Найденный рай

Сырой воздух чердака пропитал кожу, и кажется, вместе с отвращением уже въелся в кровь. Вот уже как тринадцать лет я живу в этом храме, в этом тесном душном чердаке. Было так с самого начала, когда меня нашли ребенком и привели сюда. Воспитывали меня в лучших традициях иудаизма эти служители, которые стали для меня почти как «родители». Но что уж толку от этой воспитанности, если я всем сердцем ненавижу это место? Каждый день книжники стараются привить мне все эти Моисеевы заповеди, которыми они так гордятся. Они учат меня любить ближних своих, повиноваться законам и быть праведным. Но никто из них не задумывается: а что если у меня нет ближних? Я медленно открыл глаза, почувствовав себя так, как будто только что вернулся из другого мира. Мое тело буквально рассыпалось от боли, утомленное и изможденное. Конечно, когда у тебя нет ни кровати, ни одеяла с подушкой или хотя бы подстилки для сна. Я решил завалиться назад, но лишь больно ударился головой о каменную стену. Спать уже не хотелось, а ничего хорошего в ближайшее время не ожидалось, поэтому я встал и подошел к маленькому окошку, выходящему на город. Яркая летняя луна озаряла Назарет, отбрасывая светящуюся дорожку на гладкое озеро, находящееся вниз по склону. Горные хребты большими массивами окаймляли долину Изреель, с ее зелеными нивами, пальмовыми, цитрусовыми и масличными рощами, на цепи Кармильских и Гелвуйских гор, а также величественную гору Фавор. Хоть климат тут и теплый, на горах Галилеи всегда лежит снег. Я подумал, что неплохо было бы прогуляться по ночному городу, в одиночестве, но храм запирали на ночь. Нахождение на улице, среди природы, было единственным, что отвлекало меня от одиночества. Иначе мысли полностью поглотят меня. Но что же делать? Все что угодно, лишь бы не сидеть в углу, думая о будущем. Нет. В попытках отвлечься я посмотрел на луну. Она сегодня необычайно бледная, слишком бледная. Мертвенно бледная, если позволите. Одиноко ли ей, как и мне, одной на небе? Или с ней разговаривают звезды? Какие все же далекие и недостижимые они…эти звезды… Боится ли луна остаться одна...? Боится ли она вообще? А я? Боюсь ли я? И, если боюсь, чего? А слышит ли она меня? Знает ли она обо мне? Неважно. Главное, что о ней знаю я…Ведь под луной мы все не одиноки. Бульк. Плеснула капля, разбившись о воду. Уровень опустился уже на одну отметину, а я и не заметил. Все же, придется сесть. Взгляд мой остановился на водяных часах, которые показывали лишь три отметки, ещё слишком много времени до подъема. Израсходовав остатки силы, я поежился и задумался о том, что предстоит пройти еще целых две таких отметины. Стены, обшарпанные и покрытые пылью, пол из твердого камня, искусно сложенный потолок, и потусторонний шум, проникающий сквозь трещины в стенах. Я оглядел комнату. Все как и прежде. За неимением ни гроша за душой меня поселили сюда, в сырое холодное помещение под самой крышей. Каменные своды неприятно царапали оголенную кожу. Я оглядел себя, приглядываясь к каждой детали. Голубые полоски, протянувшиеся по моим рукам, выделялись на фоне бледной кожи. Я почувствовал странное желание найти острый камешек и провести им вдоль этих полосок. Может быть, это поможет. Хотя я не был уверен в этом, я все-таки решил попробовать. В этот момент возник вопрос: зачем мне все это? Зачем я должен продолжать жить? Я прижал губы друг к другу, сглаживая неровности на их поверхности. Внезапно, осознание собственной безысходности охватило меня. Я всего лишь рыжий сирота, маленький ребенок, которого в храме называют "уродцем". Что именно держит меня в этом мире? Я не знал ответа, но чувствовал, что что-то такое все-таки есть. Или, скорее всего, кто-то. Но кто, я не знаю. Я опустил взгляд, стараясь скрыть слезы, стянувшиеся в уголках глаз. Впереди был долгий путь, полный неизвестности и боли. Но я не мог сдаваться, потому что где-то рядом со мной находился тот, кто верил в меня. Кто-то, кто придал моей борьбе за выживание особое значение. Я не мог позволить себе уйти, оставив его одного в этом мире. Но все же, я принялся усердно расчесывать кожу ногтями, пока она не приобрела буро-красный оттенок. Из глаз непрерывно лились слезы. Какой я жалкий. Убогий. Хотелось кричать во все горло, позвать на помощь, хоть кого-нибудь, сорвать голос, охрипнуть, но