Глоток тебя

Он твоё небо, он твоё море.

Ветер, теплый и влажный, проник в комнату, потревожил легкие занавески на окнах, попытался разметать полог над кроватью, но не справился. Только взлохматил челку Гун Цзюню, разбудил прикосновением. Гун Цзюнь недовольно нахмурился, сонно потерся о подушку, попытался перевернуться, протянул руку. Рядом никого не было. Ощущение пустоты рядом разбудило быстрее прочих будильников. Ну что за неугомонный человек? Он приподнял голову: соседняя подушка была смята, но совершенно пуста. В комнате тоже никого не было, только на улице, за полупрозрачностью белых занавесок угадывался силуэт сидящего на стуле человека. Ветер дунул еще раз, полосы ткани наложились друг на друга, и вдруг показалось, что там, снаружи, никого нет, и Гун Цзюнь дернулся, резко поднимаясь. Страх вспыхнул внезапно и больно, ошпарил нутро, выжег остатки сна. Занавески колыхнулись еще раз, открывая вид на пустой песчаный пляж, бликующую в отдалении воду, тянущуюся к ней зелень кустов и деревьев. И темную на этом фоне макушку. С губ сорвался шумный выдох: облегчение едва не размазало Гун Цзюня обратно по кровати. Будто вынули все кости. Но и остаться в постели он уже не мог — поднялся, расстегнул полог, выбираясь из сеточного купола, натянул штаны. Солнце на улице светило ослепительно, так, что в первое мгновение пришлось сощуриться. Гун Цзюнь прикрыл глаза ладонью. Шагнул с дощатого настила, песок под ногами оказался еще прохладный: тени не успели уйти от входа, позволяя ходить босиком, сохранили свежесть ушедшей ночи. Чжэхань сидел на стуле, который забрал от столика на террасе, подтянув одно колено к груди, а вторую ногу подогнув под себя. Полы белой рубашки, в которой Гун Цзюнь со странным собственническим удовлетворением узнал свою собственную, слабо трепыхались, послушные ветру, вздувались, как парус. Гун Цзюнь замер на мгновение, пожалев, что не захватил с собой телефон, и поэтому стараясь запомнить эту картинку. Яркая зелень на заднем плане, влажные, слипшиеся в крупные пряди волосы, чуть загорелая кожа, кажущаяся темнее из-за белизны рубашки. Даже то, как сложены были расслабленные руки, было достойно того, чтобы быть запечатленным. Весь Чжэхань — целиком, полностью и в отдельных деталях — был искусством. Самым прекрасным, что Гун Цзюнь когда-либо видел. В два шага он приблизился к Чжэханю, наклонившись, коснулся губами шеи. С волос ещё капало, и кожа была влажная, соленая и пахла морем. Воротник рубашки мешал, и Гун Цзюнь сдвинул его. Чжэхань покорно наклонил голову, открывая больше пространства для прикосновений, и это было достаточно красноречивое приглашение. Пройдясь языком, Гун Цзюнь оставил легкий укус, зарылся носом в мокрые волосы. Потянул рукав рубашки вниз, обнажая тронутую солнцем, слегка покрасневшую кожу, провел губами. Чжэхань рвано вдохнул. Гун Цзюнь переместился чуть вперед, обласкал кожу над ключицей, снова вернулся к шее, выцеловывая кадык и острую линию подбородка. В его волосы вплелись пальцы и с силой притянули голову ближе. Гун Цзюнь прошелся носом по щеке, остановился у края роста волос, дотянулся до местечка за ухом, потерся, прихватил губами мочку. Слабый стон был ответом на эти действия, и Гун Цзюнь улыбнулся, не разрывая касания. Он передвинулся так, чтобы оказаться спереди, опустился на колени, скользнул ладонями по ткани, огладил запястья, сплел их пальцы ненадолго. Чжэхань потянулся к нему, вжался грудью в грудь, и Гун Цзюнь отпустил его руку, только чтобы сжать его бедра, уже прижавшиеся к бокам. Эти прекрасные сильные ноги тянули его ближе, Чжэхань возвращал ласку: целовал шею, хватался за плечи, гладил. Гун Цзюнь шумно дышал ему в волосы, пробираясь руками под рубашку. Он все еще приходил в совершенный восторг от мысли, что может прикасаться к этому телу беспрепятственно и безнаказанно. Чжэхань выскользнул из рубашки и рук Гун Цзюня, как бабочка выскальзывает из куколки, совершенно не смущенный собственной наготой, поднялся одним плавным изящным движением. Солнце разлилось золотом по его коже, обрисовывая ровную линию плеч, сильные руки, поднятые к