Притворство

Их отношения так дальше и развивались: она его любила и позволяла трахать себя, а он ее трахал и позволял себя любить. Владислав замечал, как меняется его взгляд на Лану, но до ужаса не хотел себя поймать на мысли, что именно из-за нее не спит ни с кем другим, именно из-за просыпающейся привязанности трахает с чувством, без желания причинить боль или просто попользоваться, что из-за зеленоглазки иной раз задумывается о том, какого это, быть нужным кому-то. Все должно рано или поздно заканчиваться, но Владислав уцепился за эту девушку, не хотел отпускать свою игрушку и не позволял никому ее брать. И когда один из ее коллег решил, что достаточно осмелел посягнуть на святое — на «собственность босса», Влад еле сдержался, чтобы не утащить девушку в кабинет, а этого паренька — не выкинуть в окно. Эти ощущения ему определенно не нравились, кредо Орлова было «не люби и будь свободен», он сочинил эту глупость еще в двадцать пять, когда расстался с бывшей женой и разочаровался в женщинах. Но тут появляется наивная двадцатишестилетка, врывается в его голову и переворачивает установки. Его нарастающая привязанность отражалась в мелочах: тут он освобождает ее от лишней работы; здесь готовит ей кофе и предлагает перекусить; во время секса прислушивается к ней, а не к себе; приезжая домой к девушке, берет ей обязательно что-то приятное. Лана позволяла этому происходить, с радостью раскачиваясь на этих эмоциональных качелях. В такие моменты, когда мужчина резко проявлялся к ней, оказывал знаки внимания, ей переставало казаться, что она больная, что это все — глупая ошибка. Но в другой раз он становился снова собой: приезжал злой к ней ночью, трахал ее почти до потери пульса и уезжал еще засветло. Но это она тоже позволяла, иначе и не могла действовать с ним. Мужчина был фантазией, мечтой, целью, которой хотелось добиться во что бы ты ни стало. Вишневская не тешила себя надеждой, что сможет поменять властного мудака, но хотела верить, что он станет к ней добрее, что их связывает не только секс во время работы и после, но и какая-то взаимная симпатия. Он приезжал к ней пару раз в неделю, бесцеремонно переворачивая жизнь с ног на голову, управляя ее свободным временем. Иной раз ему не нужно было доходить до кухни, где они периодами ужинали, не нужно было даже проходить в спальню, чтобы ее взять. Лана всегда встречала его радостной улыбкой, хоть и ломалась изнутри от отвратительного характера мужчины. Принимала его в себя, стонала так громко, как могла, зная, что доставляет ему этим невероятное удовольствие. Его Лана Вишневская была самой невероятной в постели женщиной, и с этой куклой хотелось играть до скончания времен. Как бы Лана не сопротивлялась самой себе, не унижала себя в собственных глазах, случилось то, что не позволило ей оставаться дальше на работе. Случай все решил — девушка была готова остаться с разбитым сердцем, изнуряющей болью внутри, но никак не перетерпеть эту последнюю каплю в огромном океане унижения. Владислав снова позвал ее к себе в кабинет, заранее надежно закрыв дверь на ключ. Сегодня он молчалив, игривость напрочь отсутствует в поведении. Мужчина прижимает Лану к стене, в привычной манере обхватывая шею и прикусывая мочку уха. Наслаждается своей властью, тем, как плавится в его руках эта девушка. Иногда ему кажется, что Вишневская не заслужила такого отношения: она боевая, стойкая, очень интересная в обычной беседе, но он хочет ее как проклятый, ему нравится видеть подчинение в глазах работницы. Отходит от девушки, кивком указывая на свое кресло и стол. Проходит, не дожидаясь ее реакции, садится на свой кожаный «трон» и раздвигает ноги, приглашая Лану взглядом подсесть к нему. Девушка, проклиная собственное возбуждение, накатившее будто цунами, присаживается сначала к нему на колени, увлекая в поцелуй. Владислав позволяет это, отвечает ей, прижимая тонкую талию