«Я не из тех, кто тянется к Луне, пока у меня есть звезды». Гертруда Эдерле
Как это вообще возможно? Сколько времени прошло с того момента, когда Назар издевался надо мной с ядовитой усмешкой на устах? Не больше часа. Не верится! Я не понимаю. Яркие картинки прошедшего вечера вспыхивают перед моими глазами и тут же угасают одна за другой. Он улыбнулся, когда понял, что меня накажут. Значит не так уж сильно Кай задел его самомнение. Елевский не был похож на человека, готового расстаться с жизнью. С трудом удерживая дрожь в руках, я выключаю свет, словно поклоняясь невидимому владыке страха. Беззвучная тьма окутывает комнату, заполняя каждый уголок мрачными образами. Жутко. От осознания происходящего в жилах медленно застывает кровь. — Зачем ты выключила свет? — голос Марка доносится из темноты. — Чтобы душа самоубийцы не пришла в мой дом, — отвечаю тихо, почти шёпотом. — Это что-то вроде приметы? — прочистив горло, интересуется парень. Я слышу, как громко он дышит. Есть ощущение, что ему некомфортно от кромешного мрака вокруг. — Нет, так написано в писании. Если человека прибрал к себе Бог, его семья зажигает дома свечи, чтобы душа смогла найти дорогу, остальные члены общины гасят свет в своих жилищах. Если человек решил свести счёты с жизнью, всё поселение погружается во тьму. Верим ли мы в предписания Пророка? В душу самоубийцы, беспощадного призрака, вынужденного скитаться в мире живых? Только на вершине своего страха мы готовы поверить во что угодно. И я, сейчас, здесь, погружена в бездну собственных сомнений. Есть что-то необъяснимое, оно является частью меня. Это что-то не даёт мне зажечь свет. И пусть, в отличие от большинства магулов, я не верю в приметы и суеверия, но в моих мыслях всегда останется уголок для страха. Прохожу к своей кровати и присаживаюсь. Мои ладони упираются по бокам в матрас, утопая в плотных слоях покрывала и одеяла. Напрягаю слух, чтобы различить голоса за окном. Любопытные зеваки спешат к месту гибели одного из сыновей члена совета старейшин. Они боятся, что дух самоубийцы войдёт в их дом, но не испытывают страха при созерцании тела умершего. Забери у человека все развлечения, и он сам найдёт способ потешить себя. — Ты хорошо его знала? — в голосе Данилевского можно различить чёткие нотки тревоги. Я его понимаю, мне тоже не по себе. Еле заметный силуэт брюнета движется по комнате. Он садится рядом со мной, и на его лицо падает луч лунного света. Осознаю, что впервые с момента нашего знакомства меня не пугает его близость. Жуткая тоска коснулась сердца. Дико. Дико думать о том, что только что умер знакомый мне человек. — Не особо, мы не были друзьями, — выдохнув, проговариваю, задумавшись над тем, как я практически всю свою жизнь ненавидела Назара. Сейчас мне кажется, что это была не ненависть вовсе. Мне жаль Елевского. Он был так молод, и вот его не стало. Смерти явно всё равно, кого забирать. Для неё все равны. — Этот Назар часто издевался над тобой? — Почему Марк решил задать именно мне этот вопрос? Чтобы поддержать беседу? — Да, но детей падших никто не любит, — отвечаю и тут же закусываю губы, сожалея о сказанном. Я слишком много болтаю и совсем позабыла о правилах «азбуки тишины». Мне страшно. Ощущаю лёгкое, почти невесомое прикосновение на тыльной стороне ладони. Невольно сжимаю пальцами колючую ткань покрывала. Внезапно входная дверь отворяется с жутким скрипом. Половицы потрескивают в полной тишине. Высокий тёмный силуэт виднеется во мраке. По моей коже медленно ползут мурашки. Нежданный гость молчит. Застываю, будто ледяная скульптура на празднике зимнего равноденствия. Сердце перестает биться на несколько секунд. В полной темноте загорается огонёк. Моргнув, не сразу понимаю, что это зажигалка. Поднимаю глаза от источника света и узнаю знакомые черты лица. Кай. — Побудь с Марийкой, пока её мать не вернётся с работы, мне нужно помочь отцу, — мрачным голосом произносит шатен. Его глаза смотрят на брата. В карих омутах плещется отражение от огонька зажигалки. Он похож на призрака во тьме. Его бледная кожа кажется почти прозрачной. — Без проблем, — кивает Марк. — Марийка, — Кай обращается ко мне, — в школу пока ходить не будешь. Как быстро он передумал?! Ощущаю, как кровь приливает к сердцу, а грудную клетку сдавливает, словно кто-то обвязал меня колючей проволокой и решил затянуть потуже. — Но почему? Ты же сказал, что Марк присмотрит за мной, — мой голос срывается на довольно высоких нотах. Так обидно! До дрожи. Словно кто-то чиркнул спичкой и поднёс к запалу. И вот одна новость рушит защитную стену, ограждающую меня от жестокого мира. Данилевский закатывает карие глаза. Я его раздражаю. — Т-ц! Ты сможешь вернуться к занятиям, когда твоя нога заживёт. Мне не нужна хромая жена, — цокнув языком, Кай проговаривает слова так чётко, громко и ясно, что начинает казаться, что он не уверен в моём интеллекте. Так высокомерно и холодно, отчего мне хочется снова спрятаться в шкафу. — Не груби, — Марк отвечает брату, качая головой. Неосознанно перевожу взгляд