Сенсибилизация

«шепчет: я не пожалею даже то, что так люблю. или будь совсем моею, или я тебя убью» — А. Ахматова, «Шепчет»

— Привет, — Олли жизнерадостно улыбнулся мужчине на водительском кресле, — снова по работе здесь? — Да, подумал, что стоит заодно заехать за тобой, — ответил Томми и вырулил с парковки, — как у тебя дела?       Томми Лалли возник в жизни Олли совсем недавно, незаметно и плавно захватил мысли и время Матела, и они энергично двигались к тому, чтобы перешагнуть черту между добрыми приятелями и пока не слишком близкими, но хорошими друзьями. Матела чувствовал, что своему новому знакомому очень нравится: Томми интересовало его мнением по разным аспектам жизни на Земле. Он норовил выведать подробности изменений в его повседневности, даже незначительные, и Олли удивительно легко доверял ему. Еще в машине Лалли временами играли любимые треки Матела: их музыкальный вкус удачно совпадал. Олли уже думал, что Томми зря спрашивает, как у него дела — он всегда все знает лучше Матела. Но сегодня у него появилась интригующая новость. — Представляешь, один из клиентов назначил мне свидание, — похвастался Олли, не скрывая довольства, — мы встречаемся завтра вечером.       Нравиться кому-то было приятно, и чье-то признание и восхищение грело эго и неукоснительно порождало ответный интерес. — Надо же, — иногда интонации Томми расходились со смыслом фраз, образуя двойное дно, и голос имел неразличимые нотки разных эмоций, которые Олли еще не вполне различал, но сейчас уловил что-то вроде неприязни, — и с кем же?       И, может, Олли ошибался. Томми не из тех людей, которых можно читать, как открытую книгу. Некоторым в глаза посмотри — и по искрам в них постигнешь бесхитростную душу. Но Томми представлялся неразрешимой загадкой. — Ко мне на запись пару дней назад приходил один музыкант, драммер, — охотно ответил Олли, не обозначив подозрений о неискренности Томми, — он позвонил сегодня и назначил встречу. Я надеюсь, у тебя нет предрассудков по поводу такого рода отношений? — Пол в отношениях не главное, — справедливо рассудил Томми, — я могу его знать? — полюбопытствовал он.       Трудно было сказать, Томми больше прогрессивен или консервативен в своих взглядах на жизнь. Он имел способность поражать гибкой мудростью и не трогать интересы других людей, пока они не преступают границы его собственных интересов, и в то же время мог категорически не одобрять вещи, которые повсеместно признаются, развиваются, входят в норму. Например, Олли долго спорил с ним о современной популярной музыке, считая, что развиваться и творить может каждый, как ему заблагорассудится, и если это находит отклик и побуждает к развитию, значит, мир еще можно спасти. Томми уверовал в то, что все это дело нужно сворачивать, дабы подобный шлак не плодился, хороня под своим безвкусным обилием и исчадиями чистой коммерции сокровища искусства, и что талантом и умениями нужно пользоваться серьезно и нести за плоды пользования ответственность, что бы ты ни делал.       Олли назвал имя драммера; Лалли убедился, что ни разу о нем не слышал. Глобально, Олли считал Лалли закрытой, немногословной личностью, и всегда поражался, когда обнаруживалось, что у него обширная сеть хороших знакомых в мире музыки и в империи влиятельных организаций, так что Томми и новый знакомый-драммер вполне могли пересекаться ранее. Еще Лалли скрывал в себе поразительное для амплуа строгого и властного мужчины добродушие. Ну, или Олли был избранным и заслужил благосклонность. — И что, этот человек тебе симпатичен? — вопрос Томми прозвучал напряженно.       Переживания приятеля из-за того, что Олли может попасть в руки нехорошего человека, польстили ему. Но у Олли за всю жизнь было не так много отношений по одной причине: он сразу подмечал склонности к жестокости, контролю или манипулированию, и потому не оставался с теми, кто ему не подходил. — Не знаю, — честно признался Олли, — но ничто не мешает мне попробовать, правда?       