Реверсия

      Ранняя осень в Инадзуме действительно отличалась своей легкой прохладой от Снежной с ее леденящим душу холодом. Маленькие узкие улочки были усыпаны желтыми листьями и освещались лишь тусклым светом фонарей, отчего вокруг создавалась атмосфера уюта и чего-то родного, незнакомого ранее Скарамучче.       Юноша вслушивался в тихий шелест растущего повсюду ветвистого клена, ведя непринужденную беседу с человеком, который, казалось, был создан для подобных вечеров — слишком уж хорошо он вписывался в эти золотые пейзажи.       Кадзуха довольно быстро выяснил, что Скарамучча не бывал в Инадзуме с младенчества, а потому принялся рассказывать истории о стране грома и молний в таких красках, что у брюнета не было и шанса не заслушаться.       — …Существует легенда об огромном морском змее, именуемом Оробаси. Если верить древним книгам, под островом Ватацуми, что расположен западнее от нас, находится погребенный город, в котором когда-то жил народ, почитавший это божество…       Очередное мифологическое отступление народного фольклора, сопровождаемое шуршанием листвы под ногами. Юноша украдкой поглядывал на блондина, забавно отгоняющего от себя клубы дыма, которые он, Скарамучча, незаметно пускал в него веселья ради, делая очередную затяжку сигареты.       — В детстве отец рассказывал мне, что его тело было покрыто прекрасными светящимися коралловыми ветвями. Отламывая их от себя, Великий змей строил лестницу на поверхность, чтобы даровать людям долгожданный свет… Прекрати дымить, если хочешь услышать концовку истории.       — Позволь мне самому ее угадать, — Скарамучча ехидно ухмыльнулся, но под строгим взглядом сигарету все же затушил, — народ оказался неблагодарным и в итоге погубил своего же спасителя?       Кадзуха покачал головой, терпеливо возводя глаза к полупрозрачным облакам закатного неба.       — Хорошая попытка, но нет. По легенде его победил в честной битве истинный правитель Инадзумы, когда Оробаси нарушил одну из действующих заповедей Тейвата.       — Это какую же?       — Честно говоря, я уже не помню всех деталей. Кажется, он прочел запретную книгу, содержащую в себе тайны мироздания, — Каэдэхара задумчиво повел плечами и, пропуская своего спутника вперед, завернул за угол очередного проспекта.       Они продолжали неторопливо беседовать, прогуливаясь вдоль маленьких магазинчиков и уличных забегаловок.       Казалось, Кадзуха знал все на свете. Он делился с парнем любопытными фактами из жизни известных деятелей Инадзумы, упоминал исторические детали встречающихся на пути архитектурных сооружений, веселил забавными историями, которые приключались с ним в городе.       И самое удивительное — у него получалось рассказывать обо всем этом настолько интересно, что Скарамучча в какой-то момент просто потерял счет времени, а ведь привычка смотреть на наручные часы каждые десять минут была у него чуть ли не с детства.       Юноша не мог основательно признаться себе в этом, но в глубине души все же понимал, что слушал истории из уст Каэдэхары, затаив дыхание. Его спокойный вкрадчивый голос напоминал шепот ледяного моря в далекой Снежной, в который хотелось вслушиваться, закрыв глаза, прямо как тогда, в библиотеке. И как бы не хотелось иной раз съязвить в ответ, сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, брюнет сдерживался. Просто был не в силах разрушить таинственную магию этого вечера.       Через какое-то время парни наконец набрели на искомое место. «Кафе как кафе» — сперва подумалось юноше, пока Кадзуха не открыл перед ним дверь, учтиво пропуская вперед.       Да уж, первое впечатление действительно бывает обманчивым.       Внутри все было обставлено в традиционном инадзумском стиле: низкие столики котацу с короткими ножками, широкие ширмы с характерной символикой, разделяющие пространство на отдельные небольшие комнатки, бонсай и икебаны, украшающие большую часть горизонтальных поверхностей… Только при ближайшем рассмотрении Скарамучча понял, что это был самый настоящий чайный дом.       