на брюнета, чьи брови грозно сведены друг к другу. — Если бы она сидела дома, а не намывала окна с больной ногой, я бы не грубил, — шатен переводит горящие во тьме глаза на младшего брата. Стоп. Он ничего мне не сказал, когда я пришла на ужин. Странно, что Кай решил «позаботиться» о своей невесте именно сейчас. — Я помогала маме, мы копим на приданое, — смотрю на парня исподлобья. Жалко, что нельзя зажечь свет. Мне очень хочется разглядеть каждый миллиметр его лица. О, нет! В моих планах нет места для глупой склоки. Я лишь хочу понять его истинные эмоции. Если Данилевский зол, то какова причина? Быть может, он недоволен тем, что видел меня в доме молодежных собраний. — Нахуй мне не сдалось твоё приданое! — громко выкрикивает Кай, и я вижу, как его бледное лицо становится багровым. Злой. Осталось проверить почему. — Это традиция, — шепнув, отвожу глаза в сторону, чтобы избежать открытой конфронтации. — Можешь мешок камней набрать и перевязать ленточкой, я буду доволен, — раздраженным тоном произносит Данилевский. Слышу, как он громко дышит, но не осмеливаюсь вновь посмотреть на него. Забавно, но похоже ему действительно не нужно моё приданое. Мне кажется это милым, если честно. Богатая фантазия рисует перед глазами огромный мешок с камнями, перевязанный лавандовым бантом и недовольного Кира, что в полном шоке смотрит на сие приданое. — Всё, сидите здесь, и никуда не выходите, — добавляет он, а затем уходит, громко хлопнув дверью. Тишина воцаряется в крохотной комнатушке. За окном уже не слышны голоса прохожих, только еле уловимый шум реки. — Ты можешь поспать, — тихо проговаривает Марк, мазнув большим пальцем по тыльной стороне моей ладони. Я уже не вздрагиваю от его прикосновений. Не привыкла, конечно, но меня больше пугает внезапная смерть Назара. — Я не усну, — отвечаю, а затем закусываю губы. Елевский спрыгнул с крыши. Но если подумать, то это очень странно. Сколько времени прошло между моим побегом из дома молодежных собраний и его самоубийством. Минут десять или немногим больше. Марк явно сразу пошёл за мной. В помещении остались Кай, Маргарита, Вася и Роза. Матрас прогибается совсем рядом, и меня накрывает приступ паники. Парень сдвинулся настолько близко ко мне, что я ощущаю его дыхание на своей коже. Боковым зрением замечаю, как он смотрит на меня уставшими глазами. — Кай рассказал мне, что твой отец сбежал из поселения, и поэтому ты с мамой вынуждена жить в доходном доме, — брюнет решается заговорить. Если я могу помолчать в мрачной тишине, то ему явно не по себе в подобной обстановке. А может он боится темноты? Мне достаточно лишь лунного света, я могу обойтись даже без солнца. — Так и есть. Только мы бежали всей семьёй, а вернулись уже вдвоём. Я была очень маленькой, — поворачиваю голову в сторону парня. Между нашими лицами сантиметров пятнадцать, не больше. Мой взгляд пугливо падает на его уста. Тут же жалею об этом, но не могу отвести глаз. Вдох. Время замедляется на короткое мгновение. В лунном свете они так прекрасны. Когда ты безумно одинок, рано или поздно настаёт момент, с которого начинаешь замечать больше. Видеть глубже. — Почему не остались в городе? — спрашивает Марк. — Папа разорился. Мама не могла найти работу, у неё не было образования, она училась в местной приходской школе, — пожимаю плечами, пока дьявол где-то слева нашептывает мне коснуться губ парня. Они наверное очень мягкие и приятные на ощупь. Я будто пребываю в состоянии транса. — Ты бы хотела жить в городе? — шепчут пухлые уста. — Ты задаешь очень опасные вопросы, — облизнув уголок губ, отвечаю. Чертовщинка. Никогда не замечала за собой подобного поведения. Меня будто тянет к нему физически, и только стыд не позволяет мне выполнить дьявольскую просьбу. — Не бойся, я никому не скажу, — его хрипловато бархатистый голос ласкает мой слух. Он притягивает моё внимание, словно магнит. Что это? Может, виновата темнота, что скрывает моё лицо. Или запах его парфюма? Нотки цитруса, дуба и имбиря. — Нет. Моё место здесь, — тихо проговариваю. Мой мозг завис перед вынужденной перезагрузкой. Мне нужно включить холодный рассудок, чтобы прийти в себя. — Почему ты вернулся в поселение? — задаю встречный вопрос. Зачем менять жизнь в городе на место, где людьми правит полное безумие? И почему именно сейчас? — Магулы всегда возвращаются домой, — горько усмехается парень. Его слов недостаточно, чтобы понять. Слишком размытый ответ. Но ему простительно, он слишком красив и притягателен. Таким хочется верить, несмотря на то, что доверие — весьма опасная вещь. Я смотрю на него и думаю о том, какой была его жизнь все эти годы. Марк записался в хор, мне бы хотелось услышать, как он поёт. Странно осознавать, что практически незнакомый человек, что сейчас сидит рядом, очень скоро станет моим мужем.***
