｡･:*˚:✧｡
Лиля Коскинен сидела в одиночестве. Лоб покрылся испариной, губы дрожали в молитве, глаза, поддавшись безумию, закатились так, что были видны белки. Почти каждый дюйм ее тела был покрыт древними рунами, вырезанными на плоти. Их чернота портила совершенную бледность кожи. Часовня, где она находилась, была маленькой и тускло освещенной, стены были покрыты замысловатой резьбой, а виноградные лозы пробирались сквозь трещины в крыше, как будто вся их цель состояла в том, чтобы показать господство природы. Вечный фонтан был единственным подобием величия, которое сохранилось в святилище, и из него усердно капала вода, стремясь отвлечь слабых от их благочестия. Не прошло и десяти минут, как покой женщины был нарушен резким стуком в дверь. Она со скрипом отворилась, и вошел ее муж, Ирье Койвисто. Вздох облегчения сорвался с губ Лили. Она встала и тут же утонула в теплых объятиях, положив голову мужу на грудь. Звук его ровного сердцебиения на мгновение успокоил. Но иллюзия покоя не продлилась долго. — Как я это сделаю? — прошептала она, посмотрев в глаза возлюбленному. Они оба давно не были юными, но его черты не были омрачены так, как ее. Из-за напряжения и беспокойства ее лоб был изрезан морщинами. — Как я отошлю ее? — Ора сказал, что она должна уйти, — тихо сказал Ирье. Его волосы были более светлого оттенка, а сквозь морщины проглядывали отголоски юности. — Он предвидел опасность. — Я прекрасно знаю, что он предвидел! — повысила она голос, а затем отстранилась от успокаивающего тепла тела, позволив себе суровый взгляд. Муж не ответил. Только журчание фонтана нарушало затянувшееся безмолвие. Наконец баритон разнесся по комнате весом слов: — Так как ты Светоносная, ответственность за каждую душу в этом лесу ложится на твои плечи, — сказал он ровным и спокойным голосом. — Неужели ты обречешь всех нас в этом лесу на сожжение? — Что если она ранена? — спросила Лиля. — Что если она умрет? — Мы должны быть оптимистами и молиться Укко, чтобы он присмотрел за ней, — ответил Ирье, печально глядя на маленькую статую Суонетар, которой молилась его жена. Сама Лиля выглядела так, словно хотела сказать что-то еще, осудить немедленное подчинение мужа Оре, но их обоих прервал стук в дверь. — Войдите! — крикнул Ирье, и в комнате показался молодой человек. — Матиас, — тепло сказала Лиля, кивая юноше. — Надеюсь на хорошие новости. Тебе удалось ее найти? Семнадцатилетний юноша сглотнул, прежде чем ответить. Но Лилю это не смутило, она привыкла к тому, что он всегда отводил взгляд. — Да, — нерешительно ответил Матиас. — Я был рядом, когда обнаружил, что Ветехинен топит Инкери. Мне удалось вытащить ее из озера, но в себя она еще не пришла. — Он нервно заерзал, украдкой бросив испуганный взгляд, ожидая реакцию. Лиля в одночасье изменилась. Она выглядела так, словно собиралась обрушить на присутствующих эту самую церковь. — Предполагается, что она спасет нас всех? — Она взорвалась от ярости, набросившись на своего мужа. — Моя глупая дочь и минуты не может прожить без того, чтобы не броситься очертя голову навстречу опасности, а ты хочешь отослать ее прочь! Она станет причиной собственной смерти в течение недели! — Это не мое решение! — ответил Ирье. Его раздражение сменилось яростью. — Если у тебя проблемы, обсуди это с ним, не заставляй меня выходить из себя. — Хорошо! — прорычала Лиля, опасно сверкнув глазами, что ее собственный муж отступил на шаг. — Я поговорю с Провидцем. Они оба вызывающе смотрели друг на друга, в то время как Матиас неловко заломил руки. Он не знал, что увидел деревенский провидец Ора; только Лиле и Ирье было разрешено навещать его, поскольку они были главными в поселении. Не желая больше наблюдать этот спор, он