голове, узкую талию и округлый изгиб ягодиц, перетекающих в крепкие бедра и рельефные ноги. Прошел до линии прибоя, где волны тихо, размеренно накатывали на берег, шагнул в воду. И только тогда оглянулся. Коротко, будто бы бросая вызов. На это совершенство можно было смотреть бесконечно. Гун Цзюнь сглотнул, наблюдая, как Чжэхань, явно красуясь, заходит всё глубже, как теряются в лазури очертания фигуры, как волны облизывают эту кожу, которую хотелось обласкать, и не осталось сил сопротивляться. Стряхнув с себя штаны, он зашагал следом, не обращая внимания на уже нагревшийся песок, на слишком горячо коснувшееся солнце. Только по-утреннему прохладная вода вернула его в реальность, заставила судорожно вдохнуть. Чжэхань, отплывший недалеко, вернулся, оказался совсем близко. В глазах его плескалось озорство, и желание, и отражалось бликами море. Он обхватил Гун Цзюня за шею, подтянулся, обвивая ногами талию, скрестил щиколотки за спиной. Гун Цзюнь с готовностью подхватил его под бедра, прижимая ближе. Чжэхань потерся возбужденным членом о пресс Гун Цзюня, сорвав с губ тихий стон: зажатый между их телами напряженный член Гун Цзюня получил определенную долю стимуляции. Пальцы запутались в волосах, потянули, заставляя подставить под поцелуи шею, в которую незамедлительно, нетерпеливо впился Чжэхань, продолжая медленно двигаться вверх и вниз. Пальцы Гун Цзюня сдвинулись по ноге, обхватили полукружья ягодиц, сминая, разводя их в стороны, стискивая, дразня впадину между ними. Чжэхань охал, сбивался, но продолжал упрямо совершать всё те же движения. Он не ускорялся, не стремился довести себя или Гун Цзюня до оргазма. Они оба не стремились. Просто наслаждались этой близостью. Гун Цзюнь попеременно отталкивался ногами от дна, зависая ненадолго без опоры, словно бы в невесомости. Вода доходила ему до шеи, держала их обоих, ласково баюкала в ладонях волн, накатывала на плечи, нежно касалась кожи. Они дышали синхронно, в такт набегающих и отступающих волн, и двигались также, покорные чужому ритму. — Надо умыться, — слабо произнес Гун Цзюнь, неспособный разжать рук и отпустить. Вместо ответа губы Чжэханя расплылись в лукавой, коварной улыбке. Он двинулся навстречу сильнее, спустил ноги, упираясь Гун Цзюню под колени, и опрокинул их обоих в воду с головой. Целоваться под водой было странно — даже не поцелуй, тесное прикосновение губ. Скольжение тела по телу. Чжэхань вынырнул, отфыркиваясь, довольный своей выходкой. Откинул со лба прилипшую челку. Гун Цзюнь почти зеркально повторил его действия. Он смотрел, и смотрел, и мог бы смотреть бесконечно. Вместо слов, шутки или насмешки Чжэхань нашел его руку, переплел пальцы, толкнулся ногами и заскользил к берегу, утягивая Гун Цзюня за собой. Тот повиновался. Они вышли на берег — песок тут же налип на ступни — и, проигнорировав оставленную одежду, оставляя влажные следы, зашли в дом. Чжэхань отпустил его только в ванной. — Ты хотел умыться, — напомнил он, подталкивая Гун Цзюня к раковине, а сам забрался в душ. Это был нечестный ход. Гун Цзюнь плеснул водой в лицо, смывая соль, торопливо схватился за зубную щетку. Он не мог отвести глаз: Чжэхань стоял к нему спиной за прозрачной дверцей душевой кабины, вода стекала по плечам, скатывылась дорожками вдоль позвоночника, растекалась по идеальным ягодицам. Он опять смотрел этим своим провоцирующим взглядом из-за плеча, и Гун Цзюнь повелся, пошел к нему, будто притянутый магнитом. Иногда его пугало, насколько он нуждается в этом человеке, насколько легко он был готов на всё, что бы тот ни попросил. Он был нужен ему, как небо. — Копуша, — подразнил Чжэхань, потерся носом о нос, схватил гель для душа и выдавил себе на ладони. Размазал пахнущую цитрусами пену по шее, плечам, груди. Задержался на сосках, сжал коротко, намылил медленными движениями живот, останавливаясь, щекоча, заставляя Гун Цзюня напрягать пресс. С явным наслаждением изучил каждую затвердевшую мышцу. Сбивчиво, тяжело дыша, Гун Цзюнь позволял творить с собой что угодно. Вода стекала с головы, уносила мыльную пену — они уже оба были измазаны ей, — мешала нормально