Лалли кивнул, мол, конечно, так и есть. Он, вероятно, ввиду отсутствия близкой дружбы, воздерживался даже от невинных комментариев в сторону жизни Олли. Из-за этого было трудно составить представление о всех оттенках отношения Томми к нему. И все же, Томми продолжал искать встречи с Олли каждый день, и общий мотив настроений Лалли представлялся одобряющим и тёплым. — Будь осторожен с ним, — серьезно сказал Томми перед тем, как распрощаться с приятелем и уехать.       Олли нередко становился объектом симпатий. Очаровательная улыбка неизменно вызывала ответную, легкость характера и искренность располагали к общению, таланты и интересная работа притягивали интерес, а добрые глаза, отливающие золотом на солнце кудри и мягкое выражение привлекательного лица не давали окружающим шанса не быть покоренными. Конечно, обыкновенно люди ждали, что с ним всегда будет так легко, и не желали узнавать Олли серьезнее. К примеру, он часто бывал апатичен и неразговорчив, либо впадал в навязчивость, и это его поведение встречало непонимание. Матела не расстраивался, ибо настоящие любовь и дружба находят даже самых распоследних негодяев, а он чем хуже?       Йога после рабочего дня привела мысли и чувства Олли в порядок. Он ощущал себя едва ли не на пике своей жизни, и был всесторонне доволен собой и своим миром. Работа звукорежиссёром в известной компании шла как нельзя хорошо, и скоро пойдёт еще лучше: в текущих делах у Олли находился очень серьезный проект для знаменитого в родной Suomi музыкального бэнда, а блог процветал. Разогревы, на которых он выступал, мучая бас, срывали овации поклонников более знаменитых групп. Втайне Олли подумывал еще пройти переподготовку и преподавать всем страждущим игру на бас-гитаре. И завести кошку. Но это попозже, это пока останется на уровне легко сбывающихся при незначительном усилии грез.       Музыкальный трек, под звуки которого Матела упражнялся, дерзко прервался звуком пришедшего сообщения. пришлось отвлечься. Номер был для Олли незнаком. Печатные буквы складывались в таинственное: «Рекомендую отказаться от планов на завтрашний вечер»       Рассылка гороскопа, что ли? Интересно и неясно. Вслед за первым сообщением, как бы предугадав непонимание, появилось еще одно: «Если не хочешь, чтобы кто-то в этой истории пострадал, не вздумай встречаться с ним. Я предупредил»       Слово «ним» целиком состояло из заглавных букв. Олли оценил эту шутку как идиотскую выходку какого-нибудь знакомого Таави, который странным образом прознал про назначенную встречу и почему-то воспротивился этому. Но секундой позже от неизвестного пришла фотография. На ней мужчина, в котором Олли узнал себя, двумя днями ранее садился в такси, чтобы доехать до студии. Боги, за ним следили, а он даже не заметил этого!       Повседневная безмятежность омрачилась подозрением, и Олли всерьез задумался над отменой встречи. Раз незнакомец настолько одержим некой идеей, что решился на слежку и даже запечатление его действий для устрашения и подкрепления своих намерений, значит, неизвестный вполне мог причинить вред ему или Таави. В итоге, Олли остановился на предположениях о шутке и пустой угрозе; мыслями он постоянно возвращался к странному посланию.       На угрозу Олли решил пока не реагировать, но вне дома чаще обычного поглядывал по сторонам, желая убедиться, что никто за ним не следит. Работа затянула мужчину с головой, вытеснив мрачный мысли о словах, отправленных неизвестным. Зато кое-кто известный напомнил о себе звонком. Томми сообщил, что не сможет заехать за Олли после работы. Он искренне извинился, объяснил, что очень загружен делами, и, кажется, грустил из-за того, что увидеться не удастся. Олли, привыкший встречаться с ним каждый день, почувствовал, что тоскует тоже. Но планы на вечер вселяли радостное предвкушение и надежду. Поэтому Матела сменил привычный небрежный стиль на темную рубашку, освободил от колец резинки пушистые, отросшие уже чуть ниже ушей волосы. Роскошные мягкие кудри Олли рассыпались по лицу золотистыми завитками.       