Без уведомления о выселении

Я хочу быть истинным спасителем,

Тем, кого ждет ужасная гибель.

Я хочу быть мессией, изгоем,

Тем, кто никогда не умрет

God complex | Violent Vira

Он не чувствует себя живым, когда эти слоги проникают в его барабанные перепонки, словно нежелательный мусор. Два слова, простое имя. И вот так весь мир Юджи переворачивается с ног на голову, его бросают в странную кроличью нору, из которой нет возврата. Этого не может быть. Если первое ужасное из того, что сказала Нобара, - правда, а именно, что Юджи продали еще до рождения, то второе точно не может быть правдой. Разве не существует правил, как сообщать плохие новости? Нельзя сообщать две плохие новости на одном дыхании, верно? С первым ужасным изречением Юджи может смириться, но со вторым, о Сукуне? Он не может. И не сможет. Этого не может быть. В позвоночник впиваются когти, разрывая и раздирая его, отчего кажется, что он готов рухнуть под тяжестью эмоционального груза. Раскаленный нож боли режет нутро Юджи, скручивая до тошноты. Отрицание - кислый привкус на языке. Его голос холодный, напряженный. "Ты лжешь. Он тебе никогда не нравился..." "Юджи", - произносит Нобара, и голос ее срывается. "Я бы не стала тебе врать. Никогда. Правда, он мне никогда не нравился, но я никогда не пыталась встать между вами. Пожалуйста, Юджи, хоть раз не упрямься, я боюсь за тебя". Он скрежещет зубами, глядя в окно и ничего не видя. Он не видит ни неонового города, ни скоростных машин вдалеке. Он не видит дымку загрязнения, висящую перед зеленоватой луной. Ему не хочется слышать в ее словах правду, но он знает Нобару почти всю свою жизнь. Нобара не из тех девушек, которые играют с людьми в игры. Она прямолинейна и откровенна. Юджи обводит глазами комнату. Его взгляд останавливается на кровати, где он потерял свою невинность. Горло сжимается, и он отводит взгляд. Воздух кажется зловещим и срочным, как будто Нобара посылает свою ауру прямо через телефонную связь. "Он бы мне сказал..." шепчет Юджи, пытаясь убедить себя. Но в том-то и дело, что даже сам Юджи не верит своим словам. Ощущение такое, будто его внутренности разлагаются под действием кислоты. Этого не может быть, это не может быть, это не может быть... "Ты играл в его кровавые игры", - скорбно произносит Нобара. "Разве ты не видишь? Ты пришел к нему, а он сделал из тебя то, что хотел". Реальность трескается, как стекло. Медленный, предчувствующий треск, надвигающаяся гибель. В голове Юджи раздается шепот, нечленораздельно произносящий, темный голос, воспроизводящий каждый момент его жизни с этим мужчиной. Высокомерное презрение. Отстраненность. Проклятая дистанция, всегда держащая Юджи на расстоянии вытянутой руки. Невозможность признаться в любви. Хуже, пожалуй, только Ураюме. За эти месяцы его отношение переросло из отвращения в нечто сродни ужасу, чего Юджи никак не мог понять. Он даже помнит его слова, сказанные так давно... {Ты не первый. И не будешь последним}. Вся эта чудесная одежда в его шкафу вдруг перестала казаться такой уж безобидной. Идеально подобранная по фигуре Юджи, в стиле, который подходит Сукуне. Тренировка его тела, оттачивание силы и рефлексов. Как Юджи без боя отдал ему контроль над своей жизнью... Каким-то образом все встает на свои места с ужасающей ясностью, и он ненавидит себя за то, что был так слеп. Внутри него что-то ломается, и с каждой секундой каждый вдох становится все труднее, словно воздух в легких выжигают, словно ржавым ломом вскрывают грудную клетку. Только через несколько отчаянных мгновений Юджи понимает, как разрывается его сердце. Ему кажется, что он может рухнуть. Прикрыв рот рукой, он глотает сбивчивый всхлип, не давая ему вырваться наружу. Почему ты заставил меня полюбить тебя, - ему хочется кричать, кричать и кричать. Это похоже на смерть, на прыжок из окна и на то, как сердце разрывается при падении на сотни этажей вниз. Удушье, агония в груди, крик, застрявший в легких... "Ты ведь дома, да? У себя дома?" В голосе Нобары звучит беспокойство, страх просачивается в ее тон так, что у него стынет кровь. Когда он снова может говорить, он произносит: "Нет". "Убирайся оттуда. Сейчас же". В ее голосе звучит отчаяние. "Юта спрячет тебя, но ты должен сбежать, пока Рёмен не понял, что ты знаешь". Он ошеломленно качает головой и говорит, словно во сне: "Я вернусь домой, к моей мо..." "Неужели ты не понимаешь?" Она звучит хуже, чем просто растроенно. "Ты не можешь пойти к Кендзяку. Ты больше никогда не сможешь вернуться домой". Это похоже на последний гвоздь в гроб, забитый до основания. От осознания предательства у Юджи подкашиваются колени, и он опускается на пол. Марионетка, у которой оборваны ниточки. Полуночные черные волосы, расчетливые темные глаза, мягкая, успокаивающая улыбка. Голос, который называет его любовью. Мама. Юджи скрежещет зубами и прижимается лбом к полу, мысленно разрываясь на части. Чтобы оторвать себя от земли, требуются нечеловеческие усилия. Набравшись смелости, Юджи бросается в бой, обходит комнату, собирает свои немногочисленные пожитки и запихивает их в сумку. Он должен уйти, он должен уехать, и только Юта может спасти его от того, что его ждет. Он исчезнет. Он попытается стать кем-то новым, попытается не оплакивать жизнь, которая могла бы у него быть, попытается не оплакивать фальшивую любовь. К своему ужасу, он слышит, как вдалеке отпирается входная дверь, а Ураюме и Сукуна весело переговариваются. Похоже, они в хорошем настроении. Вечеринка, на которой присутствовали злодеи, должно быть, удалась. Юджи с ужасом чувствует, как его желудок опускается. Они приходят домой рано и все портят. Он должен был уйти до их прихода... Он не знает, что делать, стоит посреди спальни с собранной сумкой, в которой лежит все его дерьмо в самом неприглядном виде. Может, засунуть ее поскорее под кровать? Или - "Сопляк! Где ты?" Сукуна зовет его, голос громкий и веселый от алкоголя. "Ты не поверишь, какого мальчишку Амайя привела с собой сегодня. По крайней мере, хоть раз она бы не вцепилась в тебя своими мерзкими длинными когтями..." Голосовые связки Юджи замерли, он в ужасе смотрит на дверь, подхватывая сумку и готовясь бросить ее куда-нибудь... Слишком поздно. На него падает тень: Сукуна прислоняется к дверному косяку и замечает Юджи. Ухмылка на лице Сукуны медленно исчезает, когда он замечает странное поведение своего собеседника. Багровые глаза с любопытством смотрят на сумку Юджи, а брови хмурятся от удивления. "Что это?" Юджи хочет придумать какую-нибудь ложь, притвориться, что ничего не слышал. Он хочет вернуться к тому, что вообще не знает. Он хочет свернуться калачиком рядом с Сукуной и притвориться, что все в порядке. Он хочет вернуться к прежней жизни, в которой он мог представить, что еще есть надежда на то, что Сукуна может что-то к нему чувствовать. ...