-1-
Доверху наполненная пепельница курилась дымком, почти как деревенские домишки зимой. Анфиса потянулась через Мишкино плечо, чтобы убрать её со стола, попутно провела носом по его щеке, коснулась губами. Он шевельнулся навстречу, но головы не повернул, продолжая смотреть на Андрея, который грыз кончик карандаша и хмурился, вглядываясь в клетчатый потрёпанный листок с текстом. Фиса выбросила бычки, с ногами взобралась на табурет около окна. Мишка с Князем уже несколько часов бились над песней: что-то там у них не получалось. Спорили, обсуждали, выхватывали друг у друга гитару и смотрели. Так, как они обычно это делали, абсолютно не замечая, как выглядят со стороны. Воздух посреди этих скрещенных взглядов искрился снегом в морозный день и вился ниточкой тропинки, вытоптанной самой судьбой. На полу посреди кухни восседал, нахохлившись, Шурка Балунов и терпеливо ждал рождения новой песни, чтобы бережно подхватить её и одеть в подходящую аранжировку. Эти трое парней, без сомнения, были волшебниками. Ловили мелодии в свои сети, как рыбаки, вот так вот запросто, среди сигаретного дыма, тёплой водки и наспех наструганных бутербродов, чтобы потом поделиться ими со всем миром. Казалось, ничто другое им было не нужно. Анфиса допила водку, щедро разбавленную колой, и вышла на балкон. Глубоко-глубоко в душе заворочалась змеюка. Высунула раздвоенный язык и зашипела: никогда Мише не быть твоим целиком, будешь вечно делить его с музыкой, Андреем и наркотой. Фиса придушила её и почувствовала, как на плечи легла вязаная шаль. — Холодно, правда? — Шура встал рядом и улыбнулся ласковым котом. Анфиса не в первый раз подумала, что Балу тоже не понаслышке знаком со змеёй, и, раз он до сих пор здесь, из схватки он вышел победителем, совсем как Сигурд из скандинавского мифа. Осеннее солнце, мягко лизнувшее кроны пожелтевших деревьев, подсветило серые бесконечные панельки и запуталось в шуркиных волосах, недавно осветлённых. — Тебе очень идёт этот цвет, Шурочка, — Анфиса очень свободно и естественно пропустила между пальцами тонкую прядку. — Когда будешь уходить, напомни, чтобы я тебе подарила шампунь, очень хороший, девчонки из Финки привезли. — Спасибо, Анфи. Только ему она могла позволить называть себя так. Шурик был хорошим другом. Анфиса улыбнулась про себя: знала она от подружек, чем кончается такая дружба между мужчиной и женщиной. А у неё уже был Миша. И она его любила. Восхищалась и обожала. Мишка был гением, харизматичным артистом, талантливым композитором и очень сложным человеком. Притягивал к себе, как магнит, ослеплял, захватывал в плен и уже не отпускал, сам этого не понимая. — Анфис, идите сюда! — радостный Миша через окно замахал им левой рукой, правой обхватывая за шею Андрея, который скромно, но лукаво улыбался. Песня родилась.-2-
Миша лежал на кровати, гипнотизируя потолок. Анфиса сидела в ногах, с лёгкой опаской поглядывала на брошенные шприцы, которые он уже не прятал. Миша притянул её к себе, уложил на грудь. Сердце билось медленно, будто нехотя, с трудом толкая отравленную кровь. — Ты ему только не говори. Будет спрашивать, молчи, ладно, Анфиска? Ни к чему ему. Вот так. Андрея, значит, он бережёт, будто хрустального, а с ней готов разделить всё, даже приход. Голова пошла кругом, дыхание перехватило. Его крупная горячая ладонь пробралась под блузку, повела по спине, глаза совсем остекленели, янтарно-коричневая радужка стала ярче и заметнее. Пальцем другой руки он медленно и бездумно накручивал её волосы. — Ты любишь его? — Угу. Так, понятно. Под дозой он, конечно, готов любить всех и каждого. Надо уточнить. — Так, как меня? Хочешь, чтобы он сделал тебе так? — Анфиса устроилась на Мишиных бедрах, расстегивая рубашку. Почему бы не поговорить об этом сейчас, когда он так жутко спокоен и свободен, а у неё в груди жжёт и