Он поймал такси и доехал до бара, избранным Таави местом для свидания. Он немного опоздал, всего пара минут. Олли влетел в заведение и ощупал пространство внимательным взглядом, выискивая фигуру драммера. Тот задерживался сильнее — его в поле зрения не обнаружилось. Матела пришлось занять свободное место за стойкой. Он списал свое затягивающееся одиночество на внезапную пробку и кинул Таави сообщение, что все еще ждет его. Слова остались без ответа.       Посетители вокруг Олли сменялись новыми, и кусочки неба в узких окнах под самым потолком стремительно темнели. Прошло, без малого, около полутора часов, когда Матела потерял надежду и собрался на выход.       На смену минутному раздражению от пустого и глупого ожидания пришло острое беспокойство: подтверждались худшие опасения Олли. То сообщение с предупреждением не было шуткой, холостым выстрелом ради одного лишь устрашения. Между строк ему поставили реальный ультиматум: либо никуда не едешь, либо подвергаешь опасности другого. И Матела выбрал игнорирование.       Олли несколько раз набирал номер Таави, но телефон был выключен, что не уставал повторять автоответчик. На моменте, когда тревога Олли заставила его искать контакты друзей драммера в соцсетях, произошло чудо. Мобильный оживился. — Привет, Олли, — не слишком радостным голосом произнесли на том конце. — Таави! Как ты? Что-то случилось?       Олли немного отпустил себя, отыскав облегчение в том, что Таави хотя бы жив. — Я ехал к тебе и… пока понятия не имею, что произошло, но что-то оказалось неисправным, я потерял управление, улетел в кювет, когда понял, что не смогу затормозить и вмажусь в человека на перекрестке. Хорошо, что не поехал по пробкам через центр, — Таави успокоено выдохнул, порадовавшись удачному решению. — Я очнулся в травме с перевязанной башкой и вспомнил о тебе, — интонации его заметно потеплели. — Точно не знаю, когда отпустят, и мы сможем увидеться, но дня три еще проваляюсь, да и машину потом нужно везти в ремонт. — Мне ужасно жаль, — искреннее сочувствие Олли сделало голос выше и мягче, — как ты себя чувствуешь? — Потрясенным, — поделился Таави и хохотнул в трубку.       Матела не разделял его самоиронии. — Выздоравливай, пожалуйста. Звони, если понадобится что-то, я постараюсь приехать. И еще… — Олли почувствовал себя негодяем, — я думаю, нам не стоит встречаться не по рабочим вопросам.       На том конце послышался тяжелый выдох. — Как скажешь, — наконец ответил мужчина, принимая отказ, — спасибо за пожелания. — Есть еще кое-что, и за это я сразу прошу прощения, — решился Олли, терзаемый уколами совести.       И коротко пересказал ему историю с предупреждением от неизвестного. — У меня есть некоторые мысли, я проверю их и напишу тебе, если будет что-то интересное, — мрачно отозвался Таави. — Не переживай, в ситуации виноват только тот, кто причиняет вред.       Но Олли уже загнался и сам убедил себя, что виноват, и дело может быть в нем — угроза ведь пришла ему, а не Таави, и пострадал последний. Да, дело определенно в нем, в его решении запросто проигнорировать угрозу анонима. Что же неизвестный, позволивший себе контролировать личную жизнь Олли, сделает с ним самим, когда ему надоест прятаться в тени? Матела на мгновение представил себя брошенным на пол сырого подвала со связанными грязной тряпкой руками. Картинка не из приятных. Олли взял себя в руки и вытеснил из воображения мрачное видение своего пленения. В реальности все серьезнее, чем Матела предполагал. Он не знал, стоит ли обратиться в полицию, ответить что-то неизвестному и все выяснить, либо наоборот, игнорировать его. Ставить в известность друзей пока не хотелось — что Олли им скажет? Что какой-то псих преследует его, втайне фотографирует, угрожает и, к сожалению, держит слово, калеча его возможных любовников? Если бы Олли был хрупкой и беззащитной девушкой, его приятели бы точно встревожились, но переживать за Матела? За взрослого самостоятельного мужчину? Это смешно. Однако, Олли это сильно потрясло. Он выяснил, что его сталкер готов рискнуть чужим здоровьем, а если бы повезло чуть меньше, то несколькими жизнями, и всё, чтобы контролировать его связи и подчинить. Оставалось только гадать, что станет следующим шагом преследователя.       