смотреть, затекая в глаза. Ладони Чжэханя переместились на спину и ниже, а потом звонко шлепнули. Короткий рык сорвался с губ, Гун Цзюнь вжал Чжэханя в кафель, одной рукой придерживая голову, защищая от слишком резкого удара, другой задрал его ногу себе на талию и прижался бедрами. Чжэхань с блаженным вздохом подался навстречу всем собой. Струи душа бились о плечи, разлетались крохотными капельками, оседали на коже и ресницах. У Чжэханя были мягкие настойчивые губы, его поцелуи были всегда тягучими, как патока, глубокими, как морская бездна, горячими, как раскаленный на полуденном солнце песок. Он скользил своим наглым умелым языком по языку Гун Цзюня, беспрепятственно хозяйничал у него во рту, то посасывая язык, то слегка прикусывая поочередно верхнюю и нижнюю губу. Воздуха перестало хватать довольно быстро, но Гун Цзюнь терпел до последнего. — Доброе утро, — довольно облизнулся Чжэхань, оторвавшись от истерзанных губ, когда легкие уже жгло от недостатка воздуха. — Только сейчас? — Да, — Чжэхань поцеловал подбородок, — утро должно начинаться, — затем щеку, — с поцелуя, — быстро куснул за мочку и прошептал в самое ухо, — в губы. Его пальцы скреблись по лопаткам Гун Цзюня, заставляя того выгибаться, вжимая Чжэханя в себя и в стену сильнее. — Как всё сложно. Чжэхань хмыкнул и снова начал целовать. В этот раз не так долго, но не менее страстно. Гун Цзюнь уже чувствовал, как начинают гореть губы. Чжэхань отклонился. Раскинул руки, позволяя Гун Цзюню терзать свою шею и точеные ключицы. — Хочу тебя, — он шепнул это между стонами, вздрагивая от легкого укуса в шею. Каждый, каждый раз и так разгоряченная кровь Гун Цзюня вскипала в венах от этих слов. Он чуть ослабил напор, и Чжэхань снова просочился сквозь его руки, как вода, как песок, увлек за собой. Они оставляли лужи на полу, вода стекала по телу, слабый ветерок холодил кожу. Чжэхань отдернул полог, упал спиной вперед, роняя Гун Цзюня на себя. Реакции хватило, чтобы выставить руки, чтобы не придавить, но прижаться всем собой к знакомому до последней родинки телу. Колено Гун Цзюня заставило Чжэханя развести ноги шире и притереться ближе. — Ты какой-то молчаливый, — Гун Цзюнь поцеловал уголок губ. — Хочешь, чтобы я болтал? — Чжэхань поднял бровь. — Хочу, чтобы ты делал то, что хочешь, — капля воды скатилась по виску, и Гун Цзюнь слизнул ее кончиком языка. — А я хочу тебя, — повторил Чжэхань, стискивая ногами бока Гун Цзюня. Зубы сомкнулись на мочке, Гун Цзюнь втянул ее в рот, затем оставил красный след на шее, зализал, заставляя Чжэханя охнуть и дернуться, провел носом по линии челюсти. Закушенная алая губа была лучшим показателем того, что он всё делает правильно. — Как ты хочешь? — спросил Гун Цзюнь, и Чжэхань пару раз моргнул, соображая, чего же от него хотят. — Так, — он поднял бедра, опустив ступни на кровать, и сдвинулся чуть вверх. Движение получилось рассчитанным и точным: головка члена Гун Цзюня уперлась в сжатый вход. — Хорошо, — Гун Цзюнь повернулся, поцеловал колено, оставил языком влажную дорожку до сгиба бедра. Пощекотал тонкую нежную кожу и вынужденно отстранился: смазка и презервативы лежали на тумбочке. Чжэхань со вздохом расслабился, раскинулся весь по простыне, едва не закатив глаза. Иногда его жадность, жажда получить желаемое незамедлительно пылала слишком ярко: Чжэхань был готов на всё, здесь и сейчас. Щелкнула крышечка тюбика, Гун Цзюнь почти выдавил лубрикант себе на пальцы, но остановился, разглядывая распластавшегося по постели Чжэханя. Такой красивый. Смотрел своими хитрыми глазами, следил за движением пальцев. Гун Цзюнь отложил смазку, вернул руки на талию Чжэханя, скатился ладонями ниже, погладил выпирающие косточки. — Перевернись, — попросил Гун Цзюнь, задавая направление движения. В ответ прозвучал тяжелый, разочарованный вздох, Чжэхань все-таки закатил глаза, но послушно перекатился на живот. Гун Цзюню пришлось отклониться, уворачиваясь от ноги, но пяткой в плечо он все равно получил. Раздраженная солнцем и соленой водой, слегка покрасневшая гладкая кожа манила к себе прикоснуться. Гун Цзюнь не мог сопротивляться этому, провел