но он не может. "Мои вещи..." Юджи произносит это с опаской, в голове мельтешит мысль, что другого выхода нет. Его плечи нервно сгорбились. Он хочет, чтобы все было ложью, и не хочет, чтобы Сукуна оказался тем чудовищем, о котором говорила Нобара. "Я вижу. Почему?" Вопрос звучит искренне, как будто Сукуна не может понять, почему Юджи может собрать свои вещи и попытаться сбежать от него. Следующие слова, вырвавшиеся изо рта Юджи, едва не отрезали ему язык. "Я хочу покончить с этим". "С чем покончить?" Он стоит в дверном проеме, весь в опасности и гедонизме, запах дорогого алкоголя витает вокруг него, как облако. Неправильно, что его присутствие до сих пор так действует на Юджи. Желание быть тронутым им, желанным им, разрушенным им... "С нами", - говорит Юджи, даже если это заставляет его внутренности кричать от ужаса. Это последнее, чего он хочет. Он хочет, чтобы Сукуна остался с ним навсегда, чтобы этот кошмар исчез... Лицо Сукуны разражается смехом, пока он осмысливает то, что только что сказал Юджи. "Ты что?" Он подходит ближе и закрывает лицо Юджи, ухмыляясь. "Теперь я все понял. Мы снова играем в недотрогу?" Сердце Юджи замирает от удовольствия, когда он ощущает властное прикосновение Сукуны. Забава на его красивом лице. Юджи любит его. Этого монстра. Это ложь, это не может быть правдой... Этот рот опускается на его рот, целует его, полностью контролируя... Проклятые слова льются как яд, вспыхивая в поцелуе и пачкая его. Юджи произносит холодные слова в губы Сукуны: "Ты убьешь меня". Поцелуй прерывается, и Сукуна напрягается, отстраняясь от него. В его глазах мелькнуло раздражение. "Что за чушь ты сейчас несешь?" Он сужает взгляд, всматриваясь в зрачки Юджи. "Ты ведешь себя необычно, даже для тебя, мальчик". Сглотнув густую слюну, даже если во рту не осталось места для глотания, Юджи оцепенело говорит: "Вот что происходит, когда ты крадешь чье-то тело. Ты убиваешь его. Но ты же уже знаешь". При этих словах на лицо Сукуны падает тень, глаза становятся жутко пустыми, как будто между ними возникла стена. Сукуна молчит, не произносит ни слова перед лицом Юджи. Ужасающее обвинение. Юджи жалеет, что он не сказал ему, что все это ложь; он хочет, чтобы Сукуна все исправил, но не может. Ни слова не произносится ни на минуту, никто даже не дышит. Сукуна - это твердая, неподвижная статуя, у которой, оказывается, есть пульс. "Скажи что-нибудь", - умолял Юджи в тягостной тишине. Его нервы больше не выдерживают. Они и так расшатаны с тех пор, как Нобара позвонила. "Что, по-твоему, ты хочешь услышать?" Сукуна спрашивает тихо, голос лишен всяких эмоций. В его позу, больше не игривую и не расслабленную, вкрадывается угроза. Мир становится все более темным, маленьким и пугающим. Боже, Юджи жалеет, что Сукуна не сказал: "Нет, о чем ты говоришь, что за глупости, ты, глупый невежественный мальчишка...". "Ты даже не собираешься отрицать это", - в ужасе задыхается Юджи, глядя на стоящего перед ним мужчину с отсутствующим выражением лица. Голос Сукуны холодный. Странно отстраненный. "Ты хочешь, чтобы я солгал? Я могу быть очень убедительным". Он как по команде одаривает Юджи очаровательной ухмылкой, а затем сбрасывает ее с лица, как будто ее и не было. Жутко и фальшиво. Огонь полыхает в глазах Юджи, отчего его внутренности разваливаются по швам. "Ты лгал мне целый год, гребаный... убийца!" Он раздвигает их и закрывает лицо руками, застонав от отвращения. "Боже, ты болен". "Как всегда, твоя креативность вдохновляет". Сукуна бездумно машет рукой перед датчиком, расположенным рядом с дверным проемом, и дверь захлопывается так, как никогда не захлопывалась за все то время, что Юджи приходил в этот дом. О, - мрачно подумал Юджи, - не хочешь, чтобы Ураюме подслушал этот разговор, а? То, что он смотрят, как мы трахаемся, - это прекрасно, но теперь ты хочешь уединиться? Он не хочет думать, что это способ Сукуны удержать его от отъезда. Нуждаясь в выходе для нарастающей в груди ярости, Юджи изрекает: "Ты - мразь". Со скукой рассматривая свои ногти, Сукуна говорит: "Меня называли гораздо хуже, малыш". Неверие душит Юджи. "Как ты мог сделать то, что сделал? Зная, что ты украдешь мою жизнь? Как ты мог проводить со мной время, видеть меня постоянно, появляться со мной на людях, как будто я важная персона, как ты мог..." Он не может заставить себя говорить о сексе или о чем-либо еще. Все это вызывает у Юджи самые страшные эмоции. Насмешка. "Это ты хотел, чтобы это что-то значило". Сукуна усмехается, в его взгляде проскальзывает уродливое выражение. "Это ты толкал и толкал, засовывая себя туда, где тебе не суждено быть. Это ты умолял меня взять тебя. Я никогда не преследовал тебя. Кто же теперь виноват?" Ниточка в Юджи наконец-то оборвалась от этих бессердечных слов. Он с яростным рычанием бросается на Сукуну, готовый вцепиться ему в горло. Сукуна хихикает и успевает перехватить оба запястья Юджи в тот момент, когда тот оказывается в сантиметре от того, чтобы свернуть Сукуне шею. Он помнит, как защищал этого человека перед Кендзяку, как говорил ему, что Сукуна не лжец, так давно. Как наивно. "Все это время", - шипит Юджи, пока они борются друг с другом, преданные. "Все это время ты наблюдал за мной. Все это время учил меня, тренировал, следил, чтобы я физически не попадал в неприятности. Это не потому, что я тебе небезразличен. А потому, что тебе нужно мое тело..." В мгновение ока Сукуна отпихивает Юджи назад, пока тот не упирается спиной в стену, а татуированная рука перехватывает его горло, удерживая на месте. Сукуна бесстрастно смотрит на него, его глаза говорят о тысяче разных вещей. "Ты почти прав, если не считать одного. Это мое тело. Ты всегда был моим. И я никогда не лгал об этом, не так ли?" Это только глубже вонзит нож. Юджи с трудом выговаривает слова, когда рука сдавливает ему горло. "Ничто из того, что ты скажешь, не сделает исправит этого. Даже не пытайся..." "Тебе будет легче, если я разрушу все это. Все иллюзии? Я могу заставить тебя полюбить меня так же легко, как и возненавидеть", - Сукуна гладит волосы Юджи, насмехаясь над ласковыми словами. Затем его рука крепко обхватывает затылок Юджи, и он прижимается лбом к его лбу, шипя: "Что ты предпочитаешь?". Я могу заставить тебя полюбить меня - не больше, чем уже любит Юджи. "Иллюзия уже разрушена", - с ненавистью произносит Юджи, глядя в темно-багровые глаза, изрыгающие огонь. "Но продолжай. Заставь эту башню сгореть быстрее". Хозяин Юджи - не то наставник, не то любовник - одаривает его горькой усмешкой, глаза как бритвы. "Всегда так драматично. Ты воспринимаешь это как личное, но это не так. Мы с Кендзяку играли во многие игры сотни лет, сопляк". Сукуна