Олли хотелось поделиться своим кошмаром хотя бы с таксистом, который вез Матела в другой район города. Он едва сдержал себя, но весь оставшийся день провел в состоянии ясной фоновой тревоги.       Решение приехало за ним на знакомом внедорожнике. Томми сразу отметил отчужденность Олли, предпринял попытку осторожно выведать, отчего приятель так неулыбчив. Олли удивляло в Лалли и это, то есть настоящее искусство быть личностью: выглядеть суровым и серьезным, будучи проницательным и эмпатичным. Мужчина не тронулся с места, пока не выслушал всю историю очень вдумчиво, и не дал ни единого повода подумать, что над опасениями просто посмеются. Когда повествование оборвалось, Томми помолчал, обдумывая историю, и, кивнув своим внутренним рассуждениям, заговорил: — Я не думаю, что у тебя есть причин для беспокойства, — уравновешенно констатировал Лалли, будто и не увидев в ситуации ничего ужасающего и удивительного, — скорее всего, этот человек плохо расстался со своим бывшим партнером и по глупости поставил его в известность о вашей встрече. Он мог выяснить, где ты работаешь, и проследить за тобой. Или использовать связи. — Ты считаешь, это всего лишь ревность? — засомневался Олли. — Еще месть, возможно. Или совпадение. В любом случае, в полиции пальцем у виска покрутят, — рассудил Томми. — Ну да, если бы кому-то нужен был я, он бы заявил о себе раньше, верно? — дошел своим умом Матела. — Или Таави наверняка столкнулся бы с этим раньше. — Не сомневаюсь в этом, Олли. Забудь об этой неприятности, — каждое слово рационального и уравновешенного Томми снимало с души тяжесть вины и тревоги, — тебя она больше не касается.       Стыд за панику больно уколол мужчину. Но это фото и сообщение с угрозой… И все же, рассуждения Томми подействовали на Матела успокаивающе. — Боже, Томми, за что ты мне? — с восхищением произнес Олли и ткнулся лбом в плечо мужчины, исполненный признательности. — Отцепись, отвлекаешь, — Томми добродушно отмахнулся от него.       Если не сами ангелы послали Олли такого друга, то кто? Матела наконец вернул сердцу привычное безмятежное воодушевление. И подумал, что хотел бы чаще встречаться с Томми, закреплять их теплые отношения, неукоснительно движущиеся к дружеским. — Слушай, Томми, мы в пятницу с ребятами из группы играем что-то вроде концерта на небольшой рок-пати, — сообщил Олли. — Будет здорово, если ты придешь и послушаешь. Может, тебе отзовется звучание нашей группы — у нас как раз нет постоянного драммера. Билет не нужен, назовёшь свое имя, тебя пропустят, я обо всем договорюсь. — Я буду, — ответил мужчина, не раздумывая, — никогда не слушал тебя вживую. Но боюсь, с другими инструментами бас будет не слышно… — Томми!       Шутливое возмущение Олли рассмешило мужчину за рулем. — Сложно было удержаться. Ты простишь меня, если скажу, что у меня для тебя подарок?       Озадаченный внезапным выпадом, Олли заинтересованно воззрился на Лалли.       Пока на светофоре доминировал красный сигнал, Томми дотянулся рукой до заднего сидения, пошуршал большим бумажным конвертом с логотипом музыкального магазина, и выудил оттуда коробочку, которая тут же оказалась в руках Олли. — Томми… сколько я тебе должен за нее?!       Эта педаль эффектов для баса, составлявшая содержимое коробки, стоила слишком много для того, чтобы с постным лицом покрутить ее в руках и сказать «о, нормально, спасибо!». Олли обычно брал что-то попроще, не считая необходимостью тратить на наивное увлечение больше. — Ты должен пользоваться ею, только и всего, — Лалли пожал плечами, краем глаза наблюдая за растроганным мужчиной рядом с собой.       Олли упал на плечо Томми, который снова правил машиной, и благодарно боднул его лбом, словно ласкающийся кот. — В последнем ролике ты говорил, что если бы не жалел денег, то купил бы ее себе, — обыденно пояснил Лалли, будто он каждый день приобретал дорогие примочки для Олли и его инструмента, — а я как раз заезжал за пластинками.       