кончиками пальцев, вызывая волну мурашек, поцеловал плечо. — Твои лопатки подобны крыльям бабочки. — Ты когда-нибудь перестанешь? — недовольно пробурчал в матрас Чжэхань, явно больше смущенный, чем раздраженный. Это были слова Вэнь Кэсина, но и его, Гун Цзюня, тоже. Они подходили им обоим. Как подходили и Чжоу Цзышу, и Чжан Чжэханю. Это была маленькая сладкая месть Гун Цзюня — не так уж много вещей могли заставить Чжан Чжэханя смущаться. — Никогда, — пообещал Гун Цзюнь, прокладывая дорожку поцелуев к левой лопатке, щекоча спину дыханием, заставляя Чжэханя елозить и прерывисто вздыхать. Наверняка это было очень чувствительно, но он не выказывал признаков недовольства, поэтому Гун Цзюнь повторил всё с другими плечом и лопаткой, прижался всем собой, позволяя почувствовать степень своей заинтересованности происходящим. Чжэхань охнул, напрягся, Гун Цзюнь, не отрываясь, проскользил по спине, задевая кожу напряженными сосками. Сел, положил ладони на поясницу Чжэханя, слегка сжал. Это был еще один его маленький фетиш — смотреть на свои руки на этом теле, почти обхватывая эту талию ладонями. Он чуть сдвинулся, надавил большими пальцами на крестец, помассировал. Раздалось довольное мычание. Невозможно было не улыбнуться. Гун Цзюнь заменил пальцы губами. Чжэхань фыркнул, а потом ойкнул и застонал. Свободные руки ловко справились с тюбиком, и уже размазывали прохладный лубрикант по коже и сжатому входу. Указательный палец чуть надавил, проникая внутрь, Чжэхань несдержанно подкинул бедра, но был остановлен зубами на ягодице. — Ты!.. — попытка возмутиться не удалась, она была прервана толчком внутрь и поцелуем, сменившим укус. Он дышал часто, созвучно движению пальцев в нем. Гун Цзюнь, теперь уместившийся сбоку, вернулся к выцеловыванию плечей и шеи. Он изводил этой лаской возмущенного, вечно спешащего Чжэханя пока три пальца не начали без усилия входить в него. Гун Цзюнь убрал руку, перекинул ногу через бедра Чжэханя, но был пригвожден недовольным взглядом. — Не так. Пришлось убрать ногу, позволить Чжэханю снова перевернуться на спину, подтянуться ближе. Получить тычок пяткой в плечо за медлительность — слишком увлекся, наблюдая за перемещением. Опомнился Гун Цзюнь, когда Чжэхань почти самостоятельно насадился на него. — Подожди, я не… — закончить про презерватив и смазку он не смог, потому что Чжан Чжэхань всегда добивался желаемого, и теперь сжал головку проникшего в него члена. — Хочу так, — безапелляционно заявил он, раскрасневшийся, с блестящими от возбуждения глазами. Гун Цзюнь не умел и не хотел ему сопротивляться. Только подхватил его ноги, забросил одну на плечо и толкнулся на всю длину, вышибая воздух из них обоих. Слишком долгое возбуждение в течении всего утра сыграло свою роль — всего после десятка фрикций он почувствовал подступающий оргазм. Хватило еще парочки, чтоб понять: изгибающийся дугой Чжэхань тоже почти на грани. Гун Цзюнь поцеловал его щиколотку, свод стопы, лизнул палец, заставляя дернуться, затем подался назад, покидая горячее, жадно сжавшее его на выходе тело. Чжэхань засопел недовольно, но сказать ничего не успел — Гун Цзюнь занял его рот своими губами и языком. Обхватил оба их члена рукой, и Чжэхань прильнул к нему всем собой. Сердце неистово колотилось где-то в горле, отдавалось гулом в ушах и ответным биением в груди Чжэханя. Гун Цзюнь прижался лбом ко лбу, продолжая двигать рукой по обоим их членам, и смотрел, смотрел на закатывающиеся от удовольствия глаза, на дрожащие ресницы. Смотрел и не мог отвести взгляда. Чувствовал рваное дыхание на своем лице. Такое же, как его собственное. Хватило немного. Чжэхань забился под ним, и оргазм накрыл самого Гун Цзюня, вышиб все мысли, оставляя только ощущение горячего тела рядом и пульсирующей влажной плоти в руке. После пары вдохов он разжал пальцы, скатился с Чжэханя, подгреб его к себе, обняв, позволяя спрятать лицо у себя на груди. Ветер, теплый и влажный, трепал белые занавески и сетчатый полог, нежно касался разгоряченной кожи. За открытым окном, облизывая нагретый уже песок, шуршало волнами море, отражая безоблачное голубое небо.