Колдовство

"Браво, мадемуазель Идо. Я сорвался с важной деловой встречи, преодолел сотни километров, лишь бы ни в коем случае не пропустить премьеру. Вижу, мой сценарий пришёлся по душе тому идиоту, что сидит в режиссёрском кресле. Даже не знаю, считать ли это за комплимент или окончательно впасть в отчаяние. Сегодня вы превзошли себя, мой ангел музыки, а ваш голос в этот раз звучал, словно благословение небес. Потрясающе. Если бы нас не разделяли деловые отношения, я бы с превеликим удовольствием пал к вашим ногам и осыпал руки поцелуями, боготворя ваш талант. Изабель, вы достойны обожания, восхваления, поклонения. И я готов молить небеса, чтобы каждый смог испить хоть каплю вашего совершенства. Прошу, примите мои цветы. Они — лишь песчинка на фоне того, чем я готов одарить вас, лишь бы вы не переставали петь. Изабель... вы не передумали перейти в мой театр? Нет? Тогда мне придётся впервые проявить грубость и украсть вас. Я желаю вас. Желаю видеть вас в своём театре, слышать ваш голос, ловить ваш взгляд. Вы — образец невероятной женственности и непревзойдённого великолепия, и я не согласен с отведённой мне жалкой ролью вашего коллеги. Я буду с трепетом ожидать вашего ответа, моя несравненная муза. Ваш П.О." Изабель вздохнула, проведя кончиками пальцев по письму, потом взглянула на себя в зеркало туалетного столика. Грим она уже смыла, сняла парик, и теперь её пышные каштановые кудри обрамляли усталое лицо. Повторно наносить макияж не было смысла — девушка планировала сбежать от поджидавших у чёрного входа поклонников, добраться до дома, принять душ и как можно быстрее лечь в постель. Она устала, но усталость была приятной и долгожданной. В конце концов, она всю жизнь мечтала стать примой Opéra Garnier, и теперь мечта сбылась. Её признали, её любили, ей восхищались. Её звали в другие театры. И между строк признавались в пылких чувствах. Нахмурившись, Изабель перечитала письмо ещё раз. П.О. был самым необычным её поклонником. Во-первых, он писал без ошибок, во-вторых, он дарил дорогие подарки, в-третьих, он был её коллегой и, наконец, в-четвёртых, с каждым письмом он отправлял посыльного, который не уходил без ответного письма. У Изабель обычно не было времени читать каждое послание, но с П.О. дела обстояли иначе. Ему приходилось отвечать сразу. Нельзя сказать, что Изабель была против. Этот мужчина был интеллигентным, вежливым, галантным. Если бы он появился в её жизни в те годы, когда она была молоденькой студенткой, она бы точно не устояла. Но Изабель для влюблённости чувствовала себя слишком старой и слишком чёрствой. К тому же, она не была свободна. Изабель взяла бумажный лист, украшенный по краям золотистым цветочным узором, ручку и начала: "Мой дорогой друг. Я бесконечно рада вашему вниманию. Вы слышали моё пение сотни раз, начиная с того момента, когда я играла фоновые роли, и потому мне вдвойне приятно, что я до сих пор могу вас чем-то впечатлить. Вы ещё сомневаетесь в своём гении? Мсье, ваши сценарии — произведения искусства, а ваш новый "Господин Люпен" довёл меня до слёз. Я смеялась, я плакала, я переживала. И жила, пока читала ваши строки. И я желаю, чтобы мне и впредь давали только ваши работы. Вы всегда были добры ко мне, и я благодарна вам за поддержку, за участие, за всё, что вы для меня сделали. Но больше наша невинная переписка продолжаться не может. Я выхожу замуж. И подобным образом я себя компрометировать не могу. Свадьба состоится 1 декабря, в 17:00 в Нотр-Даме. Приходите. Я вложила в конверт приглашение. Спасибо за всё, мой самый дорогой друг. Прошу, будьте счастливы. И прощайте. Ваша И.