негромко и мрачно усмехается, отходит от Юджи и расхаживает по комнате. Юджи привалился к стене, потирая рукой горло. "Этот раз ничем не отличается. Думаешь, это тело, в котором я сейчас нахожусь - мое настоящее? Это не так". В тоне Сукуны сквозит зловещая жестокость. "Это даже не второе и не пятое мое тело". Слова, словно гвозди на меловой доске, впиваются в череп Юджи, повергая его чувства в ужас. Последствия поражают воображение. Возраст человека, стоящего перед ним... Сукуна еще не закончил вбивать гвозди. "Я прожил более восьми человеческих жизней. Я помню мир, который ты не можешь себе представить. Я видел - и делал - вещи, которые заставили бы тебя выблевать свои внутренности. Для меня время не имеет значения, и нет никаких последствий, только не для бессмертного. Я видел, как поднимались и падали целые цивилизации". На его лице появляется снисходительное выражение. Хватит дуться. "Я могу сказать, что любовь быстро умирает, это мимолетная эмоция, которая мало чего стоит. А вот любовь к власти... Это совсем другое. Это нерушимо". Он снова придвигается ближе, как тигр, вырвавшийся из клетки, и прижимается к щеке Юджи, шепча: "Теперь ты понимаешь, малыш? Теперь ты знаешь меня?" Задыхаясь от ужаса, Юджи сползает боком по стене, чтобы отодвинуться от него. Как он мог быть настолько слеп к тому, что было прямо перед ним? Кендзяку даже предупреждал его, тонко, по-своему... Мысль о Кендзяку приносит еще больше жгучей боли в его стремительно ухудшающееся душевное состояние. Теперь ты знаешь меня? "Я знаю тебя", - шепчет Юджи, в глазах которого стоят слезы. Он медленно качает головой, отходя от Сукуны, стиснув челюсть так сильно, что болят зубы. "Я просто хотел бы этого не знать. Лучше бы я никогда не знал". Сверкнули зубы, острые клыки. "Возможно, тебе стоило послушать меня, когда я сказал, чтобы ты перестал совать свой нос куда не следует. Ты мог бы вечно оставаться в блаженном неведении..." "Нет, не вечно! У меня, блядь, есть срок годности". Юджи показывает на него пальцем и кричит так, что у него самого начинают дребезжать барабанные перепонки. "Сомневаюсь, что ты планировал оставить меня надолго, верно?" Сильная челюсть работает, мускулы напрягаются, глаза пустеют. Юджи рычит, словно цунами, обрушивающееся на сушу: "Когда?" "Это должно было произойти до того, как закончится твое зачисление". Голос Сукуны странно пуст. "Я не мог рисковать тем, что тебя отправят на службу. Неважно, насколько ты способный". Юджи чувствует, как внутри него разбивается стекло, рассыпаясь на тысячи осколков. Возможно, именно так ощущается боль в сердце. Он не думал, что будет так больно, не думал, что боль может быть такой всепоглощающей. Его голос становится все тише, а плечи обвисают. "Как ты мог так поступить со мной?" Его наставник стоит как бесстрастная статуя, перекрывая единственный выход. Юджи мог бы попытаться вырваться, но он знает, что победить человека, стоящего перед ним, невозможно. Если Сукуна выложится на полную, у Юджи не останется ни единого шанса. "Я выбрал тебя. А ты выбрал меня". Сукуна не выглядит обиженным или сожалеющим. Он выглядит так, как всегда: совершенно. Настолько совершенным, что на него больно смотреть так, как всегда было больно любить его. "Только не за одно и тоже". Что-то умирает, и это что-то может быть остатком невинности Юджи. Его сердце уже превратилось в пепел под умирающим пламенем. Город, сгоревший и разрушенный, лишенный того, что делало его живым. "Кто тебе сказал?" неожиданно спросил Сукуна, и от скрытого гнева его голос дрогнул. "Какая разница?" Юджи отвечает с горькой улыбкой. "Все равно мое время почти истекло. Тебе же все равно..." "Я бы предпочел, чтобы ты никогда не узнал, - голос Сукуны звучит необычайно странно. "Ты был бы избавлен от этого момента. Расскажи мне, чтобы я заставил их страдать за это". Взгляд этих глаз говорит Юджи, что он смертельно серьезен. Как будто Сукуна расстроен, что все произошло именно так. Несмотря на это, Юджи снова приходит в ярость. О, он был бы избавлен от мук осознания того, что человек, которого он любит, хочет его уничтожить? Блядь. Что. Никогда. Бешеное безумие берет Юджи за горло, словно когти, глубоко вонзаясь в его череп. Он погубит себя. Он погубит себя ради него. Не давая Сукуне времени разгадать его намерения, Юджи быстро схватил со стены витрины богато украшенный кинжал и быстро обнажил его. "Что ты делаешь?" В глазах Сукуны вдруг появились эмоции, которых Юджи не видел у него раньше, что-то до боли человеческое, что-то похожее на страх. На губах Юджи заиграла мрачная, дикая улыбка. "В конце концов, это все, что тебя волнует, не так ли? Это тело". Он предостерегающе прижимает клинок к горлу, наслаждаясь бессилием, внезапно нахлынувшим на Сукуну. Он настолько сосредоточен на собственном уничтожении, что не замечает, как зрачки Сукуны сужаются от ужаса, как бледнеет его лицо, как напрягаются мышцы, как замирают голосовые связки... Юджи меняет положение и отводит лезвие от горла, а затем с убийственным намерением проводит им по предплечью, глубоко вонзая его. Пресловутая линия самоубийства проходит по его ранее незапятнанной коже, кожа расходится как по маслу, кровь вытекает наружу. Боль, конечно, есть, но она отсроченная. На мгновение он ничего не чувствует, но затем огонь ранения вспыхивает, неконтролируемым огнем охватывая нервы. У него кружится голова от вида того, что он с собой сделал, от этого беспричинного насилия. Через мгновение Юджи сухо смеется, покачиваясь на ногах. "Ты сошел с ума?!" С криком ужаса Сукуна хватает его, вырывает клинок из его рук и валит его на пол в кровавом месиве. Другой рукой он как можно крепче зажимает рану, пытаясь остановить кровотечение, которое заливает их обоих. Вид багровых рук заставляет Юджи болезненно хихикать. "Моя кровь на твоих руках... это твоя вина..." С проклятием Сукуна шлепает рукой по настенному сенсору, отпирая раздвижную дверь. Она с жужжанием быстро открывается. Сукуна кричит в коридор: "Ураюме! Принеси этого чертова Т-дроида". Не то чтобы Юджи мог видеть происходящее, но он слышит, как в соседней комнате на клавиатуре набирается какой-то код. Вскоре из потайного отсека в стене выкатывается дроид-травматолог. Это единственный в своем роде шедевр, который редко когда можно увидеть. Его бледно-белые стальные паучьи лапки громко цокают по земле, быстро приближаясь к своему хозяину. Одна из его стальных рук дроида, похожая на когти, сжимают руку Юджи, оказывая давление, чтобы зажать рану. Две другие металлические руки затягивают жгут так туго, что он болит сильнее, чем рана. Мир вращается, и перед глазами Юджи появляются черные точки. "Позвони в лабораторию". Сукуна обращается к Ураюме, сидящему на полу рядом с Юджи. Глупый