бурлит. То ли больно, то ли сладко. — Вот так? Провела пальцем по подбородку, спустилась на кадык. Мишка дёрнулся всем телом, вяло шевельнул губами: — Чего это ты? — Миш, ответь, — она нагнулась, дотянулась до его уха, влажно лизнула. — Я никому не скажу. Хотел бы, чтобы Андрей поцеловал тебя? Медленно впечаталась в его сухие губы, облизала кончиком языка сначала верхнюю, потом нижнюю, в корочках и трещинах. — Анфис, ты это… Не того, чё-то. Нельзя, ё-моё… — Но хочется? Она целовала уже его грудь, гладкую кожу, выпирающие соски, впалый дрожащий живот. Звякнула пряжкой. Миха замычал, зашевелился, с трудом сел, заглянул ей в лицо, с напряжением, ловя, видимо, ускользающую, как песок сквозь пальцы, мысль. — Не представляй это. Я и Андрей… Другое там всё, тебе не понять. Он убрал её руки, завалился на бок. Анфиса легла рядом, уткнулась в подушку. Чего добилась? Непонятно.-3-
Комната была маленькой и тёмной. Шурик увёл её сюда из шумной пьяной гостиной, почти унёс, усадил в кресло. Мишка где-то там, за стенкой, продолжал драть горло и ржать над шутками Андрея. Ну и смотреть, хватать, прижимать, куда без этого. — Можно, посижу с тобой? Шурка устало приклонил голову на подлокотник, закрыл глаза. Тёмные ресницы едва заметно трепетали, малоподвижные густые брови совсем замерли, а губы вдруг тронула лёгкая улыбка, вмиг преобразив. Поцелуй случился бы рано или поздно. Лучше сейчас, когда плавно кружится голова, запахи и вкусы пропитаны спиртом, а губы сами тянутся к губам напротив. Шура ответил, красиво и с достоинством, уверенно и вовремя отстранился, шепнул: — Я думаю, нам лучше сначала сказать Мишке. Он же… Гаврила, — Шурка по-доброму усмехнулся. — Я люблю его. — Я тоже. Мы сможем найти правильный выход, — Шура поправил волосы размашистым жестом, — если он вообще есть. — Ты целуешься почти как он, — зачем-то сказала Анфиса первую глупость, что пришла в голову. — Мы вместе учились. Анфиса удивлённо приподнялась на локте и уставилась на Шурку. — Нет, ну сперва мы, конечно, тренировались на помидорах, как глубоко нравственные советские дети, но после пары-тройки безнадежно загубленных томатов я не выдержал. — И он согласился? — Мы никогда это не обсуждали. Странно так было, но… Тянуло, в общем, — зеленоватые глаза Шурика подёрнулись мутью воспоминаний. — То за гаражами, пополам с первой сигаретой, то с пивасом на верандочке в детском садике. Потом поумнели, когда нас пару раз чуть не застукали в кустах. Повзрослели, я стал встречаться с девчонкой, а Гаврила… — Познакомился с Андреем? Шурик покивал и зевнул. Миха в большой комнате что-то разбил под громкий хохот. В окно заглянула круглая луна, а Анфиса опять нашла губы Балу.-4-
Зал ревел и топал ногами, ломая стулья, а мокрые музыканты без сил падали на стулья, скамейки и кушетки, спускаясь со сцены. Фиса поймала Мишу в объятия, как всегда, завороженная его концертным образом, попыталась накинуть полотенце на сырые, будто после душа, волосы. Горшок нетерпеливо, по-собачьи, тряхнул головой, жадно схватился за бутылку Молотова, выпил её в один присест, заметался по гримёрке под ритм бешеных эмоций, закручивающихся в вихрь. — Фис, ё-моё, — порывисто поцеловал, оставив на губах вкус коктейля и сигарет, — ты иди, машина ждёт с Шумным, а я скоро. Сказал так, и пропал. Фиса, устав от вопросов Журавлёва, вылезла из девятки, вернулась, заглянула в гримёрку на звуки голосов. Миха что-то говорил Андрею, жарко и неразборчиво, постоянно норовил коснуться его и притягивал ближе и ближе к себе. Оба встрёпанные, с раскрасневшимися щеками, Князь уже без рубахи, Миша с небрежно накинутой на плечо футболкой, они были прекрасны, как лебеди, как стихийные божества. Анфису бросило в жар, и даже ревности не было в тот момент, лишь восхищение и зарождающееся неясное возбуждение. Ну какие же невыносимые мальчишки, невозможно было находиться рядом с ними и не почувствовать всё то электричество, что витало в воздухе, с каждым днём умножаясь. Что же будет, когда разразится гроза? Шурка, послав воздушный поцелуй, деловито прошлёпал мимо, подмигнул Анфисе и, ничтоже сумняшеся, вошёл в раздевалку, помахивая чехлом от басухи. Миша прыжком отскочил от Андрея на добрых два метра и испуганно заозирался, но успокоился, увидев Шурика, засмеялся вместе с ним и Князем. Анфиса отступила в тень.-5-