вышел из часовни и направился по грунтовой дорожке, которая вела к маленькому дому. Там он поднялся в спальню. На кровати лежала Инкери. Они были неразлучны с тех пор, как она спрятала живую рыбку у него под рубашкой. Тогда озорной огонек в ее глазах растопил всю ярость, а шалость почему-то наоборот вызвала симпатию, которую теперь он скрывал и позволял незаметно тлеть у себя в груди. Он обнаружил, что Инкери уже проснулась и сидит. Она посмотрела на него и улыбнулась, а его сердце слегка затрепетало. — Мне просто не повезло, что из всех людей именно ты мой спаситель, — задумчиво произнесла Инкери. Она откинула одеяло и встала, чтобы поприветствовать Матиаса. Его покои были значительно меньше ее собственных, но она, безусловно, предпочитала эти уютные кремовые стены, а не свои сурово-белые. — Не повезло? — в его голосе послышались взволнованные нотки. — Ты чуть не умерла. Если бы я не увидел твой луч света... — Но ты оказался рядом, — беззаботно сказала она, взяв со стола деревянную расческу, и принялась приводить в порядок спутанные локоны. — Мой рыцарь в сияющих доспехах. — Тебе лучше перестать играть со своей собственной жизнью, Лакка, — мрачно сказал он, содрогаясь при мысли о трупе, который он нашел вместе с ней в воде. — Сегодня вечером похороны Альвара. Ему повезло меньше, чем тебе. В ее пренебрежительном поведении появилась первая трещина. Холодок пробежал по спине при мысли об утонувшем мальчике, который пропал без вести несколько дней назад. — Бедный парнишка, — пробормотала она. — Духи становятся беспокойными. В последнее десятилетие столько смертей! И я уже не говорю о последнем годе. — И все же некоторые неосмотрительные личности все еще умудряются забрести в их пределы в одиночку, — сказал Матиас, не скрывая осуждения. — Я не понимаю. Зачем тебе тащиться в лес одной на рассвете? Только для того, чтобы поохотиться на оленей? — С таким же успехом ты мог бы спросить наркомана, почему он принимает галлюциногены. Это острые ощущения, ничего больше, — пояснила Инкери, казалось, в сотый раз. — Возбуждение, погоня, свобода. Выбери то, что тебе по душе, и, может быть, тогда ты почувствуешь толику того, что чувствую я. Он не понимал. Он никогда не понимал. Если он был землей, которая давала стабильность и безопасность, то она была как воздух, неуловимая и почти неосязаемая. — Твоя мать вне себя от ярости, — сообщил Матиас, и Инкери мысленно простонала. Ей была невыносима мысль о еще одном выговоре, она все еще не оправилась от того, что случилось прошлой ночью. Матиас внимательно осмотрел ее. — Возможно, если бы ты была более покладистой, ты доставила бы бедной матери меньше хлопот, — заметил он, и Инкери тяжело вздохнула. — Эта "бедная женщина" страдает от гораздо худших пороков, чем я, будь уверен, — сказала она, заплетая волосы в две жесткие косы. Украдкой она позволила своему разуму утонуть в более запретных мыслях. Матиас был привлекательным и стройным, а также, несомненно, сильным и с добрым сердцем. Она определённо испытывала к нему влечение, хотя до конца не понимала, было ли это вызвано отсутствием выбора или истинным желанием. Матиас не ответил, и через несколько секунд она поняла почему — ее мать напряженно стояла в дверях, знаков на ее коже было достаточно, чтобы встревожить юные глаза девушки, несмотря на то, что она привыкла к ним за шестнадцать с лишним лет. Суровые глаза женщины точно застыли от едва сдерживаемой ярости, когда она посмотрела на свою дочь. — Если бы обстоятельства сложились иначе, я бы заставила тебя пожалеть, что ты родилась на свет, — процедила Лиля сквозь зубы. И хотя она все еще внушала Инкери страх, последняя отмахнулась с привычной легкостью. — Смени пластинку, мама, — вздохнула