You’re messing with a God

Года проносятся чудовищно быстро. Казалось, ему только недавно было всего 17 лет, но он уже давно не так молод, как раньше. Исследования и наука действительно отнимают много времени. За этой усталостью часы переводятся в минуты, дни становятся часами, и так по кругу. Даже оглянуться не успел, когда его лучший друг успел остепениться и завести ребёнка. Неужели ему уже тоже за 20? А ведь он до сих пор холост... Возможно, мама бы им не гордилась. Часто матери всегда беспокоятся о благополучии собственных сыновей больше, чем они сами. Что он ещё мог бы на это сказать? Лоренц и вообразить себе не мог. Однако ж жизнь неумолимо шла вперёд. Продолжая работать над совместными и одиночными проектами, он продолжал искать, искать ответы в мире и, возможно, внутри самого себя. Электричество открыло для них колоссальные возможности, но было до сих пор мало изучено. Множество феноменов можно было бы выяснить по средству экспериментов с током– — Господин Альва, Господин Альва! Я закончил!!! — от радости восклицал ребёнок, неожиданно появившийся рядом с ним, тыча ему чуть ли не в лицо исписанной тетрадью. Кстати, о детях. Не мог бы сказать, что он сильно уж жаловал детей. Дело было даже не в любви, а в том, что... Он просто не знал, как обращаться с ними. И вот, прошли года, а сын его друга удивительно быстро вырос. Ему уже было 7, уже такой взрослый... И глаза, и внешность его в точности напоминала Германа. Человека, которого ему пришлось отпустить, ради того, чтобы он строил своё собственное счастье. Укол боли и сожалений ощущался где-то в груди, но Альва всё же выдавливает из себя улыбку, смотря на заразительную улыбку своего ученика. Когда Герман просил его, даже несмотря на внутреннюю боль — он просто не смог ему отказать. — Лука, прошу, не стоит пододвигать тетрадь так близко к моему лицу. Я ведь ничего не увижу... — немного отодвигаясь и поправляя свои очки для чтения молвил Лоренц. — Хаха, простите пожалуйста! Вы просто были таким задумчивым, я думал, что смогу вас порадовать. Смотрите, я даже вас нарисовал! Мальчик покорно увеличил дистанцию, делая шаг назад, но всё равно увлечённо показывал ему какие-то ещё корявые записи в своей тетради и маленький рисунок с двумя человечками. И болтает совсем без умолку. Словно птичка щебечет! Альва невольно улыбается, снисходительно прикрывая глаза. Вроде такой уже взрослый, а всё ещё так юн. Он до сих пор помнит, как он носил его на руках, совсем крохотного, в свёртке. — Спасибо, Лука. Ты хорошо постарался. — неуверенно, немного медля, но он всё же решается сократить дистанцию, положив руку на голову ребёнку, погладив его. Контактному Бальсе это очень понравилось, и обрадованный, он только шире заулыбался, смущенно хихикая и краснея. — Но написано всё ещё неаккуратно. Это стоит переписать. — правда доброта Альвы не умаливала неаккуратности почерка. — Ах! Но Господин Альва!– Годы продолжали идти. Он остепенился, у него была прекрасная, спокойная и понимающая жена. Может они даже любили друг друга, по-своему. С детьми же у них как-то “не повелось”. Но Лоренц продолжал всё также работать, и обучать их маленького гения. Мальчик всё больше походил на уже почти сформировавшегося мужчину. Он подрос, стал немного шире в плечах, хотя и оставался таким же худым, что впрок было бы жаловаться, что он недостаточно хорошо питается. Характер его тоже только крепнул: Альва думал, что он с ума сойдёт. Ему одного лишь Германа было много, с его не иссякающей энергией и звонким голосом, а Лука и вовсе!.. Боги, прошу, дайте ему сил. Но он становился и всё краше. Его каштановые волосы отросли, чуть больше потемнели, а глаза, цвета майской зелени засияли новыми красками. Да такими яркими, словно в них, внутри самого его ученика зажглось маленькое, чудовищно яркое и тёплое, Солнце. Тонкие и аристократические черты лица, бледность, несмотря на порой появляющийся у того загар — Ничто не было способным испортить