Питер зеленел и по-весеннему молодел, любуясь собой в зеркале Невы. Мишка с Анфисой шли вдоль набережной, никуда не спеша, и смеялись, выкурив по косяку. Бронзовые львы, играющие дети, пустая бутылка, скачущая по гранитным ступеням, — всё вызывало неудержимое веселье. Мишка купил мороженое, хихикая под осуждающим взглядом дородной продавщицы, и потянул Анфису к воде. Они долго сидели там, слизывали с губ друг друга подтаявший пломбир и целовались. Анфиса распахивала сердце навстречу весне и точно знала, что оно готово вместить столько любви, что хватит каждой звёзде, даже самой далёкой, мерцающей в потемневшем небе. Но как поделиться этим с Мишкой? Чувствует ли он то же самое? Неясное беспокойство нахлынуло сразу же, как рассеялся сладкий дурман. С Невы потянуло ледяным ветром. — Миш, — она испуганно прижалась к нему, — Шурик не говорил с тобой? — О чём? — О… — Анфиса растерялась и соврала. — О московском концерте? — А, это, ё-моё. Да всё путём, Шумный достал билеты. Иди сюда, Фис, — он прихватил её за плечо. — Поеду завтра к Андрюхе, он окопался там в своём Купчине, хрен вытащишь. На ночь, может, останусь. Хорошо, милая моя? Подлизывается, значит, как кот, завидевший сметану. Анфиса пожала плечами. Она никогда ничего не запрещала ему. К чёрту дисциплину, в детстве наелись по уши. — Мишка, поехали домой, я устала. Но он потянул её прочь от светлого берега, в мрачные запутанные подворотни. Уколы давно перестали вселять священный ужас и стали привычным делом, как бутылка пива поутру с похмелья. Анфиса уже пробовала однажды вместе с ним, когда сидели в одном из таких жутковатых притонов, и долго втыкала в стену, а потом выворачивалась наизнанку, не дойдя до туалета. Миша был рядом, пытался помогать, хоть толку от него было немного, и уверял, что вот очень скоро всё будет зашибись, надо только немного подождать. Проницательный Балунов первым заметил крошечный след от иглы, сообразил, что Фиска не кровь из вены сдавала, поджал губы и сматерился. — Шур, я больше не буду, — Анфиса тогда шутливо повинилась, погладила его тонкие пальцы. И слово пока держала. Уже совсем в ночи Мишка свалился, вскакивая, с дивана, где они с Анфисой лениво обнимались, попросил позвонить Шурику и позвать его в гости, потому что придумал какой-то обалденный рифф, который нельзя проебать. До самого утра они ловили его в музыкальном пруду, вполголоса то споря, то смеясь, а Фиса сидела и смотрела на них, таких обворожительно красивых и бесконечно ею любимых, пока сон не сморил её окончательно.-6-
Через балконную дверь патокой лился в маленькую съёмную квартиру липкий и душный летний вечер. Балу и Андрей были здесь же, плавились от жары и разных волшебных порошков. Лежали все вместе на полу, где было чуть-чуть прохладнее, и тупили. Анфиса придвинулась совсем близко к Шурке, он бездумно и нежно обнял её в ответ. Андрей посмотрел на них, на залипшего на квадрат окна Мишку и вдруг красноречиво шевельнул двумя пальцами, потирая их друг о друга: — Вы? — Нет, Андрей, как можно, — Анфиса уткнулась в Шуркино плечо и рассмеялась. — А вы? Очень хотелось пить. Она встала и вышла на кухню, Балу пошёл за ней, помог достать из холодильника пиво, балансируя им в знак своей полной адекватности, и мягко прижался со спины, шепнув утвердительно: «Мы». Щёки обдало пламенем. Ах вот ты какой, Шурик. Анфиса