Юноша с любопытством разглядывал необычный интерьер, ловя себя на мысли, что за целый месяц жизни в другой стране ему даже в голову не пришло посетить подобные места и поближе познакомиться с родной культурой. И вот какая штука, именно благодаря Кадзухе, человеку, о котором у брюнета в принципе было неоднозначное мнение, он прямо сейчас лицезрел эту приятную глазу атмосферу.       Подумать только.       — Выбери столик и садись, а я пока закажу нам напитки, — шепнул ему куда-то в шею Каэдэхара и тут же направился к большой стойке в конце зала.       Просить дважды не следовало, Скарамучча быстро облюбовал местечко возле панорамного окна с видом на внутренний дворик. Избавившись от верхней одежды, юноша неловко упал присел на татами, с непривычки не рассчитав разницу высоты обычного стула и совсем плоской мягкой подушечки. Словно ребенок, впервые увидевший радугу, он зачарованно оглядывался по сторонам, рассматривая тихо переговаривающихся между собой посетителей.       Скарамучча вдруг вновь ощутил себя тем маленьким мальчиком, который с придыханием наблюдал из своего окна за проходящими мимо людьми со своими радостями и горестями. Он вспомнил, как по одному только выражению чужого лица мог определить, что у спешащего к светофору человека произошла какая-то беда, а у маленькой девочки, играющей в невидимые классики посреди улицы — явно была припрятана забавная история, иначе откуда взяться этому озорному блеску в больших радостных глазах?…       Это странное чувство ностальгии пленило не хуже чайного аромата, мягко обволакивающего воздух столь уютного помещения, и Скарамучча был бы самым ужасным лжецом на свете, если бы сказал, что ему все это не нравилось.       — Ты выбрал мой любимый столик, и почему-то я совсем не удивлен, — вдруг раздался над самым ухом приглушенный голос Кадзухи, — держи, но если будет слишком горько, не говори, что я тебя не предупреждал.       Что ж… «Горькие слезы» были действительно горькими. И это — то самое, что так старательно искал половину своей сознательной жизни брюнет. Горечь, раскрывающаяся еще большей горечью, приятно оседала на языке, и парень удовлетворено зажмурился, делая еще один небольшой глоток этого потрясающего напитка.       — Архонты… На тебя посмотришь, так можно подумать, будто ты пьешь живительный нектар, — усмехнулся Каэдэхара, расслабленно упираясь подбородком в раскрытую ладонь и всматриваясь в потеплевший взгляд напротив.       — Это он и есть, — кивнул юноша и как бы в подтверждение своих слов удовлетворенно провел кончиком языка по влажным губам. — Спасибо.       — Брось, я рад, что с помощью обыкновенного чая смог заставить тебя не язвить мне хотя бы несколько минут.       — Прекращай радоваться, эти несколько минут подошли к концу.       Оба опустили головы, пряча улыбки в своих чашках и наслаждаясь приятной атмосферой, пока на фоне тихо играла успокаивающая слух традиционная музыка. На душе у Скарамуччи было так тепло и спокойно, и это ощущалось до смешного правильно. Архонты, он так привык к адреналиновым скачкам в своей жизни, что уже было начал считать нормой состояние нервной системы на грани фола.       Как оказалось, чашка чая, уютное кафе и приятная компания в лице такого комфортного человека, как Кадзуха, творили настоящие чудеса.       «Возможно… Если на секунду представить, что с ним не нужно быть всегда начеку, не нужно быть умнее, сильнее и лучше… Может быть, вместо дурацкого соперничества мы могли бы стать друзьями?»       Внутренний демон, точно прожорливый кот, задобренный ложкой сметаны, впервые смиренно молчал, и молчание это было самым лучшим ответом для Скарамуччи.       Постепенно юноши вернулись к беседе, плавно перетекшей в обсуждение их совместного проекта. Кадзуха около получаса изучал теоретический материал, делая на полях карандашные пометки и попутно комментируя написанное. К большому удивлению Скарамуччи, тот практически ничего не хотел исправлять, лишь изредка предлагал добавить информации по одному или нескольким аспектам.       