И." Выйдя из гримёрной, Изабель отдала письмо посыльному и ушла из театра, накинув на голову капюшон пальто. Простая маскировка, неинтересная, но крайне эффективная. Девушку не замечали, и этому она была рада. Изабель села на заднее сидение автомобиля и только после этого выдохнула. Не говоря ни слова, водитель тронулся с места, направляясь к квартире примы. Разговаривать после работы Изабель не любила и не могла – от усталости она огрызалась и без конца язвила, желая только одного — чтобы её поскорее оставили в покое. Глядя в окно, слушая тихий, мелодичный джаз, Изабель думала не о своём выступлении, а о П.О.. Как он отреагирует на её письмо? Наверное, разозлится и расторгнет все контракты с Opéra Garnier, либо сделает вид, что её свадьба для него ничего не значит. В худшем случае, начнёт хамить. Ничего. Всё в порядке. Не существует чего-либо такого, с чем Изабель не могла бы справиться. Тем более, если это — отвергнутый мужчина. Изабель думала об этом всю дорогу, думала, поднимаясь по лестнице. Открыв дверь квартиры, она застыла на пороге. Прихожая, четыре комнаты и даже кухня с ванной ломились от обилия чёрных, словно уголь, роз. Толстые букеты стояли в вазах, лежали на мебели, на полу, на подоконниках. В квартире невозможно было сделать ни шагу, чтобы не наступить на толстый смоляной бутон. И от их сладкого, удушливого аромата саднило в горле. — Хо... зяйка... Горничная стояла посреди чернильно-чёрного цветочного безумия и была белее мела. — Кристин, — выдохнула Изабель, дрожащим пальцем указывая на розы. — Как это понимать?! — Клянусь, хозяйка, я не сошла с ума! — воскликнула девушка. — Я стояла в прихожей. Т-т-только закончила с ужином. Моргнула — и кругом это... этот... этот ужас! Изабель сжала челюсти, вперив в горничную взгляд. Девушка потупилась, утирая слёзы, пряча в ладонях пунцовое лицо. — Пожалуйста, поверьте мне! Мадемуазель Идо, вы же знаете, я бы никого к вам не пустила. Изабель медленно выдохнула. — Знаю, Кристин. Не волнуйся. Я верю тебе. Изабель подошла к тумбе, взяла пальцами чёрную розу, вгляделась в цветок. Обычный бутон, обычный стебель, обычные шипы, до крови уколовшие палец. Странно, но девушка не боялась, что они могут быть отравлены. Тот, кто собирался её отравить, не стал бы настолько заморачиваться. Хуже всего: Изабель знала, каким образом розы оказались в её квартире. Это магия. Прима ясно чувствовала её едва уловимый след, ощущала остатки ауры другого мага. И, раз он смог пробраться к ней в дом, превратить её жильё в оранжерею, ещё и выбрал розы чёрного цвета, значит, ничего хорошего ждать не стоит. Как невовремя. Изабель нахмурилась, глядя на цветок. Мгновение, и он слабо засветился в её пальцах, сгорел, оставив в воздухе облачко сладкого дыма. — Хозяйка?.. — Ты проверяла другие комнаты? — К... конечно. Изабель вздохнула. Она не любила отчитывать прислугу, но порой крепкое словцо было необходимо для эффективного нравоучения. — А должна была вызвать полицию или хотя бы позвонить мне. — Я хотела! Но вы пришли, когда я взяла трубку! Любопытно. Изабель не видела других машин возле дома, не заметила, чтобы кто-то выходил из подъезда. Что это за магия? — Ясно, — прима оглядела свою квартиру. — Собери вещи. Мы переночуем в гостинице. После сменим замки на дверях и окнах. Кристин кивнула, до сих пор дрожа от ужаса. От магии эти меры не помогли бы, но по крайней мере могли бы успокоить горничную. Чёрт. Уже в автомобиле, Изабель нервно теребила рукава пальто, рассуждая, кому из магов могла перейти дорогу. Она не помнила, чтобы хоть один из них был в её окружении. Ни от кого из Opéra Garnier она не чувствовала мистической энергии, ни от кого из друзей, ни от кого из семьи своего жениха Филиппа де Шаньи. Но вот охотники на магов живо интересовались примой. Интересовались, желали избавиться и пытались скомпрометировать. Увы, у инквизиторов были веские основания думать, что Изабель связана с магией, были косвенные улики и свидетельства очевидцев. А у Изабель были веские основания слать их к чёртовой матери. Нужно будет связаться с этими шавками и натравить их