***
Я сидела на кровати час, пытаясь свыкнуться с ощущениями. После мама помогла мне надеть платье. Из-за корсета оно стало велико для меня. Ткань топорщилась на груди и больше не облегала талию. Накинув пальто и взяв старую сумку с учебниками, я вышла на крыльцо доходного дома. Думала, что на улице дышать будет проще. Ошибалась. Я жду, когда за мной придёт Марк, пока чувство безысходности медленно накрывает меня. Карга Герд забрала у незамужних дев поселения право на полноценное дыхание. Она шаг за шагом толкает нас к пропасти. Сколькие ещё погибнут, пока выжившая из ума женщина будет наслаждаться чужой болью? Вопрос риторический, но мне бы хотелось получить на него ответ. Взглянуть в будущее и узнать, когда же Герд наконец-то сдохнет. Марка ещё не видно, и я уже начинаю нервничать. Не люблю опаздывать, тем более после долгого отсутствия в школе. Слышу громкие шаги по брусчатке и поднимаю глаза. В мою сторону идёт Глеб Валентинович Дмитров. Этого ещё мне не хватало! Что за чёрт его сюда ведёт? Мужчина оглядывается по сторонам, прежде чем подойти ближе ко мне. — Марийка, я настоятельно рекомендую вам изменить показания, — Глеб Валентинович явно торопится и не удосужился даже поздороваться со мной. Или это очередной жест пренебрежения к членам семьи падших? — Я не собираюсь лжесвидетельствовать, — качаю головой, проговорив очевидный ответ. Мне трудно говорить, ещё не привыкла к тому, как корсет сдавливает грудную клетку. — Вы не понимаете последствий, — несдержанно произносит Дмитров, оглядываясь по сторонам. Молчу, нахмурив брови. Мне нечего ему сказать. Его слова не особо мне понятны. Будь его речь не такой расплывчатой, быть может, я и поговорила бы с ним более откровенно. — Кай сделает всё, чтобы устроить венчание как можно скорее, и тогда вы потеряете свой последний шанс на помощь, — мужчина молвит сквозь зубы, бросая в мою сторону яростный взгляд. Он слишком импульсивен и несдержан сегодня. Должна быть причина. Почему он разговаривает со мной в таком тоне? — Я не понимаю, о чём идет речь, — качаю головой и увожу свой взор в сторону. Мой старый вороний друг приземляется на брусчатку недалеко от крыльца доходного дома. Он смотрит на меня, словно что-то хочет сказать. — Жена не вправе свидетельствовать против мужа. А мёртвая жена тем более, — я вздрагиваю от слов сыщика. Мёртвая жена. Эта фраза отражается эхом в моём сознании. Возможно, он прав. Кай найдёт себе и брату более выгодную пассию, а я покину этот мир молодой. Страх сковывает моё сердце сильнее, чем чёртов корсет. — Подумайте над моими словами, — обернувшись, Глеб Валентинович замечает Марка, что уже спускается к доходному дому. Я замечаю, как брюнет нахмурил густые чёрные брови, заметив меня в присутствии сыщика. Дмитров уходит. Стоит ли мне надеяться, что младший из сыновей Кира не унаследовал его жестокость? Стоит ли мечтать о призрачном шансе на счастье? — Что он тебе сказал? — подойдя ближе, Марк задаёт мне вопрос. — Угрожал как обычно. Пойдём, а то опоздаем в школу, — качнув головой в сторону тропинки, ведущей к каменному мосту, отвечаю. Ворон взмывает вверх в трёх шагах от нас, громко крикнув: «Кар!» Парень вздрагивает от неожиданности, я мысленно усмехаюсь. Его пугает старая птица. Мы шли в полной тишине. Каждый шаг только усугублял проблемы с моим дыханием. От любого неосторожного движения края корсета врезались в кожу через тонкую ткань сорочки. Погода была прекрасной. По-весеннему тёплое и нежное солнце поднималось над мрачным лесом, освещая проклятые земли магулов. Марк о чём-то думал. На его лице сменялись эмоции. Он явно нервничал. Я же думала о словах сыщика. Дмитров пугал меня или предупреждал о неминуемой смерти? Сложно было проанализировать ситуацию со стороны. Мне мало что было известно о смерти Назара. Да я и не стремилась