Не помню, как уснула. Помню лишь отрывками, как пришла мама, а Марк покинул нашу крохотную обитель. Я погрузилась в омут сновидений, практически дотянувшись мыслями до его дна. Меня окутывали тревожные видения. Тёмный беспросветный лес и запах мха. Я брела среди старых деревьев с листвой, что нашептывала мне обернуться. Но страх запретил мне смотреть назад. Моё сознание было буквально пропитано жутким чувством обреченности. Меня окутало одиночество в безмолвии леса, из которого ни один светящийся глазок не выглядывал. Только тихий ветер шептал загадки и предостережения, смешиваясь с голосами моих мыслей. Я была пленницей собственных кошмаров, встречающих меня на каждом шагу. Тяжелая ноша безысходности сдавила все мои попытки разглядеть искорку света в непроглядной темноте. Каждая попытка найти хоть какое-то утешение, даже малейший признак надежды, была подавлена страшной силой тьмы и забыта. Я была ущербной душой, что просто бродит во мраке сломленной и лишенной мечты. Меня будит тихий стук. Поморщив лоб, неохотно раскрываю веки. Вижу мамин напуганный взгляд. Мне не показалось, кто-то пришёл. Хватаю с изголовья кровати халат и резко встаю на ноги. От острой боли у меня подгибаются колени. Накрыв рот рукой, закусываю губы, чтобы крик не вырвался наружу. — Кир? Какими судьбами? — голос моей мамы звучит напугано. Она сначала смотрит на гостя, а затем бросает взгляд на меня. Развернувшись на одной ноге, замечаю высокого мужчину. Он уже вошёл в комнатку. Его лицо искажается в омерзительной и брезгливой гримасе. Что член совета старейшин тут забыл? Решил попросить разорвать помолвку сына? — Алевтина, у меня к тебе очень серьезный разговор, — Данилевский говорит слишком тихо, оглядываясь по сторонам. Затем он закрывает дверь за собой и проходит к столу. Закусываю щёки до ощущения привкуса крови. — Что-то случилось? — женщина интересуется практически шёпотом. — Я обещаю вернуть тебе твой старый дом и половину земель твоим родителям, если Марийка скажет сыщику, что вчера вечером за ней из дома молодежных собраний вышли Марк и Кай, — Кир, решив перейти сразу к делу, проговаривает слова осторожно, чтобы никто посторонний не смог услышать. Так вот, что привело его сюда! Страх. Теперь мне всё ясно. — Я не понимаю, — мама качает головой. Она не верит собственным ушам. — Подойди сюда, дитя, — мужчина обращается ко мне. Выдохнув боль, делаю несколько настороженных шагов. — Ты меня поняла? — Данилевский наклоняется, перед тем как сказать. Он смотрит на меня глазами старого волка, что готов перегрызть мне горло, стоит мне только сказать одно слово — «нет». — Да, она поняла, — машет головой моя мать. На её щеках появился румянец персикового оттенка. А в её зеленых глазах проблеснул огонёк надежды. Она сможет покинуть доходный дом и, возможно, вернуться к жизни, что сейчас лишь приходит к ней во снах. — Пусть Марийка ответит сама, — сверкнув злобно глазами в сторону женщины, требует Кир. Жуткий. Злой. В нём нет ничего от Бога. И тем страшнее человек, что лишь прикрывает свою истинную личину за томами священного писания. — Мне не нужно напоминать о том, что вчера было. Я выбежала из дома молодежных собраний и, оглянувшись, заметила, как Марк и Кай вышли за мной. Они были здесь, когда звонил колокол, — отвечаю спокойно, пока внутри меня желудок свернуло в трубочку от страха. — Отлично! Я рад, что у моей невестки прекрасная память, — Кир, несомненно, удивлён. Мой ответ застал его врасплох. Он не мог и подумать, что меня не нужно просить. Можно было только намекнуть. И дело даже не в том, что Данилевский пообещал вернуть маме её старый дом. Я не глупа. Корысть тут не причем. Это лишь инстинкт самосохранения, не более.***
Когда Кир покинул нашу комнатушку, мама летала между столом и этажеркой на крыльях счастья. Она улыбалась, не задавала мне вопросов. Она была увлечена лишь мечтой, что сверкнула где-то далеко на горизонте. Её не интересовали мотивы Данилевского. Мама не думала о том, как погиб Назар, и как с этим был связан Кай. Зачем Киру просить о помощи, да ещё и обещать такой недешевый откуп? Неужели мой будущий муж был убийцей? Столько вопросов, а ответов нет. Я не пошла в школу. День уже был испорчен. Лодыжка ещё больше распухла. В домашней аптечке нашёлся лишь эластичный бинт. Можно было пойти к местному лекарю, но даже с ушибом — это очень рискованно. Медицина в поселении недалеко ушла со времен самого Магула. Спасибо, что хотя бы антибиотики не признали плодом греха, как противозачаточные. Утро прошло в дикой скуке. Я не привыкла ничего не делать. Новых книг у меня не было, а старые были зачитаны до дыр. За окном были слышны раскаты грома, и молния сверкала где-то вдалеке. Рой мыслей атаковал мой мозг. Я всё думала о том, что произошло вчера, но никак не могла сложить пазл из событий в единую картинку. Ярое любопытство не входит в список черт моего характера. Держаться тихой стороны — пятое правило «азбуки тишины». Смерть частенько наведывалась в наше поселение. Но чаще прибирала женщин и новорожденных детей, потом уже стариков. Дети старейшин лечились в городе, жили в достатке. Их недугом была лишь чрезмерная наглость. Проголодавшись, поднимаюсь с постели и, хромая, иду к этажерке, чтобы поставить чайник на плиту. Замечаю, что