к себе, обхватывая ее широкой ладонью, сжимая до синяков. Ему безумно нравится все в этой девушке: ее зеленые глаза, похожие на лес во время дождя; ее тонкая талия, которую на вид так легко переломать; ее аккуратные пухлые губы, часто накрашенные алой помадой; ее каштановая копна волос, россыпью лежащая на плечах по утрам. Однажды после ночи с девушкой, он засмотрелся с утра на эту прекрасную картину — спящей она была похожа на ангела. И, возможно, всего на секунду, ему показалось, что он посягнул на нечто святое, совершил огромный грех, когда начал ломать ее волю. Отрывается от Ланы, заглядывая ей в глаза с хищной улыбкой. Рассматривает ее пару секунд, прежде чем позволить себе снова приникнуть к ней, рукой забираясь в трусики и бесцеремонно врываясь сразу двумя пальцами — она почти всегда готова для него и только для него. Обводит большим пальцем клитор, вызывая у Вишневской стон, активнее двигает пальцами, прежде чем оторваться от девушки в очередной раз и опустить глаза вниз, на свой уже порядком ноющий стоящий член. На ноутбуке, стоящем на столе перед ними, возникает анимация видеозвонка. Владислав, грязно выругавшись, намеревается сбросить этого наглеца и продолжить увлеченно надрачивать прекрасной богине на своих коленях, но ему начинают приходить уведомления с явным посылом зайти на конференцию. Лана слегка хнычет, отстраняясь, но мужчина не дает ей слезть с него и уйти. Придерживает за плечо, сжимает и надавливает вниз. — Опускайся, — девушка непонимающе хлопает глазами, пока до нее доходит простая истина: он хочет, чтобы она залезла под стол и устроилась лицом прямиком меж его ног, — вперед, долго ждать? Мужчина на секунду задумывается, а стоит ли ему так грубить, девушка не виновата в его невнимательности: конференция была назначена, а он просто забыл. Но, откинув эти сентиментальности, он снова слегка давит на нее, вынуждая подчиниться. Лана оказывается под столом достаточно быстро, опускает голову и смотрит сверкающими от подступивших слез глазами. Он ее унизил, но она закончит этот акт и уйдет не только из кабинета, брошенная как собака, но и из этого чертового офиса. Навсегда. Он нужен ей как воздух, но какой смысл постоянно быть игрушкой, но никогда не важным ему человеком? Расстегивает его брюки, высвобождает член из-под резинки трусов и наклоняется, облизывая головку. Медленно, заигрывая с органом мужчины, желая сделать все неспешно, особенно если это прощание. Владислав выдерживает паузу, как и всегда, дает ей вдоволь нализаться, прежде чем взять ее за волосы и прижать носом к паху. Мужчина заходит в конференцию и велит Лане не издавать ни звука, пока она занята. У девушки даже появляется некоторый азарт от этого запретного, неправильного действа. Но вместе с тем она ощущает себя униженной шлюхой, с которой мало того, что он спит, когда ему вздумается, так еще и трахается пока занят своими повседневными делами. Владислав, замечая, как она замедлилась и задумалась, сильнее сжимает ее волосы, чем вызывает резь в глазах, и насаживает ее рот на свой член. Двигает головой девушки самостоятельно, входя иной раз до упора, а потом выходя на пару секунд и давая продышаться. На конференции ему не нужно ничего рассказывать, только выслушать речь генерального директора и отключиться после бесполезного сеанса, а потому, он может выключить микрофон и наслаждаться вздохами, ахами и хрипами Ланы, сидящей у его ног. Это великолепная картина, как ему кажется, девушка такая покорная, нежная, сидит в ногах и послушно отсасывает ему, будто и не было у нее никогда гордости. Но ему не так приятно, как ранее. Это унижение Ланы, подчинение своей воле, когда девушка смотрит на него так влюбленно, готовит ему ужины, впускает в любое время в свой дом и отдает тело. Вишневскую было физически неприятно унижать в последнее время. Она не заслужила, но он ничего с собой не мог поделать. Или не