его красоту. Альва голов был руку дать на отсечение, чтобы подтвердить свою правоту. Это было таким же неоспоримым в его уме, как и Закон Всемирного Тяготения Ньютона — истина. И всё же, постепенно он начал ловить себя на каких-то очень... странных мыслях. Может тому виной была усталость и вечное одиночество бывшее с ним, даже несмотря на брак. Он уже думал об этом и каждый раз списывал на эти причины, но делать с этим ничего не спешил. Посетив даже пару балов (по просьбе Германа составить ему компанию и “Чего ты будешь киснуть здесь один, пошли с нами!”) он так никого и не приметил. Не сказать, что он пытался искать, и всё же. Он был человеком видным и достаточно красивым, статным, хотя сам таковым себя не считал. На него смотрели разные дамы, раскрывали свои великолепные, и наверняка дорогие, веера, но... Ничто не смогло завлечь его, как тогда, много лет назад. Ни говоря уже о собственной жене. Он не испытывал таких же сильных чувств, как когда-то испытал к своему лучшему другу, коллеге. Мужчине. Это было тяжелым осознанием для него, тем, что он отказывался признать это хоть кому бы то ни было. В том числе и самому себе. От того в какой-то момент он словил себя на неожиданных мыслях. Он заметил это не сразу. Всё началось с более затяжных взглядом на юного Бальсу. Мальчик рос словно не по дням, а по часам. Маленький и активный утёнок всё больше походил на молодого лебедя. Альва просто не мог не заметить эту красоту, как он мог? В его жилах текла кровь не менее прекрасного отца, и был он таким же красивым, что впрок их было сравнивать лишь с великолепными картинами их эпохи, аристократами, Богами — Альва не мог перестать любоваться ими. Он превозносил их в дни, когда никто не мог услышать его слов. В тиши звёздных ночей и пустой спальне, когда наконец мог побыть наедине с самим собой. Жена не спрашивала его об этом, он не рассказывал. Но, вероятнее всего, оба всё прекрасно понимали. В один момент Альва обратил внимание, что он чаще касается своего юного ученика. Прикосновение к волосам, к руке, запястью. Это было чем-то обыденным для них – непоседа Лука, хоть и был маленьким юношей, но очень любил внимание и был безумно тактильным, подобно щенку или котёнку. Никогда не отказывал и не отказывался от подобной ласки. И, в какой-то момент его давняя привычка, от которой никто так его и не отучил, начала играть с Альвой злую шутку. Лука очень любил, когда был младше, сидеть на его коленях. И в один такой раз, когда он бесцеремонно забрался к нему на колени в возрасте 10–11 лет, и двинулся назад, ближе к корпусу учителя... Право, он чуть собственным вздохом не подавился. Прекратил дышать, задерживая дыхание, и испытывая чувство, столь новое, незнакомое и знакомое одновременно. После этого случая Альва старался избегать подобного поведения, и говорил с юным Бальсой об этом. Что “садиться к взрослому мужчине на колени — это неприлично”. Тот, конечно, упирался, но после согласился, надеясь в дальнейшем получить некоторые “поблажки от учителя”. Ведь что бы кто ни говорил, а маленький Лука всегда знал, что учителю его сложнее всего ему отказывать. Чем больше проходило времени, тем больше мыслей посещало Лоренца. Но благо его малыш достаточно вырос. В какой-то момент лет эдак в 12 Луки, Герман дал ему больше свободы. У него появилось больше времени на самостоятельную работу, вне стен их, семьи учёных, дома, однако беда не пришла одна. Потому что Герман старший, в один прекрасный день пришёл в их общую лабораторию вместе со своим сыном. Настроившийся было на рабочий лад, Альва сразу понял — похоже, он провалился в своих расчётах. Оказалось всё было не так плохо, по крайней мере касаемо поведения Луки. Младший всегда схватывал на лету, и вёл себя удивительно примерным образом, выдавая интересные предположения, становясь почти полноценным членом их рабочего коллектива. И, что не менее важно, создавал свою непередаваемую, уютную атмосферу. Наконец беловласый