подарила ему короткий чмок и рассмеялась. Когда они вернулись в комнату, Миша и Андрей… целовались прямо на полу. Лапали друг друга за всё, до чего дотягивались, оба красные, загнанно дышащие, безумные в своей страсти. Змеюка в груди Анфисы, давно крепко спящая, подняла было голову и расправила ядовитый капюшон, но Фиса окончательно задушила её и взобралась на балуновские колени, прижимаясь всем телом к тёплой груди. — О боги, мы уж думали, не дождёмся никогда вашего плотского воссоединения, так и помрёте, друг другом не целованные. Да, Анфи? — кашлянул смехом Шурик, откинувшись на спинку дивана, и нежно поймал её поцелуй, с вызовом глянул на Горшка. Миха с абсолютно охуевшим видом повернулся к ним, облизнул влажные красные губы, Анфиса напряжённо подалась вперёд, вцепилась пальцами в обивку. — Ё-моё, — он выдал лишь это и беспомощно глянул на Андрея, который таинственно улыбался и мастерски держал лицо. Миша потоптался на месте и потянул Анфиску на балкон под увещевания Князя: «Мишка, тихо-тихо…» Прикурил, усмехнулся, почесал лохматую голову. Солнце пекло макушку. — Больше любви! — крикнул Шурка, качнув в окно банкой с пивом. — Больше, слышишь, Мишка? — Не, я… — Миха смотрел вдаль, на плоские крыши. — Чё, давно вы?.. Бля, а мы вот… Тоже. Анфиса, слышь, я… Я Шурке доверяю как себе. Присмотрит за тобой, если что. Как в воду ведь глядел, когда говорил это. Через пару недель среди ночи Анфису разбудил телефон. Фиса с детства боялась ночных звонков, и не зря. Кто-то из приятелей-торчков, заикаясь, сообщил, что Горшку «поплохело». — Что с ним? Скорую, скорую вызвали вы?! — Да хер знает, ща вызовем, ты не паникуй, только свалим все отсюда. Нам проблемы не нужны. К утру, помятые и невыспавшиеся, втроём встретились под дверью реанимации. Шурик выпытывал прогнозы у медсестрички на посту, Андрей раскачивался на кушетке и хрустел пальцами. Анфиса ходила туда-сюда по длинному коридору, вдыхая запахи хлорки и спирта. Страшно было, тревожно и грустно. Шурка, ничего не добившись, обнял её за плечи, уговорил сесть. Фиса хотела вырваться, но пригрелась и успокоилась, а потом притянула с другой стороны одиноко мающегося Князя. Теперь они все связаны одной цепью. Пока Мишка оклёмывался, пришла пора платить по счетам, а в кошельке гулял ветер. Анфиса с ужасом ждала прихода квартирной хозяйки, но вместо неё пришёл Балу. Заявил, что всё уладил и будет теперь всегда на стрёме. Через пару дней заглянул Князь. Переживать вместе было на самом деле как-то легче. Любовь к Мишке собрала всех троих и теперь потихоньку бурлила внутри, как лава глубоко-глубоко в жерле вулкана, ожидая извержения. Андрей и Шура обыскали всю квартиру, нашли какие-то Мишкины тайники и безжалостно всё выбросили. Сидя на кухне в клубах дыма, Андрей непривычно серьёзно взял Анфису за руку и, медленно ведя пальцем по бледной коже от плеча к запястью, попросил, почти как Шурик, не прикасаться к белому дерьму. — Двоих не вытащим. Вы сами себя потопите. Михина программа чёткая, сука, с ней тяжело, но ты, Анфис… Вот как сестре тебе говорю. Ты девчонка совсем ещё, красивая, умная… Любишь его? — А ты? — прошептала она. — Всерьёз всё? Князь задумчиво покрутил в пальцах сигаретную пачку и кивнул.-7-
Лечить Мишкину депрессию после больнички решили природными методами: за городом, на диких пляжах Финского залива, подальше от людей. Анфиса в приподнятом настроении крутилась по квартире, собирала в сумку пирожки, что нажарила с вечера, и разную пляжную мелочёвку, а Миха мрачно сидел у стола и вертел в руках надкусанный пирожок с нелюбимой печёнкой. — Чё, вы с Шуриком уже того?.. — Чего того? Миха сжал пирог так, что начинка высыпалась на стол, но улыбнулся почти смущённо: — Время, ё-моё, культурно проводите. — Мишка, — Анфиса резко остановилась, упёрла руки в бока, выставила