***
Тлеющая сигарета, зажатая меж его пальцев, со временем намеревалась и вовсе закончиться, оставив парня наедине с собственными мыслями и тайными намерениями, что покоя уже которую неделю не давали. А всë из-за той столичной девчонки, чьи светлые блестящие на солнечном свете волосы каждый раз бросались в глаза при случайной встречи у обшарпанного подъезда. Она будто выплывала из его дверей, одаряя мягкой улыбкой противных старушек, от балды ютившихся на деревянных скамейках. Всё из-за её нежно-голубого платья в мелкий цветок, что при легком ветре слегка поднималось вверх, даруя возможность взглядом уцепиться за худые ноги. Всё из-за их самой первой встречи, оставившей после себя незнакомый ему ранее осадок, благодаря которому едва уловимая дрожь отзывалась в ногах при своеобразном разговоре, а сказанные им слова непроизвольно путались меж друг другом, вызывая у Лялечки смущенную улыбку одним лишь краешком губ. Её имя Турбо узнал нескоро, ведь изначально приходилось наблюдать за ней только издали — какое-то время он размышлял о том, чья же та будет. Точно не местная — слишком уж для подобного города светлая, вернее сказать — чистая, не желающая при первой возможности вцепиться в мужскую руку, позволив увести себя в ближайший угол. А потом и вовсе, разогнав все былые противоречия и просьбы внутреннего голоса, заглушенного иными желаниями, остановиться, Турбо сделал первый шаг навстречу долгожданному знакомству. И Валере отчего-то казалось, что и для самой Лили оно было долгожданным. Он заметил это по её румяным щекам и возникшему с его приходом смущению. Она слишком часто заправляла за уши лезущие на лицо волосы, отводила глаза в сторону при контакте и всегда прислушивалась к чужому шарканью ног по-близости, опасаясь увидеть вышедшую из подъезда бабулю. А о Людмиле Михайловне Валера знал не понаслышке — даже порой встречал её на лестничной клетке. Жили они в одном доме, и квартира той находилась тремя этажами ниже. Женщиной она была строгой, отчасти суровой, как долгие Казанские зимы, потому что работала в школе музыкальной, преподавала сольфеджио. А ученики её, мягко говоря, побаивались: не позволяли себе опаздывать на занятия и никогда не смели перечить. Бесполезно, только хуже сделать можно. И Валера даже слегка удивился, узнав, чья именно Лиля внучка. Ведь они меж собой были вовсе не похожи! Лилечка, подобно самому хрупкому цветку, могла бы с легкостью сломаться под натиском её требовательного взгляда, даже не имев возможности от него на мгновение укрыться. Они с Лилей виделись редко. Тогда, когда Валере выпадала возможность в тени качающихся от ветра берез дождаться Лилю, направляющуюся по чужой просьбе в сторону ларька неподалеку. Парень обходился лишь сдержанным кивком, несмотря на то, что в груди разрасталось чувство приятного трепета, а сердце и вовсе намеревалось оттуда выпрыгнуть. Он получал в ответ такой же кивок, однако порой сопровождающийся небрежным взмахом руки. И каждый раз при встрече с еë светлыми глазами что-то внутри отчаянно упрашивало поддаться вперёд, откинув тягостные сомнения. К Лиле всегда невольно тянуло даже тогда, когда мысли его, казалось, были направлены в абсолютно другое русло. И, сказать честно, Валере это даже приносило удовольствие. Больше всего ему нравилось то, что Лилечка от других девчонок отличалась. Какая-то она особенная, что ли… Не хватало бы всех литературных метафор и сравнений, дабы описать собственные мысли при виде неё. Парни с группировки наверняка от такого признания тотчас в голос рассмеялись, кинув что-то по типу: «Тебе девица такая не пара. Просто забей и найди себе попроще». Быть может, они были правы. Ведь если б Валера включил холодный рассудок, уняв внутри все остальные чувства, ненужные, ему чуждые, тонкая нить осознания в одночасье промчалась бы перед его плотно закрытыми глазами. Почему «плотно закрытыми»? Оттого, что осознание это он вовсе не стремился замечать. Вот только… Валера не хотел себе другую. Не желал чувствовать на себе иной взгляд — взгляду Лили противоречивый. А мечтал лишь ещё раз взглянуть на неё снова, оставаясь за каменной стеной незамеченным, в то же время щуриться и прятать за рукой глаза от солнечного света, в какой-то степени мешающего обзору. Вероятно, Лялечка никогда не станет его девчонкой, которая при каждой встрече будет оставлять кроткий, неуверенный поцелуй на его щеке. Ведь Валере ни за что не удастся, с легкостью переломив свои опасения, сделать то, что могло бы тому поспособствовать. Она тебе не пара. Не пара. Не пара! А значит, стоит лишь окончательно унять в себе желание эти слова опровергнуть.***