на столе стоит немытая чашка. Мама на радостях забыла убрать посуду за собой. Взяв в руки чашку, замечаю странный узор кофейной гущи похожий на скалу и полную луну в густых облаках. Интересно, что может значить этот узор? — Привет, у вас дверь не запирается? — вздрагиваю, услышав знакомый голос. Чашка выскальзывает из рук и падает на пол, разлетаясь на осколки. Не оглядываясь, присаживаюсь на корточки. — Замок сломался уже давно, — бормочу под нос, собирая осколки в ладошку. — Как нога? — брюнет наклоняется, зацепив указательным пальцем кусок ручки от чашки. Не думаю, что тебя это так волнует. — Зачем ты пришёл? — бросаю на него недовольный взгляд. Ещё один Данилевский пришёл ко мне в гости. Наверняка он будет просить за брата. — Ты ведь скажешь сыщику, что… — слова парня прерывает громкий стук в дверь. Я замираю. Неужели это сыщик? Марк делает несколько шагов и открывает дверь. В коридоре стоит Глеб Валентинович Дмитров и Кай. Данилевский очень зол. Каждый мускул на его лице напряжен. Он явно встал с постели не с той ноги. — Добрый день! Марийка Корак? — произносит невысокий полноватый мужчина, поправляя роговую оправу очков. Он одет в серое пальто, судя по мелким пятнам на его плечах, на улице начался дождь. Значит скоро нас настигнет гроза. — Да, это я, — киваю. Сыщик входит в комнату, скосив глаза в бок, чтобы взглянуть на Марка. Брюнет бледнеет. Он не успел со мной поговорить до прихода сыщика. — Кай, вы не можете присутствовать здесь, мне нужно допросить вашу невесту, — рыжеволосый мужчина обращается к Данилевскому, что входит в комнату вслед за ним. — Это вы не вправе пребывать в доме невесты без жениха, — фыркнув отвечает шатен, смотря на сыщика сверху вниз. — По этой причине я обращаюсь только к вам. Марк может остаться, вы — нет, — Глеб Валентинович, договорив, поджимает губы и бросает укоризненный взгляд на шатена. Кай возмущенно фыркает, а затем, задрав нос, разворачивается на сто восемьдесят градусов и выходит. Он громко хлопает за собой дверью, отчего с потолка начинает сыпаться штукатурка. Смотрю на Марка, который не смог сдержать усмешку на своих устах. — Марийка, не смотрите на жениха. Я обещаю, что вы, как свидетель, будете в безопасности. Вам ничего не грозит, — сыщик ловит мой взгляд. Его тон убаюкивающий и приятный. Но это лишь обманчивая иллюзия, мне ли не знать. Серые глаза, несмотря на холодные оттенки, кажутся мягкими и добрыми. Мой дедушка многое мне рассказывал о Дмитрове. Он говорил, что Глеб Валентинович был когда-то прекрасным человеком и любил свою работу больше жизни. Но в последние годы сыщик стал предвзятым. Всё больше падших семей страдали от его расследований. Дедушка поведал мне об одной уловке, которая могла вывести из себя Дмитрова. Каменная маска полного спокойствия не позволяла сыщику зацепиться за твои эмоции и найти точку для давления. — Расскажите в подробностях, что вчера произошло в доме молодежных собраний, — присев на стул, мужчина бросает на меня короткий взгляд, а затем достаёт из кармана потрёпанный блокнот и простой карандаш. — Я мыла окна, потом пришёл Марк, — будничным тоном отвечаю и присаживаюсь напротив, сложив ладони на колени. Каменная маска появляется на моём лице. Силой мысли заставляю своё сердце биться тише. Вдоль позвоночника проносится лёгкий холодок. — Так. Кто был в помещение кроме вас с Марком? — Глеб Валентинович, стукнув карандашом по серому листку блокнота, поднимает глаза. — Роза Елисеева, Назар и Василий — ваш сын, — перечислив имена, делаю акцент на последнем. Вася наверняка рассказал отцу о прошедшем вечере в мельчайших подробностях. Меня удивляет лишь то, что у падения Назара не было свидетелей. — Вы о чём-то говорили? — следующий вопрос кажется мне более нелепым, чем предыдущий. Дочка падшей и члены молодежного клуба. О чём мы вообще можем говорить? Они могут меня оскорблять и издеваться, я же не могу им даже ответить. Мне никто не поверит. Где это слыхано, чтобы дети таких уважаемых людей занимались сквернословием? Любой магул скажет, что это вздор и выдумка. — Я разговаривала только с Марком, — отвечаю, бросив короткий взгляд в сторону брюнета. Он же смотрит на нас исподлобья. — Хорошо, а остальные? — прочистив горло, интересуется рыжеволосый мужчина. — Они обсуждали Маргариту Бестужеву и её возможное выдвижение на выборах в совет старейшин, — мои слова вызывают удивление у сыщика. Странно. Разве Вася ему не всё рассказал? Не взболтнула ли я лишнего? Поджав губы, на секунду теряю контроль над своим лицом. — Потом пришёл Кай, я случайно разбила окно, и Марк отвёл меня в чулан, чтобы высечь, — чтобы отвлечь внимание от темы с Бестужевой, продолжаю вспоминать вслух события прошлого вечера. Невидимая маска на моём лице каменеет с каждым произнесенным мною словом. — Не торопитесь. Кай и Назар повздорили? Елевский вас обидел? Что-то подсказывает мне, что сыщик ищет мотив. Определенно, он мыслит не в том направлении. Если бы Кай убивал каждого, кто посмел меня оскорбить. То половина поселения была бы уже