хотел? Когда конференция заканчивается, Лана встает, но в ее глазах не горит искорка, что была в начале дня. Она подавлена больше, чем после какой-либо из его встреч, и где-то глубоко внутри он понимает, что совершил непоправимую глупость. — Постой, — держит ее за руку, гладит маленькие трясущиеся пальчики, смотря как слезы собираются в ее глазах. — Нет, я ухожу. Ты получил отличный минет, я получила очередную порцию унижения, хватит, — девушка разворачивается, вырывает ладошку из его ледяных рук и отходит к стене, смотря затравленным зверем. На секунду ему становится больно от взглядов, наполненных презрением и страхом. — Я тебе должен, ложись, — он встает, кивает на стол, пытаясь снова начать вести в игре, подчинить волю в который раз. — Я не хочу, — мужчина в пару шагов оказывается около нее, сжимает ее талию рукой, другой хватаясь за шею. Этот властный, болезненный жест все равно возбуждает девушку, но не сносит в привычной манере крышу. — Хочешь. Ты всегда меня хочешь, Лана, не беги от меня, — заглядывает в грустные глаза, ища хоть намек на возбуждение, на внутреннее желание подчиниться. Но не находит ничего подобного. Девушка тянется к нему, ладонь кладет на его щеку, проводя по щетине пальчиками. Дрожит в его руках, боясь, что вот-вот заплачет, если сейчас же не покинет офис и этого человека. Вишневская приближается к нему лицом, вдыхает запах мяты, исходящий от него, уже стойко ассоциируемый с Владиславом Орловым. — Не думаю, что сейчас настроена на разрядку, — девушка мягко целует его, прикусывая губу и оставляя на его лице мокрые следы. Она плачет при нем впервые, обнажает последний кусочек души, прежде чем уйти. Владислав ощущает горечь прощания на ее губах, чувствует, как она закрывается от него в каждом движении. — Ты не можешь просто уйти, ты моя, — он прижимается к ней сильнее, хочет впечатать ее тело навсегда в свое, чтобы его Лана никуда не делась, всегда была его податливой девчонкой, которую он может иной раз трахать, а иной даже…любить? Даже если его чувства были привязанностью, пусть и были чем-то подобным на любовь, это было болезнью в первую очередь. Больная, затравленная, ядовитая любовь, иной он не знал. — Могу и уйду, какой смысл терпеть тебя, когда ты вытираешь ноги без намека на что-то чистое, искреннее? — девушка опускается на диван, плечи содрогаются от рыданий. Она бросает на него очередной взгляд, и Владислав бесится. Как может эта женщина так легко уйти? Говорит, что бросит его? Ну и пусть катится тогда, он найдет новую подстилку, найдет новую куклу даже лучше этой. — Пошла вон, — Орлов таким не был даже в самые страшные минуты собственного гнева. Лана привыкла к нему нежному, к злому, привыкла к молчаливому или властному, но ледяной тон даже удивил девушку. Вишневская расценила это как последний жест их общей истории, начавшейся так глупо и кончившейся аналогичным образом. Это все сплошной кошмар, лучше уж вообще не работать в этом офисе, чем вытирать собой все полы в здании, лишь бы только Владислав дал ей каплю тепла и обратил свое «божественное» внимание. Девушка встала и покинула кабинет, а после и вышла с офиса, даже не прощаясь с приятелями-коллегами. Ей больше нечего тут делать, да и если останется, если начальник выйдет и скажет что-то доброе, она не сможет распрощаться с этим всем, не сможет так позорно сбежать, поджав хвостик. Перебесившийся Орлов считал, что она вернется на работу через пару дней. Влюбленной дурочке стоило подумать о своем поведении, стоило проанализировать все произошедшее, и она совсем скоро прибежит к нему, будет ластиться о его ноги и просить снова взять ее. Больная любовь Ланы не позволит ей уйти надолго, не даст отстраниться и отпустить все, что между ними было. Ему казалось, что такого огня она больше нигде не найдет, ничто не сможет ее так возбудить как один его взгляд, не говоря уже о прикосновениях. Но дни шли, а