Утконоса в своей жизни Цукаса видел лишь дважды. На каком-то этапе развития лет этак в семь-восемь в пестрой познавательной энциклопедии с огромными картинками на всю страницу и у Руи в гараже. Вечно лохматый, весьма неопрятный, с чувственной легкой улыбкой, Камиширо звал это захламленное чуть ли не до самого потолка помещение домом, всегда нежно щурясь, но лично у Цукасы язык не поворачивался.
Утконос у него был конечно же плюшевый. Как бы не обожал Руи этих забавных интересных существ, из-за их ядовитости жизнь его была бы очень короткой, хоть и определенно счастливой. Застираный, приплюснутый (наполнитель внутри видимо вот-вот распадется на атомы) временем, ветхий, не раз штопанный нитками вех цветов радуги и их оттенков и с пятнами различного происхождения по всему своему бескостному телу, утконос лежал на раскладушке у самой стены на небольшой подушечке, заботливо укутаный клетчатой тряпчиной, с какого-то перепугу именуемой пледом. Лежал и неизменно бросался в глаза своей неестественно блестящей шерстью-легким пушком (сама по себе вещь такая или хозяин подверг ее модернизациям несмотря на безграничную любовь, еще поди догадайся). Для уверенного в себе, активного и болтливого Цукасы это был не более, чем бесполезный пылесборник, а для гениального высоченного тощего лба эта мягкая тваринка была чем-то сокровенным, родным и возможно, по-своему живым. Не раз он совершенно не замечал, как с целью еще больше втереться в доверие Цукаса ступал на порог его скромного жилища и наблюдал, как тот длинным монологом общался с безжизненным куском материала с пустыми глазами. Видно было, что игрушка прошла с ним и огонь и воду и медные трубы но даже принимая факт разговора с вещью оставалось загадкой, как можно говорить серьезные вещи такой глупой нелепой роже.
И утконос такой был только у Руи. Неважно, дело в том что такое старье никому особо не нужно или в реальной эксклюзивности, Цукаса руку на отсечение дать готов, что такое чудо-юдо есть только у этого недопонятого гения. Потому, когда некачественный блестящий пушок сверкнул с чужих руках под лучами солнца, он едва не вскрикул.
Он не знал и даже знать не хотел, каким образом игрушка попала в руки хулиганов из их школы, отбитых на всю голову и явно не являющихся друзьями Руи. Когда-то он сам стоял среди них, дрался с параллелью и отбирал у слабых мелочь, но побывав в компании человека с совершенно другим складом ума и менталитета, желание находиться среди необразованного быдла и опускаться вместе с ним на самое дно социальной лестницы все больше и больше резко пропало.
Желание пропало, а вот ярость вспыхнула в момент. Зубы заскрипели, кулаки сжались до белых костяшек, венка запульсировала. Цукаса даже не понял почему. Руи ему не друг, лишь потерявшаяся бдительность жертва, так почему он хочет переломать новоиспеченным ворам ребра? Почему в груди булькает негодование, а душа заходится в муках при мысли о том, насколько будет сражен Руи, если с утконосом что-нибудь случится? Однако, все эти вопросы всплыли в голове лишь тогда, когда Цукаса уже подлетел к старым знакомым
– Эй, Ямамото!
– Тенма? Какие люди. Тебе чего?
– Ты где его взял?
В ответ на вопросительный взгляд Цукаса молча указал на игрушку. На чужом лице сверкнула шакальная злобная улыбка, не предвещающая ничего хорошего.
– Эту тряпку?
Следующая фраза была сказана с особым упоением и злорадством.
– Вытащил из халупы Камиширо. Та еще дыра, даже мастерской стыдно назвать.
– Дай сюда.
Мощный голос Цукасы грохотал как эхо в опустошенной комнате. Приказной тон ошарашил и явно никому не пришелся по вкусу.
– Зачем это?
– Не выводи меня. Утконоса сюда, живо. Трепаться с вами я не собираюсь.