вперёд ногу, — дурачок ты. Ты против? Он дёрнул плечом, смахнул крошки на пол. — Нет. Просто ни черта не понимаю нахуй уже. Чё, кого… Анфиса почти всерьёз боднула его в лоб. Ей всё происходящее казалось малонормальным, но разве не к этому они всегда стремились: жить по-своему, не так, как все, наплевав на устои и правила? — Миш, — она приподняла его голову за упрямый подбородок, — ты просто расслабься и почувствуй. Тогда поймёшь. А если нет… — Как хиппи, бля, да? Ол ю нид из лав. Хуяв, ё-моё… Поехали давай, — он выглянул в окно и изменился в лице, стал светлее и мягче, — Андрюха уже тут. Шурик пришёл последним, хитро заговорщически улыбаясь, и похлопал себя по карману. — Из бухлишка только пиво, но есть кое-что… Вдарим природными эликсирами по последствиям злоупотребления искусственными порошками! На пляже было хорошо. Они нашли укромное место, занялись палаткой, что прихватил из дома запасливый Шурка. Миха плюхнулся прямо на горячий песок, раскинулся звездой. Анфиска, расстилая покрывало, залюбовалась его стройными и длинными-длинными ногами. Ей всегда нравилось их зацеловывать, начиная от косточки внизу, подниматься по щиколотке к внутренней стороне бедра, и выше, сдвигая ткань и опаляя её мокрым дыханием. — Мих, ты чего тут увалился, ленивец? — Андрей сыпанул песком на тощий живот, Миша сделал подсечку и уронил его рядом. Князь тоже был красив, с этой своей блестящей, очень светлой кожей, быстро розовеющей под горячими лучами солнца, с выпирающими мышцами пресса и крепким торсом. Миха жадно лапал его за грудь, маскируя всё это борьбой, а Анфиса не могла отвести от них глаз. Шурик подсел сзади, обнял за плечи, зашептал в ухо: — Есть на что посмотреть? Эстетика, ёпт. — Они правда красиво смотрятся вместе. — Родные души. Раз в сотню лет такое случается. А мы — свидетели. Плотную тишину прерывал лишь шум волн да пение птиц. Шурик выдохнул в цыганский поцелуй сладковатый туманный дым. — Анфи… — горячие руки прокрались под футболку, — что ты чувствуешь, когда смотришь на них? Возбуждение? Желание? — кончик носа повёл по шее. — Страсть? Ревность? Любовь? Анфиса вздрогнула, когда его ладони легли на грудь, сдвигая чашечки купальника. Большие пальцы бесстыдно массировали соски, дразня чувствительную кожу. Анфиса, прошипев, откинула голову, открыла для поцелуев шею. Миша и Андрей то катались по песку в своих полудетских забавах, то целовались, явно забыв обо всём на свете. Змея в груди Анфисы умерла навсегда, теперь там сияло умытое грозой солнце, горячущее, пылкое, жёлтое и нежное. Шурик, шумно дыша сзади, встал и крикнул: — Мих, Андрюх, погнали купаться. Они расцепились, оба облизывая зацелованные губы, Андрей с радостью пошёл к воде и оценивающе погрузил туда руку. Шурик накинулся на него со спины, затолкал дальше, на глубину. Теперь Анфиса любовалась Балуновым, гибким, юрким, а подползший Миша дышал возле её уха пивным духом и мягко прихватывал за бока. — Чё, слышь, Анфиска, нравится тебе всё это? — Будто тебе нет. — Пиздец, бля, — хриплый выдох Михи потерялся в крике чаек. Искусанные и обветренные пухлые губы не знали пощады. Он завёлся не на шутку, что бывало не так уж часто, втянул кожу на её шее, оставляя клыками свою метку поверх нежных касаний, толкнул к палатке. Анфису пробрала дрожь, когда его тяжёлые ладони опустились на бёдра, крепко сжимая и оглаживая. Давненько у них не было ничего такого, яростного и страстного. — Оп, а чего нас не ждёте? — голос Андрея долетел будто издалека, хотя он уже пристраивался сзади бурлящего Мишки. — Блять, — он вздрогнул всем телом, отчего тряхнуло и Анфису, совсем потерявшую голову, — ты чё холодный и мокрый такой, Андрей? — Я вышел из пены морской, как русал, бесстрашный и самый красивый, на зов моего любимого человека! Анфиса хихикнула, ввалившийся следом Балу поправил полог, отсекая солнечные лучи. В палатке воцарился интимный полумрак. Все как-то разом замерли и замолчали, лишь тяжёлое хриплое дыхание выдавало степень напряжения. Но Анфиса знала наверняка, что никто из троих не обидит её, и чувствовала себя в безопасности. — А чё мы, эт самое, как в пионерлагере после отбоя? — пошутил Князь и потянул Мишку к себе для поцелуя, но тот неожиданно ловким движением вывернулся из рук и сбежал, бормотнув, что не успел ещё искупаться. Андрей вздохнул и вышёл следом.-8-