Время летело незаметно, и, вероятно, дело было в том, что проводилось оно не просто приятно, но и полезно. Уже через час обсуждение работы подошло к концу, а горячие напитки вновь наполнили пустые чашки.       — И все же я никак не могу взять в толк, почему ты воспринимаешь меня таким карикатурным педантом?       Кадзуха расслабленно сидел в позе лотоса и вот уже несколько минут не глядя мастерил очередное оригами, методично перебирая тонкими пальцами края салфетки.       «Какое занимательное хобби. Сначала листья, теперь салфетки, любопытно, что еще этот умник умеет делать своими талантливыми пальцами? Не в этом смысле, разумеется…»       — Ты производишь такое впечатление, — Скарамучча пожал плечами, все же невольно задерживая взгляд на чужих руках и хмурясь от собственных мыслей. — Всегда вежлив, собран, внимателен к деталям, подчеркнуто дружелюбен со всеми, у тебя безупречная репутация стереотипного отличника… Мне продолжать?       — Разве ты не знаешь, что внешнее бывает обманчивым? — вопросом на вопрос парировал юноша, и от брюнета не укрылось то, как хитро блеснули в приглушенном свете алые глаза.       Скарамучча покачал головой.       — Я бы не удивился, если бы ты оказался серийным убийцей, охотящимся под покровом ночи на молодых девиц, и все-таки это маловероятно. Думаю, если в тебе и есть темная сторона, то это точно что-то попроще.       — Спасибо за столь высокую оценку моей социальной роли, — Кадзуху подобное заявление явно позабавило. Смахнув выбившуюся из прически прядь со лба, он искренне рассмеялся. — До убийцы мне действительно далеко.       — В любом случае, ты относишься к категории «хороших мальчиков», разве я не прав?       — В литературе твои слова можно было бы отнести к понятию «клише».       — И все же?       — Даже не знаю, — уклончиво протянул Каэдэхара, скрещивая пальцы перед собой в замок, точно пришедший с повинной преступник, а Скарамучча вдруг понял, что упустил момент, когда оригами бесследно испарилось со стола. — Со стороны такие вещи всегда виднее, так что я не стану с тобой спорить.       — Уже один этот ответ выдает тебя с головой, — парень разочарованно закатил глаза, слегка отстраняясь. — Пожалуй, я воспользуюсь любезно предоставленным тобой карт-бланшем.       — Каким из? — и снова этот хитрый прищур.       Ей богу, Скарамучча еще не встречал людей, способных одним своим взглядом заставить сомневаться в реальности происходящего и искать двойное дно между строк. Блондин выбивал его из равновесия разными способами, явно не прилагая к этому никаких усилий. Просто поразительно.       Юноша не мог объяснить это даже самому себе, но Кадзуха виделся ему темной лошадкой, чем-то запредельно таинственным. И Скарамучча не мог найти своим мыслям ни одного разумного объяснения.       А загадки, оставленные без ответа, он терпеть не мог.       — Расскажи мне о себе… что-нибудь личное, о чем не шепчутся за столиками в университетском кафе. Сам ведь предлагал спрашивать тебя напрямую.       — О, не беспокойся, я помню. Предлагаю равноценный обмен, — Кадзуха протянул руку над столом и насмешливо пояснил: — Личный факт из моей жизни в обмен на личный факт из твоей. Можем задать друг другу любой вопрос.       «Так вот какую игру ты затеял… Ну разумеется. С тобой не все так просто, Каэдэхара Кадзуха, впрочем, как и всегда»       Скарамучча на мгновение замешкался, рассматривая вытянутую вперед ладонь. Он не был готов раскрывать и одной десятой процента своей невеселой биографии, но интерес к поэту возрастал буквально в геометрической прогрессии с каждой их новой встречей, так что…       В конце концов, что может пойти не так? Любую информацию ведь можно приглушить, если опустить некоторые детали.       Игра определенно стоила свеч.       — Идет.       Скарамучча быстро сжал руку в ответном жесте, успевая удивиться тому, насколько теплой она казалась на контрасте с его собственной кожей. Если так подумать, Кадзуха весь, целиком и полностью, казался теплым: от оттенков в одежде до поведения и манеры речи. Должна же хоть где-то скрываться капля холода? Брюнет окинул юношу задумчивым взглядом.       