ужасно бледный ублюдок нависает над ними. "Нам нужна срочная пересадка сегодня ночью..." Это все, что запомнил Юджи. ____________________________________________ Когда он просыпается, то не может пошевелить ни руками, ни ногами. Он привязан к какой-то каталке, над ним стоят врачи. Капельницы и пакеты с кровью подключены к нему, как будто он старик. Раздается странный писк. В другом конце комнаты на каталке сидит Сукуна в свободном халате и внимательно смотрит на него. На мгновение Юджи растерялся. Почему Сукуна выглядит таким несчастным? "Что... что происходит", - прохрипел Юджи, медленно приходя в себя. Он моргает думая... ох. Все возвращается к нему в ужасе. Звуковой сигнал переходит от спокойного к взволнованному. Звук стерильный и резкий, от него у Юджи бешено поднимается давление. Они в лаборатории. Место, где ничего хорошего не произойдет. О, Боже, нет... "Полегче, малыш". Сукуна по привычке говорит своим низким, спокойным голосом, от которого Юджи сразу засыпает по ночам. Юджи хочется оторвать себе уши, потому что его сердце печально трепещет, когда Сукуна говорит это. "Не говори так", - болезненно произносит Юджи. "Не говори так, будто это что-то значит для тебя". Мужчина выдыхает, его глаза снова застилает пелена бесчувствия. Его голос устал, как будто Юджи вымотал его. "...всегда нужно, чтобы все имело смысл..." Юджи нечего сказать на это. Сукуна, кажется, более чем счастлив заполнить тишину. "Знаешь, ты был создан как идеальная замена. Тебя воспитывали с рождения, чтобы ты жил осторожно, чтобы уменьшить износ твоего тела по сравнению с другими моими сосудами. Ты - особенный", - говорит Сукуна с фальшивым весельем, не встречая его взгляда. "Как... в какой-то песне". Ты - особенный. В голове Юджи раздаются крики, а его мир становится все более темным и маленьким. Он знает, он знает, что его жизнь подходит к концу, и он ничего не может сделать, чтобы изменить этот ужасный исход. В поле его зрения снова появляется врач, изучающий показатели на стеклянном планшете. Они готовятся к операции. Одинокий диск памяти стоит у терминала. Операция. "Не делай этого!" Юджи умоляет, корчась в своих оковах, пытаясь умолять что-то человеческое внутри Сукуны. Он знает, что в нем есть частички человечности, Юджи видел это. "С твоим телом все в порядке, ты такой, какой есть..." Юджи никогда бы не изменил ему, он любил его, несмотря на все его недостатки, все его видимые физические недостатки... Врач рядом с ним держит в руках иглу с разъемом, жуткую и угрожающую. Лицо скрыто очками и маской, врач грубо вставляет иглу в шунт Юджи, инвазивную и нежелательную. Это происходит против воли Юджи, это ужасное использование его тела, это нападение. Она защелкивается, и он чувствует себя грязным, оскорбленным так, как никогда не чувствовал. Только он сам, вместе с матерью и Мей Мей, вводил иглу шунта. Впервые кто-то другой насильно вторгается в его сознание без его разрешения. Его охватывает холодный страх. Это происходит. Это действительно происходит. Его вот-вот убьют, а его сознание запишут на диск, чтобы выбросить навсегда. Отчаяние, гнев и страх перетягивают канат в его сознании. Его жизнь не должна была сложиться таким образом... но она сложилась. Вот что жжет его больше всего. В этом заключалось все его предназначение. Он был рожден для человека, сидящего напротив него. Жизнь Юджи никогда не имела другого смысла. Край его зрения словно потемнел от этого понимания, безнадежность тянет его вниз. Сукуна не выглядит ошеломленным. "Так было задумано с самого начала. Так должно было быть". Естественно, это не то, что хочет услышать Юджи. Это не то, что хочет услышать каждый. То, что у него никогда не было шанса на настоящее будущее, ранит сильнее всего, даже помимо предательства и душевной боли. Юджи никогда не было суждено иметь будущее. У него никогда не было великой цели, кроме как быть этим. "Надеюсь, я буду преследовать тебя", - шипит Юджи. “Когда ты будешь смотреть на мое лицо в зеркале следующие двадцать лет, я надеюсь, что все, о чем ты будешь думать, это этот момент, прямо сейчас". Ужасная, одинокая часть его души трескается под давлением, и все, что он может думать о Кендзяку, о том, как он хочет увидеть его, хотя это его вина, он предал Юджи, любил ли он когда-нибудь Юджи - "О Боже. Я хочу к маме", - хрипло прохрипел Юджи, едва не захлебнувшись собственным всхлипом. Слышны звуки разбитого сердца. Предсмертный, панический вздох солдата на поле боя, зажавшего в себе кишки и умоляющего о помощи свою мать. Он умрет, так и не увидев в последний раз Кендзяку, свою мать, которая любила его, которая продала его... Сердцебиение начинает скакать, артериальное давление подскочило до опасного уровня гипертонии. Становится трудно дышать, каждый вдох дается все труднее. Он испытывает гипервентиляцию, зрение становится нечетким, грудь болит... "Усыпите его", - тихо произносит Сукуна, обращаясь к одному из врачей. Один из врачей делает паузу, держа руки над компьютером. "В этом нет необходимости, мы можем начать удаление, не заглушая его..." Удаление. Уничтожение разума. Как будто Юджи вообще не человек. "Я не прошу дважды". Сверкающие малиновые глаза Сукуны отводят взгляд от Юджи, лицо отворачивается. Настоящая игла проникает под кожу Юджи, неся яд, чтобы успокоить его разум, прежде чем киберигла начнет свою работу. Сукуна по-прежнему не смотрит на Юджи, и это неприемлемо. "Ебаное все" - сокрушенно кричит Юджи, борясь с ограничениями, горло перехватывает. Он чувствует, как врач вводит лекарство в вену, нажимая на поршень. "Смотри, что ты со мной сделал, трус". Сукуна сжимает челюсти и закрывает глаза. Второй врач в палате сидит за пультом, нажимает кнопки, что-то пищит. "Процедура начинается". Цветная жидкость поступает во вторую капельницу, вливаясь в вены Юджи. Все вокруг начинает неметь: сначала тело, потом зрение. Он едва ощущает болезненное давление кибериглы в черепе, как в его оцепеневшем сознании загораются огоньки. Ощущение подключения компьютерной консоли. Ощущение, что кто-то набирает команды, удары пальцев эхом отдаются в его черепе. Оно далекое, отстраненное. Как ощущение прикосновения какого-то чужого человека к его телу, отталкивающее, но притупляющее. Это конец, и в этот момент перед глазами Юджи проносятся все его воспоминания. Его лучшие друзья и все, через что они прошли вместе, смеясь и шутя. Хорошее и плохое. О Кендзяку, который сидел у постели Юджи, когда тот лежал дома из-за болезни, и кормил его супом. О влюбленности, о том, как на лице Сукуны появлялись морщинки, когда он по-настоящему улыбался... Боль. Он не хочет вспоминать о любви. "НЕТ!" Юджи кричит до тех пор, пока его голос не прерывается, разум улетучивается, не в силах больше сопротивляться.