Неопрятный, с заживающим синяком под левым глазом, дырой вместо одного из передних зубов и ветровкой на распашку парень вдруг бесцеремонно вклинился в напряженный диалог. Жалкая бесхребетная пешка.
– Чего это ты, Тенма? Я конечно слышал, что ты возишься с этим чудаком, но не верил до последнего. С чего вдруг такие перемены?
– Тебя это не касается. Просто отдай его.
– А если нет?
Чужие руки с силой сжали несчастную плюшевую шею. Набивка расползлась в разные стороны и теперь стоит разжать пальцы и игрушечная голова повиснет как будто бы настоящему зверю свернули шею.
Цукаса был похож на разъяренного быка на корриде, которому помахали красной тряпкой. Он вспыльчив, хлеще спички, импульсивен и языкаст, однако чтобы довести его до такого состояния, нужно еще хорошенько постараться. Он часто встрявал в драки одна другой серьезнее, нередко выходя победителем и в определенных кругах был лицом достойным уважения. Многие видели его в деле, еще больше боялись думать о его возможностях, а сейчас наперекор всему как могли подначивали.
– Ну что, что ты сделаешь?
В дальнейшем разговора заведомо тупикового смысла Цукаса уже не видел. Опасно скрипя зубами он замахнулся и от души припечатал кулаком о чужой нос.
Били его куда попало сразу трое. К бесчестным битвам он давно привык и это не вызывало ни капли страха. На руку еще играло то, что когда-то они были на одной стороне и каждый их прием и каждое их движение удавалось парировать почти что в совершестве. Одним глазом Цукаса правда уже ничего не видел, но он совершенно не знал такого слова как "сдаваться". Крики, брань, треск ниток и ткани, глухие удары, пыль под ногами слились в единую кутерьму и даже непонятно было, куда в конечном счете делась злосчастная игрушка, из-за которой все и началось.
Когда все подходило к логическому завершению, Цукаса нависал над поверженным вором и кулаками со сбитыми костяшками колотил по его лицу, скорчившемся в страшной гримасе боли и резко подступившего страха. Только сейчас пришло осознание, чтовошедшего во вкус хулиганане остановить почти что ничем.
Почти.
–
Цукаса, хватит.
Голос спокойный, размеренный, отчасти пустой. Руи непонятно откуда вообще взялся. Когда дело касается его напрямую, Цукаса не верит в случайности. Но сейчас взбудораженный затуманенный разум слишком слаб и ничтожен, что бы строить хоть какие-то теории. Он смотрит в резко до ужаса потускневшие золотые глаза и не смеет пошевелиться, так и замерев с отведенным за спину кулаком, готовым рассечь воздух и нанести очередной удар и неистово стискивая и без того мятый ворот чужой рубашки.
– Ну же, цукаса. отпусти его...
В голосе промелькнуло вселенское разочарование. Цукаса смотрит на свои руки. Костяшки сбиты, местами до крови. Снова нужно будет обрабатывать. Прислушивается к ощущениям. Под глазом явно вскочит фингал и никакой лед не поможет. Хромать от боли в ноге он будет еще дня два, а с левой стороны явно может выпасть парочка моляров. Буквально вчера купленная синяя жилетка отвратительно гадко болталась растянутая на плече, бесповоротно испорченная. Выглядит он сейчас явно паршивее некуда. Руи от этого очень очень грустно. А еще... есть в этом горе что-то...Руи медленно перевел взгляд куда-то в бок, где по итогу оказался его утконос. Точнее сказать то, во что он превратился и что от него осталось.