Вопрос тут же подсветился в его мыслях, точно неоновая вывеска над баром.       — Чего ты боишься, Кадзуха? За столом воцарилось непродолжительное молчание: блондин задумчиво водил пальцами по ободку чашки, явно размышляя над ответом, Скарамучча, удовлетворенный произведенным эффектом, терпеливо выжидал. Очевидно, он застал Каэдэхару врасплох. Что ж, пусть даже не рассчитывает на дурацкие вопросы по типу «какой у тебя любимый цвет?», им не по семь лет.       — Очень прямолинейно, мне нравится, — наконец вымолвил юноша, и его губы тронула едва заметная, сдержанная улыбка. — Все до смешного банально. Я боюсь замкнутых пространств.       Скарамучча вздрогнул, точно от удара током, и, не скрывая собственного удивления, пристально вгляделся в мерцающие в свете тусклых ламп глаза. Он и сам не был фанатом маленьких комнатушек с низкими потолками и отсутствием окон — спасибо папаше с его пыточной. Так или иначе, брюнет ожидал услышать что угодно, будь то боязнь пауков, темноты, смерти там в конце концов.       Клаустрафобия… Интересный поворот.       — Так было не всегда. Думаю, из общей истории ты знаешь, что помимо культурного достояния Инадзума славится своими сильными землетрясениями. Одно из последних унесло тысячи жизней… Включая мою семью. В попытке укрыть от бедствия как можно больше людей, мои родители рискнули собственной безопасностью и сами не успели попасть в убежище. Они погибли под завалами обрушившихся соседних домов, но спасли втрое больше горожан, чем наш многоуважаемый сегунат.       Каэдэхара невесело усмехнулся, пространно глядя куда-то в сторону. Проследив за направлением его взгляда, Скарамучча увидел за одним из столиков пожилую пару. Мужчина преклонных лет, едва ли способный удержать чашку чая своей подрагивающей рукой, улыбался и заботливо прикрывал ладонью острый угол стола в нескольких сантиметрах от головы своей супруги, пока та, ворча что-то себе под нос, сосредоточенно рылась в сумке.       Юноша смутно, но догадывался, какие мысли одолевали его спутника. Представлял ли тот своих родителей на месте этих двоих? Возможно… Скарамучча не хотел расспрашивать. Он был сбит с толку этой внезапной откровенностью и мог думать лишь о том, насколько тяжело, должно быть, потерять столь большую ценность в жизни, как любящая семья. А судя по тем коротким историям, которые успел рассказать ему во время прогулки Кадзуха, родители у него были и правда чудесные.       — Мне очень жаль, — тихо произнес юноша, возвращая блондина из омута воспоминаний.       — Все в порядке, в конце концов, «цель всякой жизни есть смерть», нельзя вечно терзать свою душу мыслями о прошлом, — Кадзуха тепло улыбнулся, возвращая привычную безмятежность своему взгляду. — Эта длинная преамбула была к тому, что тогда я оказался заперт в мастерской отца, чуть поодаль нашей резиденции. Дверь придавило тяжелыми балками, и выбраться оттуда я смог лишь через несколько дней, когда на помощь пришли спасатели. Как ты можешь догадаться, это оставило неизгладимый след в моей памяти, так что теперь лифтам и подсобкам я предпочитаю парки и просторные помещения, ха-ха…       Скарамучча хмыкнул, в который раз поражаясь способности Каэдэхары оставаться неизменно спокойным человеком при любом раскладе.       — Теперь я понял, почему это твое любимое место, — брюнет мотнул головой, указывая на панорамное окно, на что тут же получил одобрительный кивок.       — Моя очередь, — блондин замер, в задумчивом жесте приложив большой палец к губам. — О чем ты больше всего на свете мечтал в детстве?       — Серьезно? Ты тратишь возможность узнать обо мне любую каверзную подробность ради того, чтобы послушать мои детские фантазии?       Скарамучча недоверчиво прищурился, пытаясь разглядеть в этом скрытый смысл. Но его, черт побери, просто не было. Кадзуха невинно улыбнулся и покачал головой.       — Чтобы узнать человека ближе, нужно познакомиться с его самой ранней версией. Да и каверзные подробности о тебе мне вовсе ни к чему.       