узнать правду. Редкие приступы любопытства пресекались инстинктами самосохранения. — Ты сегодня не разговорчивая, — замечает Марк, когда мы входим в школу. Усмехаюсь. Я, собственно, никогда и не была болтливой. — Не выспалась, — пожимаю плечами, ощущая как края корсета еще больше стягивают мою грудь. Каждое лишнее движение начинает причинять мне боль. Данилевский внимательно изучает эмоции на моём лице, изогнув левую бровь. От него приятно пахнет, похоже он сменил парфюм на более лёгкий. Я бы вдохнула этот аромат полной грудью, но это невозможно. Мы вошли в класс последними, не хватало только Леры. Но она так и не пришла. Одноклассницы с удивлением смотрели на нас, гул шёпота не прекращался, пока не прозвенел звонок на урок.***
Я пыталась сосредоточиться на учёбе, но нарастающая боль не позволяла мне отдохнуть и минуты. Буквы в учебниках расплывались перед глазами, а пальцы с трудом держали ручку. Я не привыкала. Мне казалось, что к этому невозможно привыкнуть. Учителя поглядывали на меня косо, но не интересовались причиной моего отсутствия. Ничего удивительного. Если бы я больше не вернулась в школу, моё исчезновение заметила бы только библиотекарь. Пожилая женщина, которая дарила в конце каждого учебного года мне по книжке. Марк на переменах был занят беседами с одноклассниками. И я благодарила Бога за это. Он не задавал мне вопросов, мне не нужно было отвечать. Корсет на теле стал для меня настоящим испытанием. Лера так и не появилась сегодня в школе. Могу поклясться, что она даже не надела этот проклятый корсет с утра. Маргарита же, наверняка, ломает голову, как помочь дочери. Мне же ничего не оставалось, только терпеть боль и затрудненное дыхание. Я не представляю, как женщины поселения раньше могли носить эти корсеты месяцами. Уроки кончились, и мы отправились домой в полной тишине. Солнце светит ярко в своём зените. От непривычки мне приходится морщить глаза. Ещё одно неудобство плюсом к целому списку. Это просто невыносимо. — Ты на меня обиделась за что-то? — Марк задаёт вопрос, пока мы ступаем по ветхому каменному мосту. Качаю головой. Он мрачнеет на моих глазах. Его брови сдвигаются, образуя на лбу вертикальную морщину. Сейчас он так похож на брата. Только его эмоции глубже. Я снова вспоминаю поцелуй Кая и те странные, неописуемые ощущения от прикосновения его губ. — Почему тогда ты постоянно молчишь? — слышу, как его челюсть скрипнула, стоило ему только произнести очередной вопрос. Не отвечаю. Лицо Данилевского покрывается алыми пятнами. Такое ощущение, что он вот-вот вскипит от злости или обиды. Всё-таки обиды. Марк, махнув рукой, ускоряет шаг, оставляя меня позади. Я бы и хотела догнать его, но не могу. Нет сил. В моём теле осталась только боль. Пройдя несколько метров вдоль реки, замечаю троих: Глафиру Степанову, Аглаю Штольц и Михаила Рябова. В их руках грабли. Они убирают еловые ветки и шишки с земли. Послезавтра праздник весны и все члены общины вышли на генеральную уборку окрестностей. — А разве Назара ещё не похоронили? — интересуется Аглая, оперевшись подбородком о ладони, сложенные на черенке грабель. — Нет. Елевские не верят в его самоубийство, совет старейшин разрешил им перенести похороны до окончания расследования. А пока сыщик не установил истинных причин его смерти, тело Назара хранится в леднике, — как заведенная отвечает Глашка. Она испытывает необузданный прилив эмоций, когда дело доходит до сплетен. У неё хорошо подвешен язык, наверняка она много читает. — Жуть какая! — лицо её подруги искажает испуганная гримаса. Магулы верят, что душа усопшего не упокоится, пока его тело не предадут земле. Но с самоубийцами у нас не церемонятся, им отрубают голову и хоронят в двух разных ямах у болот за березовой падью. Памятники и кресты им ставить запрещено. — Я думаю, что его с крыши