Подопечные

      На входе в школу у Лизы возникли проблемы. К турникету в предбаннике необходимо было приложить код, а она никак не могла найти в телефоне нужный. Их оказалось слишком много, приходилось снова открывать и читать уведомления: «Услуга оказана, решение положительное», «Услуга оказана». Мозг работал медленно, мысли никак не хотели набирать нужную скорость. Лиза вспомнила, как допотопная машина папы, пока была еще на ходу, рокоча и вздрагивая, с трудом въезжала на холм у госпиталя. Так же натужно разум пытался преодолеть гору лишних слов в уведомлениях. Лиза очень рассчитывала, что психолог решит не продлевать курс седатива и мысленно повторяла наставления Ольги, дополнив их своими: «не говорить, не плакать, не думать».       Пальцы замерзли и плохо слушались. Лиза собрала позади себя очередь, кто-то засмеялся, она приложила к панели один из кодов. Турникет противно засвистел, замигал оранжевыми лампочками. Недовольный охранник вышел из будки и смерил Лизу подозрительным взглядом.       – Проблемы?       – Извините, – пробормотала Лиза и отошла в сторону. Турникет бодро и ритмично запищал, пропуская других школьников внутрь. Очередь быстро рассосалась.       «Услуга оказана, решение отрицательное», – Лиза прочла еще одно уведомление: пришел отказ в прогулочном коде. Димка оказался прав.       – Ты чего здесь торчишь? – раздался за спиной Димкин голос, Лиза облегченно выдохнула. Хорошо, что он не слишком задержался, болтая с друзьями. Утром Ольга усвистела в школу сразу после завтрака, а Лиза снова долго страдала над полной тарелкой. Ева к завтраку не спустилась, Нина нервничала, поглядывая на часы. Димка, добрая душа, ел нарочито медленно: ждал Лизу.       – Не могу найти код для проходной, – Лиза протянула Димке телефон и покосилась на охранника. Суровый мускулистый мужик с выступающей челюстью продолжал наблюдать за каждым Лизиным действием, будто камеры над входом было недостаточно. В прежней школе на проходной сидел просто дядя Саша, добродушный, полноватый лысеющий мужичок. У него не было разрешения на детей и он любил поболтать с учениками, рассказать им о жизни, дать совет, помочь. Просить о помощи здешнего верзилу в бронежилете было страшно.       Димка быстро пролистал уведомления, вернул Лизе телефон и сказал:       – Советую заскринить все коды в отдельный альбом и подписать, какой код для чего нужен. Так ты сможешь быстрей их находить. На входе в некоторые классы тоже стоят турникеты.       Лиза мгновенно представила, как она будет торчать по полчаса у двери каждого кабинета и копаться в телефоне под смешки одноклассников. А если Димка будет постоянно помогать, все решат, что Лиза ничего не может сделать сама.       Димка открыл перед ней внутреннюю дверь, Лиза прошла вперед и оказалась в огромном холле. Он делил здание школы на две части. Второй этаж тянулся через холл узким балконом, на который полукругом вела мраморная лестница. Лиза представила, как будет поскальзываться на гладком камне и разбивать колени об острые ступеньки. В животе заворочалось нечто склизкое, она пожалела, что под пристальным взглядом Нины все-таки проглотила завтрак.       Большую часть противоположной от входа стены занимал огромный экран. Звука не было, только картинки: мрачный полуразрушенный дом, худенький мальчуган, одетый в лохмотья, плакал над сломанными игрушками, его узкое личико было перепачкано. Следующий кадр: в комнату вместе с ярким лучом солнца вступала женщина в желто-зеленой форме Попечительского Совета. У нее были роскошные золотистые кудри и яркие синие глаза, она протягивала малышу руку. Мальчик смотрел на женщину доверчиво и нарочито тоскливо. Женщина уводила бедного ребенка на чудесную зеленую поляну, где веселились упитанные и розовощекие дети. Одетые с иголочки, они хвастались новыми игрушками: вертолетами на радиоуправлении, говорящими куклами, щенками-роботами. Мальчик бежал к ним, тоже становился чистеньким, упитанным и кудрявым. Получал подарки от слишком ухоженной женщины, за ее спиной стоял мужчина в дорогом костюме и покровительственно поглядывал на происходящее. После этого мальчик обнимал молодую сотрудницу «Печки», изменившую его жизнь, а та вытирала слезы радости и умиления платочком с эмблемой.       