на мага, который вломился в квартиру примы. Ненадолго это переключит их внимание и снимет подозрения с Изабель. Ненадолго. *** — Если вы обычный человек, мадемуазель Идо, то о магии вам знать не стоит. — Я — обычный человек, который с ума сходит от страха! И если вы не скажете мне, ЧТО это такое, клянусь Богом, судиться с вами буду и я, и мой жених! Охотник на магов Блез Бувье смерил её долгим, равнодушным взглядом. Чёрные глаза, чёрные волосы, бледная кожа, серые круги под глазами. Он был изнурён — как и все инквизиторы. Изабель слышала, что они тренировались по несколько часов в сутки, соблюдали пост, неустанно молились и вообще придерживались множества ограничений. Магия казалась им необузданными эмоциями, разрушительной силой, попыткой уподобиться Создателю, и потому охотники противостояли ей даже в мелочах. Блез потёр затылок, оглядывая комнату. — Нас никто не слышит? — Здесь только я. — Ладно, слушайте, ОБЫЧНЫЙ человек мадемуазель Идо, — он прошёл, пнув один из букетов носком ботинка. — Это точно магия. Хотите знать, какая? Есть пара предположений. Во-первых, маг мог пройти к вам сквозь стены или, что хуже, открыть портал и перенести розы. Во-вторых, он мог вырастить, на месте не отходя от кассы. Ну и, в-третьих, вашу горничную могли одурманить, вот она ничего и не помнит. — Ни один из этих вариантов не успокаивает меня. — О чём я и предупреждал, — Блез убрал руки в карманы. — Слушайте... кто знает ваш адрес? — Никто. Даже мой жених. — Всегда приятно быть первым. Изабель закатила глаза. — Не переживайте. Сдержать магию можно, можно её укротить, побороть. И ни одна сволочь, возомнившая себя богом, не откроет портал в стенах вашей квартиры. А если и откроет, то окажется в ловушке. А ещё это означало, что квартира превратится в глухую зону, где будет невозможно творить магию. Прекрасно. Безопасное, уютное и полное спокойствия гнёздышко. Нужно всего лишь впустить в него инквизицию. — Сколько? — спросила она. — Обижаете, мадемуазель. Безопасность гражданских превыше денег. Прима выразительно закатила глаза. — К чёрту. Я скоро переезжаю. Делайте с этой квартирой, что хотите, только поймайте того, кто вломился в мой дом. Я уже мечтаю увидеть этого психопата за решёткой. — Разумеется, мадемуазель, — Блез задумчиво улыбнулся. — Ну а вы... оглядывайтесь почаще. — ...зачем? — Вдруг за вами появится чья-то мрачная тень? Изабель одарила его долгим взглядом. — Вдруг, — продолжил Блез, — у вас из рук начнёт бить солнечный свет? Магия долго дремлет в людских телах, а потом вырывается из-за страха, ярости, горя, обиды... и превращается в ужасное оружие. Пелена шока прошла, ярость поутихла, и сейчас девушка, наконец-то, по-настоящему испугалась. — Мы же не хотим этого, мадемуазель Идо? *** Каждый вечер Кристин молилась. О магии она не знала совершенно ничего, и Изабель не собиралась посвящать тревожную девчонку в эту тему. Ничего. Спать будет крепче. Да и, поделись с ней Изабель всеми тайнами, горничная наверняка бы их разболтала. Скорее всего — полиции. Верующие вообще всегда спешили устранить тех, кому подчинялась природа. Так было всегда. Прима пригубила чаю, окинув взглядом кухню. До свадьбы Изабель решила пожить в съёмной квартире — в мансарде, находящейся на седьмом этаже. Да, тесно, да, такое жильё недостойно примы Opéra Garnier. Но, во всяком случае, проклятый маг ни за что не подумает, будто капризная певица снизошла бы до такого посредственного жилья. К тому же, в студенческие годы Изабель жила в мансарде, так что теперь испытывала к ним некоторую ностальгическую нежность. А ещё здесь были узкие окна. Не пролез бы даже ребёнок. Блез Бувье был уверен, что маг пробрался к ней в квартиру через портал, но Изабель ему не верила. Кристин бы заметила это. Портал мало создать, через него нужно было произнести два грузовика цветов. Розы не появились бы