столкнул Кай, ну или его младший брат, — произносит Степанова, слегка понизив тон. Они не замечают меня. Я слишком тихо ступаю по земле и не издаю ни звука. — Вздор! Я была на собрании в четверг. На нём выступил один из свидетелей. Назар упал после того, как Кай и Марк покинули здание, — отмахивается Штольц, приступая к работе. Она начинает сгребать еловые шишки и иголки в кучу. — А я слышала, что после того, как Марийка убежала, из зала молодежного клуба сначала вышли Роза и Вася, после Маргарита. Получается, что Кай и Марк были последними, кто видел Назара, — Глафира продолжает говорить слишком быстро и с лёгкой улыбкой на устах. Чему она радуется? Мне не понятно. — Ну и что? Он упал после их ухода. Как ты это объяснишь? — возмущённо вскрикивает Аглая, тут же жалея об этом. Она прикрывает небольшой ротик пальцами, когда ловит тяжелый взгляд своего жениха. Миша громко выдыхает. — Может, Кир подкупил свидетеля? — Степанова пожимает плечами, а затем издает истеричный смешок. Кто-то погиб, а кто-то смеётся. В этом все магулы. Смерть для них часть зрелища, уготовленного жизнью сектантов. — Глаша, рот прикрой! Тебя же высекут за клевету! — покачав головой, проговаривает Штольц, продолжая сгребать мусор с серой земли. — Только если ты проболтаешься, — Глафира бросает озорной взгляд на подругу. Я же обхожу сплетниц стороной, чтобы они меня не заметили. Хорошо, что есть ещё одна тропинка, ведущая к доходному дому вдоль изгороди. — Может вы будете работать, а не чесать языками? — слышу голос Рябова, он явно недоволен происходящим. Замечаю впереди Марка, он смотрит на меня исподлобья. И как только эти трое его не заметили? Был бы это Кай, они бы умерли от страха на месте. Данилевский ждёт меня на месте. Интересно, он слышал этот разговор? Нет. Я получаю ответ, увидев как он достает из ушей наушники. — Что такое, они говорили о тебе? — интересуется парень, стоит мне только подойти к нему. Качаю головой, он снова хмурит брови. Мы продолжаем путь к дому. Я бы и хотела поговорить с ним о том вечере, но не сегодня. Слишком трудно говорить. Дома мне не стало лучше. Корсет не снять без посторонней помощи. Я не могла ни есть, ни пить, ни спать. Рёбра сдавили все внутренние органы. Мне оставалось только ждать маму, когда она придёт с работы. Время тянулось мучительно медленно. Боль нарастала с каждой проклятой минутой. К вечеру я не могла пошевелиться, не всхлипнув. Почему Глафира и Аглая могли работать? Они наверняка, так же как и я, были в корсетах? Когда мама пришла, мне не пришлось просить её о помощи. Она всё поняла по моим заплаканным глазам. Я смотрела на неё сквозь пелену слёз, умоляя снять с меня корсет. — Больно? — спросила мама дрожащим голосом, когда корсет упал на пол. Её взгляд навсегда отпечатается в моей памяти. Кричащий ужас и ничего больше. Смотрю вниз и вижу, как кровь начинает сочиться сквозь ткань сорочки. Кровавые узоры на белом. Некоторые участки ткани впились в кожу, особенно под грудью и на подвздошном гребне тазовой кости. Я поднимаю руки, чтобы мама помогла мне снять окровавленную одежду. — Потерпи немножко, — шепчет она, а затем резким движением избавляет меня от сорочки. Вскрикнув, я падаю на пол, захлёбываясь в собственных слезах. Мои пальцы дрожат, пока кровь стекает по коже. Мне хочется верить, что завтра будет проще. — Боже, я надеюсь, Кай не увидит это до венчания, — мама испуганно смотрит на кровоточащие шрамы. Она права, они ужасны. Мой жених будет вправе отказаться от венчания, посчитав такие раны за увечья.***