~

~

0010001001110010101010001100010101010010101010001

... Сознание перемещается, формулируя, к самому началу, о, такое далекое начало...

100010000100011110001010000011100000101000110

...Инициализация...

...от старых снов до пробуждения под звуки безмятежности, птиц на деревьях. Момент перед осознанием. Осознание, состояние бытия, место, когда человек понимает разницу между жизнью и смертью и всем, что между ними. Как переживается жизнь, каждый вдох чистейшего воздуха: в мире есть красота, но там, где красота, всегда есть тьма: человеческая природа ужасна, размышляет он, видя себя в зазеркалье. Он мужчина, с холодными кристально-голубыми глазами и самодовольной ухмылкой: после первых ста лет жизни люди стали для него как игрушки на игровой доске. И все же он находит покой, наслаждается запахом воздуха в местах, где время не имеет значения, шумом рек в ушах, бесконечной медитацией. В мире есть места, настолько старые, что человечество их забыло, но не он, нет, никогда. Время разрушает. Как блестящая ртуть в его глазах. Вскоре людей становится больше, чем воздуха, в мгновение ока, они всегда размножаются как чума. Как крысы, бегущие от жадности и голода, всегда стремящиеся к большему, но их никогда не хватает: мерцая, мир разрывается во вспышках времени. Ресурсы исчезают. Скот гибнет толпами. Чума. Океаны становятся токсичными: бомбы, ох, бомбы падают и не перестают падать. Крови нет, не очень интересная смерть, думает он. Всегда предпочитал убивать голыми руками, если не клинком: Помнит время, когда города падали один за другим, исчезали с целых карт. Ничего, кроме пепла и кратеров, даже скелетов не найти: почва становится никчемной, зелень исчезает, как будто ее никогда и не было: помнит агонию, помнит, каково это - радиация, и как слишком рано угасло это тело: отчаянные меры, тиранические правительства, поднимающиеся из руин человечества, заставляющие человечество жить, как крысы, которыми они и являются. Крысы покидают тонущие корабли. Они покидают города, когда те падают. Они находят способы выжить: он рассеянно думает, скоро ли человечество вернется к старым, темным способам выживания. К танцам в шкурах своих врагов, к поеданию их плоти, чтобы остаться в живых, когда еда окончательно исчезнет, когда исчезнут последние источники пищи, когда синтетическое дерьмо, которое они создают, загрязнит их органы до невозможности: он видел слишком много, и это крутится в его голове, никогда не зная, когда и где он находится в своих собственных снах. Отравленное небо, наполненное дымкой и смогом: башни титаны поднимаются все выше и выше, выделяя все больше токсинов: янтарные глаза улыбаются ему, а затем темнеют, становятся злыми, как колодец в оазисе, который был отравлен...