по щелчку пальцев. Значит, кто-то вошёл через дверь или окно, а после применил магию. И, раз следов взлома не было, значит у него был ключ или отмычки. Думая об этом, Изабель на ночь подпирала стулом ручку двери мансарды. — Я молюсь, — негромко произнесла Кристин, когда они сели ужинать, — чтобы ваша свадьба прошла без происшествий, госпожа, молюсь, чтобы мсье де Шаньи защитил вас от всякого навязчивого поклонника. Навязчивый поклонник... Изабель пожала плечами. — Они недолговечны. Пока я молода и могу петь, поклонники будут всегда. Интересно, когда же они исчезнут? Когда мне стукнет 30? 35? — Госпожа, — нахмурилась Кристин. — Не говорите так. Вы замечательный человек. — Когда я пела в хоре, когда была на двадцать килограммов больше, никто меня не замечал. Всем было плевать на мою замечательность, — она невольно улыбнулась. — Вот такие они. Мужчины. Кристин часто заморгала, вглядываясь в её лицо. — Но как же Филипп, госпожа? — Думаешь, он особенный? — Изабель вздохнула. — Надеюсь, я успею сколотить состояние до нашего развода. Кристин ахнула. — Нельзя с такими мыслями готовиться к свадьбе! — В этой жизни нельзя делать только одно — полагаться на других. Остальное допустимо. Горничная покачала головой, закрыв глаза. Она была не согласна с хозяйкой, но и возразить не смела — была для этого слишком робкой, слишком скромной. Воцарилась тишина, которую разбавляли только капающий кран и тиканье часов. — Госпожа, — спустя какое-то время нарушила молчание Кристин. — Вы проведёте девичник? — Пошло оно всё к чёртовой матери. Горничная побледнела и быстро перекрестилась. Изабель поднялась из-за стола, прошла из кухни в свою комнату. Она была огорчена и из-за переезда налегке, и из-за вломившегося к ней в дом мага, и из-за... К чёрту. Оборвавшееся общение с П.О. её тоже в какой-то степени огорчало. Пускай, этому мужчине было интересно только её симпатичное личико, пускай, он часто не видел границ дозволенного, но он был невероятно талантлив, вежлив, в некоторых письмах он давал дельные советы. И никогда не требовал ничего взамен. Просил только сообщать о следующих выступлениях. Изабель была почти очарована его одержимостью. Но ничего не поделаешь. Кто-то должен был поставить точку в этом бессмысленном общении. Пускай это будет она. Ей не привыкать быть антагонистом. Дождь за окном усиливался, барабаня по крыше мансарды, в углу слышалось мерное тиканье часов. Изабель переоделась в ночнушку, легла в постель, закрыла глаза. Она долго не могла заснуть и в полуяви-полусне ей мерещилось, будто бы часы тикали слишком быстро, а потом и вовсе прекращали идти. *** Неделя до свадьбы пролетела мгновенно. Из-за постоянных репетиций и показов у Изабель не было времени ни испугаться нового этапа в своей жизни, ни увидеться с Филиппом. Ещё в начале отношений она предупредила его, что работа для неё на первом месте, и что график примы Opéra Garnier можно назвать убийственным. Филипп принял это. А ещё постоянно шутил, что даже со своей свадьбы Изабель сбежит в театр. Что ж, вполне возможно. Если продюсер вдруг захочет её увидеть, или если другая актриса решит заболеть... Девушка крутила пальцами тонкое помолвочное кольцо, сидя в кресле визажиста. Её пышные, непослушные кудри сейчас были красиво уложены, подчёркивая сердцевидную форму лица; визажист кисточкой наносил насыщенную розовую помаду ей на губы. Изабель умела краситься, но в день свадьбы решила себя побаловать. И не ошиблась. Её лицо сейчас было особенно симпатичным, невинным, безмятежным. Жаль, того же нельзя сказать о душе. Свадебное платье за день до торжества доставили в мансарду. Сделанное на заказ, ручной работы, стоящее, как приличный автомобиль. Честно говоря, Изабель предпочла бы избежать подобных трат, но... Но ей требовалось произвести на новую родню впечатление. Требовалось пустить пыль в глаза, показать, что