Вторник. Он так предательски подкрался. Я думала хуже быть не может. Мое существование в этом жестоком мире становится все более невыносимым, чем раньше. Сейчас я плачу, когда мама завязывает шнурки на корсете. Жесткая ткань впивается в раны, что успели затянуться за ночь. Я срываю несколько ногтей, цепляясь за изголовье кровати. Проклинаю Герд и умоляю Бога прекратить мои страдания. Грешно о таком думать, но может будет лучше, если Кай решит расправиться со мной до венчания. Четыре месяца мне не вытерпеть. Я не могу думать ни о чём, кроме боли. Если магульское платье приносило мне лишь душевный дискомфорт из-за косых взглядов, то корсет терзал моё тело. Выйдя на улицу, встречаю Марка и сразу же опускаю глаза. Мне не стоит привлекать внимание. Он может всё рассказать Каю, и право осмотра будет не избежать. Я останусь в девах, и буду обречена носить этот дьявольский корсет до конца своих дней. Из-за жгучей боли сложно обуздать эмоции. Злость, раздражение и желание заплакать. — Ты плохо выглядишь? Что-то случилось? — Марк замечает, что со мной что-то не так. Оно и понятно, я практически не спала. То и дело просыпалась ночью, стоило мне лечь на бок. Простыни были перепачканы кровью, даже повязки не спасали. — Я хочу, чтобы этот день поскорее закончился, — хлюпнув носом, отвечаю дрожащим голосом. Каждое движение только усугубляет боль. Мне трудно говорить, дышать, существовать в этом корсете. Брюнет громко выдыхает, явно не понимая моих слов. Он молчит, но я слышу, как парень думает. Мы медленно идём в сторону моста. Солнце поднимается в небе малинового оттенка. День обещает быть ветреным. — Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Ты бледная как смерть, — боковым зрением замечаю, как Марк качает головой. Молчу. Я и без того взболтнула лишнего. Мама меня убьёт, если Кай потребует право осмотра. А может чёрт с ней? С этой помолвкой? Буду сидеть дома, пока корсеты снова не запретят. У меня есть сомнение в том, что с такими ранами можно дожить до венчания. — Ты больна, скажи мне? — брюнет делает несколько длинных шагов и разворачивается ко мне лицом, продолжая идти по тропинке спиной вперёд. — Это всё корсет, — отвечаю, ловя волну страха. Я ведь могу об этом сильно пожалеть. Герд убила во мне личность, способную терпеть боль. Тряпка. Страх смерти всё-таки сильнее. Парень резко останавливается, и я в буквальном смысле врезаюсь в его грудь. Прикусываю язык, чтобы не завопить от боли. Косточки корсета врезаются в рёбра. — Зачем ты его носишь? — Марк снова задаёт вопрос. Ему не понять. Он хватает пальцами мой подбородок, вынуждая меня посмотреть в его практически чёрные глаза. — Это распоряжение Надежды Герд, — коротко объясняю, пока тёмные омуты внимательно изучают моё лицо. Данилевский наверняка заметил, что я плакала совсем недавно. — Я расскажу Каю, — кивает он, пока его пальцы нежно поглаживают мой подбородок. Не растаять бы от этой ласки. Не поверить бы в мечту, что уже давно не посещала мои мысли. Быть счастливой. Не богатой и знаменитой, просто счастливой. Радоваться каждому лучику солнца, пению птиц за окном. Не бояться людей и больше не плакать по ночам в подушку. Это ведь так просто, но практически недостижимо. — Кай ничем мне не поможет, — тихо отвечаю. Горькая слеза предательски стекает по моей щеке. Мой первый поцелуй сделал меня слабой. Стены, что строила я в своём сознании, разрушены. Теперь мне негде спрятаться, а чувства вырываются наружу. — Мы идём домой! — громко заявляет парень, убрав пальцы с моего подбородка. Он хватает меня за запястье и тянет в обратную от моста сторону. — А как же школа? — всхлипнув, возмущенно интересуюсь. Опять придётся пропускать занятия. Такими темпами я могу не сдать выпускные экзамены. — Ты, блять, еле ходишь. Какая нахрен школа? — Марк определенно злится, надеюсь, его никто не услышал сейчас. Использовать нецензурную лексику магулам запрещено. Данилевского могут высечь за такое. На том же месте, что и вчера, стоят Аглая и Глафира, но сегодня они украшают ветки сосен цветными лентами к празднику весны. Девушки замечают нас. Отвожу глаза