сумел выдохнуть, расслабиться. Прошлые чувства наконец отпустили его, он в самом деле мог свободно продолжать трудиться в том же, прежнем темпе. Так он думал. Пока одним июньским днём его ученик не пришёл в их мастерскую в шортах. А потом ещё раз. И ещё раз. И ещё раз. Даже Герман ему ничего не говорил, хотя Альва спрашивал. Ведь не подобает же людям их статуса так ходить, так почему же? — Как почему? Жарко же! — удивлённый подобным вопросом со стороны друга ответил Бальса старший. — Будь я помоложе, я бы тоже в шортах пришёл. — уверенности в его голосе было не занимать. В подтверждение собственных слов тот только кивнул. — Просто отцу не пошли бы шорты. ~ — из-за двери послышался голос второго шатена. — Хей, это неправда! Они бы мне очень пошли! Разразившегося смехом Луку было уже не переубедить. Альва тоже улыбнулся, но всё равно вздохнул немного тяжелее. А после что-то словно... Поменялось. Учёный-физик не мог сказать, что именно — он много раз предполагал, но конечных выводов у него не было. Было лишь ощущение, что.... Луке действительно понравилось носить эти шорты. Они удивительно ему шли. Худые ноги смотрелись тонкими и стройными в начищенной до блеска обуви и облегающих по фигуре костюме и кроёных шорт, сидевших на нём, словно влитые. И привычно резковатые движения стали плавнее. Наверное, это результат взросления? Или, может, это заслуга его учительницы по танцам? Если так, стоило бы поблагодарить её — она проделала удивительную работу. Учить такого непоседу было, конечно, хорошо, и всё же порой давалось с трудом. А его глаза... Лоренц всё гадал, не показалось ли ему, что очи того стали сиять ещё ярче? Но он списывал всё на усталость и природную красоту Бальсы. И вот уж почти минул тому 15 год. Молодой, красивый, умный, строптивый... — ... Лука, мы ведь уже говорили об этом... — со вздохом молвил Альва, потирая пережатую доселе переносицу. Ему стоило отрегулировать свои очки. — О чём, учитель? — как ни в чём не бывало ответил зеленоглазый, стоя у соседнего стола, роясь в бумагах, лежащих на нём. Германа всё ещё не было. — Тебе уже 15 лет от роду. Хоть и жарко, но даже если так, стоит надевать подобающую одежду, какой бы она ни была. — поучительно и с ноткой строгости вымолвил мужчина. — Ммм, отец тоже об этом говорил. Однако пока я здесь, я могу спокойно переодеваться и ходить здесь, как захочу! — с весельем в голосе ответил он, задевая лежащий на столе циркуль, упавший к его ногам. — Ой... — Ха... Ну что с тобой делать– — начал говорить Альва, поднял голову, чтобы взглянуть на шум, и замер на месте, не в состоянии проронить ни звука. Наклонившийся за циркулем, Лука даже не стал сгибать ноги, чтобы дотянуться до предмета, тем самым выставляя себя... Он даже думать ясно не мог. Всё, что учёный мог видеть — это прогнувшуюся спину и ягодицы, на которых (или за которыми), кажется, даже не было нижнего белья, так плотно они облегали фигуру юноши. Выпрямившись и положив циркуль на стол, тот развернулся, замечая ступор мужчины. Улыбнувшись ему с какой-то долей хитринки, он непонимающе склонил голову на бок: — Вы в порядке, Мистер Альва? — это был самый милый голос, на который он был только способен. Но физика же не сразу дошёл смысл сказанных ему слов. — ... А, да... Просто отвлёкся.... И тут же утыкаясь в записи, Альва пытался скрыть то, насколько красными были в этот момент его уши и щёки. Именно данное действие не дало ему увидеть то, что произошло дальше. Не дало увидеть то, как испещряется в довольной усмешке лицо его ученика. Привычный круглый зрачок стал вертикальным, подобно змею-искусителю из Райского Сада. Какова вероятность, что всё наладится? На самом деле ему думалось, что высокая. Он старался убедить себя в этом. Старался чаще проводить время с женой, водил её на прогулки, стремился отвлечься от постоянной неуменьшающейся работы и груза мыслей, свалившихся на его голову. Более того, не только жена заметила странности его