У Томми был талант бесстрастно говорить с Олли о его впечатляющих вещах. Это смешило его и завораживало одновременно. И Томми всегда, всегда знал, что Олли нужно, и был рядом. Конечно, Матела считал, что у Лалли слишком щедрое сердце. Даже в своих широких жестах Томми оставался тайной, и неясно было, всегда он легко расставался с деньгами, или его симпатия к Олли оказалась настолько сильна, что раз за разом побуждала Лалли тратить большие суммы на подарки без повода. Например, парой недель ранее он подарил басисту комплект самых дорогих струн, о которых Олли мог только вздыхать. — О, что ты взял? — оживился Матела, заинтересовавшись пластинками. — Много чего, — уклончиво ответил Томми, — у меня есть проигрыватель дома.       Сам Лалли не любил делиться мелочами о своей жизни, даже незначительными и повседневными. — И у меня есть. — Я знаю, — выдал Томми, и сразу пожалел об этом — его рассекретили на мгновение зажмуренные глаза и неприязненное движение губ. — Что?       Олли развернулся к нему, стремясь поймать взгляд ледяных глаз. Но они внимали только стелющемуся под колеса авто располосованному полотну, и Матела видел, как пейзаж собирался, сминался до крошечных размеров и, преломляясь, втекал в зрачки. Радужка глаз у Томми была пронзительно серой, и солнечный свет мог просветить ее на сквозь, но Олли замечал, что он никогда не достигает дна — за этой прозрачностью, подобно темной воде подо льдом, таилось много секретов. — Что? Кажется, ты говорил о нем в одном из видео.       Олли, когда только начинал учиться играть на «басухе», вел короткие стримы для друзей и записывал небольшие ролики. Там он играл каверы или делал разборы ритм-секций. С того времени он и университетские приятели — Алекси, Йоэль, Нико и Йоонас, — сколотили гаражную группу, немного поездили по стране, переживая подростковый драйв и мечтательность, которой способна обладать лишь юность. Потом крылья пришлось сложить, чтобы твердо стоять на ногах в мире, где подчас выигрывает стабильность. Поэтому ребят из группы растащили разные агентства и студии, польстившись на широкую известность в узких кругах и на реальный опыт записи собственных треков. И Олли повезло стать звукорежиссером в одном из лучших продюсерских центров, ласково — «в моей студии». А группа разным составом изредка выступала на разогревах у других рок-бэндов, на локальных фестах и закрытых вечеринках. Олли оставил за собой привычку записывать ролики, чтобы расти, да и поклонники появились — не предавать же их. Даже если лично Матела с ними не общался, и читал комментарии лишь за тем, чтобы найти идеи для собственного развития. — Говорил? Я не помню…       Этот проигрыватель по воле случая засветился всего на паре роликов Олли. Томми с поразительной внимательностью умел замечать детали, которым посчастливилось быть частью мира Олли Матела. Лалли будто и сам претендовал на значительное место в его мире.       Матела, личность к самокопанию и изучению мыслей в чужих головах в принципе не склонная, украдкой взглянул на Томми через призму нового предчувствия. Последнее время Олли казалось, что Лалли ухаживает за ним. Не каждый близкий друг так заботился о Матела, как это делал парень, с которым он познакомился совсем недавно. Тогда неудивительно, что ему не пришлась по душе новость о свидании. Впрочем, Томми на интересный статус любовника Олли Матела никогда не посягал, лишний раз к нему не прикасался, на романтические встречи не претендовал. Олли для себя постановил: Томми просто не хватает близких друзей; возможно, он попросту не знает, как добиваться внимания, и уж тем более не понимает, что любовь необязательно заслуживать.       Поток озарений был прерван финишем маршрута. Олли, не скрывая восхищения, сердечно отблагодарил Томми за подарок еще раз, пока пальцы с нетерпением рвали упаковку, и рукам не терпелось подключить примочку к инструменту. — Олли, — мужчина понизил голос и чуть склонился к нему, будто опасаясь, что разговор подслушивают, — будь осторожен со своими сталкерами и любовниками, ладно? Звони мне, если заметишь что-то странное, договорились? — Хорошо, пап, — Олли подкрепил обещание энергичным кивком и попрощался с приятелем.       