Лана так и не появилась. Не влетела ураганом в офис, не пришла к нему с очередным отчетом и возбуждением в подрагивающих пальцах, не уселась на его колени после рабочего дня и не пригласила к себе. Она не ждала его преданной собачонкой, как он изначально представлял. Не писала ничего, даже увольнительного листка он на своем столе не увидел — Вишневская поставила на всем крест и оставила мужчину в одиночестве трахать каких-то проституток вместо податливого, любимого тела. Владислав срывал свою злость на несчастных работниках, почему-то не вернувших ему Лану. Злился на начальника, чья конференция и стала последним их разом вместе. Сколько бы он ни врал себе, мужчина зависел от Ланы точно также, как она от него. Только вел всегда в их дуэте он, а сейчас девушка сделала свой ход и поставила ему шах и мат. Мужчина всерьез думал напиться, найти какую-нибудь женщину и ломать-ломать-ломать ее, пока не найдет в ней хотя бы одну черту горячей, яркой Вишневской, которую на свою глупость откровенно просрал. Девушка могла ему показать хорошие стороны, могла проявить себя самым лучшим образом, если бы он позволил ей не только стоять на коленях, но и обращаться к нему вне их секса. С каждым днем своеобразного самоанализа, Владислав все больше вспоминал то, что она рассказывала ему, когда он не трахал ее в квартире, а сидел с ней за ужином. Блять, она готовила ему ужин, а он был уродом, который приезжал нагнуть ее на кровати или у стены, оттрахать до скрежета зубов и утром оставить, чтобы только не дай Господь не привязаться. Но это было ошибкой — все, что он сочинил себе о своей силе, все наивные глупости про победу в их «игре», он придумал себе сам. Победила Лана, которая ушла, которая оставила его с дырой, невосполнимой даже тысячей женщин, отсасывающих в туалете старого обветшалого клуба. Орлов знал, где она живет. Но его собственная гордость, ядом травящая душу, не позволяла ему приехать к ней и хотя бы попросить прощения. Он месяцами смотрел, как гаснут глаза цвета леса под дождем, наблюдал за спадающей улыбкой, но ничего не предпринял, а только ломал своими руками бедную девчонку. Но и меняться ради нее он не стал бы, что было также ясно, как день. Мужчина слишком долго существовал со своими установками, чтобы так легко отказаться ради женщины. Пусть она и была для него идеальной в каком-то смысле, но предать себя, уступить ей — не стоит. Но время также неумолимо текло, как во времена, когда Лана покорно стояла перед ним на коленях или лежала рядом в кровати, а ощущения внутри только разгорались. Владислав даже словил себя на том, что ненавидит свои поступки и дрянной характер, испортивший только начавшуюся, возможно даже хорошую, историю. Последней каплей в море его злости стало увидеть девушку с каким-то мужчиной в клубе. Она слишком быстро оправилась, слишком легко его отпустила, что больно ударило по гордости. Неужели он был настолько уродом, что она теперь смотрит преданным взглядом на кого-то еще? Неужели он не увидел того, что было на поверхности — что Лана ему нужна как воздух, что он такая же жертва самого себя. Девушка смеялась, а его кулаки сжимались, хотелось выбить из паренька всю дурь, отвадить от приближения к его Лане, но он не мог показать ей, что сломался и о чем-то раздумывал. Он сам все просрал, так стоит принять это с честью. Но мужчина не смог, приехал к ней через пару дней, постучал в квартиру до одури боясь, что откроет тот самый петух из клуба. Но нет, на пороге стояла заспанная Лана, потрепанная и все также без огонька в глазах. — Что тебе нужно? — она смотрит все таким же затравленным зверем, подрагивает от страха, что ее бывший начальник сейчас просто ее насильно возьмет. — Лана, — он шагает вперед, борясь с желанием прижаться к девушке, уткнуться в ее волосы с запахом цветом, сказать что-то хорошее впервые с момента их знакомства. Но на его шаг она отвечает своим