Костёр потрескивал сучьями, бросал на лица искажённые отсветы. Анфиса полулежала, устроившись головой на Мишкиных бёдрах, Шура с другой стороны тихонько гладил её по щиколоткам. Андрей всё ещё обиженно сопел возле Миши, прислонившись к его плечу. Они вдвоём долго бродили по берегу, выкрикивая что-то про пидорство и блядство. Орал преимущественно Миха, пинал камни, рычал и дурел, потом успокоился, развёл костёр, попутно угрохав весь спичечный коробок, и притих. Анфиса догадывалась, что он раскаивается и жалеет обо всём, что наговорил. Сама такой же была, рубила порой с плеча, а слово-то не воробей, как вылетит, так и огреет по башке. Пожалуй, лучшим выходом будет оставить их с Андреем наедине. — Шур, прогуляемся? — Анфиска, — Мишка вроде сделал движение, чтобы удержать её, но потом улыбнулся и кивнул. Где-то неподалёку шумела ещё одна компания отдыхающих, поэтому Шура потянул Анфису в лес. Они шли тропинкой, держась за руки, и молчали. А о чём говорить? Анфиса не хотела ничего обсуждать. Ей хорошо здесь и сейчас, с этими людьми, в этом мире. Подружки косятся, те, кто посообразительнее, спрашивают, каково это, делить мужика с музыкой, с группой. А ей поебать. Миша без всего этого — и не Миша вовсе. Без музыки, без карей глубины щенячьих глаз, без Андрея и без Балу. Милого заботливого Шурика, который подал сейчас ей руку, чтобы перепрыгнуть поваленное дерево, и засмеялся. Ночи в августе тёмные и мохнатые. Когда Анфиса и Балу вернулись на берег, обоим захотелось, как в детстве на море, прыгать в прибрежных волнах, брызгаться и танцевать. Фиса сбросила балетки, закружилась по песку, подхватив Балу, и они долго целовались, отплясывая в призрачном свете почти полной и очень яркой луны, а потом шли к палатке, хмельные и свободные. Костёр почти потух, внутри возились Миха с Андреем. Анфиса в странном предвкушении замерла снаружи, пряча дыхание, прижалась к Шурке и тихонько заглянула в щель. Оба были обнажены и взвинчены, сгоревшая розовая спина Андрея контрастировала с лёгким бронзовым загаром Мишкиной груди. Андрей нависал над Михой, стараясь его оседлать, заводил руки за голову, сжимал запястья, заглаживал, целовал. Миха кусал губы и прищуривался, как при глубоком затяге. Анфиса никогда не видела его таким, с ней он был жарок и прост, но сейчас… Андрей прихватил губами соски, Миха застонал открыто и высоко, подался навстречу ласкам, искренний, размазанный, расхристанный. Андрей встал над ним на колени, сдвигаясь ко рту, Миша, не отводя тяжёлого взгляда, высунул язык. У Князя оказался аккуратный член, не очень длинный, но плотный и крепкий, толстенький, и Миха едва не подавился, неосторожно задел матюгнувшегося Князя зубами. Да уж, мелькнула у Анфисы жадная мысль, надо будет его научить минету. Низ живота стянуло сладчайшей судорогой, во рту стало слишком много слюны, между ног влажно и тягуче захлюпало, щёки запылали. Шурка сзади толкался в поясницу вставшим членом, он не подглядывал, он возбудился от её возбуждения, обнял, щекотно дунул за ушком. Миха старался, вылизывал головку, пробовал брать глубже, опять давился. По губам текли слюни, Андрей придерживал его за волосы, ласково трепал, шептал нежный бред, его спина быстро вздымалась от частого дыхания, ягодицы поджимались в такт толчкам. Шурик целовал её оголённые плечи, Андрей целовал