100001001110001010100000101000110

Инициализация завершена.

~

~

Сукуна медленно просыпается, чувствуя себя более свежим, чем за последние десять лет. Суставы не болят, он полон сил, но горло жжет, и он вспоминает... Ах, да. Все это было немного странно. Он садится и смотрит на свою руку, отрывая медицинскую марлю. Он хмурится. Там, на внутренней стороны руки, вырезан ужасающий бледный шрам, в который глубоко вонзилось лезвие с целью прекратить функционирование тела. Врачи проделали огромную работу, сшив рану лазером во время переноса и устранив повреждения внутри. В душе Сукуны вспыхнуло раздражение. Это тело должно было стать свежим холстом, а эта маленькая дрянь пошла и... "Отродье", - говорит он вслух самому себе, чувствуя тяжесть в груди. Голос у него неправильный, и это удивляет его, рука инстинктивно тянется к горлу. В одинокой комнате Юджи слышит эхо. Сукуна оглядывается по сторонам, наполовину ожидая увидеть его, заходящего в дверь, ворча на него о чем-то обыденном. Но он не сможет, потому что Юджи больше нет. Теперь голос Юджи - это голос Сукуны. К таким вещам всегда нужно привыкать, вспомнил он. Менять тела не так просто, как кажется, это всегда немного хаотично. Неприятное ощущение, когда не находишься в привычном теле. Незнакомец в зеркале, другой голос… Бледно-белый шрам на предплечье обвиняюще смотрит на него. Напоминание, что имя Юджи просто вырезано на его плоти. Проведя пальцем по этой слабости своего нового тела, по этому маленькому акту неповиновения, Сукуна собрал в себе холодное безразличие и перекинул ноги через край кровати. "Всегда нужно, чтобы последнее слово оставалось за тобой. Маленькое дерьмо." Его челюсть сомкнулась, щелкнув зубами. Он хочет заблокировать звук своих слов. Он не хочет говорить. Этот голос несет в себе слишком много воспоминаний. Он хочет, чтобы он прекратился. По коже ползет странное чувство, и Сукуна пытается отмахнуться от него. Это просто потому, что он любил этого мальчишку. Вот и все. Эта минутная глупость - ничто. Она ничего не значит. Встав с кровати, Сукуна выходит из своей комнаты. Ураюме нигде нет, что не может не беспокоить. А может, это и разумно: он не хочет говорить, потому что говорить сейчас противно. Каждое слово, вылетающее из его уст, звучит так, словно он что-то потерял. Необходимо отвлечься. Он проходит через свою квартиру в оружейную комнату, наполненную его сокровищами - клинками разных эпох. От холодной твердой стали до киберлезвий, жестоко режущих и прижигающих. Он чувствует. Неестественно ходить в этом теле, ведь оно еще стройнее, чем его предыдущее. Все еще юноша двадцати с небольшим лет, ему еще предстоит набраться сил. Сукуна привыкнет к этому, он всегда привыкает. Это не первый его перенос. Просто нужно время, нужно привыкнуть. Подойдя к своему любимому мечу, он берется за рукоять и поднимает его с места, где он висит на красной тонированной стене. Эфес кажется знакомым, а руки не чувствуют ужасной скованности, вызванной артритом. Резко поворачиваясь, Сукуна выполняет свой самый старый, самый сложный прием. Изящный удар, поворот, подстройка, танец с клинком. Тело помнит, ведь он учил этому Юджи. Мышечная память, какая вещь. Он уже представляет, как снова выходит на ринг с киберлезвиями, как толпа ревет его имя. Даже колено не чувствует резкой боли, когда он поворачивается. Сукуна ухмыляется. Тело идеально. Всё в нём. Кендзяку действительно превзошел самого себя. Впрочем, Сукуна уже давно это понял. Ликуя, он наносит удары и кружится по комнате, без труда становясь единым целым со своим оружием, пока его дыхание не становится тяжелым. Довольный, он убирает клинок и, ухмыляясь, снова прохаживается по комнатам. Его больше не удержать, он вернулся, он снова в полной готовности... Внезапная вспышка чего-то в уголке глаза. Сукуна поворачивается и чуть не падает на пятки. Зеркало длиной в пол отражается в нем. Кажется, что пол неуверенно накренился под ногами Сукуны, как будто желая отправить его в обморок. Как будто для того, чтобы засосать его в яму тьмы и шипов. Сукуна чувствует себя не в своей тарелке, глядя в зеркало. Юджи смотрит на него обвиняющим взглядом, который искажает его мягкие черты в нечто жесткое и жестокое. Сукуна зарычал, потому что теперь это его тело, он справится с этим, он всегда справлялся... Янтарные глаза словно сдирают плоть с его шкуры, как будто Юджи хочет проникнуть сквозь отражение и задушить в нем жизнь. По позвоночнику Сукуны пробегает холодок; на мгновение он задумывается, действительно ли перед ним Юджи. Он поднимает руку, чтобы увидеть, как молодой человек в отражении повторяет его действия. Сукуна ехидно усмехается над собственной глупостью. Нет никаких причин беспокоиться из-за гребаного изображения в зеркале. На что ты смотришь, - хочет сказать он изображению Юджи, но сдерживает этот ужасный голос. Надеюсь, я буду преследовать тебя, - призрачное шипение на его коже, отдающееся в костях. ~ Дневной свет так и не наступает, потому что он закрыл все шторы, погрузив квартиру во тьму. У него нет настроения ни на что. Даже меньше, чем обычно. "Хотите, я проветрю помещение? Ураюме безразлично спрашивает, когда он наконец выходит из своих личных покоев. "Если бы я хотел, они бы уже были открыты, не так ли?" В голосе Сукуны столько яда, что Ураюме приостанавливается и смотрит на него взглядом чем-то похожим на удивление. Весь день в доме царит полумрак. Ураюме то появляется, то исчезает, на его нейтральном лице появляются странные выражения, которые Сукуна может прочитать, даже если никто другой этого не видит. В Сукуне поселились странные ощущения, которые заставляют