она с Филиппом не из-за денег и статуса. После этого можно будет расслабиться и наслаждаться сытой и размеренной жизнью жены богатого идиота. Кристин, приодевшись и прихорошившись к торжеству, помогла госпоже надеть свадебное платье, застегнула его на спине. Пышное, воздушное, оно открывало плечи, идеально подчёркивало стройный стан, тянулось за девушкой шлейфом. Глядя на себя в зеркало, Изабель невольно коснулась пальцами лица, будто не узнавая. До чего же нежной она была, до чего же миловидной. Ничего. Всё это недолговечно. — Вы сегодня сразите всех, хозяйка, — просияла Кристин. Изабель пожала плечами, взяв букет невесты, полный розовых роз. И помертвела, найдя среди них чёрный бутон. — Кристин... Горничная вскинула брови, подошла и от ужаса не сдержала крика. Изабель глубоко, часто дышала, веля себе сдерживаться. Глаза обожгло слезами, но она не позволяла им пролиться. Нельзя. Нельзя поддаваться страху, нельзя его показывать и, в конце концов, нельзя испортить макияж. Ублюдок. Как?! Как ты пробрался в новый дом?! Стиснув зубы, она вытащила розу, швырнула её на пол и растоптала. Это не помогло унять вызванный страхом гнев, не помогло справиться с нервами, с эмоциями. Не помогло справиться с силой. Чёртова сила обожгла вены, потянулась к рукам, наполнила их свинцовой тяжестью. Стиснув зубы, Изабель подавила порыв коснуться розы и обратить её в пепел — она знала, что в таком состоянии могла утратить контроль и запросто сжечь всю мансарду. Вдох-выдох, девочка. Вдох-выдох. Соберись. Ты прима Opéra Garnier, а не пугливый подросток, ты без пяти минут жена. Тебе нельзя поддаваться тому, что в тебе скрыто. Стало немного легче. Изабель стиснула кулаки, потом разжала пальцы. Прошло. Жар в руках исчез. Чёрт. Ещё одно потрясение, и у инквизиторов будут все основания избавиться от Изабель. Девушка закусила губу, вспомнив о Блезе Бувье. Подойдя к телефону, она сняла трубку и раздражённо прокрутила на диске номер своей старой квартиры. Она собиралась наорать на охотника на магов так, чтобы у него волосы на голове зашевелились бы. Но Блез не ответил. Изабель перезвонила ещё раз и ещё, но слышала только длинные гудки. Инквизитор мог отойти с поста, мог сейчас быть занят, мог просто не отвечать. Но девушке от его молчания стало только тревожнее. Кристин тряслась, как осиновый лист, глядя на госпожу. Изабель вздохнула, закрыв глаза. — Спокойно. Сегодня мы будем целый день в толпе гостей, а после поедем к Филиппу. Я не брошу тебя здесь одну. — Г... г... госпожа... — В его доме нас никто не тронет, — Изабель подошла к девушке, сжала её ледяные ладони. — Мы будем в безопасности. Обещаю. В глазах служанки замерцали слёзы. Сжав зубы, глядя на спокойное лицо госпожи, она с трудом подавила эмоции, не позволяя себе заплакать. Такая успокаивающая уверенность тяжело давалась Изабель. На самом деле из-за этой чёрной розы в её душе что-то оборвалось. Настолько, что она не могла без страха вновь взять букет невесты. Её преследовали. Кто-то настойчивый, озлобленный, со своим персональным розарием. Что, чёрт возьми, значат чёрные розы? Изабель дарили синие, красные, белые, розовые... но не чёрные. Она вновь почувствовала волну липкого страха, когда с улицы раздался гудок автомобиля. — Пошли, — выдохнула Изабель, сверля взглядом Кристин. — Об этом — никому ни слова. Сжав губы, Кристин кивнула. Сколько бы Изабель ни изображала спокойствие, а в машине она постоянно нервно оглядывалась по сторонам. Она пропустила мимо ушей комплимент от водителя, не расслышала его вопросов. Ей казалось, будто её преследовали все чёрные автомобили Парижа. И, стоило хоть одному из них проехать за ними всего лишь пару улиц, прима начинала паниковать. Чёрт. Она скрипнула зубами. Филипп защитит её от всего нормального. Но с магом ему не справиться. Все маги, которых Изабель встречала на жизненном