мертва. — Не могу назвать это ссорой, скорее они обменялись колкостями. — Кай обвинял Назара в мужеложстве? — вопрос сыщика меня удивляет. Особенно тон, с которым он его произнёс. Для мужчины похоже даже колкая шутка на тему нетрадиционной ориентации магула была немыслимой. Он явно плохо знал своего сына. Вася часто использовал слово на букву «п». — Нет, — отвечая, я вздрагиваю от ужасающего раската грома. Гроза совсем близко. Свечение молнии озаряет комнату на короткое мгновение. — Но Роза сказала мне другое, — проговаривает мужчина, качая головой из стороны в сторону. Его хитрый взгляд пытается уловить оттенки эмоций на моём лице. — Кай скорее упрекнул Назара за то, что тот намекнул на ложь, сказанную устами пастыря, — говорю осознанно, ведь любое упоминание местного священнослужителя в темных историях начисто отшибает желание продолжать разговор среди магулов. — Что произошло потом? — следующий вопрос мог бы вызвать во мне улыбку, если бы не маска, что поклялась скрывать мои истинные чувства. Я была права. Упоминание пастыря привело к тому, что Дмитров решил сменить направление нашей беседы. — Я оступилась и ведро с водой упало, разбив окно. — Я не про это, кто был в помещении, когда вы со слезами выбежали на улицу? — мужчину начинают раздражать мои ответы. Потерев рукой нос, он раздувает ноздри. Сам виноват, он просил меня рассказать всё в подробностях. — Все те же, но ещё подошла Маргарита Бестужева, — вспоминаю, что забыла упомянуть Лерину мать. Мужчина кивает, делая отметку в своём потёртом блокноте, а затем тянется пальцами ко лбу, чтобы почесать. — Когда вы покинули здание, вы сразу пошли домой? — Глеб Валентинович лизнув указательный палец, перелистывает страницу в своём блокноте. — Побежала, — поправляю слова сыщика. На моём лице всё та же маска. Боковым зрением замечаю еле заметную улыбку на лице своего жениха. Данилевский продолжает наблюдать за нами со стороны, внимательно слушая каждый мой ответ. — Марк пошёл за вами? — спрашивает сыщик, черкая что-то на серой странице. Мне интересно посмотреть, что там написано или зарисовано. А может Дмитров использует какой-то шифр? Нет, навряд ли. Слишком сложно для магула. — Да, я оглянулась. Марк шёл за мной, следом Кай, — проговариваю всё также, ни капли эмоций. Моё дыхание ровное, как и пять минут назад. — Хорошо, что было дальше, — рыжеволосый мужчина, мазнув указательным пальцем по бугристому носу, жестом левой руки просит меня продолжить. Он очень часто трогает своё лицо, на его фоне я кажусь живой статуей, что только моргает. — Я прибежала домой, Марк и Кай пришли меня успокоить. А после зазвонил колокол, — отвечаю, а затем киваю. — У Кая была возможность вернуться в здание молодежных собраний, пока вы шли домой? — будто ненавязчиво поинтересовался Дмитров. Забавно. К чему это вопрос? Как он себе представляет картину произошедшего? Кай пошёл за мной, потом исчез, а затем материализовался из воздуха в этой комнате, когда зазвонил колокол?! — Нет, я бы заметила, — качаю головой. Меня начинает утомлять эта череда вопросов. Сыщик будто изначально настроен против Данилевского. — Спасибо, — Глеб Валентинович кивает, черкая заметку в своём блокноте. — Вы закончили? — Марк довольно грубо интересуется. Я и забыла, что он ещё здесь. Дмитров делает вид, что не услышал парня. Судя по тому, как краснеет его нос, а затем и щёки, мужчине осточертело играть в допрос с говорящей статуей, да ещё и в присутствии постороннего. — Кир приходил к вам этим утром? — сыщик решается задать весьма острый и неудобный вопрос. Его глаза внимательно изучают сквозь толстые линзы очков моё лицо. — Да, — спокойно отвечаю. — Зачем? — брови мужчины от удивления ползут вверх. Он не может поверить тому, что я сказала. — Он спрашивал, что вчера произошло, — пожимаю плечами, глядя на Глеба Валентиновича абсолютно скучающим взглядом. Врать сейчас опасно. Соседи могли видеть или даже слышать Кира. В нашем доме слишком тонкие стены. — Он не просил вас свидетельствовать в пользу Кая? — сыщик задаёт вопрос, и я замечаю боковым зрением, как Марк помрачнел. — Нет, — качаю головой. — Знаете, очень странно, что Кай решил пойти за вами. На него это совсем не похоже, — мужчина убирает блокнот в карман, и смотрит на меня так, будто пытается разобрать всю мою суть по кирпичикам. Или он просто делает вид, что дальнейшая наша беседа не попадёт в его записи. Не знаю. Либо ему просто меня жаль. В его глазах, я наверняка выгляжу трусливой и глупой дочерью падших. — Вы плохо его знаете. Он заботится обо мне, но по-своему, — усмехнувшись, проговариваю. — Роза сказала, что вы безразличны жениху. И он не проявляет к вам особого интереса, — язвительно отвечает Дмитров. Елисеева в своём репертуаре. Интересно, что с ней будет, когда Кир узнает, что она наговорила сыщику? — Роза просто завидует мне. Я бы не верила словам девушки с прескверной репутацией. Лучше спросите мою двоюродную сестру Лану, как Кай относится ко мне. Он запретил мне ходить в школу, пока моя нога не заживёт. Ему не нужно