Миху в алые губы, впивался в шею, оставлял следы от пальцев на бёдрах. Миха не отставал, тоже ставил ему засосы, и теперь Анфиса узнавала своего Мишку, страстного, нетерпеливого. Он обхватил огромной пятерней оба члена, двинул руками, Андрюха застонал хрипло и низко. Шурик запустил осторожные пальцы под бельё, безошибочно нашёл капюшон клитора. Налитый пульсирующей кровью, крупный и горячий, он перекатывался, заставляя стонать в ладошку. Осознание, что в метре от них, за тонкой брезентовой стенкой, её муж дрочит лучшему другу, пикантной шпилькой подогревало ощущения, а пальцы Шурика были очень умелыми и нежными, несмотря на огрубевшие подушечки. Миша трогать так не умел. Миха приклонил лоб к плечу Андрея, дышал открытым ртом и рычал, вздрагивая, извиваясь. Шурка второй рукой дрочил себе, в том же темпе, что парни, ночь наливалась жаром, Фиса чувствовала себя угольком внутри печки, искрящим под ударами железной кочерги. Кончая и заходясь в оргазме, они с Шуркой зажимали друг другу рты, стонали без звука, пока Андрей и Миха отрывисто охали, шипели и матерились вприкуску со стонами и словами любви. Бесконечная нежность оплетала со всех сторон, как кокон гусеницу, Анфиса, уже не таясь, откинула полог, дождалась своей очереди, чтобы поцеловать разомлевшего Миху, и увидела в его глазах игривое счастье. Одной рукой он загрёб Андрюху за шею, другой приобнял талию Анфисы, потянулся, ладонью зацепил руку Шурика, но быстро отдёрнул, стал вытирать украдкой. — Всё видели, негодники? — уточнил Князь, ища в потёмках плавки. — Видели-видели, можешь не одеваться, — подмигнула ему Анфиса. — Шурик только не смотрел. Но ему, кажется, не надо? — Вам хорошо, и мне тоже, — просто ответил Балу и улёгся удобнее. Миха покрутил головой и засмеялся, буквально заржал, морща нос и оголяя промежутки в зубах и бледные дёсны.-9-
Один лишь дьявол знает, как они до этого дошли. Как прятались по углам и молчали, как делали вид, что ничего не случилось, как ругались в одиночку и пили все вместе, как учились разговаривать, слушать и слышать, как ревновали, играли, и всё-таки любили. В ванной было тепло и влажно. Под стекающими струйками воды Анфиса массировала Мишкин живот, целовала и дула в пупок. — Мне уйти, медвежонок? — Нет, ты чё, Фис, останься. Сколько всего мы с тобой… Похуй уже. Помоги, — он покосился на небольшую голубенькую спринцовку и протянул ей в руки. Миха был очарователен в любом виде, всегда и везде, даже пьяным и обдолбанным она им восхищалась. Чего уж говорить про такую деликатную ситуацию. Наконечник, смазанный вазелином, легко скользнул внутрь сжавшегося колечка. Анфиса сдавила резиновую грушу, наглаживая ладонью лёгкую округлость чуть шершавой кожи ягодиц. На четвёртой клизме Миха перестал строить из себя железного человека, скрутился и взмолился. — Миш, — смотреть на его округлившийся живот было невыносимо, — погоди. Пока ты можешь ещё терпеть, давай я… Встал у него быстро. Анфиска взяла сразу глубоко, волосы на лобке пахли мылом, валик живота выпирал сверху, Миха стонал в голос и вскоре уже сам трахал её рот. Кончил, ойкнул и вытолкал за дверь. — Прости, я… Ты не… — на кухне он появился через полчаса, дочиста вымытый, весь скрипящий, пахнущий цитрусовым гелем для душа. — Ой, Мишка, да не придумывай. Расскажи лучше, как у вас с Андреем было в первый раз? Понравилось? Миха потупился. Опустил голову, улыбнулся. — Чё, мы теперь с тобой типа как подружки можем это обсуждать? Побухтел, посопел и, розовея, долго рассказывал, как Андрюха классно трахается, на самом деле, и что теперь понятно стопудово, почему к нему девки липли. Какой он аккуратный, ласковый и нежный. — С тобой так, с ним ваще по-другому, но и так, и сяк круто, — заключил Миха, закурил, поцеловал Анфису в прикрытый глаз, не забыв облапать грудь. Парни пришли через час. Притащили