***
Беате вышла и, заперев магазин, зажмурилась: вечер, но солнце стоит еще по-летнему высоко. Открыла глаза и сразу окунулась в круговерть главной улицы: торговки шли с корзинами к Corso и их камбала, копчёная на сосновых шишках, источала свой золотистый аромат. Чистая публика привередливо морщила нос, а Беате с удовольствием вдохнула этот смолистый запах. Зазывалы предлагали ежевику, йошту* и облепиху, а ещё красносмородиновый морс. Можно было отправиться с экскурсией на раскопки поселения викингов Kaup, осмотреть город с водонапорной башни или покататься на плоскодонной курене до Kurische Nehrung, — и Беате невольно вспомнила лисёнка с перебитой лапкой, которого она нарекла Куршем и выхаживала в прошлом году. При этом, переходя дорогу, внимательно следи не только за телегами и редкими машинами, но и за лосями, которые иногда в период гона заскакивали в город. А однажды, в почти итальянскую жару, на пляж выбежал кабан и под визг отдыхающих залетел в море, чтобы освежиться. Беате прошла мимо доходного дома сестёр Schutz с совой, сидящей на яблочной ветке, мимо Adler Apotheke, миновала Почтамт и часы на перекрёстке, которые отставали, поэтому она свернула не к гостинице, а на променад, и дала себе пять минут, чтобы тоже освежиться: щёки горели. Привычным жестом зачерпнула горстью минеральной воды из бювета, около которого было на удивление малолюдно. Спустилась на пляж, прошла немного по свистящему песку. С моря дунуло привычным йодистым запахом водорослей. Волны то наползали на берег, то отступали, оставляя за собой немного этих морских цветов, расцветших из-за теплой погоды. Проходя вдоль берега, мимо рядов деревянных бун, на которых отдыхали чайки, она заметила скумбрию, которую тоже выбросило щедрое море. Впрочем, за рыбой уже охотились с хищными криками сразу две: одна серебристая, а другая большая и пёстрая. Вздохнула, зашла по щиколотку в море, умылась. Море словно забрало все Беатины сомнения, теперь можно и обратно, мимо дирекции курорта, мимо часов, пересекла Cranzbeek Straße, а там уже показался и отель Ostsee со стеклянной пристройкой. Мальчик-рассыльный провёл Беате на третий этаж. По бокам двери стоят мощные, как с плаката, эсэсовцы в форме. Стук, звонкий голос министра: войдите. Доктор впустил её, предложил присесть и чай. Гостиница была самая лучшая, а с ней и дорогой мейсенский фарфор. Бланжевое молоко, серебристый сахар, кареглазое печенье. Беате, отказавшись от колониального чая (она пила только травяной и эрзац-кофе) и не зная, о чём говорить, подошла к окну и невольно залюбовалась знакомым до боли пейзажем: ветер усилился и поэтому море было в барашках, а два ряда волнорезов из лиственницы рассекали почти плоские волны поперёк. Линия горизонта с трудом угадывалась, так как лазоревое небо почти сливалось по тону с морем. Флаги трепетали на ветру, а по Corso прогуливалась нарядная курортная публика. — Как я завидую вам, жителям Кранца, — доктор подошел к ней. Его голос словно гладил её затылок. — Вы можете каждый день лежать в горячем песке дюн и смотреть на безбрежное море.** — А мне всегда хотелось убежать из этого уютного карманного мира в большой мир. — Расскажите мне о себе. Пожала плечами. — Я из Варгенау, моя мать — первая в Германии женщина-врач, сама я училась в Schule am Meer, уехала няней в Англию подучить язык, потом закончила Klops-Akademie и ещё школу пилотов. — И это всё в восемнадцать лет? На вид вам никак не больше восемнадцати. Вы удивительная девушка, и моё восхищение вами с каждой минутой растёт. Как вы решили открыть магазин с товарами для гигиены семейной жизни? Это влияние матери? — Да, она часто говорила со мной и братом о половом просвещении и гигиене, объясняла анатомию. — Знаете, фройляйн Кёстлин, мы с вами очень похожи. Мы любим риск и хотим жить в полную силу, дышать полной грудью (тут Беате заметила, что взгляд министра переместился на её грудь и это было приятно, хотя немного страшно). Вы сейчас чувствуете себя как в полёте: весело и при этом немного страшно, — это был не вопрос, а утверждение. — Вот вы увлекаетесь разными массажерами, а знаете ли вы, как это делать с живым мужчиной? — Я не встречала мужчину, лучше моего массажёра, — довольно дерзко ответила Беате. — И потом, он тебя не обрюхатит, а удовлетворение доставит всегда. Глаза министра заблестели. — Вот именно, ещё не встречали — до меня, — с расстановкой произнес он. — Предлагаю, фройляйн Кёстлин, провести строго научный эксперимент: вы сравните воздействие и массажёра, и живого мужчины. Беате приняла вызов. — Мне раздеться? — нахально спросила она. — Не нужно, но прошу разрешения завязать вам глаза. Доктор открыл дверь и отпустил эсэсовцев. Потом повернул ключ в замке и, проходя мимо столика, снял трубку телефонного аппарата. — Для чистоты эксперимента, — на её удивлённый взгляд объяснил он. Потом исчез в туалетной комнате, и Беате догадалась, что он моет руки. Как хирург, мельком подумалось ей. Министр подвёл её к креслу, усадил. Девушка закрыла глаза, ей теперь было даже любопытно. Она почувствовала, как доктор заправил прядку ей за ухо, потом ткань платка легла на её веки. Запах показался ей смутно знакомым. Доктор