она, и Матиас прикусил язык, чтобы не рассмеяться. — Эта уже порядком надоела. — Наглая девчонка, — прошипела Лиля, сжимая кулаки. — Ты хоть подумала, какое горе принесет твоя смерть? Ты видела рыдающую "развалюху", в которую превратилась мать Альвара? Кто стал бы Светоносной, если бы ты померла? — Альвар, как поняла Инкери, — имя мертвого мальчика из того водоема. — Так вот в чем настоящая проблема, — задумалась Инкери. — Светоносная. А как насчет другого ребенка у вас с Ирье? — Этот ребенок — твоя сестра! — Изумленно произнесла Лиля. — И тебе не мешало бы признать это! — Это было бы варварством, — прошипела Инкери, очевидно, не обращая никакого внимания на ярость своей матери. Она вдруг прислонилась к открытому окну, совершенно не беспокоясь о том, что малейший порыв ветра может вывести ее из равновесия и привести к падению прямиком в объятия смерти. — Единственное, что у нас есть общего, — это мать, которая держит на таком коротком поводке, что не ровен час, мы задохнемся насмерть. Лиля резко вдохнула, закрыла глаза и начала обратный отсчет. Она часто делала так во время встреч с собственной дочерью. Воцарилось неловкое молчание, во время которого Матиас и Инкери принялись вести разговор-гляделки. Матиас усомнился в жестокости и непослушании Инкери, а та вызывающе прищурилась. Наконец Лиля заговорила. — Ора хочет тебя видеть, — сказала она, разрезая воздух стальным тембром. — Приведи себя в порядок и будь там через пятнадцать минут. — Произнеся эти слова, она оставила двух подростков наедине с их внезапным потрясением, повисшим в воздухе. Матиас заговорил первым. — А разве... можно? —Нет, — заявила Инкери, направляясь к своему гардеробу и роясь в ящике, который Матиас сделал специально для нее. — Интересно, что Провидец хочет сказать? — Вот это привилегия! — с завистью сказал Матиас. Он обернулся, когда Инкери уже переоделась в изысканный серебристый плащ. — Чего бы я только не отдал, чтобы увидеть Ору... — Я замолвлю за тебя словечко, не волнуйся, — сказала она и дразняще похлопала его по щеке, получив в ответ хмурый взгляд. Ей потребовалось меньше пяти минут, чтобы добраться до церкви Дурного Предчувствия, в которой жил Ора. Говорили, что он не покидал город более двухсот лет, поскольку был проклят бременем вечной жизни, мучимый видениями неизбежного, которые он едва ли мог предотвратить. Поведение Инкери сразу же изменилось, когда она увидела Инари Койвисто, притаившуюся снаружи. Ее губы скривились, когда младшенькая поспешила к ней. — Сестра, Ора вызвал тебя? — оживленно спросила Инари, и Инкери нахмурилась еще сильнее. — Без понятия, — сухо ответила она. — Я пришла сюда просто прогуляться, сменить обстановку. Четырнадцатилетняя девочка слегка покраснела от смущения, но не утратила своего позитивного настроя. В то время как кожа Инкери была бледной, а черты лица резкими, у Инари были по-детски розовые щеки и более мягкое, нежное лицо. Мальчики с их глазами-бусинками, похожими на стервятников, часто искали внимания последней, как из-за ее красоты, так и из-за статуса. — Ора никогда раньше не требовал подобного. Удачи! — крикнула младшенькая, но Инкери проигнорировала ее. Она уже вошла в темную церковь. Внутри на кованых старинных гобеленах темнели тени, а ткань на алтаре была потертой и выцветшей. Эбеновое распятие, все еще освещенное незажженными свечами, было насыщенного цвета красного дерева, как и большие, вертикально стоящие платяные шкафы с мрачным рисунком в виде пауков и змей. Все витражи были разбиты вдребезги, длинные ряды скамей пустовали, а плитка на полу была сорвана со своих мест. Такой разгром, как предположила Инкери, был результатом ярости Оры. На стене висел клинок, блестящий от