Старенькая, несчастная игрушка-ветеран стала жертвой настоящего жестокого убийства. Все четыре лапки были безжалостно оторваны от тела и горестно валялись на асфальте, за ненадобностью брошенные, как нечто жалкое, ничтожное, бессмысленное. Одна вовсе угодила в крохотную лужицу, оставшуюся после прошедшего пару дней назад дождя. Износившиеся нитки не выдержали издевательства и треснули, словно хищник вспорол жертве брюхо. Из кривой огромной дыры лезла свалявшаяся набивка. Ветер торопливо подхватывал более лёгкие куски и разносил по округе, как разносит жухлую листву по улицам поздней осенью. Твердый клюв неведомо из какого материала сделанный держался видимо лишь на добром слове и остатках клеевой посадки, с которой и был практически сорван. Лаковое покрытие облупилось и теперь виднелись охровые проплешины того самого материала. Пуговица, что заменяла один из изначальных заводских родных глаз вообще куда-то укатилась и вряд-ли её получится найти даже при большом желании. Хвост держался на последних двух стежках и больше походил на нелепый кусок неизвестной материи, нежели на хвост. Отвлекшись на главного заводилу, клюнув на его безмерную наглость и пустые подначивания, Цукаса выпустил из виду то, что должен был уберечь любой ценой. То, ради чего вообще полез в драку. То, что дорого Руи, которому он лишь вытирался в доверие, которого однажды предаст, опозорит, засмеёт, поставит на колени...Руи, которого...за которого порвёт. Вот так будет правильно.
Камиширо неуверенно потоптался на месте какое-то время, дождался, когда исколоченгые парни спотыкаясь и матерясь сбегут, поджав хвост и прокричав:
– Психи!
А потом медленно поплелся собирать "останки" верного друга. Цукаса вдруг понял, что совершенно ничего об этом злополучном утконосе не знает. Даже как, когда и каким образом он у Руи появился. Это конечно, никакой роли не играло, но стало даже как-то обидно, что вещь пришла в негодность, а её истории так и не довелось узнать. Даже если это самый нелепый плюшевый пылесборник с самой глупой мордой на свете и который лишь лежал на раскладушке.
Руи неторопливо поднял жестоко "ампутированные" конечности, забрал туловище, не предприняв попыток собрать набивку, но попытавшись поискать ту самую пуговичку-глазик. Наконец он шумно тяжело вздохнул и жестом поманил за собой Цукасу, так и стоявшего все это время столбом, выводя из некого транса.
До самого дома ни один ни второй не проронил ни слова. Цукаса еле передвигал ноги, под гнетом тяжёлой атмосферы, исходящей от Руи. Его тело словно двигалось автоматически, самостоятельно, а сознание отделилось и уплыло в неизвестном направлении куда-то далеко, где не достать. Тем не менее, в груду обломков он вцепился так, что казалось, протянешь руку – набросится.
Лицо его не выражало никаких эмоций абсолютно. Такое же бледное, спокойное, пустое. Тонкая полоска губ, не искривленная горем, расслабленные брови, которые даже не дернулись ни разу. Ни гнева, ни печали. Ничего. Руи отчаянно пытался делать вид, что его не затронуло, не зацепило, не подкосило. Но Цукаса хоть и по сути своей хулиган, но очень чуткий, наблюдательный. Он видел,что где-то глубоко внутри, за толщами льда, за сотнями замков и печатей, в крохотной искалеченной едва живой душе что-то с громким треском надломилось, хрустнуло и разошлось черными бездонными ломанными, почти разбивая на мельчайшие осколки. Он видел, как из трещин вытекали жизнь и страсть к ней, краски и желания, а взамен впитывались яд и чернь, непроглядные и неподьемные. Вероятнее всего, конечно, Камиширо просто позволил Цукасе рассмотреть это вселенскую горечь, не признаваясь в этом даже самому себе. Ибо лишь он видит, как тяжело сейчас держать безупречную осанку, как у юного аристократичного принца, что в шаге от коронации. Наверное, случись это ещё несколько недель назад, гаденький дьявол внутри сознания Цукасы бурно ликовал бы, довольный тем что одинокий болван наконец клюнул на брехливую доброту и лживую заботу. Сейчас же он был свергнут и казнён. Это кто ещё в чью ловушку попался. Уже совсем другой, новый, переродившийся Цукаса готов был денно и ночно оберегать этот осколок доверия, дарованный тем, кому казалось бы просто нечего даровать. Готов лелеять этот маленький кусочек, взращивать и расширять, что бы тусклые лучики от него исходящие вспыхнули ярче пламени и звёзд.