отскоком назад. Дрожит еще сильнее, при этом стараясь стойко смотреть в глаза. — Ты уже все сказал, я тоже, так что не понимаю, что тебе нужно на моем пороге сейчас. Хочешь трахаться? Найди себе кого-то, кто готов терпеть унижения, валяться в твоих ногах и просить ударить посильнее, — девушка не плачет, слезы уже давно все впитались в подушку за месяц, который она боролась с собой, желая поскорее все забыть, не вернуться в чертов офис, оставить Влада в прошлом. А сейчас он стоит перед ней, такой горячий и потерянный, что даже смеяться хочется от того, как все обернулось. — Не хочу я никого искать, — мужчина снова не заканчивает фразу, отмечая лишь, что каждый ее шаг назад причиняет ему почти физическую боль. — Конечно, ну так возьми меня тогда, трахни прямо здесь, с открытой дверью, какая уже разница, да? Можно унижать меня, как угодно, я же собачкой прибегу к тебе ластиться о твои ноги, умолять меня взять. — Как показала практика, ты не прибегаешь собачкой. — Еще раз спрашиваю, Владислав Витальевич, с какой целью вы пришли? — девушка осмелела, сделала шаг вперед, думая, что в целом даже если сейчас с ней что-то произойдет, хуже она себя чувствовать не будет. Сердце и так окутано болью, сжимается причиняя страдания с каждым взглядом на него. — Ты не написала увольнительную, — он впервые чувствует себя таким идиотом, который не может ничего сделать, просто стоит истуканом и не знает, как искупить вину, сейчас так сильно его захлестнувшую, что впору и задохнуться в этом чувстве. Он окидывает Лану взглядом и замечает, как она осунулась. В клубе пару дней назад она пыталась быть счастливой, была красиво одета, накрашена, но сейчас невооруженным взглядом видно, что девушка не в лучшем своем состоянии. — И это все? Я уже два месяца как просто ушла, не забрав даже мелочи из офиса, а вы только сейчас решили напомнить мне, что я забыла принести вам сраную бумажку? — ей становится больно от того, что даже придя к ней ночью, он все равно не хочет уступить, не дает ей оказаться единственно правой в этой ситуации, хотя она таковой и должна по сути являться. — Нет, не все, но, — слова застревают у него в горле, когда девушка просто разворачивается, уходя вглубь квартиры. Внутри все кипит от злобы, как она могла кинуть его на пороге, увлекшись своими делами, когда он так старался себя перебороть, чтобы приехать. Владислав шумно захлопывает ее входную дверь, вымещая гнев хотя бы таким способом. Мужчина догоняет ее в спальне, куда Вишневская проследовала. Останавливает, хватая за руку, но после очередного взгляда в его сторону — отпускает. — Трахнуть меня все-таки решил? Так давай, бери силой, души, бей, делай уже что-то, а не стой идиотом, который даже элементарного извинения сказать не в силах. И ему до одури хочется на самом деле ее взять, показать, что не следует разбрасываться словами, продемонстрировать, чья она все-таки по праву. Но по праву она совсем не его, он упустил эту женщину, выгнал ее, оставив разбираться с разбитой на куски душой. — Да чего же ты стоишь просто? — Лана повышает голос, его молчание тоже своего рода пытка, которую она не в силах терпеть. На самом деле легче было бы, если бы он взял ее и ушел, чем сейчас пытаться понять, что чувствует этот мужчина. — Сам понятия не имею, — он стремительно приближается, оценивая реакцию девушки на себя. Она не двигается с места и дает ему зеленый свет на все, что он творит. Он мог бы повалить на кровать, заставить стонать его имя, но какой смысл в этом, если она сама не вожделеет, не желает? — Либо говори хоть что-то помимо отрывков фраз, либо уходи, мне больно, — честное признание выбивает из него дух, и он становится прямо около девушки, берет ее за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Лана, я мудак, который не может даже тут смириться с поражением. Ты полюбила урода, который не умеет давать тепло в ответ, на что ты