дорогое приданое на свадьбу. Не думаю, что Елисеева знает подробности наших отношений, — произнесла я чётко, ясно и громко. С лёгкой иронией, не разрывая зрительного контакта, чтобы мужчина понял, с кем говорит. Серьёзно? О чём он только думал? Что я расплачусь и попрошу о помощи? Кир Данилевский купит с десяток других свидетелей, чтобы обелить имя старшего сына. А что было бы со мной? После первой брачной ночи Кай бы объявил, что его невеста скончалась во сне. И это в лучшем случае. В худшем, Данилевские превратили бы мою жизнь в настоящий ад. Девушки-магулы с детства вынуждены выживать, а не верить в глупые сказки, вымолвленные устами сыщика. — Я вас понял. Спасибо, — несколько раз моргнув, проговаривает рыжеволосый мужчина. Затем он поднимается со стула и медленно идёт к двери. Перед тем, как покинуть комнату он бросает настороженный взгляд на брюнета. Как только сыщик исчезает в дверном проёме, Марк открывает рот, чтобы что-то сказать. — Т-с-с… — подношу к губам указательный палец, а затем им же подманиваю парня. Он подходит ко мне и наклоняется. И снова это запах. Аромат, что способен свести с ума за секунды. — Не говори ничего, у этих стен есть уши, — шепчу парню на ухо, и тут же краснею от близости, чьим инициатором стала именно я. — Мне уйти? — Данилевский поворачивает голову, чтобы прошептать вопрос мне на ушко. От горячего дыхания на ушной раковине по шее разбегаются мурашки. От волнения у меня перехватывает дыхание. Глоток воздуха застревает в лёгких. — Нет, — качаю головой, ощущая как жар обжигает мои щёки. Что это? Откуда такой прилив эмоций? Мне сложно различить характер чувств, что смешались в жгучей смеси где-то внутри меня. — Ты меня удивила, — снова шёпот у ушной раковины. Неосознанно облизываю губы. За окном сверкает молния и вся комната наполняется ослепительным светом. Стук капель дождя становится громче. Гроза уже у стен поселения. — Мы так и будем шептаться с ушка на ушко? — спрашиваю парня очень тихо, чтобы наш разговор остался только между нами. Что-то приятное и теплое разливается внутри меня. Странно ощущать, как душевные раны заполняются чем-то новым. Я впервые испытываю что-то подобное. — Мне нравится с тобой шептаться, — он улыбается такой обворожительной улыбкой, смущая меня ещё больше. — Кх. Кх. Я помешал? — слышу голос Кая и вздрагиваю. Мы не заметили, как он вошёл в комнату. Шатен заинтересовано смотрит на нас. В его глазах сверкнула чертовщинка. — Нет, мы тут болтали, — отвечает Марк, пожимая плечами. Он всё также улыбается. Очаровательная улыбка. И глаза, тёмные, но не пугающие. Закусываю губы, чтобы они не улыбнулись ему в ответ. — Пошли, нужно идти к отцу, — качнув головой в сторону двери, произносит Кай. Брюнет подмигивает мне перед тем как покинуть комнатку, которую снова озаряет ослепительный свет молнии.***
Мама вернулась домой после обеда. Она притащила мешок гречневой крупы и попросила меня её перебрать. Сначала я была рада, что мне будет чем заняться, но через час мама появилась с ещё одним мешком в руках. Меня настиг гречневый кошмар. Я просидела, не разгибая спины и не смыкая глаз, до трёх часов ночи. Чертовски устала, уснула сидя за столом. Утром меня разбудила мама, она вернулась с ночного дежурства в доме собраний. Я давно запуталась в количестве подработок, которые ей приходилось брать, чтобы прокормить нас. Зима была суровой, очень много сбережений ушло на дрова. Хвороста из леса было недостаточно, чтобы отапливать доходный дом. Нашими соседями были в основном немощные старики, чьи дети бежали из поселения, бросив их на произвол судьбы. Под нами жила слепая пожилая женщина. Я частенько приносила ей хлеб и немного крупы, чтобы бедняжка не умерла с голоду. Магулы считали себя людьми, близкими к Богу, но на самом деле они жили с дьяволом внутри. Жестокие и циничные почитатели безумца, который объявил себя пророком. Садисты, алчущие чужой боли и крови. Протерев сонные глаза, которые слиплись от слёз, я вижу в руках мамы очередной мешок с гречневой крупой. Взглянув на свои пальцы, покрытые мозолями, громко выдыхаю. Мой немой ад продолжается. Через несколько часов мне уже мерещится, что количество крупы в мешке только прибавляется. И только закончив работу, я добираюсь до плиты, чтобы приготовить обед, он же ужин и завтрак. Меня не мучает голод, только усталость. То и дело зеваю, прикрывая рот пальцами, почерневшими от гречи. После готовки и перекуса, снова приступаю к работе. Моя жизнь никогда не была интересной. Тяжелый труд и опущенная голова. Я давно смирилась с тем, что счастье бывает только в сказках. Возможно по этой причине мне начали нравиться учения буддистов. Может быть в следующей жизни моей душе повезет больше. Вечером у меня появляется возможность выйти на улицу и вдохнуть полной грудью свежий весенний запах ушедшего дождя. На небе ни тучки. Прохладно. Поёжившись, делаю неловкий шаг в сторону дома собраний и замечаю Марка. На нём черное пальто брата. Похоже, Кир поговорил с сыном по поводу дресс кода. — Привет, — приветствует