Переступив порог дома, Руи занервничал. Дергано осмотрелся, несколько раз проверил, точно ли закрыл входную дверь, даже проверил небольшой шкаф, в котором вместо одежды, как это положено, хранил всякий хлам. Большая теплая ладонь опустилась на поразительно хрупкое плечо. Цукаса многозначительно, ободряюще посмотрел ему в глаза.
– Здесь никого нет.
– Да...ты прав.
Конечно прав. Все давно ушли. Забрали самое ценное, ушли и уничтожили. Руи снова вздохнул и сгрузил части порванной игрушки в урну, стоящую среди гор каких-то деталей и которую по незнанию и разглядеть тяжело было бы.
– Как думаешь...
Решил он все же спросить:
– Почему взяли именно его?..
И правда. В гараже куча вещей, которые можно было бы, например, сдать в пункт приёма металлолома и получить какие-никакие деньги. Однако вместо чего-то правда стоящего, даже жалких пары сотен йен, они выбрали игрушку, не представляющую ценности ни для кого, кроме Руи. Возможно, причина именно в этом. В том, что нужны не деньги, а страдания. Боль, горечь и сожаления. Тем не менее, Цукаса вновь положил руку ему на плечо, осторожно поглаживая.
– Я не знаю...
Снова вздох. Руи тоже не знал. Поникший, совершенно потерянный, он стоял перед Цукасой и молча смотрел под ноги, словно в чём-то перед ним провинился и никак не мог подтолкнуть себя на извинения.
– Руи...
Он убрал руку с плеча, совершенно не зная, что делать, и это ломало последние крупицы стойкости и самообладание, стирая в порошок.
Тонкая, напряженная полоска губ изламывается в одночасье, мелко-мелко дрожа. Защипало в глазах, закололо в носу, защемило в груди. По плоским, впалым, наверняка очень нежным щекам с едва заметными ямочками потекли слезы. Руи резко осунулся, жутковато сгорбился (сквозь ткань одежды был отчётливо виден ряд позвонков — настолько он был худ), сжался пугливо и позорно, и словно совсем другой человек стоял перед Цукасой, спешно вытирая влагу с лица тыльными сторонами ладоней, пытаясь скрыть свою слабость и уязвимость. Юный потенциальный будущий учёный превратился в беспомощное беззащитное дитя, и в порыве жалости и сочувствия Тенма осторожно протянул к нему руки, словно спасая обречённого отчаянного утопающего. Он знал, что Руи не особо любит телесный контакт, но всё равно предложил. Ему казалось, что именно сейчас это должно сработать, должно помочь.
Намекать дважды или говорить что-то не было нужды. Громко и несдержанно, непривычно неблагозвучно всхлипнув, Камиширо буквально врезался в Цукасу, прижимаясь к нему и прячась, как дитя за юбку матери. Тот, резко оробев, осторожно обнял худое тело, захлопнув объятия, как дверцу клетки. Он чувствовал, как холодны тонкие руки с длинными, аккуратными костлявыми пальцами. Холодны и хрупки. Внутри что-то ощутимо задребезжало. Он ласково гладил широкую спину, чувствуя под ладонью чужие кости, гладил по волосам, бездумно и долго, как заведённый перебрал на удивление вовсе не жёсткие, чуть пушистые легко путающиеся пряди, уже порядком отросшие. Невольно проскочила мысль, что ему нравилось всегда наблюдать, как Руи сам их себе подрезает, сосредоточенно щурясь перед зеркалом. Рубашка и жилет его тем временем всё больше и больше мокли, темнея от влаги в районе плеча. По гаражу, наверное, гулял вечерний сквозняк, а Цукасе казалось, что это слёзы и дыхание Руи мертвенно ледяные, словно он Снежный Король. Или наоборот, несчастный Кай из сказки Андерсена, бесконечно страдающий от ледяных осколков в глазу и сердце. Цукаса же стал для него маленькой храброй Гердой, пытаясь его спасти.