его чувствовать себя вялым, а не таким энергичным, каким он был, когда только проснулся. В этом виновато зеркало, думает он. В какой-то момент Ураюме опускается на пол рядом с ним и тихо спрашивает: "Вас не беспокоит голова, ваше почтение?" "Нет, - бормочет Сукуна, рассеянно глядя на свой планшет, ему нужно оформить документы, сообщить в соответствующие инстанции о смене тела и так далее". На лице Ураюме появляется небольшое движение, как будто он хочет вздохнуть, но он благоразумно воздерживается. "Его тело не страдает мигренями..." "Ваше тело", - резко поправляет Ураюме. Сукуна откладывает планшет и окидывает Ураюме свирепым взглядом. Как он смеет поправлять Сукуну, словно он ребенок, которого нужно учить? Какая дерзость! "Я не буду извиняться, - холодно говорит Ураюме, видя неприятное выражение на его лице. Он сильнее большинства. Именно поэтому они так долго были вместе. Сукуна никогда не потерпит слабости. “Не называйте это "его телом". Это вредно для вашей психики так скоро после переноса". Сукуна говорит: "Я не называл это "его телом", конечно, оно мое..." "Но вы назвали, Сукуна-сама. Вы назвали." Чувствуя себя ужасно, Сукуна не желает разбираться в подтексте. Он пренебрежительно машет рукой. "Иди и будь полезен где-нибудь за пределами моей квартиры". Не обращая на него внимания, Ураюме бросает на него взгляд, который можно было бы расценить почти как сожаление. "Как пожелаете, мой господин". Он грациозно встает и выходит из комнаты, оставляя Сукуну наедине с его мерзким настроением. ~ Вечером Сукуна не притрагивается к ужину, который старательно накрывает Ураюме. Это блюдо они бы съели сотни лет назад, вместе, вдвоем, всегда путешествуя во времени... В него вложено много сил и мыслей. У Сукуны свело живот. Сукуна толкает его. "Тело не хочет есть". Чувствует, как его рот искривляется в усмешке: вышло чертовски странно. Ураюме замечает это, пальцы дергаются на палочках, но он не открывают рот, чтобы указать Сукуне на его промах. Он знает, что на этот раз Сукуна все понял. "У вас разные вкусовые рецепторы", - отвечает Ураюме с напряженным спокойствием, глаза настороженные, внимательно следят за происходящим. "Я понимаю. Это требует времени. Мы оба знаем это по опыту". Ураюме изо всех сил старается звучать убедительно, и от этого становится еще хуже. Сукуна хочет сказать ему, чтобы он пошел и удавился, если собирается быть бесполезными. В ту ночь он почти не спал. ~ Обидно, что Ураюме продолжает раздражать и два дня спустя. "Вы бы сообщили мне, если бы были нездоровы, не так ли, Сукуна-сама?" тактично спрашивает Ураюме, пока разжигает благовония в доме. Он говорит о тысяче разных вещах и при этом почти ничего не говорит. Сукуна знает Ураюме уже много веков, он прекрасно понимает, что говорится между строк. С горечью Сукуна глотает две таблетки, которые на самом деле ему не нужны, он просто наслаждается тем, как они заставляют его воспринимать все как нечто незначительное. Голос Юджи хриплый, когда Сукуна повторяет старую пословицу, которую когда-то подкинул ему Кендзяку: "Когда кошка оплакивает мышь, не воспринимай это всерьез". Что-то очень похожее на беспокойство проступает на мягких чертах лица Ураюме, когда он начинает жечь палочку, размахивая ею в воздухе, как бы изгоняя притаившихся там злых духов. "Как пожелаете". Губы Сукуны кривятся от злобы и чего-то опасно близкого к ненависти к себе. "Ты глухой? Я так хочу". Ураюме кланяется и, взмахнув напоследок горящим шалфеем, быстро удаляется. Через всю комнату в идеально кристальном зеркале на него смотрит Юджи, под его янтарными глазами появляются круги. __________________________________________ И Сукуна привыкнет к этому. Просто это занимает больше времени, чем обычно. Гораздо дольше. Это просто неудобство. Все будет хорошо. В конце концов, он выйдет на публику, вернется в офис. Скоро. Он снова чертовски совершенен. Он приспосабливается. Нет никаких проблем. ~ Мелкие детали начинают действовать ему на нервы, постоянно напоминая о себе. Чем больше Сукуна пытается осознать тот факт, что тело принадлежит ему, тем больше его разум борется с жалкими мелочами. Его кровать пуста, и это никогда не было проблемой, но теперь, когда он ложится на свои простыни, Сукуна замечает, что они больше не пахнут его мальчиком. Запах его кожи, его волос, его пота. Дело не в том, что запаха нет, он есть. Проблема в том, что Сукуна этот ебаный мальчик, и... Все в порядке. Это неважно. Партнеры по кровати приходят и уходят. __________________________________________ Странное состояние, в котором он оказался, приводит в замешательство, превращаясь в некую безумную лихорадку. Возможно, Ураюме что-то придумал насчет тела. В таких нелепостях, в том, что его психика повреждена, есть свой резон. Он не ест, как положено, и по-прежнему предпочитает одиночество, размышляя в темноте над своей работой. Штаб хочет знать, когда он выйдет, но мысль о том, чтобы ходить в этой плоти, заставляет его чувствовать себя человеком под маской. Как червь-паразит, заставляющий труп дергаться и танцевать. Мир Сукуны и его разум постепенно разрушаются. Время кружится, и трудно определить, когда он и кто он. Зеркало лжет, тело чувствует себя не в своей тарелке, разум отравлен и измучен кошмарами. Кошмары о том, как с него сдирают кожу, кусочек за кусочком, как нож проникает под чужую плоть, отделяя ее от мышц и костей, обнажая то, что скрывается под ней. Черное и сгнившее. Он пытается найти себя внутри, но не может, там нет ничего, ничего, кроме кишок и агонии. Гниль и руины, сгнившие от времени. В часы лихорадочного бодрствования он изучает руки, пытаясь