нельзя. Все спят. Я отступил и прислонился к стене, вперив свой взгляд в нее, пока незаметно для себя не заснул. Я ощутил себя изможденным. Тягость сонной ночи не позволяла мне проснуться полностью, и я с трудом открывал глаза. Сил встать и начать новый день сначала не хотелось, но нужно было. Вода прекратила бег струями на отметке пять. Кое-как подняв тело, я принялся искать свой хитон. Хотя, хитон - это очень громко сказано. Когда-то это был элегантный подарок от раввина Арнуна, который теперь покинул свою первозданную красоту, превратившись в нечто пыльное и поношенное, которое мне нужно было надеть. Он был единственной доступной одеждой для меня в данный момент, поэтому закрепив его ремнем вокруг пояса, я открыл маленькую дверцу в полу чердака и спустился вниз, прошел мимо комнат. В одной из них слышалось громыхание ложек. Я поспешил пройти мимо. Я перестал нормально есть уже пару лет назад. И как я только живу на этом свете? Зачем Господь меня тут держит? Видимо зачем-то и держит… В этих мыслях я спустился по главной лестнице вниз, в Святилище. Омыв руки, я подошёл к молитвеннику. Никого не было. И Слава Богу. Я закрыл глаза. — Благодарю Тебя, Царь живой и сущий, за то, что Ты по милости Своей возвратил мне мою душу. Велика моя вера в Тебя. Кого я обманываю. Я не хотел просыпаться. Я опустился на колени. Холодный мрамор коснулся кожи. Зачем я здесь остаюсь? Не знаю. За столько лет было столько возможностей сбежать. И почему я до сих пор здесь? Дурак. Голова устало упала на руки. — Джудас? - послышался голос Арнуна. Он стоял на помосте, свет просачивался сквозь витражные окна, освещая его непропорциональную, местами корявую фигуру. — М? - голос был слаб. — До утренней службы ещё порядка получаса, почему ты здесь? Получас, какое интересное слово. Часом они называли одну отметину на той водяной приблуде. — Я не знаю, Арнун, - вздохнул я. Мне пришло в голову, что я единственный среди воспитанников, кому разрешено называть его по имени. Это странно. Очень странно. Не понимаю почему так. Возможно раввин единственный близкий человек тут, или хотя бы тот, кого я ненавижу чуть меньше чем остальных. Он спустился с помоста и сел рядом со мной, опустив свою руку на мою скрюченную спину. — Тебе не мешало бы сходить в сад, или в город, станет легче. Я поднял на него взгляд потухших глаз. — Боже, Джудас, - он схватил мою голову своими крючковатыми пальцам и начал вертеть её во все стороны, рассматривая мое лицо. - Когда ты спал в последний раз. Я не видел тебя сегодня в трапезной. Где ты был? Я судорожно замотал головой и вместо ответа уперся ему в плечо. Он коснулся губами моей кудрявой макушки. — Держись, Джудас. Да прибудет с тобой Господь. Зал затрясся. Топот сотни ног наполнил храм, сотрясая стены. Снующие туда-сюда мальчишки, омывали руки и занимали свои места у молитвенника. Арнун встал с пола. И подал мне свою сухую мозолистую руку. — Вставай, Джудас. Он прошел к резнице, открыл Тору, и, окинув нас своим цепким взглядом, начал петь своим высоким, звучным голосом, какой был у всех раввинов: Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который освятил нас заповедями Своими и повелел нам омывать руки. Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который по мудрости создал человека и сотворил в нем многочисленные отверстия и полости. Открыто и известно престолу славы Твоей, что если бы отворилось одно из них или замкнулось одно из них, нельзя было бы существовать и устоять перед Тобою ни часа. Благословен Ты, Господь, излечивающий все живое и творящий чудеса. Больше сотни голосов разносилось с разных сторон: Бог мой! Душа, которую Ты дал мне, чиста она! Ты сотворил ее, Ты создал ее, Ты вдохнул ее в меня, и Ты хранишь её во мне, и Ты заберешь ее у меня и вернешь мне ее в будущем. Все время, пока душа во мне, я благодарю Тебя, Господь, Бог мой и Бог отцов моих, Владыка всех творений, Господин всех душ. Благословен Ты, Господь, возвращающий души мертвым. Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который освятил нас заповедями Своими и повелел нам произносить речи Торы. Они пели о чистоте души своей, моя же давно погрязла в пучину. Я поднял глаза к небу. Сводчатый потолок пропускал свет, разделяя его на множество полос, в них кружили пылинки… Сделай так, Господь, чтобы речи Торы Твоей были усладой в наших устах и в устах народа Твоего, Дома Израиля. Все мы, и наши потомки, и потомки народа Твоего, Дома Израиля, познаем имя Твое и бескорыстно изучать будем Тору Твою. Благословен Ты, Господь, обучающий Торе народ Свой, Израиль! Сделай так, Господь, чтобы речи Торы Твоей были усладой в наших устах и в устах народа Твоего, Дома Израиля. Все мы, и наши потомки, и потомки народа Твоего, Дома Израиля, познаем имя Твое и бескорыстно изучать будем Тору Твою. Благословен Ты, Господь, обучающий Торе народ Свой, Израиль! - повторил я уже вместе со всеми, мой голос слился с голосами других. Арнун замолк. Зала погрузилась в неестественную тишину. Я слышал, как шуршали страницы в Торе, как волочились складки хитона Арнуна, как переступали с ноги на ногу нетерпеливые мальчики. Все это давили на уши. Можно подумать, такая тишина давала подумать о вечном. Возможно. Кому-то. Но не мне. Единственное, о чем я думал, так это то, как мне хочется скорее отсюда убежать. Куда угодно. Только дальше от храма. Наконец, мне удалось выскользнуть из громких и шумных стен, которые были заполнены говорящими юнцами. Свежий воздух казался спасением. Я глубоко вдохнул через нос, наслаждался запахом цветов, смешанного с оттенками летней духоты. Мои ноги тут же понесли меня вперед. Старый Назарет встретил меня гулом городской неторопливости. Его узкие улочки, стоящие вплотную друг к другу, вымощенные булыжником старые переулки, вились в разные стороны. Лучи солнца играли на каменных стенах. Башня колокольни, возвышающаяся на фоне неба, казалась волшебной, словно стражником древних времен. Постепенно, когда мысли стали проясняться, я набрел на узкие каменные улочки обжитого квартала. Уже с ранних утренних часов здесь пульсировала жизнь, словно сердце древней культуры. Передо мной простирался мозаичный ковер из изящных арок, которые вырисовывались из каменных стен, словно окна в сказочный мир. От старинных домов доносились звуки рынка – крики продавцов, голоса детей, истекающие мелодией фортепианные ноты. Каждый уголок этого города хранил в себе тайны. Горожане пробегали мимо меня по своим делам, разгадывая смыслы приказов, когда-то древних, с тайной улыбкой деловито рассказывали, каких испытаний им пришлось пройти, чтобы достичь мудрости. Ароматы жареного хлеба и специй манили меня к прилавкам. Насыщенные запахи проникали в мои ноздри, заставляя течь слюнки и желудок сжиматься от голода. Не замечая ничего вокруг, я внезапно врезался в мальчика, который шел поперек моего пути, разговаривая со своей матерью. Удар был несильным, но достаточным, чтобы привлечь мое внимание к этому пареньку. Когда я взглянул на него, понял, что передо мной стоит прекрасный маленький ангел. Его миловидное личико, яркие глаза и просто безупречный вид вызвали у меня невольное ощущение восхищения. — Прости, - прошептал я одними губами, и, испытывая смутное чувство сожаления и обессиленности, я решил отойти, продолжая двигаться вниз по улице. Однако, неожиданно для себя, я приостановил свои шаги и остановился прямо посреди дороги, решив бросить взгляд на того мальчика. Привычный шум городской суеты, мимо проносящейся толпы прохожих замер в ушах. Я поднял взгляд, и мои глаза встретились с искрящимися глазами этого мальчика, который все еще стоял на месте, смотря на меня. Что-то в его взгляде было таким искренним, настолько чистым, что это вызвало у меня странное чувство тревоги и одновременно волнения. Мы продолжали смотреть друг на друга, словно два полюса, притягиваемые непостижимой силой. Чувствовалось, что сейчас происходит что-то важное. Мать аккуратно тянет его за руку. Волосы у него длинные, перевязанные кожаным шнурком, пылают на его нагой белоснежной спине. Когда он оборачивается, лицо у него серьезное, как у взрослого мужа.Я не свожу с него глаз. Он отвернулся, мелькнули розовыми язычками пятки, и они направились в сторону храма Святого Иосифа. Моего храма. Я завернул за стену близстоящего дома. Привалившись к стене, я пытался перевести дыхание, что это сейчас было. Я нервно сглотнул. Горло дернулось. Зачем они к нам идут? Что это за мальчик? Чтобы узнать, придется возвратиться в храм, чего делать не хотелось. Но все же, неподдельное любопытство было сильнее. И я побежал сквозь извилистых, узких переходов вверх по склону.