пути, были эксцентричны, с невыносимыми характерами, несдержанными и неосторожными. Их не интересовали деньги, им были не нужны материальные блага. Да и зачем им всё это, если при желании с помощью магии можно легко ограбить банк? Изабель сжала кулаки, разжала пальцы. Ладно. Решено. Если этот ублюдок собрался помешать её счастью, Изабель сорвёт с себя маску, покажет, на что способна. Она давно решила, что никто и ничто не отберёт у неё право на достойную жизнь. Нормальную жизнь. С этими мыслями Изабель вышла из автомобиля. И невольно улыбнулась, взглянув на величественный, ужасающий и грозный Нотр-Дам. Рядом с белоснежным собором прима всегда чувствовала себя крошечной, незначительной. Так было, когда она, будучи маленькой девочкой, приходила на репетиции церковного хора; так было, когда она, будучи студенткой, репетировала у древних стен и молила Бога, чтобы ее приняли в Opéra Garnier; так было и сейчас, когда она стала примой. Неудивительно, что Изабель захотела выйти замуж именно здесь. Нотр-Дам всегда приносил ей счастье. Пусть принесёт и сейчас. Кристин вошла в собор первой и оповестила собравшихся, что невеста прибыла. Изабель прерывисто выдохнула, закрыв глаза, веля себе успокоиться. По-хорошему, к алтарю её должен был вести отец, но сейчас его не было на торжестве. Впрочем, как и матери. Изабель специально не высылала им приглашения. Перед примой открыли двери брат и отец Филиппа — Рауль и Жозеф де Шаньи. Изабель натянуто улыбнулась им и кивнула, крепче впившись в букет невесты. Она старалась понравиться семейке, но получалось, откровенно говоря, плохо. Разве что, Рауль с недавних пор подолгу задерживал на ней взгляд, часто приходил в театр, часто задерживался у чёрного входа. Не такая симпатия была нужна Изабель. Орган заиграл свадебный марш, и этот звук, отразившись от многотонных стен, возносил в небеса сердце Изабель. Она любила этот инструмент, хотя сама так и не научилась играть, любила слушать мелодии на нём, любила закрывать глаза и представлять себя лёгкой, беззаботной птичкой, у которой не было никаких проблем. Сквозь вуаль она улыбнулась Филиппу. Мужчина, не сдержав чувств, склонился и поцеловал её пальцы. Его рука ощутимо дрожала, а на глаза навернулись слёзы. Он был до того поглощён любовью, что с трудом сдерживал эмоции. Изабель не могла сказать о себе того же. — Вы задержались, мадемуазель Идо. — Прошу прощения, мсье де Шаньи, — ответила она тем самым томным, глубоким голосом, от которого у него всякий раз перехватывало дыхание. — Я спешила, как могла. Если бы ещё не чёрная роза в букете... — Не беспокойтесь. Без вас мы бы точно не начали. — И тут не обойтись без примы? — она повела плечом. — Никуда без меня. Приблизившись, он шепнул ей на ухо. — Я соскучился. — Я предупреждала, — улыбаясь, она провела ладонью по его лицу и вздрогнула, услышав вдалеке громкое тиканье часов. — Скучать мы с тобой будем регулярно. Он невесело кивнул и перевёл взгляд на священника. Служитель храма стоял в белой мантии перед аналоем, на котором было раскрыто святое писание. Мужчина так и лучился добродушием. Священник что-то говорил, но Изабель не слышала его. Крепче стиснув букет, она слушала далёкое тиканье часов. Ей казалось, что они отбивали ненормально медленный ритм. Ритм похоронного марша. Изабель бесшумно вздохнула, на мгновение закрыв глаза. Это всё стресс. Ей кажется. Ей кажется. Тик-тик-тиктик-тик-та-ак-та-а-ак. Господи... — Сын Божий, Филипп де Шаньи, готов ли ты взять дочь Его Изабель Идо в свои законные жёны? — Да, святой отец, — ответил Филипп, и его голос был полон искренней нежности. Изабель содрогнулась, когда священник посмотрел на неё. Чёртовы часы с грохотом отсчитали ещё секунду, от чего у девушки бешено застучало сердце. — Дщерь Божья, Изабель Идо, согласна ли ты..? Он не успел закончить фразу, когда девушка подалась