Шагая по протоптанной тропе в парке, Лиля пинала мелкие, лежащие на её пути камни, вкладывая в этот жест не без причины появившееся раздражение. Она нехотя, но в спешке направлялась к зданию Дома Культуры, в помещении которого минут десять назад уже началась субботняя (самая долгожданная молодежью) дискотека. А это значило, что в этот день помещение точно окажется забитым многочисленными людьми до такой степени, что дышать станет трудно. Будь её воля, Лиля ни за что бы не согласилась туда пойти, но бабушкина просьба… Ей она противиться не смела. Более того, Людмила Михайловна приболела, но планы свои отменять не была намерена, а поэтому велела своей внучке выполнить данные ей поручения — проследить за порядком во время данного мероприятия (что порой входило в число обязанностей работников музыкальной школы, находящейся подле ДК). — На дискотеку? — воскликнула она удивленно. — Ещё и стену подпирать, за всеми наблюдая! Да кто ж меня в случае чего-либо слушать то станет? — Не возникай. Часок на лавке посидишь, а там, глядишь, и замена появиться на горизонте. Развеешься заодно, нечего дома тухнуть изо дня в день. А по поводу народа не переживай! Там обычно всё тихо, но если вдруг и случиться чего — милиция этим займется. Не переживай! Легко сказать — трудно сделать. И вообще, какой толк тогда был от Лили, если на мероприятии правоохранительные органы находились? Ни-ка-ко-го. Только зря время свое потратит. Сегодняшний вечер обещал быть максимально долгим, тянущимся для Лили дольше обычного, ничем не приметного, ведь такому исходу событий та была отнюдь не рада — волнение захлестывало с головой, а чувство характерного для других предвкушения и вовсе не появлялось. Впереди, совсем неподалеку, слышались чьи-то громкие голоса вперемешку с заливистым девичьим смехом. На крыльце, подпирая спиной массивные колонны, находилась толпа, наверняка вышедшая на перекур. Следи многочисленных лиц, принадлежавших высоким парням, мелькали и другие — девчонок, что прижимались к их боку, привлекая всеми возможными способами к своей персоне внимание. Лиля от такой картины невольно скривилась — подобное поведение та вовсе не понимала, ведь через собственную гордость ради одного взгляда заядлого хулигана переступать не намеревалась. Глупость! — Лиля! — знакомый голос раздался за её спиной, и девушка поспешила тут же обернуться, перед собой увидев две направляющиеся к ней фигуры. — А мы то уж подумали, что ты схалтурить решила! — Айгуль поприветствовала новоиспеченную подругу крепкими объятиями, а затем, вскоре отстранившись, позволила позади стоящей Маше повторить её действия. Лиля познакомилась с ними недавно в местной библиотеке от скуки. Но, как выяснилось позже, — не зря. Хотя бы будет компания для последующего часа, проведенного за «наблюдением». — Схалтурить бы не получилось, к моему глубокому сожалению, — буркнула она в ответ крайне сердито, за что Маша щелкнула ей по носу укорительно. — Да ладно тебе! Здесь очень даже весело, пойдем скорее, — Айгуль вцепилась в её руку цепкой хваткой. — Ты как раз вовремя. Сейчас песни начали знакомые включать! — она быстро-быстро зашагала в строну входных дверей, и Лиля не могла не последовать за ней следом в том же темпе, не прекращая мысленно возмущаться и по поводу ситуации, в которую влипла, и потому, что чужой настрой вовсе не разделяла. Но стоило им только подняться по ступеням, как со стороны раскуривающих табак раздался протяжный свист, а за ним и мерзкий хохот, от которого губы намеревались невольно