Лиза несколько раз моргнула, пытаясь «развидеть» социальный ролик. Картинка сменилась: теперь показывали бравых широкоплечих парней – пограничников. Димка подталкивал Лизу к раздевалке под балконом. Но экран притягивал взгляд. Наверняка, остальные ученики уже привыкли, никто не обращал на него внимания. Лиза сняла куртку, затолкала в рукав шапку с шарфом, быстро переобулась. Она встала перед зеркалом, и придирчиво оглядела новую форму. Темно-синее платье в мелкую зеленую клетку выглядело так, будто принадлежало старушке. А еще, оно придавало Лизиному лицу болезненный вид. Кроме Лизы в зеркале отражался и экран – он снова показывал мрачную, тесную комнату с чумазым мальчишкой и его сломанными игрушками. Только сейчас Лиза заметила злые некрасивые лица по бокам от пацана. Видимо, так были изображены его бывшие родители.       В мыслях тут же возникли папа и мама: папа как всегда гладко выбрит, в уголках глаз – мелкие морщинки, «гусиные лапки», мама в больших круглых очках, оставлявших на переносице красные следы.       Лиза постаралась прогнать воспоминание: если она станет плакать в школе, то точно получит еще один курс таблеток. Да Лиза и не привыкла реветь на людях.       – Нормально ты выглядишь, – Димка похлопал ее по плечу, Лиза вздрогнула. Она слишком долго стояла перед зеркалом, погруженная в свои мысли.       – Уверен? – с сомнением спросила она.       – Красота – страшная сила, – усмехнулся Димка, и Лиза тоже улыбнулась.       Заминок с кодами больше не возникало. Лиза выбирала нужный заранее, на перемене, сверяясь с расписанием. Все равно болтать было не с кем: с Димкой не совпадала половина уроков, Ольга проносилась мимо на крейсерской скорости, задрав нос. Остальные сторонились Лизы. Поглядывали издалека, настороженно. Но не подходили и не пытались заговорить.       Лиза вспомнила Машу – единственную подопечную в прошлом классе. С ней никто не общался и Лиза не задумывалась о причинах, просто следовала негласному правилу. У Маши были следы от ожогов на руках и шее, очевидно, из-за этого ее разобщили с бывшими родителями. Прежние одноклассники шарахались от Маши так, как новые – от Лизы. Они ведь не знали, что на самом деле Лиза – нормальная. «А вдруг Маша тоже была нормальной?» – подумала Лиза.       Впрочем, Лизе и без того хватало внимания: каждая учительница в начале урока заставляла подойти к доске чтобы представиться. Кроме «Меня зовут Лиза, мне шестнадцать», ей было нечего сказать. Все, что она могла бы сообщить о себе осталось в прошлой жизни: увлечение ботаникой, просмотры сериалов с мамой, уроки по починке автомобилей от папы. На музыку, которой Лиза заслушивалась в обществе подруг, даже не дали код. Потому что любимые группы были в списках «одобренных условно». А Подопечным никакое «условное» не полагалось.       К обеду Лиза чувствовала себя разбитой и уставшей: уроки давались тяжело. История и экономика, право и литература, – этим предметам в ее бывшей школе уделялось крайне мало внимания, они казались Лизе скучными и непонятными. История медицины – другое дело, Лиза с удовольствием слушала лекции о том, как поколение врачей-победителей справлялось с эпидемией на фоне провальных мер, применяемых в других странах. Но целых два урока подряд про постэпидемический скачок экономики – это было выше ее сил.       