в сторону, чтобы не видеть их лица. — Слышала новости? — спрашивает у подруги Глаша. У меня складывается ощущение, что она решила посплетничать именно сейчас не случайно. Степанова хочет, чтобы мы услышали их разговор. — Какие? — уточняет Аглая. Я всё ещё не смотрю на их лица, но если честно, то мои уши уже покраснели от любопытства. — Завтра на празднике весны Тимофей Долохов сделает Лере Бестужевой предложение, — громко отвечает Глафира. От удивления округляю глаза. — Она ему откажет, — слышу за спиной усмешку Штольца. — Нет. Лера хочет посещать … школу, у неё нет выбора, — мы удаляемся от сплетниц слишком быстро, и по этой причине я еле различаю слова. Похоже, Маргарита уже разобралась с проблемами дочери. И причины переезда Долоховых раскрыты. Их купили Бестужевы. Именно купили. Тимофей никогда не интересовался Лерой. Он был всегда влюблен в Сапфиру. — Завтра я приду за тобой, и мы пойдём на праздник весны, — остановившись у крыльца доходного дома, Марк обращается ко мне. Я поднимаю глаза, чтобы ещё раз взглянуть на него. Чёрные омуты, как два агата, полны недовольства. До сих пор злится на меня. — И сними этот чёртов корсет! — Данилевский тянет дверь за ручку, и та с противным скрипом отворяется. Из подъезда доходного дома пахнет сыростью и плесенью, они перебивают аромат парфюма парня. Он подумал, что поможет мне, отправив меня домой, но корсет не снять без посторонней помощи. Мама придёт только вечером. Мне остаётся только ждать её, как и вчера. Делаю шаг вперед, Марк отпускает моё запястье. Знает ли он, что войдя в комнату я снова спрячусь в шкафу? Этот мир слишком жесток, чтобы быть прекрасным. Мне больно и страшно оставаться одной в этом чёртовом корсете. Но во мне нет столько смелости, чтобы попросить парня побыть со мной до прихода мамы. А что, если я потеряю сознание от недостатка кислорода? Ведь такая вероятность слишком велика. Возможно, что сейчас мы видимся в последний раз. Мысли о смерти посещают меня всё чаще. Я чувствую, что старуха с косой бродит где-то рядом.***
Среда. Мама меня пожалела. Она не разбудила меня утром, чтобы помочь надеть мученический корсет. Я проспала до одиннадцати часов. Ночью мне снились кошмары. Черные кошки с горящими глазами раздирали когтями мою грудь. Вчерашний день был прожит зря. Я не пошла в школу и до прихода матери пыталась снять с себя корсет. Шнуровку невозможно было ослабить. Жесткий материал впивался в кожу. Он был слишком крепкий, чтобы разорвать или сделать надрез ножницами. Мои попытки привели только к усилению боли. Герд явно постаралась над своим творением. Корсет был идеальным инструментом пыток. Уже обед, а я не могу сползти с кровати, чтобы позавтракать. Мне страшно сбросить с себя одеяло, чтобы взглянуть на запёкшуюся кровь на ранах. От скрипа входной двери сердце выпрыгивает из грудной клетки. Мама пришла, чтобы помочь мне с корсетом. Отрываю голову от подушки и вижу, как она приближается ко мне с дьявольским предметом одежды в руках. Я вчера его постирала. Очень хотелось его сжечь, но правила совета матерей нарушать нельзя. Высекут на главной площади и трёх ударов плетью им будет недостаточно. Герд изувечит меня с улыбкой на устах. Она ненавидит детей падших, считает нас плодом греха. Поднимаюсь с кровати и тянусь к чистой сорочке. Мама вчера весь вечер искала её в шкафу. Ткань этой сорочки мягче, и есть маленький, но шанс, что с ней будет не так больно. Накинув лёгкую ткань на тело, пытаюсь справиться со страхом, что уже стучится в двери моего сознания. Обхватив пальцами изголовье кровати, я сжимаю челюсть до скрипа, чтобы быть готовой к боли. Жёсткий материал обхватывает талию. Знакомый ворон пролетает мимо окна. Закрываю глаза на выдохе. Корсет сходится сначала на тазовых косточках, а затем выше. Голова начинает кружиться, когда лёгкие