У последней черты

      Фил смешок давит, снизу вверх на свою спасительницу поглядывая, руки ему связали накрепко, служитель Пресвятой долго увещевал новоявленную женушку, поглядывая на связанного и усаженного тут же у столба на колени мага. Не иначе как запугивал вечными муками в Пустоте. Той самой, из которой говорят демоны и прочая муть лезет. Фил бы поспорил, раз с ухода фениксов порождения тьмы обратно в мир смертных не полезли не так все плохо, как Собор рисует.       Но девчонка его как ни крути спасла, Грея видно не было и сейчас, когда на шее болтался лишь обруч – подавитель мужчина мог сказать это наверняка – степняка и близко к городишке нет. Самому пришлось бы рвать резерв, чтобы сломать ограничитель, а потом выпить все в круге, что без ритуала смысла не имеет, а такие жертвы что Многоликому, что ему – брезгливо.       Рыцарь молод больно и, в том их спасение, слишком вдохновлён, почти влюблен идеалами пресветлой и фениксов, когда-то давно якобы поборовших тьму. Но девице Фил отплатит, золотом ли, а может вывезет из этой глуши куда подальше.       «Право на спасение» давно утратило свою силу, хотя когда-то давно связывало решившихся на это метками и клятвами, обязан спасенного защищать спасшего. Быть рядом. Да минули те дни, когда дети Рэ поддерживали еë заветы, какой бог не отвернется, если его любимцев начнут отлавливать и по частям на чёрном рынке продавать?       Так что «Право» – дурость и формальность. Отчего ему такая жалостливая девица только на пути попалась интересно. Чем глубже в чащу, тем злее... люди, особенно те, по кому Мор прошелся, проредив селение, а эта ещё и спасать незнакомцев взялась.       — Ваше право, Россана, — рыцарь звучит до тошнотворного грустно, точно обрыдается вот прям здесь, — я буду молится за вашу обреченную душу.       Лицемер светлый.       Девушка к своей чести не вздрагивает даже, только провожает пацана требовательным взглядом тёмных серых глаз. Пока рыцарь подходит к еë – о Рэнон — супругу, склоняется, со всей силой железной перчатки сжимая затрещавшее плечо:       — Оглядывайся, тёмный. Когда сбежишь, – а ты сбежишь – я найду тебя и мой огонь отправит тебя к хозяину. Хей! Выдайте им браслеты, мы же не хотим, чтобы супруги случайно потерялись, — куда громче добавляет служитель, наконец отпуская плечо мага и вальяжно спускается с помоста к утратившей всякий интерес и трепет перед служителем толпе.       Пацан хотел выслужиться, вернуться в тёплый собор под крыло Пресветлого. Желал вкусить праздность столицы как его высокие братья. Ведь это здесь от служителей света реально ждут чтобы те были святыми, когда как королю плевать, как ведут себя его подданные, Собор лишь ещё один способ устрашения. Не больше.       — Росса! Деточка, что же ты творишь?! Позор на мою седую голову, чтоб матушка твоя сказала, увидь, что ты творишь, девочка? — вопит та самая старушка, дергая спасительницу за костлявую руку, на которой болтается медный браслет, по регламенту тот к коже приставать должен, чтобы сияние рун обожгло, но девица до того тощая, что распорядитель, шипя под нос ругательства рявкает позвать кузнеца.       — Она мне мачеха, — устало цедит блондинка, пока мастер подгоняет браслет прям так, ей по руке. Морщится, когда мастер по металлу защипывает кожу, но молчит, отстраняясь от готовой идти на новый круг сцены старушки.       Огибает причастных и не очень по дуге и подбирается к – о Рэ, помилуй, – супругу, и садится рядом, игнорируя грязные доски. Девчонку трясёт едва заметно, то ли от холода, то ли от болезни. Фил не уверен даже, не последняя ли заражённая девчонка и не подложит ли ему кучу дракона, а то оставит потом разбираться с последствиями своей кончины.       А ему тут сидеть никак нельзя. Нужно ловить крысу, или ждать, пока та приведет его к хозяину.       — Интересные у вас хобби, мисс, — тянет рассмеяться ей в чумазое лицо, у Пресветлого же глаза на чепец полезут, когда в Брачной книге запись появится. А уж на родовом древе... — девочкам кошечек бездомных подбирать положено, собачек, белок там подкармливать. А вы в дом мужика решили взять.       