Листая страницы

      До войны Баки презрительно фыркал, когда разговор заходил о соулмейтах.       Почему связь двух людей нельзя обозначать как-то иначе: цифры, фразы, символы одинаковые, да хоть розовые ленточки. Люди же не убийцы, вот и его кожа сверкала чистотой. Как и у многих людей.       Он забил на эту тему, флиртовал с девушками, ходил на свидания и радовался жизни, не думая о том, что где-то есть его родственная душа.       В сороковых, во время войны, видя свою чистую кожу, Баки радовался, что его половинке не приходилось убивать. О том, что она (или он, кто знает) мертва, потому на его коже до сих пор нет отметин, он предпочитал не думать.       В последующие семьдесят лет, когда его собственное сознание брало верх над цепным чудовищем Гидры, Баки молил, чтобы его соул простил его. Бывало, он хотел увидеть хоть что-то на своей коже, чтобы просто знать – он не один.       После геликарриеров, когда Барнс два года скрывался от Гидры и Стива, он осматривал своё тело и полагал, что его соулмейт уже мертв. А может, у него и не было никакого соулмейта. Да, скорее всего, так даже лучше, никому не пришлось жить с ужасной вязью нескончаемых имен. У таких как он не должно быть родственных душ.

* * *

      Когда Элен пришла в себя, то одним из первых вопросов был – какого черта Мстители сделали с её кожей.       И ей объяснили.       – И сколько ты видишь имён?       – Два, – соврала Джонс, стараясь скрыть ужас в голосе.       На самом деле, она была покрыта ими почти полностью. Грудь, руки, живот, спина и даже бёдра покрывали имена. Одни были бледнее, другие ярче, какие-то были выведены аккуратными витиеватыми буквами, какие-то небрежным росчерком. Словно души убитых сами, своей рукой оставляли метки, чтобы показать – её родственная душа был убийцей.       Несмотря на то, что никто на Базе и не подозревал, что имен на её коже было не два, Элен носила толстовки, свитера, длинные штаны. Тони шутил, мол девушка должна открыть для себя мир платьев, коротких шорт и маек. Наташа не шутила и пару раз пыталась вытащить Джонс на шоппинг.       Элен не могла, ей было страшно.       Однажды, среди этого смертельного кружева она вычитала «Говард и Мария Старк». Мстителям пришлось вколоть ей дозу успокоительного, но после так и не смогли узнать, почему девушка начала рыдать.       Когда Элен нашла ещё два имени, то почему-то не удивилась, даже не истерила. Среди имён политиков, чиновников, военных и ученых, Джонс увидела имена своих родителей. На ребрах с левой стороны смутно знакомым почерком.       И имена продолжали появляться.       Тема соулмейтов вызывала у девушки ядовитую ухмылку. Она искренне врала друзьям, что, как и все, конечно, мечтает с ним познакомиться. На деле её бросало в ледяной пот, а сердце пускалось в панический сбивающийся галоп, стоило ей представить, кого судьба назначила её парой.       А потом она узнала про Баки.       Зимний солдат – миф среди шпионов, страшилка гидровцев, идеальное смертоносное оружие.       Она ошарашенно замирает и еле сдерживает крик, когда на той чёртовой базе Гельмут Земо показывает запись. Запись, на которой Джеймс Барнс – Зимний – убивает родителей Тони, чьи имена буквально прожигали в этот момент её позвоночник.       В Ваканде девушка продолжает прятать свои руки и ноги.       Она боялась ему рассказать. Не потому что боялась его, нет, этот страх прошёл, стоило ей посмотреть ему в глаза (глупо и как-то клишированно, она знала, но ничего не могла с собой поделать). Сначала было неловко огорошить его этой информацией. А потом Элен узнала его лучше, влюбилась… Она видела, как тяжело ему дается восстановление, и не хотела быть напоминанием всего того, что ему пришлось сделать будучи Зимним, хотя и понимала, что однажды сказать придётся.       Элен не знала, что делать. А госпожа Жизнь знала и вносила коррективы.       – Шури, оно очень красивое, – говорила Джонс, стоя у зеркала в легком платье, сидящем точно по её фигуре, – но я его не возьму. Руки слишком открытые..       – Долго ты будешь прятаться от Барнса?       – Я не…       – Много их?       Конечно, умница Шури заметила и всё поняла, Элен молча кивнула.       – Почему бы не рассказать ему, он должен знать?       – Я…       Договорить ей не дает открывшаяся дверь.       – Эй, Шури, ты просила зайти, – доносится голос Барнса, а потом появляется и он сам.       Элен в панике ищет, куда бы спрятаться, но Шури не даёт, крепко хватая её за руку. Баки меняется в лице и подходит, медленно, как-то недоверчиво. Никто не замечает, как вакандская принцесса тихо выходит из комнаты и запирает её снаружи. Молчание тем временем затягивается.       – Я не знала, как тебе сказать.       Баки поднимает на неё глаза, и его взгляд говорит ей сразу обо всём. Девушку словно током прошибает, она порывисто обнимает мужчину и ругает себя всеми словами, что только приходят на ум.       – Я не жалею и не стыжусь. Я так боялась быть для тебя напоминанием всех этих ужасов, что…       Она продолжала что-то сбивчиво шептать, обнимая мужчину.       После этого отношения Элен и Джеймса медленно выходили на новый уровень, они привыкали быть вместе, узнавали друг друга, влюблялись. Одежда девушки стала чуть свободнее, но все еще прятала ненавистные имена. Джонс видела взгляд Барнса, когда он замечал хотя бы маленький тёмный завиток какой-нибудь буквы.       Девушка, правда, не догадывалась, что Баки был ненавистен не факт того, что он сделал это, а то, что это приходилось носить ей.       – Баки, – позвала девушка как-то вечером.       – Мм?       – Можно спросить тебя…об одном имени?       Мужчина поколебался, но кивнул. Элен приподняла рубашку, открывая правый бок, и провела пальцем по имени своей матери из этого мира.       – Ты что-то помнишь о ней?       Баки нахмурился, повторяя движение девушки.       – Странный был приказ. В Гидре в то время было много фанатиков, и одному из них какой-то экспериментальный мутант с ясновидением предсказал, что Гидре отрежут голову, которая никогда больше не отрастёт. И назвал имя этой женщины. Русская, ничем не примечательная, обычная жизнь, работа, муж. Она была беременна, даже Зимний тогда едва не дал осечки, нажимая на курок.       Элен хотела что-то сказать, как вдруг зашипела от неожиданности, когда кожу словно опалило огнём. Боль быстро прошла, словно и не было. А кожа, где только что были два имени, оказалась чистой.       Девушка подняла глаза на Баки, тот словно дышать перестал. Они оба знали, что «стереть» имена возможно, но у каждых соулмейтов это было индивидуально.              Зафиксирован даже случай, когда имя исчезло, стоило родственным душам просто посмотреть в глаза друг другу.       И с того дня Баки словно задался целью стереть все напоминания о его прошлом с тела любимой. Рассказывать об этих убийствах было подобно ковырянию старых ран, ножом, тупым, ржавым. Его словно выворачивала наизнанку, но он продолжал. Снова и снова.       В один вечер Джонс не выдержала, она была безмерно ему благодарна, но видеть, как он заново проживает эти моменты, было не то, к чему она оказалась готова. Она дала ему договорить, а потом закрыла рот самым банальным, на каким же действенным способом – поцелуем.       – Остановись, дай себе отдохнуть. Спасибо, боже, спасибо, что делаешь это, но, пожалуйста, давай возьмём паузу.       И она думала, что он так и сделал. Целую неделю верила в это. Пока не нашла его с планшетом, изучающего базу данных гидры, а еще списки погибших немецких солдат. В глазах помутнело от слёз, Элен забрала планшет, по-детски забралась к нему на колени и обняла, прижимаясь всем телом. Она не думала, что можно любить ещё сильнее, но ошиблась.       Через месяц на её коже не осталось ни одного имени. И как бы тяжело ни дался этот месяц, он того стоил. Проговорив всё, что он сделал, отдав своеобразную дань каждой оборванной его руками жизни, Барнс словно освободился сам. Он искренне улыбался, дышал полной грудью, флиртовал.       С его губ срывалось теперь постоянно только одно имя, самое важное и любимое.