Дополнительные часы нравмора проходили в полупустом кабинете на втором этаже, штрафников было немного, Лиза уселась на самую заднюю парту и, от нечего делать, принялась рассматривать обстановку. Над доской висели портреты Первых Попечителей, чьи имена все заучивали еще в детском саду, любой ребенок должен был выдавать их без запинки, хоть посреди ночи разбуди. Кохановский, мужик в очках и с бородкой клинышком, – был главным, это он придумал Здравсовет, смог победить эпидемию. Поговаривали, что и «Печка» – целиком его детище, но Кохановский, по доброте душевной, поделился лаврами с командой. Лиза втайне гордилась тем, что её родители – тоже врачи, продолжатели дела Кохановского. И не хотела верить в его причастность к некоторым законам, которые протащила «Печка» после его смерти.       Лизина бабушка рассказывала: когда Кохановский умер, начались беспорядки – все очень хотели попасть на похороны и проститься с ним, но у многих не было разрешений на выезд из своих городов, на границах с санитарными коридорами стали возникать конфликты. Тогда молодой Емельянов и зачитал свое легендарное обращение к народу, которое транслировалось по всем теле- и радиоэфирам: призвал людей соблюдать заветы самого Кохановского. И напомнил, почему было запрещено собираться на площадях: тот случай дикой вспышки заболеваемости после митингов по поводу закона об обязательном распределении профессий. С тех пор лицо Емельянова запомнил каждый.       Его портрет, естественно, тоже в кабинете был – один из самых распространённых вариантов, репродукция с картины Островича, такая висела в каждом классе Лизиной прежней школы, в коридорах маминого и папиного отделений. И дома у Лизы была тоже, только папа не стал вешать на стенку, а выставлял в сервант, за стекло, перед плановыми проверками «Печки», так-то Емельянов пылился между книг в шкафу.       Вместе с учительницей в класс пришла Ольга. Она не села рядом, как Димка, не подошла поболтать, просто на протяжении всего урока периодически оглядывалась и беззастенчиво рассматривала Лизу: нагло, с вызовом. Лизе очень хотелось крикнуть: «Чо пялишься?» Жаль, она не могла позволить себе в первый же день привлечь внимание учительницы.       Лиза недоумевала: как Ольга умудрилась заработать штрафные уроки? Но, кажется, она была здесь по своей воле. Когда учительница объявляла тему ее доклада, то назвала Ольгу «наша Оленька». Ольга вышла к доске уверенной походкой, с ее губ не сходила самодовольная усмешка. Она вещала про «Роль классического семейного уклада во взращивания здорового поколения» так бодро, будто это была невесть какая интересная тема, даже практически не подсматривала в свои записи, неужели выучила эту пургу наизусть?       К концу нравмора у Лизы ощутимо болела голова, но, вместо заслуженного отдыха, ее ждал психолог. В уведомлении с кодом был указан номер кабинета – триста восьмой, очевидно, находился на третьем этаже. Туда Лизе еще не доводилось подниматься, но, просить о помощи Ольгу она не стала. Проблема решилась сама собой – у класса нравмора Лизу ждал Димка. Он проводил Лизу до кабинета в самом конце пустого коридора третьего этажа и ретировался.       – Ни пуха, – пожелал напоследок Димка, нервно дернув подбородком Лиза постучала, услышала из-за двери «войдите» и шагнула навстречу избавлению от таблеток. По крайней мере, она очень на это рассчитывала.       Кабинет оказался тесным: вдоль стен стояли шкафы, забитые архивными папками, надписи на корешках – комбинации цифр и букв, не говорили Лизе ни о чем. В глаза бросался гигантский фотопортрет в тяжелой деревянной рамке, под стеклом, он красовался в правом углу кабинета у окна, сверху на рамку была наброшена белая кружевная салфеточка, в отличие от полок – не пыльная. На фото – конечно, Емельянов. И ничего особенного в этом не было. Наоборот, если б психолог из «Печки» не повесила у себя в кабинете портрет начальника, вот это было бы странно. Удивляла монументальность и выбор фото: Емельянов на нем был очень молод.       