Он не умел благодарить, достаточно стер язык пышными фразами в юности, чтобы распыляться сейчас. Вон как девчонка съежилась, ну воробушек чисто.       — Могу назвать вас псиной и поселить в будке, где-то на дворне была, — огрызается мрачно, царапая руку, так и тянет подцепить браслет и почесать отпечатки рун. Ну что за дикость. Точно обычное заклинание слежения такое затратное. Устала. Ничего не сделала, а устала как Тени ведают кто. — Простите, — бормочет глухо, сжав кулаки и головой ткнувшись в острые колени.       Дрожит вся. И это правильно, забрать с собой приговорённого на казнь без судилища, кто бы ещё рискнул. О магах болтали всякое, особенно о черномагах и девчонка совсем уж с головой не дружит, раз решилась на это. Вон как городские переглядываются, да шепчутся, пока они идут прочь из городских ворот. Стражи бросают что-то в спину, местный говор всё ещё режет слух, и Фир слышит только как скрепят ворота за спиной, да стонут, закрываясь засовы.       — И не боишься? — молчание давит на плечи, он ведь и Грея за собой таскал не только как принеси – подай, но, и чтобы не тронутся к вечности, — а никак снасильничаю? Кровь девственниц, всё такое – ценный ресурс, сама пойми. А какой редкий в наши дни…       Тощая, того и гляди ветром унесёт, ему такие никогда не нравились, мелькала белобрысой макушкой в скудной зелени, когда срывалась с тропы и ныряла под ближайший куст в поисках поздних ягод кровивницы. Девчонка замирает посреди заросшей дорожки, спина напрягается на миг, вон как лопатки выступили, и супружница резко разворачивается на пятках:       — Так это не ко мне. Утопленницу вам подать, господин маг? — в миндалевидных глазах чертей в урагане страха носит, но Росса только вперед подается, с носка на пятку перекатываясь, — на болота могу сходить поискать, вы только намекните.       И где только та робка девица с площади, Фир смешок давит, древние поверья про то, что пользователи силы с нежитью постель делили жили и по сей день, разве что Собор извернул всё так, что то развлечение поборников тьмы., а светлым и обычные девы не нужны, все они Рэне отданы да с ней и помолвлены.       Он чувствует это сразу едва они выходят на поляну: холодок мурашками поднимается по позвоночнику к затылку, даже через клятый обруч чувствует, как точно холодной рукой проходятся, касаются изучающе, прочесть надеясь. Перетряхивает от желания поднять щиты и отшвырнуть любопытных от себя, сила бьётся о барьер ограничителя как бурная река о плотину, бушует, но уровень сущности чертов ошейник проверить не позволяет, и магу приходится силой вернуть внимание на девчонку.Та возится у рассыпавшегося на вид пару веков как забора, он клыками поверженного монстра торчит из травы поросшими мхом осколками камней, пока Россана обрывает последние листья с голых веток какого-то куста и свернув те в конвертик ссыпает добытые ягоды.       — Подношение домовому такое? — не выдерживает, рядом склоняется, коленом на сухую траву опираясь, да в лицо, челкой закрытое, заглянуть пытается. Пока блондинка только патлами встряхивает упрямо и опускает сомнительный скраб внутрь проржавевшего столбика, когда-то давно обозначающего калитку, а сейчас ушедшего в землю и едва торчащего верхушкой.       — На пороге такие разговоры не ведут, — успокаивается она лишь накрыв хран дощечкой и уложив сверху камень, даже встать не утруждается, плюнув на грязь и пыль, переваливается через своеобразную границу леса и собственного дома, — или нечистому приглашение нужно?       Острое чувство, что переступи он эту иллюзорную преграду и всё пойдёт не так – хотя куда уж больше – не отпускает. Фир вроде и не мальчишка, чтобы на мелкие провокации вестись, но подняв голову к свинцовому потяжелевшему небу которые вот-вот разорвёт своё брюхо о макушки сосен, отряхнувшись проходит аккурат между столбиков.       На казни солнце издевательски слепило глаза.       Россана выдыхает громко, точно выпускает весь воздух из лёгких, не иначе как боялась, что спасённый черномаг подумает – подумает, да даст деру в лес только увидит куда его магическую задницу притащили. Все ведь знали, маги – что тёмные, что светлые больно обидчивые да гордые, иначе не было бы всех историй в тавернах о наглом купце с ослиными ушами.       