надеялась? — Так если все так плохо, чего пришел? — ищет в его глазах подсказку, намек, который разрешит внутренний спор. Но смотря в эти океаны, она видит всего мужчину целиком, такого горячего, способного прямо сейчас сделать с ней что-то невообразимое и это будет в разы лучше всех попыток заменить его. — Мне жаль, что я такой, понятно? — он злится на нее, что ему приходится говорить эти позорные слова, злится и на себя, что довел все до такой точки. Мужчина совсем не продумал, что будет говорить и почему вообще приехал. Это просто было такое взрывное, спонтанное желание, что на больную голову он уже не смог себя остановить. Увидеть Лану Вишневскую, его Лану, которую он обычно видел либо в офисе, либо под собой, было неимоверно приятно, хоть и стыдно признавать. — Я тебе помогу понять, почему ты здесь, можешь уйти утром, как и всегда, сбежать позорно, если не хочешь совладать с желанием топтать меня в грязь, но сейчас это неважно. — Девушка приподнимается на носочки, увлекая его в поцелуй, обхватывая рукой шею. К чему эти выяснения отношений в этой больной любви? Она не способна его поменять, он не желает меняться сам. Но зато прощание можно сделать чуточку приятнее. Мужчина сначала неохотно отвечает на поцелуй, прикусывая ее нижнюю губу, но, не видя преграды, прижимает хрупкое тело к себе. В какой-то степени он рад, что ему не нужно ничего говорить, просто получит то, что хочет и уйдет, отпустив ее. Девушка стонет ему в рот, когда большие руки мужчины обхватывают ее ягодицы, поглаживают мягкую кожу. Это глупость, но какая уже разница. Лана расстегивает его рубашку, снимает ее с Влада, отрывая его руки на мгновение от своей задницы. Стягивает свои штаны с бельем, снимает футболку, оставаясь перед ним открытой, нагой. Мужчина снова по-хозяйски сжимает ее ягодицы в ладонях, причиняя одновременно удовольствие и легкую боль. Лана позволяет ему поднять себя, обхватывает ногами торс и трется об него, всем своим существом демонстрируя, что готова открыться. Владислав медлит, не желая в этот раз брать ее грубо, да и вообще измываться каким-либо образом, но Лана отстраняется, проговаривая полушепотом: — Можешь трахать так, как и всегда, я по этому скучаю, — это работает как кнопка включения, мгновенно распаляя парня. Он, придерживая все также под ягодицы, прижимает девушку к стене, отпуская одну руку и перекладывая ее на шею Ланы. — Ты моя, ты в курсе? — это звучит так по-собственнически, даже болезненно, но возбуждает девушку не меньше, чем всегда. Больная любовь, больная привязанность. Она приникает к его губам вновь, посасывая, покусывая и позволяя проникнуть языком в свой рот. Всасывает его язык, поглаживает своим, начинает эту маленькую горячую битву. Мужчина опускает руку ей на грудь, сжимая сосок девушки между пальцами, покручивая его, перекатывая. Она снова стонет ему в рот, отстраняется и просит опустить на пол. Когда желание исполняется, девушка в привычной уже манере опускается перед ним на колени, поднимая глаза. Такое зрелище его распаляет неимоверно, от чего мужчина зарывается рукой в ее волосы, готовясь, как и всегда, направлять ее голову в нужном направлении. Она знает его как облупленного, выучила каждый его фетиш, подставляется так, как он того желает. И Владислав знает наверняка, что она обожает с ним трахаться в такие моменты — не может она без желания с такой яростью, страстью брать его в рот, втягивать, прижиматься носом к лобку, выводить языком узоры. Он достаточно скоро поднимает ее с колен, впечатывается поцелуями в шею, оставляя синие отметины. Ему хочется оставить как можно больше следов, доказать всем и себе в том числе, что она только его. Лана может раскрываться, стоять на коленях, умолять, любить только его и никого другого. Девушка тянет его к кровати, позволяя ему выбрать позу, ложится так, как он того хочет. Вишневская точно знает, что как бы ему не захотелось, она