Мы все

Принц Лиссай имел слегка самонадеянные, но достаточно крепкие основания волноваться об этом приключении чуть менее остальных. Во-первых, в его высочестве жила беспрекословная уверенность в том, что уж его-то будут защищать до последнего. Во-вторых, даже не имея никаких планов на развитие событий в Мудре, устранение ими «глушилки» телепортации выглядело вполне вероятным шагом. А еще для скоростного отступления — прихватив Тинави, конечно — у него был целый королевский единорог. В конце концов, был пистолет. А также он, пожалуй, был единственным помимо юной Ловчей, кто в их маленькой команде по спасению Мелисандра Кеса не чувствовал над собой давления рока. Принц дышал вечностью. Стоило ему отпустить внимание, как тени Святилища спускались ему лицо. Межмирье притягивало его даже тут. Вполне возможно, что «глушилка» Тиши работает только в одну сторону, и тогда он сможет открыть дверь в любой момент. Дразнящая, зовущая мысль об этом дарила принцу еще один повод для самонадеянности. Лиссай стоял ногами в песках оазиса, но чувствовал ими ласку туманных трав. Тут медленно гас закат — там начиналось утро. В пустыне становилось холодно, а на его коже расцветали редкие поцелуи солнца. Даже однажды умерев, принц не очень верил в смерть. Однако сейчас колени Ищущего касались горячих коленей Тинави. Волосы ее пахли смолистым вампирским шампунем, но этот запах не мог заглушить потаенный аромат скошенной травы и древесины, перца и жасмина. Аромат Святилища. Её аромат. Сейчас Лиссай рассказывал то, что так давно хотел рассказать Тинави. Рассказывал без спешки и даже почти без волнения, как скупую констатацию факта. И да, это было скупо. Он мог бы расписывать словами, как красками картину, что на самом деле она значит для него. Как не отделяет он ее от самого сердца своего мира. Как он уверен в вечности с ней — так же, как не верит в смерть, но верит в красоту. Принимая эту вечность как данность уже сейчас, какой бы невозможной она ни выглядела для прочих. Но прочих тут и не было. Так что он наклонился к неслышащему уху Тинави и тихонько прошептал ей то, что уже давно решил сказать. Еще будучи в других мирах. Еще сидя в одиночной палате и в отчаянии пересматривая всю свою жизнь. Еще целуя других. Еще вступая на наименее проторенные пути. Зная, что она не услышит, но в этом же и был весь смысл. Принц отвергал понятие спешки там, где можно сохранить правдивость тайны. Лис улыбнулся. Тинави снова покраснела. Не слыша слов, она поняла их значение не так уж далеко от истины. Возможно, даже объемней, чем то, что прозвучало. Но со своей, конечно, стороны. Под теплым, полным смешливых искринок взглядом принца она покраснела еще больше, а когда её глаза заблестели в предвкушении, Ищущий неторопливо, но неуклонно склонился к ее губам. Мир словно застыл и потек медом на фоне разрастающегося внутри сладкого и щекочущего томления. Разгорающееся между ними игривое тепло не душило, а пенилось шампанским, и над их головами росчерком пролетела падающая звезда, которой, за неимением иных зрителей, пришлось загадывать желание на себя самой.

***

Прах. Тинави понимала, что это вот что-то непонятно что с Лисом несомненно грешно. Еще и образ королевы, стоящей на расстоянии вытянутого пальца от того, чтобы подослать к ней убийц, запечатлелся в ней сильнее, чем она хотела в этом признаться даже самой себе. Полынь, несомненно, показал ей это с толстым, прямо таки толстенным намеком! Мог бы и промотать. Можно подумать, что она имела на этот счет какие-то иллюзии. Но, во-первых, когда жить, как не сейчас, а во-вторых, увиденный ею с помощью Полыни графический оберег от принца сильно смазался Той ночью. Вспомни Полынь, так и вспомни, как он буквально этим вечером прижимал ее к себе спиной, разгоряченный после схватки. Тинави сглотнула. Прах, а можно ли краснеть ещё сильнее? Тут Лиссай так широко улыбнулся ей, словно на небе зажглась новая звезда. Красота его почти светящегося изнутри призрачным светом лица оглушала. Он весь был словно нарисованный тушью по акварели, словно незакрашенный чернилами ночи участок полотна самого мироздания. Лис держал ее лицо в своих руках так невесомо, будто ее кожи касался лишь чистый символ нежности, а не человек. Но вот он коснулся губами ее шеи, ловя сердцебиение, неторопливо чувствуя ее всю — и на этом Тинави решила, что так-то краснеть уже поздно, а один огонь лишь подогревает другой. Что в этом зыбко дрожащем тепле среди холодной пустыни, коктейле призрачной сияющей чистоты и грешно, и есть весь смысл происходящего. И что на всякий случай стоит сместиться чуть подальше в темноту.