коснулся левой рукой её виска, потому что она услышала, как на его руке тикают часы, осторожно завязал повязку. — Что теперь? Послышался сухой шуршащий звук — трёт руки, чтобы согреть, догадалась Беате. Затем он легонько погладил пальцем внутреннюю сторону её запястья. — Ничего, просто сосредоточьтесь на своих ощущениях. И тут она вспомнила, откуда знает этот запах. Pour Un Homme de Caron 1934 Eau de Toilette — стоит баснословных денег — первый в мире аромат для мужчин. Нотки лаванды, розмарина и бергамота. В апреле к парфюмерной лавке "Elch" выстроилась целая очередь, чтобы его понюхать, и Беате пришлось долго стоять в хвосте. Д-р Геббельс погладил мочку уха девушки, провёл рукой по её волосам, потом коснулся жилки на шее. Беате поняла, что ей нравятся не только эти воздушные, невесомые прикосновения, но еще больше ожидание их. Словно под кожей что-то щекотало, чтобы угадать, где он погладит в следующий раз. Его рука скользнула к Беатиной ключице, другая погладила изгиб локтя, потом умело расстегнула ей платье до пояса. Бюстгалтера Беате не носила, у нее были маленькие груди. Она всё ждала, что он поцелует её грудь, дотронется до сосков губами и когда почувствовала к ним только прикосновение пальцев, издала разочарованный выдох. Тут некстати вспомнился белобрысый сосед Фриц, который после первого же поцелуя сразу полез лапать ей грудь. Беате тряхнула головой, отгоняя воспоминание словно муху. — Вы очень красивы, Беате, но не общепринятой банальной красотой. В вас много и жизни, и смелости. Происходящее кажется ей фантасмагорией, чем-то нереальным, но Беате хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Он утянул её куда-то на дно моря, ведь происходит какое-то колдовство. Он настроился на её волну и читает мысли: делает то, что она хочет до того, как она успевает попросить и даже подумать об этом.***
И Беате чувствует неподдельное возбуждение, почти внезапное и пугающе-сильное. Сначала она не поняла — неужели эти прикосновения вызывают такое ощущение? Не только — её возбуждало, что этот влиятельный министр, известный и талантливый, доктор философии и германист, пахнущий дорогим парфюмом и с часами белого золота на запястье, посвящает ей своё время и думает только о том, как бы доставить ей, простой девчонке с хутора Варгенау, удовольствие. Ветер гудел за окном, упираясь в стёкла, в комнате стоял запах чая и сирени. Часы тикали, отламывая дольки времени, которое казалось бесконечным. Доктор наклонился к уху Беате так близко, что она почувствовала его дыхание, и прошептал: — Расскажите мне о ваших фантазиях. Что вы представляете? Она прикусила губу. Как бы сказать об этом? Беате не стеснялась своих фантазий, но робела сказать о них вслух почти незнакомому человеку вдвое старше себя. И тут она почувствовала, как Йозеф (её милый Йозеф!) целует ей щиколотку, а потом развязывает ремешки босоножек: сначала одного, потом второго, и они с глухим стуком падают на пол. — Это? — его голос теперь отдалился. Он аккуратно, медленно приподнимает платье и целует сначала одну коленку, потом другую, потом поцелуи поднимаются выше. Она только кивает и запрокидывает голову. — Можно не сдерживаться, — шепчет он ей, — утыкаясь куда-то во внутреннюю сторону бедра. — Вас никто, кроме меня, не услышит. Девушка слышит стон и вдруг понимает, что стонет она сама. Дразняще медленно он стягивает с её бёдер белье, и это уже ощущается как ласка. Её ноги сами раздвигаются навстречу ему. Он гладит, целует, нажимает и трогает языком. Это продолжается сладостно долго. Три раза она подходит к самому краю, но он останавливает её, словно удерживая на краю скалы. Беате понимает, что он и отдыхает, и дразнит её, и преподаёт урок, но при этом прежде всего хочет продлить наслаждение, сделать его более ярким. Но при этом всё, что написано в пособии по гигиене половой жизни, не даёт представления о том, что происходит сейчас. — Пожалуйста, — шепчет она пересохшими губами, и он успокоительно гладит её по бедру. Беате кажется, что она купается в бушующей Балтике, когда стоишь по пояс в мелком море и волны окатывают тебя с ног до купальной шапочки. Всё тело поёт, а она ждёт девятый вал: ту самую высокую и самую сильную волну, которая приходит неожиданно, даже если их считать, она будет восьмой или одиннадцатой, но обязательно придёт, собьёт с ног и накроет с головой, и ты закрутишься в пенном водовороте так, что не будешь различать, где заканчиваешься ты и начинается море, но тебя не потащит к горизонту, а мягко вынесет и положит на берег. И вот она уже на берегу, всё тело звенит, в чреслах приятная лёгкость и такое чувство, что она вернулась издалека. Доктор дотрагивается до каждого из её сосков губами, потом целует в полуголое плечо. Она слышит его такой умиротворяющий, такой мелодичный голос: Still wie des Meeres Spiegel bei Ebbe ist deine Seele. Ein leichter Windstoß nur kräuselt noch Das glatte Wasser. Тиха как гладь моря твоя душа. Лишь лёгкое дуновение ветерка Ещё колышет зеркало воды.*** * Йошта — (Johannisbeere + Stachelbeere), гибрид чёрной смородины и крыжовника. **Из дневника, запись от 14 июля 1924 года. ***Стихи Геббельса из дневника, запись от 19 июля 1924 года.