Форточка была открыта и из нее изрядно поддувало, тем не менее, сквозняк не помогал избавиться от стойкого запаха «Валокордина», просто заставлял тревожно колыхаться салфеточку, прикрывавшую Емельянова.       Под портретом за узким столом сидела женщина. Поначалу Лиза никак не могла понять: что с ней не так. Явно невысокая, хрупкая, еще не старая, но волосы – седые, собраны в пучок, черный свитер с высоким горлом, тонкие запястья, невероятно длинные костлявые пальцы. Но пугающей ее внешность делали глаза: черные, большие, слишком широко посаженные.       – Акимушкина? – спросила женщина. Голос у нее оказался низким, больше похожим на мужской. Лиза не сразу поняла, о чем речь, слишком отвлеклась, да и не успела еще привыкнуть к новой фамилии, даром что весь сегодняшний день слышала ее на каждом уроке. Женщина наклонила голову, выжидающе посмотрела на Лизу исподлобья.       – Да, это я, – наконец сообразила Лиза.       – А я – Тамара Михайловна, твой школьный психолог. Садись.       Диванчик, на который указала Тамара Михайловна, оказался слишком мягким и низким: колени очутились на уровне локтей, держать спину ровно было невозможно, кроме того, смотреть на Тамару Михайловну приходилось снизу вверх, что в целом было не слишком приятно.       – Как ты себя чувствуешь, Лиза?       – Устала. Столько новых впечатлений, – Лиза еще вчера придумала несколько нейтральных ответов на подобные вопросы. Это звучало правдиво, да и, по большому счету, являлось правдой.       – Успела с кем-нибудь познакомиться в школе? – Тамара Михайловна улыбнулась. От этого ее огромные глаза стали чуть уже – больше похожими на человеческие.       – В школе – нет, – честно сказала Лиза, – пока что познакомилась только с братом и сестрой. Они хорошие. Дима сегодня меня везде провожал, а Оля помогла разобраться с кодами.       – Хорошо, – Тамара Михайловна сделала паузу, – как мама?       Лиза почувствовала себя так, словно не принимала седативов. Сердце забилось в горле, в ушах зазвенело.       – Не успели пока пообщаться, – ответила Лиза, еле переведя дыхание, – но она подарила мне телефон.       Лиза полезла в сумку, пальцы дрожали и она медлила, боялась не удержать телефон.       – Смотрите, какой крутой, просто бомба, – Лиза продемонстрировала новенький гаджет, – а еще, она купила мне столько всякой одежды!       – Как мило с ее стороны, ты очень опрятно выглядишь. И, смею заметить, вполне женственно, даже несмотря на чудовищную прическу. Особенно по контрасту с тем, что я видела на записях из суда и ЦПНБ, – Тамара Михайловна сочувственно покачала головой.       У Лизы закололо в носу и защипало глаза. Свитер, в котором она была на суде, мама связала своими руками. А код на стрижку Лиза выпрашивала чуть ли не полгода. Ради него даже сделала дополнительные доклады по нравмору.       – Да, и кормят меня теперь хорошо, – невпопад ответила Лиза, – только вот из-за таблеток не очень хороший аппетит. А так хочется съесть всю эту вкуснятину.       Лизе казалось, она придумала мастерскую подводку к отмене таблеток, но не тут-то было. Тамара Михайловна перестала улыбаться. Кроме глаз у нее расширились еще и ноздри. А губы, наоборот, сжались.       – С чего ты взяла, что это из-за лекарств? – тембр голоса Тамары Михайловны стал еще ниже.       Лиза растерялась.       – Ну, я знаю, что так бывает, от седативных препаратов.       – Кто тебе такое сказал? – глаза Тамары Михайловны едва не выкатились с лица. А паучьи пальцы крепко сжали карандаш.       – Никто не сказал. Я просто, наверное, видела где-то в книжке.       – Где ты взяла эту книжку? Ты читала книги биологических родителей?       Лиза молчала, судорожно пытаясь придумать ответ. Тамара Михайловна записала что-то в блокноте.       – Послушай меня внимательно, Лиза. Похоже, твои биологические родители позволяли тебе читать профессиональную литературу, не подходящую детям твоего возраста. Любые знания, почерпнутые оттуда – ложные. Ты, в силу возраста и отсутствия специализированного образования, не можешь правильно интерпретировать информацию. Психолог ЦПНБ назначила тебе полностью одобренные Здравсоветом препараты. Они не могут навредить твоему здоровью или дать побочные эффекты. Это лекарства нового поколения, они призваны облегчить процесс разобщения и интеграции в новую семью. Они идут тебе на пользу. Ты поняла?       – Да. Я вспомнила, я не читала никаких книг, я слышала это в сериале, в «Госпитале», – Лиза придумала отмазку на ходу, пытаясь выгородить родителей. Но Тамара Михайловна еще сильнее выпучила глаза:       – «Госпиталь»? С возрастным цензом 18+?       Лизу прошиб холодный пот и капитально затошнило. Она решила, что молчать будет безопаснее.       – Ох, деточка, – Тамара Михайловна внезапно сменила гнев на милость, но пальцы все еще терзали карандаш, – вижу, твои биологические допускали много ошибок в воспитании. Ну, ничего, Попечительский совет успел вовремя, у тебя теперь будет хорошая семья и правильная жизнь. Только выкинь из головы всю ту дурь, которую тебе внушали.       Лиза сглотнула, телефон в руках трясся так, что, казалось, будто кто-то звонил и шел вибросигнал.       – Договорились? – спросила Тамара Михайловна.       – Д-да, – с трудом ответила Лиза.       Из кабинета она вышла вся мокрая, будто бегала кросс. Школьное платье и без того было колючим, а, впитав в себя капли пота, стало натирать шею. Лиза долго не могла попасть руками в рукава куртки. В школе было мало народу, остались только те, кто ходил на секции или такие вот неудачники, как Лиза, которым повыписывали кодов на обязательные доп.занятия. Мерзкая стена-экран то ли заглючила, то ли видеоряд поставили на паузу: сотрудница «Печки» обнимала ребенка под надписью «Счастливое детство – залог счастливого будущего». Лизе захотелось швырнуть что-нибудь тяжелое в эту идиллическую картинку.       На выходе из школы Лиза принялась толкать турникет, но он не поддавался и вопил. Охранник вылетел из будки:       – Ты больная? Чего тут ломаешь? Хочешь штраф?       Лиза бессильно опустила руки, перестала дергать турникет. И уже приготовилась разреветься. Но, по другую сторону от выхода, показалась знакомая оранжевая куртка: Димка!       – Отсканируй код, – крикнул он из-за спины охранника.       Лиза последовала совету и через пару минут смогла выбраться на улицу, споткнулась на ровном месте, чуть не упала. Димка взял ее под локоть и повел прочь от школы.       – Ты как? – спросил он, понизив голос и практически не размыкая губ, с ближайшего забора на них смотрела камера.       – Хреново, – честно сказала Лиза, – но, зато Тамара Михайловна начнет потихоньку снижать дозировку таблеток. Сегодня внесет изменения в мой личный кабинет.       – Погоди, как ты об этом узнала?       – Как-как. Она сама сказала.       – Ты что, ее спрашивала?       – Я же хочу, чтобы она отменила таблетки, естественно, я об этом сказала.       Димка замер на месте, глаза у него сделались почти такими же огромными, как у Тамары Михайловны. Щека несколько раз запнулась в судороге.       – Хорошо, Ольга не слышит, – сказал он наконец, – нельзя говорить про таблетки. Если, конечно, ты не хочешь жрать их до конца жизни.       – Могли бы и предупредить, – устало ответила Лиза. Боль в висках пульсировала совсем уже нехорошо.       – Да уж, пожалуй стоило, – согласился Димка, – Но кто ж знал, что ты такой наивняк.