Теперь врасплох застали самого Скарамуччу. В голове тут же заплясали картинки из прошлого, но ни в одной из них не было чего-то конкретного. Так странно. Юноша за всю свою недолгую жизнь пробыл в глубинах собственного подсознания, наверное, даже дольше, чем в реальности, но он… никогда не мечтал? Были желания, цели, планы, в которые, кстати, входило вырваться к чертовой матери в буквальном и переносном смысле этого выражения, поджечь родной дом, стать волшебником и превратить гувернантку в помойную крысу, довести отца до нервного истощения какой-нибудь ужасно раздражающей вещью, вроде…       Ну конечно.       Как он мог забыть? Скарамучча на мгновение прикрыл глаза, сдерживая рвущийся наружу смешок.       — Я мечтал научиться играть на барабанах.       — Почему именно на барабанах? — Кадзуха заинтересованно выгнул бровь, чуть наклоняясь корпусом вперед.       — Скажем так, у меня был не самый лучший в мире отец. Он… придерживался весьма консервативных взглядов и воспитывал меня согласно им же.       «Ну знаешь, подвешивал на цепях, избивал, морил голодом и жаждой по пятницам, обычное дело для отцов»       — А я был не самым послушным ребенком и часто шел ему наперекор, за что получал по полной программе. В общем, у него была мисофония — сильная звуковая чувствительность, и в минуты особо тяжелых ссор я представлял, как вырасту, куплю установку с барабанами и сяду отбивать ритм прямо под дверью его кабинета.       «Представлял, как прикую его к тому самому стулу в той самой ебанной лаборатории и заставлю слушать, как барабанная палочка ударяется о пластик снова и снова, пока у него не польется кровь из ушей»       — Почему ты в итоге этого не сделал?       — Потому что вырос и поумнел, наверное, даже не знаю.       «Потому что он бы меня убил»       — В любом случае, его уже нет в живых, так что эта маленькая садистская мечта останется где-то на задворках памяти, — Скарамучча хмыкнул, наконец переводя взгляд на своего собеседника.       Каэдэхара выглядел задумчивым даже больше обычного. Его пронзительные алые глаза скользили по лицу напротив, будто сканировали, отмечали каждую деталь, каждую недоговоренность. Но при этом в них не было ни капли осуждения, лишь…       Понимание.       Скарамучча почувствовал, как кровь прилила к щекам от этого внимательного взгляда, и поспешил взять в руки кружку с остывшим чаем, лишь бы занять себя хоть чем-то.       Удивительно, но даже опустив некоторые значимые детали, поделиться чем-то личным было… приятно? Кадзуха обладал какими-то невероятными способностями располагать к себе, с ним хотелось быть откровенным. Это странное и непривычное желание не укладывалось ни в одну из устоявшихся жизненных парадигм Скарамуччи. Юноша всегда опасался того, что однажды ему придется кому-то рассказать о своей жизни, доверить кому-то свои воспоминания. Эта мысль заставляла сердце сокращаться с большей частотой.       Но с Кадзухой все было иначе. Любопытно, куда приведет эта история…       — Который сейчас час? — неожиданно прервал молчание Кадзуха.       Брюнет настороженно прищурился, но на наручные часы все же взглянул.       — Половина восьмого…?       — Отлично, значит еще успеваем.       — Успеваем куда? Что ты…       Кадзуха тут же подхватил свой дипломат и, быстро выудив оттуда кошелек, бросил несколько денежных купюр на стол, после чего кивнул хозяйке чайного дома, чтобы та их рассчитала. Скарамучча изумленно продолжал наблюдать за этими сумбурными движениями, пока ему не протянули его собственный плащ.       Они вновь встретились взглядами, и брюнет заметил уже знакомый искрящийся азартом блеск в алых глазах.       Каэдэхара улыбнулся.       — Надеюсь, ты быстро бегаешь, мой дорогой друг. Потому что прямо сейчас мы бежим играть на барабанах.