меня брюнет. — Привет, — моргнув, опускаю глаза — Кай попросил меня проводить тебя до дома собраний, — говорит парень, пока я пытаюсь привести себя в чувства. Устала. Так хочется упасть и уснуть, и не важно где. Мне сложно даже сосредоточиться на его голосе. — Не стоило, — поджав губы, качаю головой. — Мне не сложно, — тихо произносит он, взяв мою руку в свои горячие ладони. У меня нет сил, чтобы противиться ему. И по этой причине я принимаю решение просто принять его помощь. Мы медленно идём по неровной поверхности брусчатки. Марк молчит. Мне же больно наступать на ногу. Солнце медленно спускается за горизонт. Стая воронов смотрит на нас с крыш магульских домов. Наше поселение — идеальное место, чтобы снимать фильм ужасов. У магулов нет телевизоров и компьютеров, но не у всех. Некоторые из них готовы нарушить правила. Бестужевы относятся к таким семьям. Когда мы с Лерой ещё дружили, я частенько приходила к ней домой, чтобы посмотреть ужастики. Они мне очень нравились, ведь в реальной жизни гораздо страшнее, чем в фильмах. — Почему все на нас пялятся? — спрашивает Марк, вырывая меня из пучины воспоминаний. — Потому, что ты идёшь со мной, — тихо отвечаю, поправив шарф на своей шее. Мы проходим к дому собраний, жадные до любопытства взгляды следуют за нами по пятам. В теплом помещении зажжены восковые свечи. Магулы спешат занять места перед сценой, мы же садимся в предпоследнем ряду. За нами только работяги, коим пришлось прервать рабочий день из-за обязательного для всех собрания. Они и рады тому, что смогут поспать лишний часок, стоит им только дождаться убаюкивающей речи пастыря. Я занимаю место между Каем и Марком. Впереди нас сидят Маргарита и Лера Бестужевы. Посреди сцены стоит карга Герд. Она ждёт своего часа зловещего триумфа. Помещение дома собраний очень быстро наполняется людьми. Я замечаю в первом ряду маму Назара — Ефросинью. Она не отрывает платка от своего бледного лица. Моё сердце прожигает сочувствующая боль. Каким бы Назар не был, его мать не заслужила такого наказания. — Добрый вечер, прихожане. На повестке дня сегодня два вопроса. Первый — внезапная смерть Назара Данилевского. Его родители требуют проведения расследования. Второй — новые правила поведения незамужних дев в общине, — громко объявляет Надежда Герд. Странно, но на её лице застывает лукавая улыбка. Через секунду она осознаёт, что её эмоции не совсем уместно случаю, и уже через секунду облачается в маску скорби. — Передаю слово сыщику, — женщина уходит в сторону, где стоят члены совета старейшин и совета матерей. — Спасибо, если среди вас есть кто-то, кто стал свидетелем гибели Назара? Вы можете выйти сюда и без страха рассказать общине, что видели, — громко проговаривает мужчина, подглядывая в листочек, что держит в руках. А где блокнот? Ведь можно было записать слова в блокнот. — Я видел, как он упал, — какой-то пожилой мужчина машет рукой в передних рядах. — Прошу, выйдите сюда, — Глеб Валентинович жестом руки приглашает свидетеля на сцену. Помещение заполняется шёпотом десятка разных голосов. — Что вы видели? — задаёт вопрос Дмитров, когда на сцене появляется мужчина лет пятидесяти с седой бородкой. В руках он держит курительную трубку. Его пиджак затёрт до дыр, их скрывают цветные заплатки. — Видел, как парень упал на крыльцо дома молодежных собраний. Шёл дождь, я курил трубку у булочной напротив, — пожав плечами, отвечает мужичок. Замечаю, что внимание Кая полностью приковано к свидетелю на сцене. Он смотрит на него, абсолютно не моргая. — Можно подробнее? — Глеб Валентинович поправляет роговую оправу очков. Странно, где блокнот? Он не достал его из кармана, как сделал при встрече со мной. — А что подробнее? Я купил хлеба, потом вышел на улицу и закурил трубку. Из дома молодежных собраний выбежала дрислявая хромая девчонка, — мужчину прерывает хохот, доносящийся из зала, — а за ней сначала выскочил парень с черными, как смоль глазами, а затем высокий небритый. Если не ошибаюсь это были дочь Алевтины и сыновья Кира, — случайный свидетель договаривает, а Кай кивает. Мне всё становится понятным. Я была права, Кир бы в любом случае подстраховался. — А дальше? — Дмитров почёсывает бровь, задавая уточняющий вопрос. — Минут через пять упал парень, я посмотрел наверх. Но даже не понял с какого этажа он навернулся, — пожав плечами, отвечает мужчина, теребя в руках курительную трубку. Этажа? Если я не ошибаюсь, Глаша сказала, что Назар спрыгнул с крыши. — Кто-то ещё хочет высказаться? — сыщик задаёт вопрос присутствующим, но в ответ лишь тишина. — Передаю слово госпоже Герд, — выдохнув, произносит Глеб Валентинович и очень быстро спешит покинуть сцену. Когда сыщик проходит мимо нас, то я замечаю с каким ужасом он смотрит на Кая. — Совет матерей принял несколько очень важных изменений в раздел четвертого дома священного писания жития, — Надежда начинает свою речь, привлекая внимание по большей части женщин. — С этого дня женихам запрещено касаться невест до венчания. Незамужние девушки не вправе появляться в