сжимаются под рёбрами. Сердце ноет в груди от недостатка кислорода в крови. — Сегодня лучше? — закончив с корсетом, интересуется мама. — Нет, — коротко отвечаю, взяв в дрожащие пальцы ленту для волос лавандового цвета, чтобы заплести косу. — Может, тебе стоит поговорить с Каем? — женщина обходит меня, чтобы взглянуть в мои покрасневшие усталые глаза. Марк обещал поговорить с братом. Но прошёл день, и ко мне никто не пришёл. Либо это бесполезно, либо про меня забыли. — Он потребует права осмотра. Думаешь он не сочтёт мои раны за увечье? — злюсь. И тут же понимаю, что веду себя глупо. Сама ведь вчера призналась жениху, в чём моя проблема. Результата ноль. — Прости, я забыла, — качает головой мама, протягивая мне щётку для волос. Она скоро уйдёт, у неё много работы перед началом праздника весны. Я не могу ей ничем помочь, но мне хочется, чтобы мама осталась. Пожалела меня. Не знаю, но наверное ей также страшно. Или в её сердце теплится ложная надежда, что ношение корсетов скоро отменят. Не я же одна так мучаюсь? Моя мать целует меня в макушку, а затем разворачивается на квадратных стоптанных каблуках и уходит. За окном бушует ветер. Похоже, лето в этом году будет холодным. Среди магулов бытуют приметы — ветер в праздник весны предвещает дождливое лето. Не уверена, что я до него доживу. Если раны не будут заживать, то есть вероятность, что кожа начнёт гнить. Где-то через час в комнатушку входит Марк. Сегодня он очень похож на брата. Длинное черное пальто и лаковые туфли. Ему очень идёт. Брюнет прекрасен в оттенках мрака. Я на его фоне смотрюсь блёкло, вся в сером. Моя кожа бледная, словно у меня анемия в тяжелой стадии. — Привет, — парень наклоняет голову вбок, приветствуя меня. — Привет, — моргаю, осознав, что слишком долго пялюсь на него. И как не пялиться? Он так красив. Смуглый брюнет с очаровательной улыбкой. — Идём, — Марк протягивает мне ладонь. — Только накину пальто, — мои слова не звучат с лёгкостью, в каждом звуке ощущается напряжение. Дышать всё тяжелее, и перед глазами начинают плыть круги. — Я помогу, — парень открывает дверцы шкафа, чтобы достать пальто. Он не знает, что я просидела в своём убежище целый час, после глупых попыток содрать с себя корсет вместе с кожей. Делаю несколько шагов, и поворачиваюсь к Данилевскому спиной вытянув руки назад. Марк заботливо помогает мне надеть пальто. Интересно, где Кай? Я не видела его с вечера четверга. Поцеловал и забыл… Мы выходим на улицу и идём к другой окраине поселения. Праздник весны проходит на круглой поляне за рекой, к тому месту ведёт второй мост. Он подвесной. Я ненавижу его с самого детства. Мне часто снилось в кошмарах, как он расшатывается под моими ногами. В поселении пусто, большинство магулов уже наверняка прибыли на место, чтобы занять места в первых рядах. Раньше я любила этот праздник, пока карга Герд не запретила танцы и песнопения. Сейчас — это просто день весенних молитв и венков из подснежников. Когда мы спускаемся по тропинке, ведущей к лесу, я замечаю Маргариту Бестужеву и сыщика. Они о чём-то спорят, прячась на глубине оврага. Странное место для разговоров. Марк их тоже замечает, я чувствую, что он крепче сжимает мои пальцы в горячей ладони. — Это Маргарита? — интересуется парень, сверкнув глазами в сторону оврага. Замечаю неприкрытое любопытство на его лице. Зрачки бегают в темно-карих омутах из стороны в сторону. — Да, — отвечаю, пока мы входим в чащу. Парень отпускает мою руку и кивком головы указывает мне, чтобы я шла вперёд. Тропа сужается, двоим здесь не пройти. Ступаю медленно и осторожно, чтобы ветки кустарников не зацепились за моё пальто. Дмитров говорил с Бестужевой, но о чём? О смерти Назара? Интересно, что Маргарита ему рассказала? Хм! У меня почему-то возникает ощущение, что сыщик решил надавить на женщину, чтобы она тоже изменила свои показания. Подойдя к подвесному мосту, продолжаю шаг, не оборачиваясь. Плохая примета. Этот мост называют «чёртовым». Цепляюсь пальцами за верёвку, что служит перилами. Не слышу шагов позади. Странно. Страх начинает мне нашёптывать свою оду на ушко. Вдох. Слишком мало кислорода, ребра практически вонзаются в лёгкие. От сильного порыва ветра мост расшатывается под моими ногами. Здесь так тихо. Даже не слышно пение птиц. Река словно стала немой. Вдоль позвоночника пробегают мурашки. Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть назад через плечо. Никого нет. — Марк? — кричу. Страх с каждой секундой поглощает мой разум. На душе острыми когтями скребутся кошки. Среди деревьев никого. Его нет. Где же он? Боже, как страшно. Паника накрывает меня волной тревоги. — Это не смешно. Ты где? — кричу снова, но в ответ лишь тишина. Лёгкие прожигает изнутри премерзкое чувство боли. Я хватаю воздух, но в нём будто закончился весь кислород. Ужас наполняет моё сознание. Не могу дышать. Пальцами цепляюсь за верхнюю пуговицу пальто, чтобы расстегнуть. Перед глазами темнеет. Резкий порыв ветра сносит подвесной мост в сторону, и мне начинает казаться, что я лечу вниз. Всё как в страшном сне. Ты резко теряешь опору и срываешься в бездну. Только вот перед поверхностью воды ты не просыпаешься. Время замирает на мгновение, пока моё тело погружается в ледяную воду. Ещё один страшный факт из моей жизни. Я не умею плавать. Машу руками и ногами. Холодно. Захлёбываюсь в мутной воде. Меня тянет на дно, в лёгких нет кислорода. Замечаю на мосту брюнета. Он смотрит на меня, застыв на месте. — Марк! — выкрикиваю, размахивая руками. Он стоит на месте, его образ размывается перед глазами. Моргаю несколько раз. Меня будто тянет кто-то вниз. Зубы начинают стучать от холода. Я пытаюсь вырваться из хватки природной стихии, но бесполезно. Марка нет на мосту. Он ушёл. Горькая тоска наполняет душу. Больно, жутко холодно и страшно. Меня покидают силы. Я погружаюсь под толщу воды с открытыми веками. Вот и всё. Кто-то выключил свет. — Ты так и не научил меня плавать, — слышу сквозь пелену тьмы, что окутала меня. Чувствую, как моя грудная клетка проминается под давлением до хруста в рёбрах. Не могу дышать, лёгкие наполнены ледяной водой. Опять кто-то давит на рёбра. Что острое подо мной вонзается в спину, мне кажется или это камни. В воздухе витает запах ила. Я начинаю ощущать что-то теплое, оно разливается по венам. Толчок в грудь вышибает из легких воду. Раскрываю веки. Неужели я всё ещё жива? Или мне это кажется? Делаю глубокий вдох, насколько это возможно, и различаю размытый образ перед глазами. Кай. — Живая, только еле дышит, — сиплым голосом произносит он. Странно, но я улыбаюсь. Капли воды падают с его мокрых волос мне на лицо. На нём нет ни пиджака, ни пальто. Только рубашка, прилипшая к бледной коже. Зачем ты спас меня? — Это из-за корсета, — слышу голос Марка. Шатен смотрит на меня с грустью. Холодно. Дико холодно. Каждая клеточка тела дрожит от ледяного ветра и мокрой одежды. — Найди Алевтину, пусть она придёт к дому врачевателя, — отдышавшись, произносит Кай. Я хватаю губами воздух через постукивающие зубы. Мой взгляд падает на посиневшие уста парня, ему тоже холодно. Накинув пиджак, он оглядывается по сторонам. Время течёт слишком медленно. Сердце в моей груди бьётся слишком тихо. — Что ей сказать? — спрашивает брюнет. Его голос звучит напугано. — Что я требую права осмотра. Немедленно! — отвечает Кай, накрывая моё тело своим пальто. Он поднимает меня с острых камней. Я вижу ясное синее небо и его бледное лицо. Не знаю, что ты задумал, но у меня нет сил даже на страх. Холодно. Чёртов корсет не позволяет мне нормально дышать. Смерть ещё бродит где-то рядом. Я чувствую её ледяное дыхание, но почему-то улыбаюсь.