***

      — Это худшая идея из всех, что ты мог предложить.       — Мы с тобой слишком мало знакомы для таких смелых заявлений.       Скарамучча закатил глаза. Они пребывали в просторном кабинете, наполненном самыми разными инструментами, всего несколько минут, а брюнет уже успел тысячу раз пожалеть о том, что поддался искусным чарам убеждения своего однокурсника и согласился на эту странную авантюру. Прокуренные легкие болезненно сжимались после незапланированной пробежки, мышцы ныли, а сердце явно стремилось раздробить своим бешеным ритмом ребра. Радовало только одно — до дома отсюда просто рукой подать.       Потому что сидели они в том самом музыкальном центре, звуки которого встречали юношу каждое, мать его, утро.       Скарамучча не верил в судьбу, но оправдывать происходящее чередой совпадений, все равно что не замечать здоровенного слона в комнате.       — Тут написано, что начинать обучение можно с пяти лет. Как думаешь, справишься?       Кадзуха, напротив, был полон живого энтузиазма. Он стоял, оперевшись бедром об ударную установку, и с невероятно сосредоточенным выражением лица вчитывался в тонкую книжку под названием: «Пособие для самых маленьких. Барабаны и не только».       — По-твоему, это смешно? — Брюнет улыбнулся, но, кажется, вышло что-то больше похожее на оскал.       Ответом ему был многозначительный смешок, едва ли заглушенный прижатой к покрасневшему лицу книжкой.       — Ладно, это действительно должно быть просто, садись уже, — успокоившись, юноша жестом указал Скарамучче на стул, а сам опустился в кресло , очевидно, предназначенное для преподавателя. — Отлично, теперь поставь правую ногу здесь, возле бас-барабана… Так, а левую поставь на педаль сюда…       Каэдэхара сосредоточенно сверялся с картинками в потрепанном пособии, то и дело склоняясь над барабанами и забавно хмурясь, если что-то где-то не совпадало. Его светлые, перехваченные ослабевшей в натяжении резинкой волосы ниспадали на лоб и скулы, закрывая собой обзор. Стараясь не отвлекаться, блондин то и дело сдувал их, но безуспешно — один из локонов систематически возвращался на свое законное место прямо над левым глазом.       Скарамучча с интересом наблюдал за этим маленьким противостоянием, борясь с непонятно откуда взявшимся желанием вмешаться и заправить уже, наконец, непослушную прядь за ухо, а лучше вообще переплести эту чертову прическу. Любопытно, как бы Кадзуха отреагировал на это очевидное нарушение личных границ? Может быть, перехватил бы запястья в смущении или, напротив, позволил сделать со своими волосами что-угодно. Возможно ли смутить этого человека в принципе? Нужно будет обязательно проверить на досуге…       — …Разместить палочку на кисти между большим и указатель… Эй, ты меня вообще слушаешь?       Скарамучча вздрогнул и тут же согласно закивал, уверенно беря в руки барабанные палочки. О них ведь шла речь, да?… Вот черт, он и правда прослушал. От увиденной картины блондин удивленно захлопал глазами, в притворном испуге тут же выставляя вперед ладони, точно защищаясь:       — «Пощадите, государь мой!» — его губы растянулись в насмешливой улыбке, — обещаю, больше никаких шуток про возрастной ценз.       — Посмотрим на твое поведение, — Скарамучча лукаво прищурился, все еще не совсем понимания, что именно вызвало такую забавную реакцию у его новоявленного учителя.       — Серьезно, расслабь руки хоть немного, это же не дайсё… — Кадзуха покачал головой, откладывая в сторону пособие. — Нет-нет, погоди, большой палец не должен накрывать остальные, что ты… Скарамучча!       Обучение совершенно внезапно превратилось в откровенное дурачество. Брюнет, едва сдерживая смех, назло продолжал крепко сжимать барабанные палочки и изо всех сил старался дотянуться до Каэдэхары хотя бы их кончиками, но тот быстро уловил правила игры — снова и снова успешно уворачивался, прикрываясь всеми видами тарелок. В ход шло все: маленький напольный барабан, райд, крэш, хай-хэт и сплэш — юноша с грацией семейства кошачьих лавировал между установкой, умудряясь не задевать ни одну из закрепленных конструкций.       — Если не прекратишь, нас с позором выгонят отсюда, а ведь ты еще не успел сыграть ни одной ноты! — почти жалобно протянул Кадзуха, пряча улыбку и парируя очередной «удар», на этот раз метивший ему в солнечное сплетение.       «Нападающий» на это лишь насмешливо покачал головой. Он готов был поклясться чем-угодно, в мелодичном голосе звучали нотки провокации, чистейшего подстрекательства, но никак не просьбы. За столь короткий промежуток времени юноша успел понять о Кадзухе одну важную вещь: с этим поэтом нужно всегда читать между строк, иначе рискуешь остаться в дураках. И прямо сейчас между строк плясали искорки азарта, складывающиеся во фразу: «не останавливайся»       Никто, впрочем, и не собирался.       Это зрелище зачаровывало. Каэдэхара был похож на живое пламя, которое наконец высвободили из оков. «А зажигалка тебе для чего — сварить ужин или сжечь город?» — так кстати вспомнился собственный вопрос, удачно заданный блондину еще тогда, в первый день их знакомства. Теперь Скарамучча точно знал на него ответ.       Юноше поразительно шли растрепанные волосы, тяжелое, сбивчивое дыхание и багряный румянец на щеках. Настолько, что в голову брюнета вдруг закралась мысль почаще доводить этого вечно спокойного человека до подобного состояния. Теперь, на фоне раскрасневшегося лица, даже глаза Кадзухи казались не такими алыми: их цвет напоминал скорее раскаленный металл, который вот-вот примутся ковать лучшие кузнецы со всего света.       Абсолютное безрассудство, не иначе. Ребячество, легкомыслие и инфантилизм. Еще каких-то пару часов назад оба размышляли о смерти и страхе, а теперь, точно маленькие дети, самозабвенно сражались на барабанных палочках в богом забытом музыкальном центре, который вот-вот закроется… Скарамучча ощущал, как его скулы буквально сводит от улыбки, но ничего не мог с этим поделать. Сейчас он чувствовал себя по-настоящему живым.       — Ну почему же, сыграл и ни одну, — ехидно заметил брюнет, мастерски делая новый выпад и все же задевая юношеское плечо. — Ты отлично справляешься с ролью подвижной ударной установки.       От подобного заявления блондин резко выпрямился, встречаясь взглядом с такими же горящими безумным блеском глазами, и хотел было возмутиться, но в то же мгновение об этом пожалел: деревянный «клинок», не встретив преграды, попал точно в сердце.       С приоткрытых губ юноши тут же сорвался тихий болезненный стон, а лицо брюнета украсила победная ухмылка.       — Memento mori, — торжественно произнес Скарамучча, садясь обратно на стул, и принялся театрально затачивать свои «орудия» друг о друга.       — Errare humanum est. И ты все еще держишь их неправильно.       Блондин усмехнулся, устало склоняясь в легком реверансе перед юношей, определенно вкладывая в этот жест смирение с собственным поражением. Что ж, иначе и быть не могло.       Не разрывая зрительного контакта, он опустился в свое кресло и тут же придвинулся к Скарамучче так, что их колени непроизвольно столкнулись под ударной установкой. Тонкие пальцы невесомо обхватили правую кисть с зажатой в ней палочкой и слегка встряхнули, вынуждая ее обладателя наконец ослабить хватку.       — Видишь, ты должен держать их так же легко, как… Не знаю, как держишь обычно сигарету. Ты ведь не сжимаешь ее со всей силы, верно? — Кадзуха мягко улыбнулся и, замечая, что левая рука послушно изменила свое положение уже без сторонней помощи, удовлетворенно кивнул. — Вот, совсем другое дело.       Просторный кабинет погрузился в тягучую тишину, нарушаемую лишь едва различимыми звуками игры на фортепиано этажом ниже.       Скарамучча неподвижно смотрел на ухоженные, с тонкими костяшками пальцев руки, продолжающие мягко сжимать его запястье, и не мог вымолвить ни слова. Он был слишком близко. Настолько близко, что брюнет улавливал уже знакомые нотки парфюма, приятно щекочущего чувствительное обоняние.       Это просто немыслимо.       Раз за разом игнорировать чужое личное пространство и при этом так удачно балансировать на грани дозволенного. Что ж, Кадзуха, определенно, был тактильным человеком, стоило понять это еще тогда, в библиотеке, когда сонный и не совсем трезвый Скарамучча буквально расплавился под его руками. Но если в тот вечер подобное можно было оправдать обыкновенным проявлением заботы, то сейчас… Методом обучения?       