общественных местах без своего жениха. Под платьем девы должны носить утягивающий корсет, — проговаривает Герд тезис за тезисом так, словно репетировала свою речь перед зеркалом. Гул возмущенных голосов заполняет здание собраний. — У меня вопрос, — Маргарита машет рукой. Надежда сначала делает вид, что не замечает назойливую женщину, но по помещению разносится волна шепота. — Да, Маргарита, — устало проговаривает карга Герд. — Право женихов касаться невесты закреплено в писании. Насколько мне известно, у совета матерей есть право вносить дополнения, но никак не изменения в писания, — скрестив руки на груди, громко говорит Бестужева. Её слышит каждый магул, присутствующий в помещении. Кай кивает, словно согласен с её словами. Конечно, ведь он знает о писании всё. — Она права, — с Маргаритой соглашается Яромир Юсупов — один из членов совета старейшин. — Я же говорила, — улавливаю где-то сбоку бормотание Юлианы Петровой, одной из секретарей госпожи Герд. — Хорошо, этот пункт мы убираем, остальные в силе, — с обидой в голосе произносит Надежда. — Как я буду ходить в школу? — Лера обращается к матери. Её голос напуган, а плечи дрожат. — Мы что-нибудь придумаем, — отвечает Маргарита, не отводя глаз от высокой женщины на сцене. Бестужевы не раз отвергали предложения женихов на помолвку. Лера воротила носом, заметив даже самого богатого претендента. Теперь из-за решения главы совета матерей у неё нет права посещать школу. Ей восемнадцать. Девушки-магулы уже рожают в этом возрасте. Пророк наказал, что до наступления совершеннолетия девы должны принять предложение выйти замуж. Так сказано в писании. Отец не вправе заменять мужа. Получается, что у Леры нет выхода. — Передаю слово пастырю нашему, — госпожа Герд громко произносит, а затем в поклоне отходит назад. На середине сцены появляется пастырь Алексий. Зеваю, заметив его необъятный силуэт. У меня заканчиваются силы. Я слишком устала. Глаза закрываются. Размеренная усыпляющая речь отражается от стен, погружая меня в глубокий сон. Свет от восковых свечей заменяет кромешная тьма. Время ломается в пространстве. Я будто падаю в пропасть, но мне не страшно. Тихо, спокойно и тепло. Никакого гречневого кошмара. Лишь безмерная тьма, что накрывает меня почти прозрачным покрывалом смерти. Кто-то сказал мне однажды, что сон — лишь маленькая смерть. Мы покидаем мир живых, чтобы отдохнуть в пространстве между раем и адом. Вздрагиваю. Сознание возвращается в физическую оболочку. Пастырь заканчивает свою речь наставлениями, как обычно. Моя голова мирно покоится на плече у Кая. Похоже, что прошло не меньше часа. Наш пастырь любит поговорить. Короткие речи ему не нравятся. Если прошло столько времени, почему Кай даже не шелохнулся? Не скинул мою голову со своего плеча? Я слышу, как размеренно бьётся его сердце. Как он дышит. Может, это лишь сон? — Прости, я уснула, — произношу шёпотом, открывая глаза. Не сон. Поднимаю голову и устремляю взгляд к центру сцены. — Не извиняйся, ты ничего не пропустила, — негромко отвечает Кай. Пастырь желает всем доброй ночи и объявляет об окончании собрания. Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам. Сонные магулы спешат покинуть здание. — Я провожу тебя домой, — шатен берет в свои руки мою ладонь. После оглашения новых правил карги Герд, у меня нет права ему отказать. Киваю. Мы вышли на улицу последними. Призрачный свет луны отражается от окон домов. Уже поздно, но довольно светло. Кай ведёт меня к дому кратчайшим путём мимо дома молодежных собраний. В отличие от Марка, его старший брат совсем не разговорчив. Он не задает мне вопросов. Но я благодарна ему, что мы движемся очень медленно. Нога всё также ноет от боли. Вороны наблюдают за нами с крыш. Собратья моего единственного друга будто охраняют меня в этом лунном свете. Свежий воздух наполняет мои лёгкие. Мне хочется спать. По моей руке медленно расползается тепло от Кая. Он всегда казался мне таким холодным. Скульптурой, высеченной из черного льда. Когда мы подходим к дому, полная луна воцаряется в своём зените. Небо тёмное, и звезды кажутся на его фоне неестественно яркими. Как картинка на страницах книг о путешествиях в дальние страны. Я поворачиваю голову в сторону парня, чтобы проститься с ним, перед тем как войти в дом. Он наклоняется ко мне, и моё тело парализует словно ударом тока. Его уста накрывают мои. Лунная соната играет где-то на задворках Вселенной. Мой разум рассыпается на искрящиеся частички, пока сердце взрывается в груди. Его губы сминают мои, а я застыла и не могу пошевелиться. Непостижимое чувство разрушает стены, что были выстроены мною годами. Теперь я слабее. Если это вообще возможно. Мои глаза открыты, но я ничего не вижу. Только ощущаю, каково это. Кто-то сказал мне однажды, что поцелуй — это прикосновение другой души. Мне начинает казаться, что где-то вдалеке играет скрипка. Земля растворяется под ногами, я больше не чувствую боли. — Доброй ночи, — Кай отстраняется от меня, вымолвив слова. Иллюзия чего-то волшебного рассыпается в воздухе.