скривиться. — Эй, блондиночка! Откуда будешь? — один из них сделал смелый шаг вперед, обращаясь к озадаченной от такого к себе обращения Лиле. Она заметно напряглась, даже слегка стушевалась, застыв на прежнем месте — оглядела парня с ног до головы, словно оценивая собственные шансы на «спасение». К слову, их бы и не было, если бы не её подруги, ухватившие Лилю с двух сторон под локоть. — Не обращай внимания! — шикнула злобно Маша. — Эти придурки тебя не тронут. Но и ты на них не глазей впредь, — она точно хотела сказать что-то ещё, однако умолкла, столкнувшись с обеспокоенным взором Лили. Очевидно, та напугалась, в то время, как её спутницы к подобному относились почти с безразличием. Оно и неудивительно — те с группировщиками имели связь тесную. Пускай и не с этими, что решили над беззащитной девчонкой потешиться. Когда двери захлопнулись за её спиной, Лиля смогла с облегчением выдохнуть — опасность миновала, теперь все позади. Оставалось лишь следовать собственному правилу: не ввязываться в неприятности, сидеть в уголке и не нарываться, чтобы их избежать. Делов то… Людный зал встретил чересчур громкой музыкой, из-за которой непроизвольно закладывало уши, а голоса неподалеку перестали слышаться отчетливо. Лиля огляделась: окна были плотно зашторены, из-за чего темнота нарушалась лишь светом висящих на карнизах гирлянд, меняющих цвета подстать льющейся мелодии. Уже вовсю пляшущая молодежь разделилась на группы, и, вероятно, здесь не было тех, кто плясал в одиночестве. — Лиличка, мы пойдем, хорошо? — дождавшись, пока Лиля присядет на скамью и скинет на неё свою сумку, почти прокричала Маша. — Музыка уж очень классная! Лиля в ответ лишь кивнула, натянув на лицо улыбку. Вышло не очень — она получилась кривой, от настоящей отличающейся значительно. Но девчонки это, похоже, даже не заметили, а потому вскоре смешались с толпой, кинув напоследок короткое: «Не скучай!». Оставшись наедине с собой, Лиля отчасти погрустнела. Теперь волна отчетливой скуки накрыла с головой, и даже отдаленно знакомая музыка не смогла бы побороться с поселившейся в душе тоской. На душе было паршиво. Настолько, что появлялось желание свернуться калачиком в ближайшем углу, чтобы никто больше не кидал на нее, откровенно говоря, похотливые взгляды, буквально сжирающие её голые ноги. Лишь бы больше никто Лилю не замечал! — Сегодня хрупкая Лиля на страже всеобщего порядка? — кто-то незаметно подкрался сзади, отчего девчонка невольно вздрогнула всем телом, тут же резко обернувшись. Она уже готова была закричать, привлекая тем самым к себе всеобщее внимание. Но стило ей разглядеть в силуэте знакомые черты лица, как легкий испуг тотчас развеялся, а уголки губ непроизвольно поднялись вверх. — Рад тебя видеть. Чего такая перепуганная? Это был Валера. Стоял перед ней, убрав в карманы спортивных брюк руки, и наблюдал за Лилей со всей благородной высоты своего роста. Хорошо, что этим «кто-то» оказался именно он. Лиля даже слегка обрадовалась, словно перед собой видела не для других опасного хулигана, а давно знакомого друга, ведь по-глупому надеялась: он точно не позволит кому-то ей навредить, и сам не сделает ей ничего плохого. — Не ожидал тебя здесь встретить, поэтому цветов, как видишь, не имеется. Не обессудь, Ляля, — казалось, что он даже подмигнул, чего девчонка из-за темноты разглядеть не сумела. Как Валера не смог увидеть её порозовевших щек, словно огнем горящих благодаря чужому присутствию. — Я тоже рада тебя видеть, — созналась Лиля, но тут же до боли прикусила язык, мысленно дав себе смачный подзатыльник. Это надо же было такое сболтнуть! Валера заметно оживился после сказанных ею слов, а затем, обворожительно собеседнице улыбнувшись, уселся рядом на лавку, вероятно, по привычке закинув ногу на ногу. — Почему не танцуешь? Песни не по душе? — поинтересовался тот, повернув в её сторону голову. Лиля в ответ лишь пожала плечами, по-прежнему оставаясь немногословной. Однако, выждав несколько характерных молчанием секунд, спросила: — А ты? — Я только пришел, Ляля, — ответил он сразу, и Лиля снова