получит удовольствие даже больше, чем если бы вела сама. Мужчина снимает брюки и также остается полностью голый, готовый к процессу. Владислав ставит ее в коленно-локтевую, разворачивая лицом к подушкам, и проходится поцелуями по спине. Пока он вырисовывает незамысловатые узоры на коже девушки, пальцы уже находят заветную точку, начинают стимулировать, заставляя Лану извиваться на кровати, поскуливать, просить дать ей большего. Пальцы размазывают смазку, входят в девушку, начиная активное движение. Девушка прогибается, падает лицом в подушки, позволяя делать все, что вздумается. — Руки, — мужчина берет ее за предплечья, заводит руки за спину и сцепляет их там, удерживая от лишних движений. Лана утыкается в подушку носом, призывно двигает бедрами, что срывает Владу напрочь крышу. Он пристраивается, проводит членом по складочкам, дразнит, вызывая постанывания у девушки. Входит резко, натягивая на себя ее сомкнутые руки. Он чувствует, какая она тугая для него, как стеночки обхватывают член, причиняя легкий дискомфорт вперемешку с удовольствием на грани экстаза. Движения ускоряются, становятся жестче, сильнее, девушка хныкает под ним, подрагивает, стонет в полный голос, чем вызывает в нем бурю эмоций. Владислав выходит, переворачивая ее на спину, прижимаясь торсом к ней. Обхватывает губами ее сосок, посасывает, прикусывает, пока девушка сжимает тонкой ручкой его волосы. Заводит ее руки за голову, прижимает к кровати, просит приподняться и входит снова. Под этим углом она ощущает все не так ярко, но сжимающая запястья рука, язык Влада, гуляющий по шее, резкие и сильные толчки все равно неимоверно приводят ее к высшей точке, вот-вот и она взорвется. — Не так быстро, малышка, — он частенько использовал это слово в сексе с ней у нее дома, вызывая табун мурашек по всему телу. Мужчина выходит из нее, слегка отстраняется, чтобы поменять позу. Задирает ноги девушки вверх, кладет к себе на плечи и снова входит под новым углом. Она задыхается от ощущений, от рук, крепко сжимающих ее талию. Пара толчков и девушка все-таки не сдерживается, кончает, дрожа в его руках от накрывшего оргазма. Он делает еще несколько толчков, продляет ее удовольствие, и впервые за все разы кончает ей на живот, а не внутрь или в рот, как это обычно бывает. — Я сейчас, — он устремляется на кухню, берет салфетки и стирает итог их горячего секса с ее тела. Ложится к ней, прижимая девушку к себе, мягко поглаживая ее волосы. — Ты уйдешь или останешься утром? — она снова подавленная, погрустневшая, будто и не было тех минут удовольствия пару мгновений назад. — А чего хочешь ты? — Владислав не признается, даже прижимая ее к себе, рассматривая в полутьме засосы, что до одури хочет остаться с утра, искупить свою вину, продолжать делать ее своей. — Уважения и любви, неизвестных тебе чувств, — она разворачивается в его объятиях спиной к нему, позволяет себе насладиться, пусть и вполне вероятно в последний раз, его мягкими прикосновениями, поглаживанием ее горячей кожи. Владислав ничего не говорит, и Лана расценивает это как намек, что утром и след его простынет. Убеждает себя, что эта ночь была просто прощанием, приятным, до одури восхитительным, прощанием. С этими мыслями и застывшими в глазах слезами она засыпает, все также нежась в его руках, запоминая их перед разлукой. Ночь Владислав проводит в мучениях, самоанализе, разглядывая умиротворенное лицо Ланы, оставленные укусы, синяки на руках, ужасаясь ее исхудавшему телу. Он ломал эту девчонку, причинял ей боль, но ему так хотелось, чтобы ничьи руки больше к ней не прикасались, никто не претендовал на его Лану Вишневскую. И тогда он остался с утра, разбудил ее приготовленным кофе и поцелуем, что бывало так редко, будто во сне. Он не смог победить своего зверя, отчаянно нуждавшегося в Лане, не смог пересилить себя и проиграл, но это поражение будет самым приятным в его жизни.