Показалось уместным поцеловать его в щеку на прощание, но странные мысли быстро вытеснили другие проблемы: Олли, преодолевая короткий отрезок пути от авто Томми до дома, мысленно прикидывал, что можно было бы придумать для Лалли, равноценное всем дарам от этого делового мужчины. Мыслей не было: суровый с виду медведь, он был немногословен, и когда разговор касался его личности, прошлого, настоящего и будущего, отвечал поверхностно или менял тему. Вся информация, которую Олли удалось извлечь из разговоров, состояла в следующем: Томми примерно одного возраста с двадцатишестилетним Матела, индастриал метал приводил его в восторг; он не интересовался политикой, играл на ударной установке, владел бизнесом неизвестного назначения, имел офис где-то в районе студии Олли, загадочно отзывался по поводу ориентации и статуса своего личного фронта (Олли правда не понимал, есть у Томми парень или девушка, или нет). За модой Лалли тоже следил без фанатизма, прятал тело в прямых классических штанах и пиджаках, а на груди хранил подвеску в виде медвежьей морды. В сравнении с ним, Олли временами чувствовал себя мальчишкой-подростком, таская поверх своих рубашек и лонгсливов огромные мерчевые футболки рок-групп, пряча соблазнительные бедра в неширокие карго и оборачивая шею банданами.       Однажды Томми появился на встрече с ним в прямых рваных джинсах. Тогда его мощная фигура была закована в тонкий полуприлегающий бадлон с горлом, на широких мускулистых плечах смиренно лежала кожаная куртка; в мочке уха блестела простая серебристая серьга-колечко. Лалли поразительно шёл total black и несложные вещи. Олли присвистнул, когда заметил его: Томми выглядел великолепно. Его аура деловой элитарности приобрела брутальный шик.       Это преображение произошло ради пятничного концерта, куда Олли пригласил Томми тогда, после покушения на Таави. Лалли не скрыл легкого изумления тоже, отметив, что Матела идут размазанные черные тени и жирные линии карандаша под нижними веками.       Выступление прошло на «ура». Йоэль и Нико раскачали собравшихся неуемной дерзкой энергией, то хаотично перемещаясь по сцене, то становясь на самый край и протягивая руки к публике. Электрогитара в руках пела, визжала и выдавала жирный перегруженный звук, приводя слушателей в экстаз. Бас Олли следовал ритму общей мелодии, сгущая краски и низкими звуками проникая в душу каждого человека из зала. Новенький из толпы их постоянно меняющихся драммеров так же не жалел сил и палочек, отдаваясь экстазу ритма.       Матела надеялся, что Томми их выступление понравилось хоть вполовину так же, как те концерты, на которые Лалли доставал билеты для них обоих и упорно отказывался называть сумму, вновь потраченную на Олли. У Томми была привычка с крайне холодным выражениями удивлять приятеля новыми дарами и запрещать ему отказываться от внезапных подношений. Вдобавок, Олли не мог не изумляться, как Томми выкраивает часы на то, чтобы водить его куда-то; жизненный стиль мужчины казался впечатляющим: руки сковывал неусыпный контроль за делами корпорации, совершенствование в музыке представлялось ежедневным ритуалом, к которому добавлялся еще и спортзал.       После выступления Олли не стал задерживаться в гримерке, оставил арендованный бас на совести остальных и быстро отыскал Томми. Тот искренне наслаждался происходящим, энергично наклоняя голову в такт песне следующего бэнда. Матела коснулся его руки, обращая внимание на себя. Огромный Томми склонился к его уху и, перекрикивая музыку, запальчиво заявил: — Круто выступили! И ты был великолепен.       Олли смутился, ответил счастливой улыбкой долгожданного признания. Мужчины прослушали выступления еще пары групп, пока Лалли не стал пробираться к выходу — на танцполе с приближением полуночи становилось все теснее. Матела, который оставался только ради приятеля, поддержал инициативу.       Они достигли дверей, расталкивая толпу, и выдохнули, оказавшись наедине в пространстве длинного коридора. От зала до улицы предстояло преодолеть лестницу и этот коридор, содержащийся в эффектном полумраке, по потолку и стенам которого дизайнер разбросал причудливые зигзаги неоновых ламп.       