из-за этого обращения невольно смутилась, а чтобы это скрыть, как бы невзначай закрыла лицо слегка волнистыми волосами. — Но, если честно, не жалею об этом только потому, что ты оказалась тут. — Приятно слышать, — улыбка расплылась на её губах, а сама она раскраснелась пуще прежнего, и теперь скрыть эту реакцию было, наверное, невозможно. И ровно в тот момент музыка с подвижной и чересчур громкой сменилась вдруг ей противоположной: тихой, неспешной, мелодичной. Но спустя считанные секунды по залу пронеслась волна противного шума микрофона, из-за которого у всех находящихся здесь моментально скривило лица. Стоило помехам прекратиться, как за ними послышался веселый голос ди-джея: — Объявляется медленный танец! Все, как обычно: парни приглашают своих дам. Валера, как только это услышал, тут же спохватился — привстал с места и, слегка стушевавшись, не желая тянуть и без того уже прошедшее время, произнес: — Медляк со мной станцуешь? — его, вероятно, от волнения дрожащая ладонь повисла в воздухе, пока Лиля с этого жеста и предложения не со злобы, по-доброму, усмехнулась. — Я сюда не танцевать пришла, — напомнила она. — Более того, я не умею, — Лиля сложила на груди руки, тем самым показав свой протест. — Я научу, это несложно! А за порядком и с центра танцпола следить можно, — принялся убеждать её он. Сама Лиля, если отогнать установленные собой же правила, действительно этого хотела; желала меж других пар, в число которых входили и от неё ушедшие подружки со своими ненаглядными мальчишками, кружиться в медленном танце, прижавшись к партнеру как можно ближе. Но от этих желаний, которым точно не удалось было сбыться, огорождали запреты, которые удерживали Лилю на прежнем месте, не дав возможности поддаться мимолетной слабости. — Извини, но нет, — она покачала головой, словно подтверждая свой отказ, несмотря на то, что на душе непременно стало тоскливо. — Эх, Лялечка, ты сердце мне разбила! — он, шутя, рукой схватился за эту область, а Лиля в ответ только сдержанно посмеялась. Музыка лишь на пару секунд утихла, а затем вновь раздалась из колонок. Только другая — схожая с той, что до этой играла. Однако Валера по-прежнему возвышался над Лилей, почему-то не присаживался рядом, а всё пытался вглядеться в её лицо в поисках ответов на заданные самим собой вопросы. — Ляль, давай сбежим, а? Вдвоем. От друзей этих фальшивых, от песен дурацких, — выпалил неожиданно он, но тут же осекся, когда Лиля посмотрела на него в немом удивлении. — Хочешь? — добавил Валера, едва ощутимо коснувшись её напряженного от непривычной близости предплечья. — Хочу, — почти прошептала она, отчасти стыдливо отведя глаза в сторону. И слова её безвозвратно развеялись меж чьих-то звонких голосов вперемешку с громкой, давящей на виски музыкой. — Правда, я бы с радостью, только… Не могу. — Боишься? — поинтересовался он без какой-либо насмешки. Так, словно её без особого труда понимая. Лиля закивала, ничуть не стесняясь своей трусости. Ведь она, несомненно, была обоснована и даже уместна, а Валера об этом знать должен был наверняка. — Но ведь если всегда отказываться от того, чего ты по-настоящему хочешь — можно стать заложником чужих убеждений, — он проговорил это достаточно медленно, будто специально для того, чтобы Лиля вдумалась в смысл сказанных им слов и сделала для себя необходимые выводы. — Ты прав, — всё ещё пораженная таким ответом Лиля глупо хлопала глазами в попытках принять единственно верное решение поставленной задачи. Словно эта шалость, отчасти детская и, в какой-то степени, безобидная, приравнилась к самому сложному выбору, несущему за собой ряд необратимых последствий. Именно, безобидная! Лиле не стоит бояться того, что всё равно не случиться, а значит… — Хорошо, я пойду с тобой, — произнесла она на одном дыхании, резко поднявшись с насиженного места. Сказать честно, Лиля и сама удивилась тому, как быстро приняла решение согласиться, имея четкое представление о небезопасности и неправильности подобного «побега». Внутренний голос совершал отчаянные попытки до Лили достучаться: трезвонил со всей дури в предназначенный для подобных ситуаций колокол. Однако, так и остался ею незамеченным, напрочь заглушенным нынешними желаниями, возникшими из-за чужой чересчур притягательной и, вероятно, манящей улыбки. Валера, такому раскладу удовлетворенный, без раздумий протянул Лиле свою руку. И она, глупо уставившись на чужую ладонь, старалась напрочь выкинуть из головы мешающие сомнения. А что если бабушка об этом узнает? А если её «замена» ей об этом поведует? Тогда ей точно не избежать жесткого наказания, не спрятаться в самом дальнем уголке старой квартиры от грубых высказываний в свой адрес. Тогда ей точно настает конец. И именно тогда Лилю точно отправят обратно в столицу, не дав возможности задержаться в этом городе у старого подъезда хотя бы на минуту. Но Лиля обязательно подумает об этом исходе событий похоже. Не в этот момент. Не тогда, когда ладонь Валеры крепко сжимала её руку. Только не сейчас. Лиля наконец вырвется из этих надоевших ей оков. Сможет. К зову сердца прислушается. Однако… — Не могу я, Валер! Меня бабушка убьет. Я же ей обещала! — словно наконец опомнившись, Лиля резко остановилась на месте, поймав на себе тут же полный негодования взор. Осознание того, что подобное с ней могло непременно случиться, бесцеремонно разбивало о деревянный пол все былые решения. На что она вообще соглашается? Ведь её в одночасье поймают! А если бабушка разведает, с кем именно внучка вздумала сбежать, — непременно жди беды! — Она не узнает. Не узнает, слышишь? — поспешил заверить обеспокоившуюся девушку Валера, тщательно, но острожно, встряхнув её за оголенные плечи. А затем руки его, почти ледяные, со всей возможной аккуратностью коснулись её горячих щек, раскрасневшихся то ли от невыносимой духоты в помещении, то ли от явного смущения, вызванного его смелыми действиями. — Не бойся. Отмазку вместе придумаем. Всё хорошо будет, веришь? — спросил он, и Лиля, поразмыслив всего-навсего пару секунд, тотчас закивала в согласии, уняв в себе очередной порыв сбежать прочь от запаха дешевых сигарет, перебитого ароматом одеколона, проникающего в ноздри при отчетливой близости. — Я верю, — созналась та на выдохе. — Верю тебе, но все равно боюсь, — пальцы её впились в его плечи, а паника захлестнула с головой так, словно Лиля совершала настоящее преступление, за которое следовало самое жесткое наказание. — Знаю, — он закивал головой, беспрестанно касаясь ее лица, а затем переходя от него к распущенным волосам. — Но кто не рискует, тот не пьет, Ляль, верно? Теперь готова? — Готова, да. Я так хочу отсюда уйти, — произнесла она настолько уверенно, что и сама в собственные слова поверила тут же. Да, Лиля поступает безответственно, глупо полагаясь на то, что подобное ей безнаказанно сойдет с рук, но по-другому не хочет. И плевать, что об этом желании вскоре пожалеет.***
Только тогда, когда здание Дома культуры осталось позади, а выкрики находящихся на его крыльце ребят заметно приутихли, Лиля наконец смогла вздохнуть полной грудью и даже позволила губам расплыться в легкой улыбке, почти незаметной для чужого любопытного взора. Всё-таки было в этом парне что-то цепляющее. То, что глазу было точно не заметно. И Лиля поняла это с их самой первой встречи: в тот момент, когда Валера предстал перед ней с разбитой губой и ссадиной над бровью, выпалив то, отчего девчонка тотчас глупо раскраснелась с непривычки: «Не страшно одной в поздний час ходить?» Нет, точно не страшно — Лиля не одна, а с тем, кто теперь предстоял в роли её непоколебимой защиты. На улице значительно стемнело. Давно скрывшееся за горизонтом солнце оставило после себя лишь багровые полосы на ясном небе, что в скором времени намеревалось укрыться ночной чернотой. Пролетающие мимо насекомые противно жужжали над ушами, отчего Валера не прекращал махать руками в воздухе, в котором чувствовалась характерная после выхода из помещения свежесть. — Почему ты этим занимаешься? — поинтересовалась Лиля, наконец полностью почувствовав себя в безопасности. От Валеры не исходило какой-либо угрозы, скорее наоборот — безобидность. Лиля знала наверняка: Турбо точно не сделает ей того, чего она всегда опасалась. Не посмеет. — Это сложно. Не забивай этим голову, лады? — кинул тот безразлично, поняв сразу о чем идет речь, и был прав. Ведь для Лили подобная жизненная дорога была крайне чужда, более того — она такое даже презирала. Только вот… К Валере какого-либо отвращения Лиля вовсе не испытывала, хотя отчасти догадывалась, чем именно тот занимался. Почему? Ответа на данный вопрос она не знала, сколько бы не пыталась заглянуть в глубину собственной души ради необходимых объяснений. Быть может, виной тому стала лишь ничем не приметная симпатия, что в скором времени должна была исчезнуть или хотя бы притупиться. Но ведь Лиля сама себя обманывала подобными домыслами! Отношение к хулигану складывалось не только на этой легкой симпатии, а на чем-то ещё, ей никогда ранее не знакомом. — Давай тут остановимся? Я так устала, — промямлила Лиля, чьи ватные ноги готовы были в любой неподходящий момент подкоситься. Она кивком головы указала на одиноко стоящую лавку во мраке вечерней улицы. Сюда не падал свет ни единого фонаря, старые лампочки в которых периодически мигали. Лиля тяжелой ношей свалилась на скамью, призывая Валеру последовать своему примеру, который, немного поразмыслив, присел поблизости, откинувшись на деревянную спинку. — Не лучшее место ты выбрала. Темень здесь такая, — задумчиво рассматривая окрестность, проговорил он. — Будет лучше, если придется меня на руках тащить? — буркнула Лиля отчасти с насмешкой, только потов поняв, что выдала. — Я, вообще-то, не против был бы. — Зато против я, — она недовольно сложила на груди руки, нарочно громко цокнув языком. Вот ведь противный! К каждому слову готов прицепиться.***
Спустя время, что провели они в безмолвности, расстояние между ними сократилось до предела, и теперь щека Лили почти касалась его щеки, а их липкие от волнения руки неуверенно сплелись вместе. Её сердце, казалось, и вовсе пропускало удары; от смущения она слишком часто поправляла мешающие пряди волос, ерзала на деревянной скамье и всё не решалась начать разговор первой — мандраж поселил в горле ком. Молчание заметно затянулось — найти подходящую тему для беседы всё не получалось. Однако в этой не нарушаемой ничем тишине имелись и свои плюсы: каждый мог поразмыслить о чем-то своем, а также насладиться долгожданной вечерней прохладой, вызывающей многочисленные мурашки на коже Лилиных открытых ног. — Замерзла? — из беспокойства поинтересовался Валера, на что Лиля лишь сдержанно пожала плечами, натянув рукава олимпийки ближе к пальцам. — Можем домой пойти, если хочешь, — предложил он, поймав на себе затем её ответный взор. — Не хочу, — она покачала головой в подтверждение собственных слов. — Давай ещё немного посидим? Хорошо тут. Валера согласно кивнул, Лиля же снова отвернулась, расслабленно откинулась на спинку лавки, принявшись рассматривать свою чем-то запачканную обувь. А Валера глядел на неё, на опустившиеся плечи и худые руки, теребящие край светлого платья, про себя восхищаясь её миловидности. Её голубые глаза, в глубину которых хотелось кануть и там же погибнуть, изо дня в день всплывали в его памяти — чаще всего перед сном, когда все мысли были заполнены Лялей. И теперь эта Ляля сидела рядом с ним, почти соприкасаясь своим плечом о его плечо, отчего кожа непременно покрылась мелкими мурашками. В это было трудно поверить до сих пор. Наконец-то во взгляде Лилички не читалось былой тревожности, поселяющей в чужом сердце отчетливую тоску. Он готов был ждать. До тех пор, пока Лиля начнет ему доверять наверняка. А сейчас, именно в этот момент, можно было сказать, что она питала к Валере доверие? Доверяла ли? Так и хотелось произнести это вслух. И пускай такой вопрос смог бы Лилю ошарашить, загнать в тупик размышлений. Она, вероятно, промолчала бы или же промямлила что-то невнятное в ответ. Потому что слишком рано! Но Валера ждать не хотел — не умел, не отличался особой терпеливостью. Ведь Лиля скоро уедет… Покинет этот серый город, отличающийся большим процентом