* * *
– Братик, идём ужинать! – Саки вихрем влетела в комнату Цукасы, вопреки его просьбам не делать так. Ну, или хотя бы не пугать его.
– Иди. Я пока не хочу... Ай! Чёртова игла!
В очередной раз уколов уж раскрасневшийся палец. Он тихо взвыл и сунул его в рот, ощущая на языке железный привкус крови и обиженно хмурясь. Сестру, однако, его отказ не спровадил на кухню. Она осторожно присела на край чужой кровати и с любопытством созерцала старания брата.
– Не помню я, что бы ты умел игрушки чинить. Наши мы обычно выбрасывали.
Цукаса и не умел. Он и пуговицу-то нормально пришить не в состоянии, ему не доводилось этому учиться. Однако пакет с порванной игрушкой тем вечером он всё-таки унёс. Подавленный Руи, сгорбившийся над очередным механизмом и односложно поддерживающий скудный, нелепый, натянутый диалог, даже головы не повернул на громкое шуршание.
Забрать-то забрал, а дальше что? Цукаса ещё долго смотрел на эти потрёпанные куски, неловко и глупо почёсывая затылок. Наверное, стоило еще десять, а то и сто раз подумать хорошенько, оценить свои возможности, прежде чем совершать импульсивные поступки. Но на то они и импульсивные. Кроме того, просто отступить, даже не попытавшись, слишком просто. Цукаса такое не любил. Да и, вспоминая те холодные слёзы, те жалобные всхлипы, он был готов исколоть себе хоть все подушечки пальцев до рек крови и обнажённой плоти, лишь бы что-то исправить.
– Решил попробовать. Это... Очень важно для одного человека.
– Ну наконец-то! Мой братишка больше не злобный хулиган! – Саки улыбнулась и театрально захлопала в ладоши.
– Да ну тебя, – коротко бросил Цукаса.
– А если серьёзно, - девушка прищурилась, разглядывая несколько едва заметных стежков.
– Кто бы ни был владельцем этой игрушки, ты заставишь его плакать от счастья!
– Я ещё ничего не сделал.
– Сделаешь на высшем уровне, я уверена!
Саки осторожно склонила голову на плечо брата, с неким восторгом наблюдая за неумелыми движениями пальцев. Да уж, сделает... Она права! Слишком поздно и позорно давать заднюю, особенно когда ты уже на финишной прямой...
* * *
– Руи! Руи, ты дома?! – Цукаса неуверенно постучал по двери гаража, чуть поржавевшим в некоторых местах. Где-то в глубине помещения раздались шорох и возня, и почти сразу же двери распахнулись, явив взору гостя лохматого Руи в жёлтых защитных очках, грязных до ужаса перчатках и такими же грязными пятнами на лице, который словно караулил у двери, ожидая прихода своего друга. Лёгкая ухмылка играла на бледных губах и была очень ему к лицу.
– Здравствуй, Цукаса-кун, проходи, – он сделал шаг в сторону, позволяя вступить в свои владения. Но Тенма так и топтался на пороге, неуверенно почесывая затылок.
– Ты, наверное, занят сейчас. Может мне зайти поз...
– Нет-нет, я уже закончил, не беспокойся, – Руи ненавязчиво хватает рукав нежно-голубой толстовки и тянет внутрь.
– Я ждал тебя.
Искренне сознаётся, заставляя Цукасу нелепо покраснеть. Он испугался такой своей, но это тут же отошло на второй план. Он невольно залюбовался воодушевлённым Камиширо, что-то пишущего, не умолкающего ни на миг.
— Я полночи работал над одной вещицей. Думаю, тебе будет интересно. Она довольно сложная, но на выходе просто чудо, – повернувшись к замершему среди бардака Цукасе, он увидел у него в руках пакет и заинтересованно склонил голову.
– Что это у тебя?
Цукаса вздохнул и стушевался, очевидно загнанный вопросом в угол.
– Я... Я тут принёс тебе кое-что...