поведения, Герман, его лучший друг, тоже. — Какой-то ты нервный в последнее время, Альва. — неутешительно заметил Бальса, поглядывая на друга с высоты своего стула. — Мне стоит переживать? — “Нервный”? — удивлённо повторил белокурый, — Я чувствую себя отлично. Почему я должен быть нервным? Герман неоднозначно пожал плечами. Мало ли, почему это могло быть так. Хотя, догадка одна у него была и, расплывшись в улыбке хитрого лиса, он отклонился на своём стуле. — Или неужели повздорил с женой? То-то ты такой кислый! Неужели давно не ночевали в общей спальне? — ему не было необходимости пояснять собственные слова и их смысл. Поигрывание бровей и тема разговора говорила сама за себя. Поперхнувшийся от такой бесцеремонности, Альва надрывно закашлялся, пытаясь вновь начать дышать. — Да как у тебя язык повернулся?!... — Лоренц натурально опешил. Он никогда не поднимал тему своей личной жизни, Герман, после его женитьбы, тоже стал меньше к нему приставать с вопросами на тему “не одинок ли этот одинокий волк?”. Бесцеремонности этого человека позавидовал бы любой замкнутый человек. Даже будучи замкнутым, Альва ему нисколько не завидовал, а только шокировано не смотрел — пялился. — Что? Я просто спросил. Неужели я угадал? — это только больше веселило и тешило самолюбие его друга. — Ох, уверен, отец, что в этих делах учитель будет опытнее тебя. ~ — отозвался младший из них, сидящий за дальним столом возле окна. — Не тебе это отцу говорить, маленький прохвост! — оскорблённо воскликнул Герман. Шутка задела его, хоть и не сильно — это было известным фактом, в браке у него сейчас не ладилось. Вот только Альву привлекло другое. Да, эти двое продолжали переговариваться и припираться между собой. Но взгляд, направленный на него ещё в миг до начала их баталии был... был... Ему сложно передать, каким именно он был. Это можно было только увидеть и.. почувствовать. Сглатывая вмиг ставшей вязкой слюну, он мог лишь с трудом выдохнуть, попытавшись вернуться к работе. И чем быстрее шло время, тем больше таких ситуаций становилось. Случайные прикосновения и взгляды становились более прямыми, повторялись чаще. Хоть шорты, хоть уталенные, хорошо посаженные брюки — не могли скрыть пластичности и форм младшего Бальсы, который всё чаще что-то неаккуратно ронял. Именно в те моменты, когда Альва был поблизости. При этом стремясь поднять всё так, чтобы ткань облегала его лучше всего. Его мозг и тело играло с ним злую шутку. Дальше было лишь сложнее. Лука стал чаще приходить к нему сам. Они подолгу засиживались на работе, изучая механику действия приборов, обсуждая возможные гипотезы, пока ещё не подкреплённые тестами. В целом чаще разговаривали. А после Лука словно сбросил сдерживающие его доселе оковы. Долгие касания ладоней. Прикосновения к плечам и волосам, массаж в районе шеи после долгих рабочих дней, когда невозможно было разогнуться. Однажды, уснувши за столом, Альва по пробуждению обнаружил себя укрытым пледом и на диване, хотя, как выяснилось позже, Герман об этом знать не знал. Лоренц благодарил его, думая, что это именно тот ему помог. Вот только тот ни сном ни духом был об этом случае, так как в лабораторию он, так и не пришёл в тот день. Лука становился более напористым и более наглым. Он оставлял лёгкие, шутливые поцелуи на руках, на его щеках, когда он меньше всего был к этому голов и мог бы что-то сделать. Это вызывало смущение, но ощущалось удивительно... Правильным. Естественным, лёгким. Бальса всё чаще причитал насчёт того, что он совсем себя не бережёт и разминая в очередной вечер плечи учителя, то и дело слушая срывающиеся с уст вздохи, желая поймать хоть один. Желал сцеловать их с губ столь прекрасного мужчины, который совершенно не обращал его внимания, и никак не желал сдаваться. Именно поэтому он принял решение предпринять нечто более серьёзное. Зелень глаз хищно сощурилась. На одном из ужинов в доме семьи Бальса, куда Лоренц и его супруга, как друзья