У последней черты

      Всё это дерьмо походило на неудачную, порядком затянувшуюся шутку: и гнилой помост с каплями намертво въевшейся крови, и галдящая толпа, от деревенского говора – даром что город – голова раскалывалась, неграмотные, едва ворочающие языком, а смели насмехаться над ним. Ним! Черные глаза рыщут по худой, ободранной толпе – по городишке только–только чума прошла.       И кого обвинили. Заезжего мага! Свезло так свезло, не иначе как промедление с ритуалом–подношением аукнулось, и любезные покровители не только задом повернулись, так ещё и проблем насыпали до кучи, из любви к последователям конечно же. Грей как обычно вместе со своей плешью где-то пропал и тянул уже до зачитывания рыцарем пресветлой Рэйноны приговора. Обиделся на слова, что умертвием полезнее будет и всё цену набивал, чтобы потом раздуться как ворон и каркать о том, что господин теперь у него в должниках.       В самом деле рыцарь – идиот, ведь его расписной портрет бурной молодости Первосвященник тыкал в лицо всякому новобранцу и с ором (не отошел от оглушающего, бедняга), осыпая поборников света сомнительным дождиком из слюней, велел данного черномага хватать и тащить в столицу – судить по заветам Арн…нан, имечко у девицы–феникса было языколомательное, а Филлар порядочным учеником в том, что ему не интересно, никогда не был.       Знал ли вообще парнишка о том, что отправляет в огонь – как завещали всё те же фениксы, клятые воплощения света – не просто очередного тёмного мага – фанатика, злобствующего просто потому, что может, а своё потенциально повышение.       — Покайся в своих грехах, очисть душу пред… — рвал глотку мальчишка, силясь переорать толпу и вызывая желание податься вперёд и подглядеть, не держит ли на тряпках у острия копья шпаргалку – шпарил малец как по учебнику, разве что воздуха ему на таких высоких нотах не хватало, и пафосная речь то и дело прерывалась до тех пор, пока пацаненок не хватанёт ртом воздух.       — …пред очищающим огнём и чащей равновесия огненной, — поводя затекшими плечами заполняет паузу мужчина, чёртов блокиратор зацепили за ощетинившимся здоровенными занозами столбом и те впиваются в спину, ожидание не скрашивая, — что за поклонение огню, ребятки, прям пиромания какая… — наваленные под ноги сырые ветки даже не хрустят и Фил готов отдать половину от родового камня – поджечь это великолепие ни у кого и не выйдет.       Рыцарь дергается, точно позабыв, что и сам он не в великом храме и преступникам тут не то, что клеймо молчания не наносят, лишая возможности что-нибудь выкинуть, но и простого кляпа никто не сообразил. И косит огромными карими глазами на своего очевидно первого черномага уже со страхом, новичкам броню, заговоренную от проклятий, храм сразу не выдавал – жались на святой силе. Так что боялся парнишка не зря, проклятья что приправлены смертью снять уже нельзя. Вон как глазки забегали. Но рыцарь почти везучий, может даже отмеченный их богиней, ведь умирать в планы Фила не входило в ближайшее никогда.       На язык так и просится кокетливое: так я у тебя первый? Но публика не та и не поймёт, так что распыляться за зря.       — Заткнись, клятвопреступник! — тонко взвизгивает юнец и что-то царапает, дергает придремавшую интуицию заставляя самого Фила всего подобраться разом и чудом не дернуться, проверяя крепость магических наручей. Что-то не сходилось, темных называли по-разному, чаще винили в пожирании младенцев и море скота, но… черномаги никому никогда не клялись и можно было бы решить, что бедняге головушку-то напекло, но… то самое «но» из-за которого Грей точно сквозь землю провалился.       Город встретил непривычным оживлением, мнущиеся у наконец-то открытых ворот стражники только взглядом мазнули и не найдя ничего интересного продолжили пялиться в противоположную от дороги сторону. Там, из-за чужого покосившегося домишки виднелся кусочек площади с гомонящей толпой. Рынок? Тогда бы драка была. Шуты?       С его Величества сталось бы прислать голодающим, чудом пережившим болезнь людям какое-нибудь развлечение, а не обозы с едой. И народ бы это принял, точно вместе с находящимися в опале труппами (а иные так далеко от столицы не забредали) присылали мага из внушающих, что превращал людей в стадо не способное возмущаться произволу и принимающего всё, что власть имущие им не подносят – кидают с хозяйского стола.Но это было плохо. Россана неуверенно косится на двух увлеченных происходящим на площади полукровок – те здоровенные, смески с кем-то из лесных и оттого отвлекать их от происходящего страшнее, хоть не видят, а всё слышат же.       — А… — собственный голос предательски не слушается, она-то и видеть не должна тот потусторонний огонь, что горит в глазах перебежцев, но она видит и от того в стократ тяжелее – почуют как ни будь нелюди и порвут её, — что-то случилось? — ей бы скривиться от этого жалкого писка, но она только голову в плечи вжимает и в глаза раздраженно обернувшемуся стражу не смотрит. С этими зверями в человеческой оболочке только так, дикие страх чуют и бросаются, а эти наоборот, за собственную силу принимают и угрозой счесть не считают нужным.       — Мага изловили, — вальяжно поясняет один здоровяк, проходясь по укутанной в чёрный плащ фигурке взглядом и недовольно цокая – под тряпкой особо ничего не разглядишь, но на лицо девчонка грязная и тощая как все и смотреть тут не на что. — Говорят он на нас хворь наслал, всё своим хозяевам в услужение, казнят его, поди глянь, расскажешь потом, правда они дымом да тенями рассыпаются под Очищением.       Мага.       Россана растеряно кивает и чуть ли не бросается в узкий проулок, перепрыгивая сомнительного происхождения лужу. И официальное разрешение на вход в город получила на сегодня – значит можно попробовать обменяться и мага в их глушь занесло. Точно сама Рэнна в извинение за страдания послала своим детям извинение.       Был в её высоком росте один несомненный плюс хоть и дразнили за него всё детство – чтобы увидеть мага не пришлось как менее удачливым забираться на пустые бочки из-под самогонки, – и пахло ужасно и выглядело ненадёжно. Руки тянутся к обремкавшимся тесёмкам плаща, заставляя нервно сжимать слабый узелок и накручивать веревки на пальцы. Главное не пропустить.Для осужденного маг слишком молчалив, стоит, опершись на столб, ветер треплет черные длинные волосы, сам он оглядывает беснующуюся толпу такими же черными глазами, но молчит.       Не просит, не молит, не взывает к Рэннон как все преступники. Молчит.       Россана не совсем уверена, может ли маг быть немым, если они все свои заклинания выкрикивают, даже тот из ордена Очищения, что её слушать не стал. Но попробовать стоит, и девушка ныряет в толпу, огрызаясь на кого-то и стряхивая костлявую руку с собственного локтя, наступила она кому на ногу или нет – всё потом – сейчас нужно только активнее работать руками и отпихиваясь от возмущенных такой наглостью зрителей пробираться в центр толпы. Аккурат к тому самому нужному моменту:       — … и да не найдётся человека света, что вступиться за твою тёмную душу и предложит спасение с тропы теней. Посему…       Толпа почти взрывается яростными криками и требованиями, на кончиках пальцев рыцаря пляшут рыжие искры, пока в глазах мага отражается то ли удивление, то ли ещё что.       — Я вступлюсь!       Собственный голос громом звенит над площадью, а проклятый плащ падает в грязь, чёрной кучей собираясь у ног. Тишина повисает на мгновение, пока жители разглядывают явно слабоумную девицу, решившую отдать свою душу – светоч на спасение порождения Многоликого. Россане только остается, что нервно сглотнуть, да переступив через бесформенную тряпку пройти ближе к помосту, ей теперь даже толкаться не надо – местные шарахаются от неё как от прокаженной.       — Рэннона учит нас что у каждого есть право на шанс и каждому нужно протянуть руку, если он потерялся в лесу теней, сэр, — ветер яростно трепет светлые волосы бросая их в глаза и рот, заставляя отплевываться, точно сама природа против её дурости. Глаза у рыцаря – стихийника метают молнии, он сцепляет зубы так, что обозначаются скулы и Россана уверена – стой она рядом услышала бы скрежет. Но она использует Право, от которого почему-то гибкий регламент Собора так и не отказался и выбора у рыцаря нет.       Маг вскидывает голову, точно заглядывая ей своими черными провалами в самую душу, тонкие губы дергаются в какой-то ухмылке, точно мужчина сомневается в здравости ума незнакомки, но это потом. Всё потом. Россана сглатывает горький комок волнения, заставляя себя смотреть в глаза мага, который уже чует дыхание свободы совсем рядом.       — Поэтому, я беру этого преступника в мужья, чтобы нести ответственность за его грехи перед Светлейшей Рэ, если не смогу изменить этого мужчину.       Площадь снова шумит, гудит, пока Рэна выдыхает, опуская смиренно голову и позволяя волосам упасть и закрыть лицо. Где-то там страдальчески стонет бабулька – травница у которой она выменивала настойки, да собирала ей особо резкие росточки.       Но этот полный обреченности вскрик она запомнит надолго, он точно отразился от неказистых домиков, поднялся к небу и опустился ей на голову укоряющим: — Росса!