Внутри поместья не лучше, и не двигайся девчонка так уверенно, ловко обходя особо скрипучие доски, Филлар решил бы, что бродяжка привела его в заброшенную вотчину хозяев, добротный каменный дом в два этажа походит на те развалюхи, сохранившиеся ещё со времен до Объединения. Взгляд цепляется за голые стены, с них точно посдирали древние полотна и картины, оставив сиротливо торчащие намертво вбитые гвозди.       — Голоден? — она звучит совсем как порядочная хозяйка, вежливо, участливо и Фир бы поверил, только в серых глазах напротив – пустошь, в серых глазах напротив томительное, выламывающее ожидание чего-то, — Беата передала лепёшки, говорит как со смертью разминёшься есть как ни в себя хочешь, Свет свидетель её жизни, знать не хочу, откуда ей то известно.       Голоден. Но голод тот иного толка, девчонке не знакомый, всякий, кто хоть раз пустил в свою кровь Тьму, желал повторить тот миг. Оглушающий, полный власти, такой, точно самого последнего мага возносило на вершину мира. И потом больно било ребрами о землю, ведь отравленный, как говорили светлые, источник уже не мог сам пополнять резерв. И тогда нужны были ритуалы и себе, и покровителям.       Такая смертная глушь, что расчерти он сейчас сигил в этой самой просторной гостиной с забитым хламом камином, девчонку никто не найдёт до тех пор, пока она сама не встанет и не пойдёт закусывать знакомцами из города. Фир морщится, доставая из кармана завернутые в платок не первой свежести лепешки, выуживая из темно-коричневых пластов среднюю. Чтобы тут же отшвырнуть от себя покрытый плесенью, почерневший кусок.       Хороши соседи. Дружелюбные.       Отерев кончики пальцев о край рубахи мужчина хмурясь разворачивает подарок, просто чтобы убедиться, сдоба, может подгоревшая и не лучшая из-за муки из шишек выглядит так, точно её оставили на несколько лет в не лучших условиях. Разложение последней стадии.       Фир поднимает глаза на девчонку, которая глядит на исчезающий на глазах кусок теста, что чернеет на выгнутых досках и распадается в прах и удивленной нежданная спасительница не выглядит. Только губы поджимает и тихо, едва различимо произносит:       — Вот поэтому вы мне и нужны, господин маг.       Ему о долге чести говорить не положено, но долг жизни дело другое, Фир едва не шипит под нос проклятия шныряя по пыльным углам комнат и давит, давит в себе желание развернуться и рявкнуть на семенящую за ним девчонку, которой теперь, с появление другого живого в доме и на шаг отойти от него страшно.       Фир понимает, сцепляет зубы покрепче и прикасается рукой к холодному, точно вытягивающему тепло из человека, камню, завсегда лучше бы дерево, то воспоминаниями и отголосками магии делиться куда как охотнее. Камень же ревностный хранитель тайн, потому именно камни Рода хранят память о наследии и закладываются в любую часть родового поместья, а он из-за светлой бирюльки даже ощутить не может – есть ли тот вообще. Хотя тут к провидцам не ходи, судя по всему, каменюка есть и где-то припрятан, раз так охотно исполняет волю своего запропастившегося где-то хозяина.       Холодные пальцы вновь гладят затылок – теперь-то он признаёт сканирующее заклинание, беда в том, что оно очевидно завязано на чём-то разумном и как бы не хотелось, то не домовик, которому можно понравиться. Но и не Хранящий, иначе спасать его, такого везучего, попросту было бы некому.       — Свечи у тебя есть? — и получив быстрый кивок рукой машет, — тащи и быстро.       Свечи – вот уж где издевка света – со знаком Рэ на своём основании, и не будь ограничителя это бы не остановило, а так заряжать придется. Фир манит замершую девчонку за собой, замирает на миг сам возле рухнувшей лестницы на второй этаж и решив, что дело терпит, выходит на улицу. За забором даже дышится как-то легче, только иллюзорный взгляд жжёт лопатки, но права позволить чему-то понять, что оно замечено, у Филлара нет, он руку к столбику протягивает, выуживая свертков и, высыпав пару свежих бурых ягод, ступает обратно на территорию поместья. Точно грань какую пересекает, ведь свежие плоды тухнут на глазах, превращаясь в вонючее месиво, которое мужчина, брезгливо поморщившись стряхивает с ладони.       — Убедились? — щерится девчонка, морщась от первых капель дождя.       Тянет, безумно тянет перекривлять ей возмущенное «убедились», но не со вчерашним же дитём ему баталии устраивать.       — Кладбище у вас здесь где?       А вот блондиночка спорить хотела, вон как удивленно белесыми ресницами захлопала, да светлые брови удивленно поднялись, за челкой прячась. В серых глазах так и читалось: «вас, дядя, только с костра сняли, а вы опять за старое».       Где-то глубоко внутри Фил с ней согласен, так рисковать, когда рыцари пресветлой даже не в дне пути, и тащится проводить не самый светлый ритуал у них под носом – самоубийственная дурость. Но маги в должниках не ходят. Особенно черномаги. Да и жаль ему эту тощую семенящую перед ним девчонку, сжимающуюся от каждого нового порыва ветра.       Добираются они как раз к ночи, мокрые как те самые дворовые псы и дрожащие. Хотя дрожала и звонко чихала на всё пристанище неживых только Росса, пока маг шипел себе под нос что-то малоприятное и, поскальзываясь на месиве из листьев, иголок и грязи, пробирался к склепу Основателей. Место это слишком далекое от городишки забросили лет десять как, и тропинки заросли, знаки Проводящего покосились и сама бы Росса никогда не решилась сунуться сюда в одиночку, а так, разглядывая спину мага – мужа, Россана, мужа, – в вязких сумерках смотрящуюся здесь так правильно, и ей спокойнее становилось. Может она даже… девушка отчаянно трясёт головой, норовя вытряхнуть ненужную–глупую–лишнюю мысль, нечего навещать тех, кто это и при жизни не ценил.       И вот когда всё идёт слишком хорошо, стоит ждать большой волчьей ямы, которую не обойти, не перепрыгнуть – это Фиру пришлось выучить ещё в самый первый год с отречения и как бы ни хотелось, исключений у покровительской подставы не было.Короткие лесные дороги хороши при ясном свете дня, а так девчонка петляет кругами и выводит их с разных сторон кладбища уже третий раз, и ему, впервые оказавшемуся в этих дебрях чувство Пути направления не указывает, точно кто за нос водит.       Фир крепче сжимает сверток со свечами, потемневший знак Рэ радует сам по себе, и остаётся только не потерять светлую макушку, которая с громогласным: «сюда» ломится в очередные кусты.       От дождя их надежно укрывают мохнатые лапы раскинувшихся слишком высоко над землей елей, взамен погружая в такую тьму, хоть глаз выколи, и если ему перестроить зрение просто, то женушку проходится придерживать за ворот холщового платья, именно её, в очередной раз споткнувшуюся на ровном месте, Фир потом обвинит в произошедшем.       Паутина. Тонкая, едва различимая даже для мага только в близи, на ней искрят капли ни то дождя, ни то росы, Фир с неожиданным оптимизмом надеется, что те не яд, приготовленный чтобы парализовать зазевавшуюся жертву. И дергается в тонких, режущих до крови нитях, понимая бессмысленность положения, угодили они накрепко, в самый центр и магия, точно перекрытая не ограничителем, а Запретом, что накрадывает Собор отзывается лениво, как в отместку за пренебрежение ритуалом.       Она спускается медленно, заранее зная, что жертве бежать некуда, Росса не может удержать всхлип, когда слабый пробивающийся свет луны выхватывает тонкое тело с непропорционально длинными руками и ногами. ОНА мягко отпускает паутину, точно втягивая свой канат обратно в ладонь и тряхнув короткими черными волосами смешно переставляя конечности в попытке подрожать двуногим приближается к заключенным в ловушку людям.       Лунный свет чернит серую кожу, а абсолютно черные круглые глаза без проблеска света впиваются в душу, и Россана уверена, ноги бы у неё подкосились, не застрянь она так прочно.       Лесная. Настоящая. Дикая. Кровожадная.       Из-за жвалов, выглядывающих каждый раз, стоит твари открыть рот она звучит хрипло, точно скрежет бьет по ушам, а не голос живого вроде бы существа. В голосе лесной торжество, насмешку в подслушанных у людей словах можно почти пощупать:       — Гости… — скрежещет тварь, опуская голову в костлявому плечу и разглядывая их с каким-то диковинным интересом, — как хорошо что вы решили посетить наш ужин