Икс-лыжников не бывает

Профессор Ксавьер был прав, когда думал, что Хэнк стал чересчур нервным после неожиданного схода лавины. Но можно ли было ещё больше испытать его нервы, после того, как буквально в один и тот же день он узнал, что Чарльз берёт уроки сноубординга, а Скотт затащил Китти на чёрную трассу. — Мистер МакКой, — говорила Мари, заботливо предлагая ему ромашковый чай, — вы не можете переживать за всех и каждого. Позаботьтесь о себе. Хэнк был категорически не согласен. Он до последнего отказывался верить, что должен просто отпустить ситуацию. — Мари, вы же дети, — он отобрал у неё чашку и за два глотка опустошил её, — не говори мне успокоиться. Где Чак?! — Вообще-то, я замужем, — напомнила ему Мари, обидевшись на «детей» и в ожидании поддержки уставилась на мужа. Реми кашлянул. — Мистер МакКой, — повторил он, — мы все совершеннолетние, тем более Профессор, он может делать, что хочет, хоть прыгать с трамплина, хоть с вертолёта на склон. Хэнк свирепо посмотрел на него, и Реми сглотнул. В глубине души Хэнк всё это понимал. Они с Чарльзом были друзьями с юности, и безрассудные поступки у него случались время от времени. Никто не может указывать взрослому человеку, что делать, тем более пытаться контролировать его желания и действия. Но Хэнк так привык к своей роли в охране здоровья в Академии, что его полномочия давно переросли границы его врачебной лаборатории. Привыкнув к своей власти, Хэнк не мог так просто, по щелчку пальцев, начать снова доверять людям. Дети выросли… Да, они с давних пор прибегают к нему, доверяя свои проблемы и свою жизнь. «Хэнк, у меня болит голова», «А посмотри, что это за синяк», «А у тебя есть обезболивающее?», «Хэнк, помоги, я не знаю, что со мной». На протяжении многих лет он был для них и учёным, и доктором, и советчиком, он даже забыл думать о том, что у них есть и своя голова на плечах. Они доверили ему заботу о себе, но Хэнк никогда не думал, что ему нужно научиться доверить им их собственные жизни обратно. Всё ему казалось, что они не смогут и шагу не ступить, чтобы ни во что не вляпаться. Но разве он ошибается? Не ожидал он такого от Скотта. — Вы снежный человек, — услышал он краем уха голос Реми. — Что? — переспросил он. — Вы как снежный человек, — пояснил Реми, — студенты разбегаются, стоит вам только появиться. Вы пугаете всех своей гиперопекой, и они боятся попадаться вам на глаза. — Дело даже не в этом, — добавила Мари, подавая ещё одну чашку, побольше, — вы не делаете лучше себе, когда постоянно переживаете за других. Вы же не можете каждого заковать в цепи? Не можете, значит, перестаньте так волноваться. От того, что вы волнуетесь, ничего не меняется. Кроме того, что ваше здоровье ухудшается. Скажу честно, мистер МакКой, это вам нужна опека, а не им. — Что? — голос Хэнка стал сиплым, и чашка в руках задрожала. — Что бы вы сказали студенту, который не бережёт свои нервы и доводит себя переживаниями до нервного срыва? — поднял бровь Реми. — Вы пытаетесь контролировать чужие жизни, но не можете контролировать себя. Когда вы последний раз вовремя засыпали? Хэнк съёжился под взглядами четы Лебо. Как они узнали про его бессонницу? Неужели они следят за ним? — Какой пример вы подаёте студентам? Если вы хотите, чтобы они были бережны к себе и осторожны, то почему вы ведёте себя не так? Хэнк хотел выпалить что-то вроде «Потому что мне можно», но вовремя остановился. Реми и Мари были кругом правы. Он совсем погряз в двойных стандартах, думая, что является образцом для подражания. На самом деле, он был, возможно, одним из самых нервно нездоровых людей в Академии, но совершенно не придавал этому значения. Неудивительно, что его считают чудиком и сторонятся. Он бы и сам не прислушался к себе, увидев, как выглядит со стороны. Безумный учёный с дёргающимся глазом и недосыпом гоняется за тобой, чтобы сказать, что нужно спать по девять часов. Смех, да и только. И когда он потерял самоуважение? Видимо, Мари и Реми почувствовали его смятение, поскольку внезапно смягчились. — Мы по-прежнему уважаем вас и любим, мистер МакКой, — Мари погладила его по плечу, — но пообещайте, что вы не станете так издеваться над собой больше. Мы говорим это только потому, что заботимся о вас. — И потому, что мы скажем это вежливее, чем Логан, — поддакнул Реми, усаживаясь рядом. Хэнк усмехнулся. Логан был последним человеком, к чьему мнению он бы прислушался. — Что бы вы хотели поделать? — спросила Мари. Хэнк вздохнул. Что ж… он провёл почти весь отпуск в постоянной слежке за студентами, что даже не успел придумать, чем бы он сам хотел заниматься. Он перебирал мысли, одну за другой, но лишь одно воспоминание вызвало в нём светлые чувства и почти мурчащее удовлетворение в животе. — Поиграем в снежки?

***

Удивительно, как много снега в горах. Можно строить целые пещеры, замки и крепости. Но вот только снег тут совсем не липкий. Пушистый, разлетающийся по ветру, как сахарный песок, он мгновенно превращался в пыль, даже не достигая своей цели. Но Хэнк весело смеялся. Бросаться снежной пылью тоже было забавно, когда ветер не пригонял снег обратно в лицо. Реми наловчился подкидывать снег ногами так, что забрасывал соперников с ног до головы. — Эй! — Мари пнула сугроб в ответ, но даже близко не попала. Реми заливисто захохотал. Мари разбежалась и прыгнула на мужа, опрокидывая его в снег, где его смех перешёл в удивлённое покряхтывание. Хэнк добродушно посмеивался, глядя как они борются в сугробе за право первым вылезти из него. Он часто забывал о том, что радость и веселье — неотъемлемая часть жизни. Нельзя никого заставить всегда быть серьёзным. Мари и Реми с трудом вылезли из сугроба, и лукаво переглянувшись, подбежали к Хэнку, толкая его к огромной снежной куче. Он почти не сопротивлялся, зная, что, если захочет, они не смогут сдвинуть его с места. Со смехом он позволил уложить себя на лопатки, и они, одержав победу, снова начали бросаться друг в друга снегом. Небо было голубым и безоблачным, и Хэнк со спокойной душой смотрел в него, осознавая, насколько же хорошо просто перестать переживать обо всём.