пива, которое тут же заграбастал себе Миха, Андрей плюхнулся на диван, включил телек. Анфису абсолютно не интересовал шумящий на экране боевик, она сидела между Шурой и Мишей, голова легко кружилась от выпитого и от касаний их переплетающихся рук. Каждый раз, когда они зажимали её между собой своими стройными телами, был как первый. Миха классно целовался, Шурик очень чувственно обнимал и гладил, Андрей где-то там, вдалеке, потирался о Миху, перетягивал на себя его внимание. Пахло сексом. Одежда летела на пол, кожа горела желанием. — Ну что, как договаривались? — спросил всех разом Шурка, бесстыже сдувая со лба белые волосы. Его болотные глаза совсем помутнели, затягивая Анфиску в трясину, сильные руки привлекли к себе, он вошёл быстро, одним движением, покрывая поцелуями грудь и дразня языком соски. Анфиса, проваливаясь в глубины страсти, заметила, как Андрей и Миха сцепились в один клубок, шипели и постанывали рядом, тихо перешёптываясь. — Мих, ну давай, — позвал его Балу. — Да, Мишенька, пожалуйста! Он прижался к ней сзади, целуя спину, положил свою громадную ладонь на шею, слегка придушил. Голова улетела в ту же минуту, наслаждение достигло того пика, когда любая боль превращается в сочное удовольствие. Мишкины пальцы, щедро увлажнённые, скользнули в анус, влагалище рефлекторно сжалось, Шурка ахнул и замер, чуть пульсируя внутри головкой. Ласково и со знанием дела разработав вход пальцами, Миша толкнулся членом, вошёл сперва немного, давая Анфисе привыкнуть. Невероятное чувство заполненности и тесноты выбивало из груди тонкие стоны. Миха резко выдохнул и вошёл до конца. Блять. Их двое, и они везде-везде, руки, губы, ноги, запах и шёпот. — Поцелуйтесь, — попросила Фиса, заглядывая в очень близкое лицо Шурика, — вы же делали это. — Серьёзно? — внимательно наблюдающий за вакханалией Князь с видом биг-босса достал новенькую видеокамеру. — Ребятки, мы должны это запечатлеть. Мих… Мишка навалился сильнее, через плечо Анфисы нашёл губы Шурика. Князь, как заправский порнооператор, долго выбирал нужный ракурс и смотрел то в видоискатель, то на Миху. — Княже, брось эту хуёвину, иди сюда, — Миха сильнее толкнулся в Анфису, Шурка тоже двинулся, мышцы задрожали в предоргазменной судороге. — Миш, Саш, п-по… Подождите, — выдохнула Анфиса, растекаясь по Шуркиной груди. Андрей пристроил наконец камеру на столе, запыхтел сзади Мишки. — Всё, — когда он вошёл, Миха охнул и грубо дёрнулся, — паровозик-бутербродик готов. Погнали. Мир рушился и собирался заново, плыл, ломался рваными линиями, выстраивался в новые пазлы. Миха рычал, Андрей шумно дышал, хрипел и похрюкивал, Шурка, принявший на себя весь вес, стонал высоко и тонко, очень сексуально, выбивая из-под ног всякую твёрдую почву. Первый оргазм скинул в пропасть ощущений, кинул в зыбучие пески, а потом Анфиса потеряла им счёт. Парни не останавливались, двигались, подстроившись под один ритм, Миха терзал губы Шурика, стонал ему в рот, кусал и облизывал, влажно чмокая над ухом Анфисы, очень нежно придерживал её за талию. Отрываясь, оба шептали бессвязный бред, чередуя мат и междометия. Первым не выдержал Миша, совсем вплотную прижался к Анфисе, ускоряясь. — Андрюх, бля… Бля-бля-бля… Фис, сожми, мм… Он захлебнулся, скуля и подрыкивая, его в один размашистый толчок догнал Шурик, Анфиска растворилась между ними в новой волне оргазма, скручивающей и разрывающей изнутри, до темноты в глазах, до цветастых кругов перед ними. Андрей кончил в Миху последним, вышел слишком быстро, Миша дрогнул, обнимая Анфису поперёк груди и ладоней Шурика, давно расположившихся там. Дышали тяжело и тягуче, ласкали друг друга, целовались, обнимались, укрывались своей любовью, как пуховым одеялом, и нежились в её лучах. Один лишь дьявол знает, как они до этого дошли. А он, падший ангел, точно умеет любит.