Он не смог бы назвать ещё один такой момент из жизни, когда чувствовал себя настолько неловко и беспомощно. Он резко вдруг обо всём пожалел, искренне испугавшись осуждения со стороны Руи. Все его уверенность и целеустремлённость улетучились в одно мгновение. Хотелось убежать и никогда больше ему не попадаться, схоронившись в грузе сомнений.
– Мне? О, я весь во внимании, – хитрые лисьи глаза вспыхнули любопытством, и он заговорщически захихикал, аристократично прикрыв рот рукой. Цукаса же несколько раз тяжело вздохнул, выкрикнул про себя "Будь, что будет! " И вытащил "презент" Из тёмного пакета...
Та самая финишная прямая далась ему очень нелегко. Он очень долго пялился на обрывки, прежде чем, наконец, составить в голове плане действий и начал воплощать его в жизнь.
Вытряхивать старую набивку пришлось долго. Вместе с серыми плотными комками на пол летели как деревянные, так и железные опилки, выскочило несколько гаек и болтиков, парочка смятых бумажных списков и даже монетка. И всё это в клубах едкой пыли, заставляющей безостановочно чихать. Видимо, бреши Руи замечал далеко не сразу. Потом Цукаса несколько часов просидел в ванной, вручную бережно отстирывая следы от ботинок и те самые разносортные пятна неизвестного происхождения. Как оказалось, хозяин игрушку слишком сильно любил, и у него рука не поднималась модернизировать её для улучшения эстетического вида, и шëрстка блестела сама по себе. Даже пришлось мчать в магазин за новым наполнителем. Выбирал он долго, придирчиво, думая, в каком случае игрушка окажется более мягкой. Потратился в итоге недурно. На благое дело ушли все его накопления, и пришлось даже немного занять у Саки, чтобы приобрести краску для носа и новые глаза. Эти были ещё более глупые и нелепые, чем прошлые в сочетании с обычной пуговицей, но именно их Цукаса посчитал наиболее подходящими. Клеил из с такой осторожностью, с какой ничего в жизни не делал. Последним и самым сложным было латание новых дырок и сшивание частей тела. Он всё распарывал кривые стежки и колол пальцы до крови, но терпеливо начинал заново снова и снова, засиживаясь до глубокой ночи и получал нагоняй от сестры. Он злился, кричал в подушку и ломал карандаши и линейки, попавшие под горячую руку, скрипел зубами, и шёл куда-нибудь гулять, но по возвращению домой вновь садился за брошенное дело, игнорируя портфель, полный невыполненного домашнего задания. И только пройдя все стадии отрицания и принятия, он смог закончить свой нелёгкий труд. Цукаса не хотел зазнаваться, но он считал, что, если не знать истории игрушки, то выглядит она, как только что купленная в магазине. А заплатки... Декоративные! Дизайнерский ход!
Однако подобные мысли от каверзных загонов не спасли. Не выстояли даже в качестве хлипкого щита. Цукаса не смотрел Руи в глаза, дрожащие руки едва держали плюшевое создание негнущимися пальцами. Позорно подгибались коленки.
– Я не мастер, конечно, но...
Руи худой. Очень худой, прямо тощий, хрупкий и, возможно даже, слабый. Но обнимал он его так, словно вся человеческая сила оказалась в его власти. Рёбра грозились треснуть, воздух с громким "кха" Покинул лёгкие, но Цукаса виду не подал, осторожно проводя ладонью по спине, снова пересчитывая позвонки.
Он снова скрючился. Уязвимый, вновь доверившийся, он уткнулся в плечо хулигана, резко вставшего в каком-то смысле на путь исправления, и ронял слезы точно так же, как неделю назад. Только сейчас это были слезы радости и искренней благодарности.
– Руи, я...
– Спасибо... Спасибо тебе... – Руи отстранился и, любовно прижал к себе игрушку. — Теперь он значит для меня ещё больше...
Руи ему не друг, но и не потерявшая бдительность жертва. Почему ему захотелось защищать его всегда, ломая обидчикам рёбра? Почему в груди копошатся бабочки, а душа трепещет, глядя на счастливого, беззаботного Руи, которого он...За которого он порвёт. Так будет правильнее...