крови, которая никогда не высыхала, а под ним сидел Ора. Вопреки образу, созданному ее воображением, Ора выглядел едва ли старше девятнадцати. Как и на ее матери, на нем были вырезаны замысловатые символы, из которых все еще капала кровь прямиком на коричневый ковер, который уже давно стал темно-алым. На нем был плащ такой же черный, как и волосы. Это был цвет тени, запрещённый любому другому Светоносному. Кожа Провидца была почти прозрачной, так что Инкери могла разглядеть сухожилия, вены и органы под его плотью. В его душе не было ни малейшего проблеска света. Ирье подался к ней с того места, где он стоял перед Провидцем вместе со встревоженной женой, Лилей. Инкери подошла и встала рядом с ними, ее охватила нервозность, поскольку глаза амаранты следили за каждым ее движением. — Инкери Коскинен, — прохрипел Ора. — Обстоятельства привели тебя к моим дверям на два года раньше, чем прописано судьбой в гримуаре. Его голос нес балладу о тихих и невысказанных молитвах, которые были скрыты и приглушены тысячелетним горем, и лязг выкованных разумом кандалов, которыми он был скован. Инкери заставила себя заговорить, вонзив ноготь в кончик пальца, чтобы голос не дрожал. — Почему я здесь? — спросила она, стараясь звучать уважительно. Провидец поманил ее подойти ближе, и она подчинилась, хотя на лбу выступили капельки пота. Он пристально посмотрел на нее, и Инкери изо всех сил постаралась не отвести взгляда. — Слова, как правило, скрывают зрелище истинного страдания, — раздался гортанный звучный голос. — Я покажу тебе, что я видел. Прежде чем Инкери успела хотя бы рот открыть, он протянул к ней руку и прижал палец к лбу. Удушающий запах дыма проник в ее сознание. Он обжег глаза, а жар опалил кожу. Кашляя, Инкери с трудом пробралась вперед, к краю утеса, на котором она теперь стояла. Стало невозможно дышать при виде леса — ее леса, — который теперь был охвачен тлеющим пламенем. Обугленная туша лося лежала у ее ног, а крики лунного народа преследовали ее, хотя она не видела их, горящих, пойманных в ловушку леса. К ее душе словно была привязана веревка, за которую ее резко выдернули обратно в реальность. Не хватало воздуха. Инкери споткнулась, но никто не пришел ей на помощь. Всепоглощающее горе накрыло с головой и, разрыдавшись, она, словно марионетка, у которой оборвались ниточки, упала на колени. — Будущее, — мрачно сказал Ора. — Это бремя слишком велико для большинства. И все же я чувствовал, что ты нуждаешься в отрезвляющем стуке в дверь твоего сознания; ты немногим больше, чем заблудший ребенок. Инкери едва ли осознала упрёк, поскольку перед глазами все ещё стояла ужасная сцена, которая пробудила новую волну эмоций. — Как такое может случиться? — Она чуть не подавилась собственными словами и в который раз почувствовала, что нуждается в успокаивающих объятиях матери. — Тьма сгущается в Западной Европе, — сказал Провидец, его голос скрежетал. — Она процветает в условиях плохого обращения, которому подвергается, и становится сильнее с каждым днем. Она придет в поисках власти. — Книга имен, — поняла Инкери. — Все эти разрушения были вызваны ее поисками? — Возможно, да. Возможно, нет. Я не буду дурачить тебя загадочными словами, пытаясь скрыть пустоту моей собственной неуверенности; но я видел источник этой тьмы, как и нашел коридоры, по которым она сейчас бродит. Подросток, не более того, является сосудом, в котором тень проявила свою злокачественность. Он посещает школу магии в Шотландии, очень непохожую на нашу. Шотландия. Инкери никогда раньше не слышала этого слова и не знала, где находится этот очаровательный край. — Но зачем ты мне все это рассказываешь? — спросила она, недоумение затуманило ее рассудок. Она повернулась к Лиле, но