфу четче очертило лопатки и ягодицы. Вэнь Кэсин срывается на девятый день. Чжоу Цзышу просто позволяет складкам верхних и нижних одежд разъехаться, демонстрируя обнаженное колено. Стена врезается в спину — его с силой толкают в неё — и мысленно Чжоу Цзышу ликует. Светильники, сделанные ими и развешанные по всем коридорам, позволяют разглядеть хищное, голодное выражение лица Вэнь Кэсина. Отчаянная жажда горит в его глазах. Вэнь Кэсин сминает губы поцелуем, настойчивый, не терпящий возражений. Оставляет влажную дорожку на шее и вцепляется зубами в плечо. Через ткань, а потом, словно бы передумав, тянет ворот и кусает уже кожу, и Чжоу Цзышу рвано, шумно выдыхает. На этом он не останавливается, тянет рукав ниже, оставляет засос под ключицей. Чжоу Цзышу откидывает голову и едва сдерживает ойканье от встречи затылка и камня. Он до пробирающей дрожи, до поджатых в предвкушении пальцев боится спугнуть вот это вот вырвавшееся наружу желание Вэнь Кэсина. Оголенной оказывается грудь, и язык касается сжавшегося соска, а следом смыкаются зубы — и боль вперемешку с удовольствием прокатывается горячей волной по позвоночнику. Чжоу Цзышу выгибается под прикосновениями — второй сосок Вэнь Кэсин тискает своими длинными сильными пальцами. Его дыхание рваное, тяжелое, влажное на прохладной, покрытой мурашками коже. Чжоу Цзышу тянется к Вэнь Кэсину, хочет вплести пальцы в волосы, прижать эту бестолковую, любимую голову ближе. — Нет, – шепчет Вэнь Кэсин лихорадочно. — Нет-нет-нет. Он дергает Чжоу Цзышу к себе, стягивает мешающую одежду ещё ниже, и Чжоу Цзышу только успевает высвободить руки, чтобы упереться в них лбом, когда его разворачивают лицом к стене. Он прогибается, притирается ягодицами к Вэнь Кэсину и получает приглушенный стон — Вэнь Кэсин упирается лбом ему между лопаток. — Ты чудовище, — дыхание щекочет кожу, это даже приятно, но Чжоу Цзышу предпочел бы, чтобы это были губы или руки. — А-Сюй, ты чудовище. Ладони скользят вверх от талии по ребрам, оглаживают плечи, замирают на лопатках. Пальцы с силой очерчивают их раз, другой, третий. Чжоу Цзышу не подозревал в себе особую слабость к ласке в этом месте до появления в его жизни Вэнь Кэсина. Впрочем, он вообще о многом не подозревал. — Кто ещё чудовище, — ворчит он между шумными вдохами. Потому что все эти дни страдал не только Вэнь Кэсин. Пальцы сменяются губами, одна рука Вэнь Кэсина задирает подол одежд, а вторая удерживает мешающие тряпки и сильно стискивает талию. Чжоу Цзышу уверен, что у него останутся синяки. И как же это его заводит. Но все мысли вышибает из головы — Вэнь Кэсин хватает его член, и Чжоу Цзышу протяжно стонет и толкается. Кожу на спине прикусывают. — А-Сюй, — в голосе столько муки и желания, Чжоу Цзышу почти жалеет, что не видит лица Вэнь Кэсина. — Давай уже, — Чжоу Цзышу снова дергается назад, очевидно намекая на продолжение. — Но а-Сюй… — Демоны тебя задери! — ругается Чжоу Цзышу, роется одной рукой в складках одежды и не глядя протягивает назад флакончик с маслом. В ответ раздается невнятный звук облегчения. Вэнь Кэсин возится — да почему же он такой медленный, когда не надо?! — и Чжоу Цзышу, наконец, касаются влажные пальцы. — Чудовище, — снова выстанывает Вэнь Кэсин, потому что два пальца входят в Чжоу Цзышу совершенно свободно. Чжоу Цзышу не дожил бы до своих лет, не умей он просчитывать на несколько шагов вперед. Хоть с Вэнь Кэсином это совершенно не срабатывает, если говорить начистоту. — Моё чудовище, — шепчет ему на ухо Вэнь Кэсин, наскоро смазав себя и толкаясь в растянутое, влажное нутро Чжоу Цзышу. Одним слитным быстрым движением и на всю длину. Чжоу Цзышу едва не кончает от одного этого и от снова сжавшихся на члене пальцев. — Только не говори, — Вэнь Кэсин выходит и резко входит снова, — что каждый день… — Не каждый, — обрывает его Чжоу Цзышу, поворачивая голову и прижимаясь щекой к своей руке. — Последние два. Вэнь Кэсин рычит, кусает его за мочку уха, за плечо, дотягивается быстрым поцелуем до губ и двигается, двигается, наконец, так, как им обоим нужно: быстро, резко, беспощадно. Полы ханьфу хлещут по ногам, вторя движениям, камень ощутимо врезается в ладони, зажатые локтем волосы натягиваются. Чжоу Цзышу кончает первым, коротко вскрикнув, пачкая собственную одежду и руку Вэнь Кэсина. Самому Вэнь Кэсину нужно еще несколько движений, и, забывшийся в своем удовольствии, он всё ещё сжимает член Чжоу Цзышу, почти делая больно, и то ли хрипло стонет, то ли уже рычит. Опомнившись, тут же разжимает пальцы. — Прости… — Заткнись, — просит Чжоу Цзышу. — Как же хорошо… Вэнь Кэсин всё ещё в нем, и Чжоу Цзышу совсем не хочет быть тем, кто их разъединит. Тепло и удовлетворение укачивают его. Вот сейчас ему хочется нежности и медленных, тягучих поцелуев. Вэнь Кэсин покидает его тело, помогает выпрямиться. По ногам стекает влажное, но Чжоу Цзышу плевать. Он чувствует себя донельзя довольным и видит отражение своего удовлетворения на лице Вэнь Кэсина. Смешанного с беспокойством, хотя ему и остро хочется изгнать это выражение с его лица, но, видимо, придется пока с этим смириться. Он тянется за поцелуем, и Вэнь Кэсин с готовностью отвечает. Умопомрачительно нежно и чувственно. Целует, и целует, и целует. Кажется, вечность спустя они разлепляются с пошлым влажным звуком. — Идём, — Чжоу Цзышу тянет Вэнь Кэсина за руку, не удосужившись натянуть и оправить одежду. — Я устал. Хочу лечь. — А-Сюй! — возмущенно звучит Вэнь Кэсин. — Я так старался, а ты… — Да-да, ты постарался. Наконец-то. Вэнь Кэсин пыхтит еще мгновение, а потом подхватывает Чжоу Цзышу на руки. Ладно, пусть его, думает Чжоу Цзышу и обвивает шею руками. У него ещё будет время на ответную любезность, и можно лениво поразмышлять, как он уткнёт свою беспокойную родственную душу лицом в мягкие подушки.