Олли ничего не успел понять, когда пальцы Томми сомкнулись на его запястье, и Лалли резко дернул его на себя, завлекая в ответвление темного зала, ведущее к служебным помещениям. От музыки в этом месте слышались лишь глухие басы, лампы не горели — Матела мог различить только неоновые отсветы в ясных глазах Томми.       Вторую руку Лалли расположил на плече Олли и мягко подтолкнул его к стене. Лопатки соприкоснулись с плиткой; кожа покрылась мурашками от контакта с холодной поверхностью. Ощущение вошло в яркий контраст с горячим прикосновением пальцев Томми к его шее. — Томми, я не хочу сейчас ничего такого, — раскрытые ладони Олли уперлись в грудь Лалли и попытались оттолкнуть.       Тот, будто и не почувствовал сопротивления, навис над Матела, довольно грубым движением подтолкнул его под нижней челюстью, заставил закинуть голову назад. Олли с усилием отвернулся от посягательства на его губы и вывернулся из пространства между стеной и телом Томми со словами: — Кажется, мы не вполне поняли друг друга.       Лалли переменился как по щелчку, пряча альтер-эго, захваченное сущностью опасного хищника, и вживаясь в привычную роль. Так легко, будто ничего не произошло. — Ну конечно, — с готовностью согласился Томми ровным тоном, — пойдем, я отвезу тебя домой.       Олли избегал смотреть в глаза Лалли и отвечал сдержанно — неловкость держала его язык за зубами и на повторе крутила эпизод с приставаниями Томми. Место прикосновения горело огнем, будто широкая ладонь все еще собственнически лежала на шее. Однако, Олли, вовлекая Томми в отвлеченный разговор, показывал, что между ними ничего не изменилось, а след в памяти о недоразумении в темном коридоре разрушился, будто его и не было вовсе. Расстроившись, что Томми может быть огорчен, Олли придумал их вечеру продолжение: — Может, заедем куда-нибудь выпить? Я угощаю.       Лалли легко согласился на предложение и сообщил, что знает одно хорошее местечко. Олли взлелеял надежду, что они еще станут лучшими друзьями. И все же, его, помимо неуютности в компании Томми, грызла вина: где он так просчитался и дал Лалли понять, что он взаимно интересует Матела? Может, когда принимал подарки, которые понимались Томми ухаживаниями, а для Олли представлялись просто щедрыми дружескими жестами? Когда позволял встречать себя с работы и сопровождать домой? Когда поощрял общение на личные темы, с готовностью делился историями о себе и упрямо вытягивал из Томми осколки информации о нем самом? Ответа не было. Поговорить с Томми о случившемся Олли не решился — ситуацию легко можно замять, не тревожа Лалли по пустякам. Такого участливого, заботливого приятеля, интересного собеседника, а в перспективе и талантливого делового партнера, который мог бы многому его научить, Олли больше нигде не отыщет.       Томми затормозил на одной из темных улиц и увлек приятеля за собой в тесный лабиринт зданий. Олли вскоре обнаружил себя в подвальном темном заведении, где действительно располагался бар. Минимум света провоцировал притаившийся по углам полумрак выползать к центру зала для гостей, скрывать лица и мешать разглядывать внутреннее убранство. Чудо, что официанты умудрялись ловко работать в таких условиях.       Олли и Томми заняли одно из мест, находившихся ближе к ореолу светового луча лампы, и заказали напитки. Алкоголь вскоре развязал язык Матела, и всего его сделал более открытым, податливым и бесцеремонным. Он предвосхищал, что над Томми высокий градус возымеет тот же эффект. Олли просчитался — компаньон оставался едва ли не таким же отрешенным и невозмутимым, разве что низкие вибрации его смеха раздавались чуть чаще. За это Олли проникался к Томми особым чувством — за роскошь ощущать уют и единение в молчании.       Матела не считал, сколько точно времени они провели, устроившись подле друг друга, выпивая и болтая о всяких глупостях. Кажется, от работы они перешли к музыке, потом к философии повседневности. Олли, подавленной алкоголем интуицией не чувствуя границ, настойчивее обычного приставал к Томми с расспросами о его жизни, и открыто жаловался, что тот не дает узнать себя поближе.       