Падал прошлогодний снег

Снежинки медленно кружатся в свете фонаря, блестят, как маленькие огонечки. Дыхание вырывается из рта белесым облачком. Гун Цзюнь ежится, поправляет воротник, чтоб меньше задувало. И думает. Чжэхань торжественно объявил за две недели до этого: — У меня есть для тебя подарок. — Подарок? Какой? — Гун Цзюнь удивлся настолько, что переспросил. — Сюрприз! — Чжэхань показал язык и шкодливо улыбнулся. Это было странно и неправильно — если Чжэхань хотел, он просто дарил. Это могло быть что угодно. Действительно что угодно: от кружевных трусов до номера в каком-нибудь с-ума-сойти-каком-дорогом отеле. Поход в зоопарк? Поездка на лошадях в горы? Путешествие куда-то, где сейчас тепло и солнечно? Или на родину к одному из его персонажей? Новый крем для лица? Или для пяток? Абонемент в гольф-клуб? Набор Лего? Какая-нибудь электроника, в которой Чжэхань совершенно не разбирался, но признавать не хотел? Гун Цзюнь гадал две недели, вызывая смех и улыбку. Гун Цзюнь гадал две недели, и паника, кажется, собиралась сожрать его полностью. Но вчера, до того, как это успело случится, Чжэхань сказал, что всё готово. День Х завтра. То есть, сегодня. И вот он стоит здесь и ждёт, ждёт, а время тянется, как нитка из шарфа. Падающие снежинки жалят кожу на щеках, но тут же тают, ненадолго становясь прохладной моросью. Каждый шаг отзывается хрустом, и теплая широкая ладонь сжимает длинные озябшие пальцы. — Закрой глаза, — просит Чжэхань тихо, и Гун Цзюнь послушно опускает ресницы. Снежное крошево оседает на веки холодными каплями. Он позволяет вести себя, следуя за направляющей его рукой. Он пойдет за ним, всегда пойдет за ним, куда бы ни пришлось. Прогулка не длится долго, но снег забирается за воротник, заставляет ёжиться. — Открывай, — просит Чжэхань, и Гун Цзюнь послушно разлепляет намокшие ресницы. Чжан Чжэхань стоит перед ним, с робкой, нервной улыбкой на красивых губах, окруженный медленно падающими, сияющими в свете фонарей мелкими снежинками, и протягивает раскрытую алую бархатную коробочку. У ног его, изрядно припорошенные, стоят и алые розы, и голубые гортензии, и еще какие-то голубые цветы, названий которых Гун Цзюнь не знает. Но это и не важно. Гун Цзюнь не видит ничего, кроме светящихся хрупкой надеждой широко раскрытых глаз. — Да, — отвечает Гун Цзюнь на незаданный вопрос. — Но я еще ничего... — начинает Чжэхань. — Да, — перебивает Гун Цзюнь и повторяет, — да, да, да. Это всегда будет "да".