Непривычная близость вызывала внутри странную дрожь, и юноша не мог объяснить причину такой реакции собственного тела, как ни старался. Ладонь предательски горела, и, может быть, стоило вырвать ее из не такой уж крепкой хватки, вскочить с этого чертового стула, выдать какую-нибудь колкость и вернуть, наконец, безопасную дистанцию.       «Так почему же ты этого не делаешь?» — насмешливо вопрошало подсознание.       «Понятия не имею» — надломленно шептали ему в ответ.       Кадзуха определенно обладал каким-то магическим даром, иначе как объяснить его способность виртуозно выводить из строя мозг Скарамуччи в считанные секунды, не прилагая к этому никаких реальных усилий. Шестеренки в голове неохотно двигались, задевая друг друга заостренными зубцами, но дельные мысли по-прежнему не спешили почтить своим присутствием разум.       С Каэдэхарой понятие «определенность» настолько обесценивалось, что это даже забавило. Предугадать его дальнейшее действия, все равно что узнать, о чем думает кот, смотрящий в пустой угол комнаты, — просто невозможно.       Но юноше нравилось пытаться.       Кадзуха, если подумать, просто эталон недосказанности. День за днем, встреча за встречей — он вынуждал брюнета снова и снова подвергать сомнению собственные суждения, прыгать выше собственной головы в попытке увидеть больше, прочесть подтекст, разгадать, в конце концов, любую подброшенную, словно косточка собаке, загадку. Каждый их диалог — чертово шахматное поле, и если еще каких-то несколько дней назад юноша с досадой думал, что переставляет фигурки лишь он один, то теперь никаких сомнений не оставалось.       Кадзуха с самого начала играл и, более того, играл не по правилам.       Тихий вздох непроизвольно вырвался из груди, когда пальцы Каэдэхары неожиданно сдвинулись с места и аккуратно прошлись вдоль тыльной стороны сжатой ладони, оглаживая каждую встречающуюся на пути косточку. Мягко, едва касаясь, словно под ними не рука, а дорогой фарфор — стоит надавить посильнее, и он треснет, рассыпется на сотни тысяч осколков.       Скарамучча наконец поднял голову. Сидящий в нескольких сантиметрах от него юноша с той же внимательностью смотрел на их переплетенные пальцы и, казалось, всерьез раздумывал о чем-то. Какая ироничная складывалась ситуация: они, точно клишированные влюбленные, отыгрывали сценку в дешевом ситкоме, где вот-вот должен зайти условный охранник, чтобы испортить долгожданный зрителями момент...       — Молодые люди, мы закрываемся через пятнадцать минут, поспешите!       Оба вздрогнули и как по команде повернулись в сторону источника звука, будто дети, которых застали за какой-то опасной авантюрой. В самом деле, в дверном проеме стоял мужчина средних лет в характерной темно-синей форме и строго осматривал маленький хаос, что успели устроить в кабинете начинающие барабанщики.       Скарамучча почувствовал, как уголки его собственных губ медленно поползли вверх.       «Архонты, это действительно охранник. Где там закадровый смех? Позовите уже звукорежиссера — парень явно пропускает все веселье»       Так и не дождавшись реакции, мужчина поспешил удалиться, и лишь когда тяжелая дубовая дверь захлопнулась, двое облегченно выдохнули. С минуту юноши молча вслушивались в удаляющиеся шаги, но стоило их глазам встретиться вновь, как негромкий смех разрушил гнетущую тишину.       — Знаешь… Забудь про то, что я говорил, — наконец произнес Кадзуха. В его взгляде вновь просматривалась привычная безмятежность, а в действиях — непоколебимая уверенность. Ловким движением он высвободил свою ладонь и сдвинул кресло на прежнее место, тут же отстраняясь на вполне «безопасное» расстояние. — Держи палочки, как тебе удобно, и просто наслаждайся процессом.       На контрасте с былым жаром от чужого прикосновения запястье неприятно обдало холодом, и брюнет невольно поморщился. Будто ничего и не было — так, минутное наваждение больного сознания.       «Ты затеял странную игру, Кадзуха. И хотя ее смысл мне пока не ясен, уступать я не собираюсь»       — Как скажете, учитель, — Скарамучча неопределенно усмехнулся. В следующее мгновение аудитория наполнилась грохотом барабанной дроби.