преступности, и, быть может, больше никогда не вернется, оставив на вокзале вместе со слезами и все воспоминания, наверное, ничем не приметные. Не приметные… Это надо было исправлять! — Можно тебя поцеловать, Ляль? — выпалил он неожиданно, но ничуть не жалел о том, что решился. Пока что… Нет, он абсолютно не верил в то, что Лиля позволит ему выполнить данный замысел — скорее до невозможности глупо надеялся, подмечая про себя смену эмоций на её до этого расслабленном лице. Она едва заметно свела на переносице аккуратные брови, чуть приоткрыла рот в немом, легком изумлении. Ответа не следовало, и Валера, мысленно коря себя за эту неуместную спешку, принял решение объясниться: — Я просто… — он замялся, напрягаясь под её заинтересованным взглядом, словно смотрящим в самую глубину его души. — Не бери в голову, сглупил. Лиля молчала, лишь хлопала длинными ресницами, по-прежнему заглядывая в бегло пробегающие по её лицу глаза напротив. Она точно о чем-то раздумывала — об этом вещали поджатые губы. И пока та искала в собственной голове подходящие слова, Валера неосознанно, медля, приближался к ней ближе. От неё пахло чем-то сладким: спелой вишней, смешавшейся с ароматом пшеничного поля после дождя. Лилю безошибочно можно было сравнить с чистотой в человеческом облике: её гладкие волосы слегка развивались на ветру, некогда бледные щеки едва заметно порозовели, а выразительные голубые глаза отчего-то метались по сторонам, словно боясь с чужим увлеченным взором столкнуться. Валера унял в себе очередной порыв коснуться её нежной кожи лица, дабы ненароком ту не спугнуть. Несказанные слова необратимо растворились на губах Лили, и в этот момент отказ ей казался действительно неверным приговором. Она сама поддалась вперед, чем вызвала у Валеры короткий кивок — сразу понял, чего именно та по-настоящему желала. Лиля закрыла глаза, и лишь её часто дрожащие ресницы выдавали отчетливое волнение, разрастающееся с каждой пройденной секундой. Да, Лиля этого хотела! Хотела, чтобы Валера поцеловал её прямо сейчас — на шатающейся лавке возле чужого подъезда; под шелест высоких, от ветра покачивающихся берез, под звездным небом, чья темнота стремительно овладевала улицей. Она об этом точно не пожалеет — Лиля уверена наверняка, что не ошиблась в данном выборе. И даже внутренние противоречия не смогли бы её в этом переубедить. Когда холодная шершавая ладонь накрыла её горячую щеку, дыхание обоих участилось, а былые сомнения в одночасье развеялись, заменившись трепетом, проявляющимся и в нежном взгляде, и в ласковых прикосновениях. Валера со всевозможной аккуратностью дотронулся губами её губ, тотчас почувствовав приятную сладость, а вместе с тем — бушующее внутри ликование. Лиля не стала противиться — позволила ему взять инициативу в свои более умелые руки. Нечто долгожданное разрасталось в груди с бескрайней силой, а ожившие бабочки тотчас стали биться о стенки их ребер. Бросило в жар — кожа лба покрылась легкой испариной. Где-то внутри покалывало от приятных ощущений, что вызывали нежданную улыбку, с которой оба не переставали отчаянно бороться. Казалось, что все вокруг остановилось: ветер, кружащий упавшие листья под ногами вдруг прекратился, а шум машин отдавался лишь глухим звуком. Замерли и люди, вдалеке проходящие. Вокруг было тихо. И тишина эта нарушалась лишь раздавшимся после отстранения друг от друга смехом Лили. Звонким, искренним, настоящим. Она уткнулась Валере в крепкое плечо, тем самым спрятав от него свое вновь появившееся стеснение. А он, с секунду помедлив, рассмеялся вместе с ней. И Лиля, несомненно, готова была поклясться, что сегодняшний вечер являлся самым ярким и лучшим воспоминанием за все те прошедшие месяца знойного лета, безвозвратно просочившегося сквозь её длинные пальцы, не дав таким образом возможности за него зацепиться и удержать хотя бы на мгновение. И пусть этот вечер, наполненный ничуть не мешающей, а в какой-то степени уместной и нужной, робкостью и пылкими прикосновениями, больше никогда не повториться — в сердце Лили он останется навсегда! Навсегда.