вперёд, чтобы ответить. Она вдохнула поглубже, открыла рот и... — Нет. Изабель застыла. Это сказала не она. Этот голос принадлежал мужчине. Он прозвучал в храме громовым раскатом, заставив присутствующих вздрогнуть и беспокойно озираться по сторонам в поисках нарушителя. И тут же все вперили взгляды в высокого мужчину, стоявшего у входа. Он был во всём чёрном, и эту черноту никак не разбавляли краски цветных витражей собора. Чёрные сюртук, рубашка, галстук, брюки, туфли, цилиндр. Чёрная маска на лице, чёрная трость в руке. Единственной цветной деталью были золотые часы на длинной тонкой цепочке. Мужчина захлопнул их крышкой и убрал во внутренний карман пальто. Элегантно оттолкнувшись от стены, он взвалил на плечо огромный, больше самой Изабель, букет. Чёрные розы. Увидев их, девушка была готова свалиться в обморок. Незнакомец прошёл к ним навстречу. Изабель перестала дышать. Вся её решимость развеялась в прах от его давящей ауры, от его витавшей в воздухе сокрушительной силы. Изабель чувствовала инстинктивный страх слабого перед сильным. Нужно бежать! Нужно прятаться! Нужно..! — Мадемуазель Идо, — произнёс мужчина, одарив её надменной, натянутой улыбкой. — Как вы прекрасны. Акцент. Незнакомец говорил медленно, размеренно и создавалось ощущение, будто французский ему подчинялся с трудом. Он не произносил слова в нос, его "р" были слишком грубыми. Немец. — Как это понимать?! — вспылил Филипп. — Кто вы такой?! — Guten Abend, Herr Chagny, — он небрежно бросил букет на пол, к ногам Изабель. Девушка невольно попятилась назад. — Позвольте поздравить вас. Вы очаровали самого ангела музыки. Изабель похолодела. Так её называл в своих письмах только один человек. П.О. протянул руку Филиппу и тот, растерявшись, рефлекторно ответил ему рукопожатием. — Не касайся.., — только и успела прохрипеть Изабель. Губы П.О. прорезала жестокая, зловещая улыбка. От его прикосновения молодое лицо Филиппа мгновенно покрылось глубокими морщинами, светлые волосы поседели и выпали, крепкая фигура стала дряблой, хилой, отвратительной. Молодой мужчина за пару секунд превратился в дряхлого старика. Он не сразу ощутил изменения. Филипп часто заморгал (видимо, в пожилом возрасте у него развилась дальнозоркость), потом невольно взглянул на свои руки, содрогнулся от непривычной, простреливающей боли в костях. И от шока не смог издать ни звука. — Wie schade, — в голосе П.О. играло преувеличенное сострадание. — Бедный старик, ему осталось жить всего месяц. Жизнь так несправедлива... — Вы, — Изабель стиснула зубы. — Это же вы! Всё вы! П.О. не ответил и приблизился к девушке. Изабель осеклась, проглотила возражения, сделала шаг назад, потом ещё и ещё. И, наконец, подхватив подол платья, рванула к выходу — так быстро, насколько ей позволяли высокие каблуки. Но, стоило ей добежать до дверей, стоило почувствовать ветерок с улицы, как перед ней появился П.О. Изабель врезалась в мужчину, не успев затормозить, и упала бы, если бы он не придержал её за талию. В панике девушка воззвала к своим силам, направила их в руки. Ладони засияли, тепло накалило воздух, но ничего не произошло. — Спите, Изабель, — мужчина произнёс это мягко, ласково, почти заботливо. — У нас много дел. Она чувствовала, как его магия проникла в неё, как её силы стихают, успокаиваются, перестают подчиняться. Голова откинулась назад, тело ослабло от странного воздействия. Она в самом деле засыпала. Помогите... Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! Но гости были до того шокированы произошедшим с Филиппом, что не видели их. Не видели, как мужчина в чёрном поднял чужую невесту на руки. Как толкнул ногой двери собора. И как ушёл, прижимая Изабель к себе. Засыпая, Изабель видела, что мир вокруг двигался слишком медленно, слишком вяло. Исчезли звуки. Осталось лишь невыносимое и бесконечно долгое тиканье часов. Тик...