семьи, был приглашён, произошло что-то абсолютно новое. Сидевший абсолютно спокойным, Альва продолжал трапезу. Рядом с ним восседал Лука (очень уж хотел сидеть рядом с учителем), Герман и его супруга восседали немногим дальше, его же сидела подле, буквально по левую сторону от него... Глава семьи то и дело разговаривал, как всегда, без умолку, постоянно что-то рассказывая. Решивший отпить вина, беловласый физик совсем ничего не подозревал. И лишь только собираясь пригубить бокал, замер. Рука его ученика перетекла на его колено, пока лишь просто легла. Чуть погладила, заставляя его сглотнуть. Пить захотелось невозможно сильно. Не подавая виду, он прикрыл глаза и пригубил вина, стараясь его распробовать (и дышать), вот только юноша увидел в этом зелёный свет. Рука Луки перетекла выше, опускаясь на бедро, и оглаживает его с нажимом, то и дело норовя соскользнуть на внутреннюю сторону бедра. От позора их спасает лишь наличие длинной настольной скатерти, за которой не видно движений рук Бальсы. Альва вдыхает поглубже, надеясь, что это продолжиться прекратиться. Но молитвы его были услышаны, рука правда убирается. Только стоит лишь ему выдохнуть, как длань ученика возвращается. И бесцеремонно накрывает его там, где, кроме его супруги и него самого Альвы ещё никто не касался. Всё вино, выпитое им в сей миг, чуть было не оказалось на поверхности стола. Пальцы сминали его плоть через ткань брюк без стеснения, пока сам Бальса не менялся в лице, продолжая есть правой рукой. Мужчина посмотрел на него со слабо скрытым шоком, хотя на самом деле успешно скрывал всё за маской непринуждённости. Он был шокирован, он не понимал, что происходит, и... Ему было приятно. Ему было приятно, Милостивый Господь. Ему не хотелось, чтобы это заканчивалось, даже если они сидят в окружении собственных семей. Не выдержав этих эмоций и позора, не выдержав стыда в собственном дыша, он виновато склонился, “отлучившись подышать свежим воздухом”. Демоны скалят клыки, смеются в тенях. “Когда же это началось?” Альва не может уже и вспомнить. Всё пошло наперекосяк. Германа не стало, Лука полноценно стал учиться и работать вместе с ним, всё происходило так стремительно, что он не успевал ничего замечать. Между ними что-то происходило. Его жена закрывала на это глаза. Освободившийся от оков постоянного присмотра, Бальса стал ещё наглее, чем раньше. Теперь он мог сцеловывать вздохи с его губ. Теперь он касался его рук и тела без утайки, не прячась по углам. Теперь он нежно обхватывал его лицо руками, сидя на его бёдрах, прислоняясь ближе ко лбу беловласого и, словно мантру, шептал: — Не своди с меня глаз... И он не мог ослушаться. Он не хотел этого делать. В зелени глаз уже давно сверкает искра потустороннего. В волосах юноши виднеются бусины и пёстрые перья диковинных птиц, которых он никогда в своей жизни не видывал. Лука прижимается к нему бёдрами всё сильнее, трётся, ловя каждый его вздох своими губами. Они разделили одно дыхание на двоих, уже давно. — You can tell me what you want, now don’t be shy... — шепчут ему в самые губы. — I know you like to open up your darker side... — правая рука змея скользит по плечу, соскальзывая на грудь привязанного к креслу мужчине. — Let me be the one to give you what you like, — рука отводит в сторону мешающуюся ткань одежды на груди, обнажая привлекательное, пусть и не такое сильное, тело, — I wanna take a look inside your mind. И глаза его мерцают тайным знанием истины, сокрытой в Затерянной Гробнице. — Want me to tease you? Or do you want it right now? — Вайпер выпрямляется, возвращая руку на плечо, удобно обхватывая тело Лоренца всё ещё человеческими ногами. — I need you to tell me, — губы его начинают растягиваться в плотоядной улыбке, — Cause I’m gonna go wild. Последнее, что ловит заплывший взгляд Альвы перед тем, как утонуть в удовольствии и забытии — блеск сверкнувших в свете догорающей свечи змеиных клыков. “You’re messing with a God.”