В какой-то момент Олли ощутил, как на его бедро, чуть выше колена, упала массивная лапа Томми. И все в порядке, она не привела тело Матела в напряжение и активный протест, пока не задвигалась выше, к выступающей тазовой косточке. Длинные пальцы сжали бедро Олли, интимно и с навязчивым нажимом огладили эту часть сквозь ткань джинсов. Ногти подцепили шов на внутренней стороне бедра и потянули.       Олли сделал попытку подняться и прекратить прикосновение, однако неустойчиво пошатнулся, когда оказался на ногах. Появившиеся из темноты руки Томми подхватили его тело, скорректировав движение, и Матела приземлился обратно, только колени его нашли точку опоры по обе стороны от бедер Лалли, руки отыскали поддержку на спинке дивана за головой компаньона. Олли нашел себя устроившимся у Томми на коленях, лицом к лицу с этим опасным мужчиной. И этому мужчине Олли вроде как доверяет. — Ты такой неаккуратный, — произнес Лалли с игривым укором, уместив ладони на талии Олли. — Прости, Томми, — затуманенный разум легко поверил в случайность, — я сейчас поднимусь.       И Олли, к которому от смущения частично вернулся рассудок, попытался воплотить намерение. Однако сильные руки на талии будто специально препятствовали этому: они вальяжно скользили от крестца до лопаток, захватывали ребра и плечи и гладили, гладили, гладили…       Матела смог осуществить попытку, когда горячая ладонь пробралась под его рубашку. Шок нарушенных границ пробудил его волю, позволил оттолкнуть Томми и твердо встать на ноги. — Я не хочу этого, — повторил Олли с приглушенным вежливостью возмущением, — я поеду домой.       Он расплатился за напитки у бара и вышел на улицу. Холодный ночной ветер немного отрезвил Олли, и он довольно быстро сообразил, как вызывать такси. Лалли нагнал Матела уже снаружи. Помня горячие недвусмысленные прикосновения, Олли отшатнулся от приятеля и замер в ожидании отклика на заказ. — Я отвезу тебя, — твердо объявил Томми. — Ты пьян, — напомнил Олли; надежда на отклик таксиста стремительно угасала. — Не настолько, чтобы не быть в состоянии разобрать дорогу, — настаивал Лалли, — поехали, тут недалеко до твоего дома.       Олли с сомнением согласился, забираясь на задние пассажирские кресла — он не хотел испытывать настойчивые касания снова, потому не сел рядом с Томми. Они достигли многоэтажки Олли без происшествий. Томми, не скрывая какого-то хищнического довольства, поблагодарил Матела за вечер особенно низкой интонацией, какой орудуют, когда флиртуют.       Олли добирался до своей квартиры, мечтая поскорее привести себя в порядок и лечь спать, не подозревая, что на его рабочей почте висят непрочитанными три новых сообщения.       В одно из них была вложена фотография Олли, впустую ожидающего Таави за барной стойкой в тот несчастный вечер. Мобильник был прижат к уху, улавливающему неутешительную запись о недоступности абонента. Изгибами губ и бровей завладело острое волнение. Ниже чернело послание: «Ты усвоил урок?»       Второе сообщение тоже сопровождал снимок. Смазанный, сделанный в помещении, где отчаянно не хватало света. Можно было различить только темный зал. Там захмелевший Олли восседал на Томми в той самой развратной позе, зажав его бедра между своими коленями, и беспорядочные кудри закрывали его лицо. Ручищи Лалли на этом фото были пойманы за касанием к спине. Со стороны казалось, будто одолеваемые страстью возлюбленные не могут более держать безрассудную страсть в узде. Буквы складывались в лаконичное: «Понравилось?»       К третьему крепилось фото с рок-пати. Наблюдатель, находившийся совсем близко к сцене, поймал удачный момент, и картинка вышла хорошо различимой и резкой. В центре фотографии накрашенный и разгоряченный драйвом выступления Олли стоял на сцене. Пальцы одной его руки красиво выгнулись, прижимая струны к грифу, другая атаковала их у бриджа скользящими, но точными движениями пальцев. Текст послания выражал прямолинейное: «Хочу тебя изнасиловать.»