та избегала встречаться взглядом с дочерью. Ирье погасил ее замешательство. — Ора хочет отослать тебя в Шотландию, чтобы ты нашла и устранила возможную угрозу, — сказал он. Эти слова зажгли огонек интереса, и Инкери настороженно посмотрела на Провидца. — Ты хочешь, чтобы я предотвратила то, что предопределено? — прошептала она с недоверием. — Это... возможно? — Человек часто встречает свою судьбу на пути, выбранном в попытках предотвратить подобное, — пробормотал Ора, а взгляд его фиолетовых глаз ввинтился в нее. — И все же, бездействуя, мы ничего не добьемся, кроме того как останемся в неведении о том, чего у нас была возможность избежать. — Почему я? — Инкери не понимала и повернулась к матери. — Ты опытнее и могущественнее меня. Почему не ты? — Как и прежде, Лиля избегала встречаться с ней взглядом. — Лиля слишком взрослая, чтобы ходить в школу, — сказал Ора. Его рот изогнулся в гротескной улыбке. — Ты первенец Светоносной, и твоя сила горит ярче, чем у любого другого ребенка — помимо простого исцеления ран лося — это не та битва, которую мы можем позволить себе проиграть. — Инкери, — наконец заговорила Лиля. —Ты отправишься? Ты можешь легко сказать "нет"... — Да, — задумчиво произнес Ора. — И тогда ты можешь зажечь факел, чтобы сжечь лес, ведь ты сделаешь то же самое, хоть и отрицая это. Лиле пришлось сдержаться, чтобы не наброситься на Провидца, затем она внимательно посмотрела на дочь, которая, казалось, застыла от решения, которое ей предстояло принять. — Я не знаю их языка, — внезапно сказала Инкери, и Ора наклонил голову, удивленный тем, что такая тривиальная деталь первой пришла ей в голову. — Это не имеет значения, — сказал он, — язык Вселенной одинаков для всех, и им можно легко манипулировать, дабы он принимал форму альтернативных слов — хотя ты все еще не сказала "да". — Как я туда попаду? — Инкери задала очередной вопрос. — Никто ведь никогда не выходил за пределы леса. — Я проведу тебя, — сказал он медленно и неуверенно, заставив Ирье ахнуть. Ведь Ора не покидал церковь более двух столетий. — Я больше не буду тратить время впустую и что-то разъяснять, только для того, чтобы ты отвергла мое решение, так что скажи мне свой ответ. —Да, — выдохнула она, и ее мать равно вдохнула. — Да, я пойду. Вдали от этого леса окунуться в новый мир, который она может познать, изучить и свободно бродить... Инкери это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. —Хорошо, — сказал Ора, его ухмылка стала еще более зловещей. — Дай мне свою руку. Инкери протянула ее, и он достал из-под плаща маленький клинок. Он медленно провел им по ее коже, пуская кровь, и Инкери прикусила язык, чтобы не закричать. Он вырезал два символа чуть выше ее локтя. Она не могла вытереть кровь, и та запятнала серебристый плащ. Как и все знаки, это был единственный тип шрама, который она никогда не смогла бы залечить. Он постучал по первому. — Это позволит тебе свободно общаться с кем угодно или с чем угодно, что встретится на твоем пути, — объяснил он. Это решит языковые проблемы. Большой палец переместился ко второму, который был более сложным и кровоточил сильнее. — Это защитит твой разум от всех тех, кто хочет помешать твоим мыслям, — сказал он, и Инкери сглотнула при мысли о вторжении в ее самую священную обитель и снова кивнула. Той ночью она лежала рядом с Матиасом. Она изо всех сил пыталась взять себя в руки, когда чувство вины взяло верх и так норовило сжечь изнутри. Инкери даже не сказала своему лучшему другу о своем безвременном уходе. Она просто не знала, как это сделать. Она прижалась лбом ко лбу Матиаса, хотя юноша крепко спал. Все, что она могла делать, — это удивляться, мечтая о предстоящем пути.•• ━━━━━ ••●•• ━━━━━ ••