ощутить их и не чувствовать себя разорванным на две части. Он чувствует, но потом вспоминает, что эти самые руки когда-то бегали по его телу, по его другому телу, и реальность кружится, как закрученная карусель. Ему нужен Юджи. Жив ли он на самом деле? Безумие свербит в глубине его черепа. Сукуна лежит с одним из своих кинжалов в шезлонге в темноте и возится с лезвием под одним из ногтей, пытаясь понять, насколько больно. Если будет больно, значит, он главный, верно? Он надавливает глубже, под ноготь, кровь застывает, пока огненное давление не прожжет нервы. Восторг. Он в теле, это реальность, он в нем, боль, жгучая боль и кровь, ноготь медленно отсоединяется от ногтевого ложа в разрывающем ощущении, плоть тянется. Он роняет разорванный ноготь на пол, смотрит, как брызжет кровь. Наклоняет нож под другой ноготь, чтобы убедиться... Из дверного проема доносится тихий звук. "Достопочтенный директор, простите за вторжение. Могу я увидеть вашу руку?" Его рука? Он смотрит вниз на кровавое месиво, которое он сделал из пальцев, и даже с болью, которую он чувствует, ему трудно смотреть на это и видеть себя. Это Юджи. Он знает, как выглядят руки Юджи, как они ощущаются, как они выглядят, когда сжимают рукоять тренировочного меча... Но нет... Проведя языком по зубам с пугающей жестокостью, Сукуна протягивает руку, позволяя Ураюме осмотреть повреждения. ~ После этого случая Ураюме, похоже, без предупреждения опустошил ящик с таблетками Сукуны. Непостижимо и неприемлемо. "Где они?" Яростно спрашивает он, обращаясь к своему давнему компаньону, которого обнаружил в их любимом уголке в апартментах. "Если это игра, то я не в восторге. Ты знаешь, как это бывает". "Ваше новое тело не нуждается в таком количестве яда", - просто отвечает Ураюме, перебирая пальцами книгу другой эпохи, страницы которой пожелтели и истерлись. Он густо сглатывает, горло подрагивает от едва заметного беспокойства. Возмущенный, Сукуна усмехается: "Неважно, нужны ли они мне, я просто хочу их". Небрежное перелистывание страницы. "Вы сможете вернуть их через двенадцать лет. Я преследую ваши интересы, Сукуна-сама. Вот увидите". Ах ты, яростная дрянь, подумал Сукуна, едва удержавшись от нанесения телесных повреждений. Вместо этого он подхватывает ближайший вазон и швыряет его через всю комнату, с мстительным удовлетворением наблюдая, как он разбивается и разлетается на осколки. Он был бесценен, а теперь ничего не стоит. "Посмотри, что ты наделал" - говорит он через мгновение, пригвоздив Ураюме маниакальным взглядом. "Теперь мне придется видеть Амайю, чтобы заменить его, и терпеть ее сопли". "Его нельзя заменить", - отвечает Ураюме, и глаза его наконец встречаются с глазами Сукуны в другом конце комнаты, среди разбитых осколков. Его взгляд сливового цвета слишком глубоко проникает в разрушенные внутренности Сукуны. "Но вы уже знаете это". Не похоже, что они говорят об одном и том же. В зеркале отражается Юджи, и от этого Сукуне хочется кричать. _____________________________________ Гротескные сны, которые он видит внутри тела, почти убеждают его в том, что Юджи все еще находится в нем, мстительный дух со злобными намерениями. "Посмотри на меня, - шепчет Юджи, отстраняясь от их объятий, янтарные глаза ярко блестят. "Я прикоснулся к огню и теперь горю". В считанные секунды его фигуру охватывает пламя, огонь пожирает плоть, отделяя ее от костей, разъедает горькую улыбку, формирующую рот, пока не остается ничего, кроме обугленного... Сукуна просыпается от этого сна в холодном поту, сердце колотится в груди. Он протягивает руку, чтобы нащупать рядом с собой Юджи, ослабить стеснение в груди, но другая сторона кровати остается мучительно пустой. Задыхаясь от боли, Сукуна хватает подушку Юджи и бросает ее через всю комнату. Ты глупый, жалкий, бессмысленный мальчишка. _____________________________________________ Скрытые мелочи ранят сильнее всего. Однажды он замечает их, когда с ненавистью поправляет подушки. Заметив изъян на верхней части изголовья, он забирается на матрас, чтобы рассмотреть его получше. Его желудок переворачивается, когда он понимает, на что смотрит. В изголовье есть следы, где Юджи кусал кровать, когда сидел на лице Сукуны. Стоя на коленях у изголовья кровати, Сукуна проводит пальцами по этим бороздкам, а затем кладет зубы так, чтобы они идеально совпадали. Юджи, малыш... Это дезориентирует, знать, что это тело когда-то стояло здесь на коленях, дрожа от удовольствия, прижимаясь, чтобы не быть слишком громким, не желая, чтобы Ураюме услышал... Мальчик был слишком чист, и Сукуна упивался им. ~ Видя эти отметины в изголовье, он испытывает болезненное либидо, которое было мертво с тех пор, как он завладел телом. Он не испытывал никакого желания с тех пор, как надел этот костюм, но, увидев в своей постели визуальное изображение Юджи, все изменилось. Иногда он стоит на коленях на кровати и проводит пальцами по следам от зубов, одновременно лаская себя, поглаживая знакомый член между ног. Придушенные, отрывистые вздохи в сочетании со слабым звуком его руки, работающей вверх и вниз. Тело жаждет и может снова стать твердым так быстро, пока он не превратится в потное месиво, покрытое собственной похотью. Разные тела получают удовольствие по-разному. Это тело очень чувствительно и с удовольствием принимает анальную стимуляцию. Сукуна всегда знал это, с тех пор как несколько месяцев назад впервые доставил удовольствие Юджи, насмешливо наблюдая, как тот легко кончает несколько раз от одних только его пальцев. Юджи даже не нужна была рука на его члене, чтобы кончить. Он раздвигал бедра и брал все больше и больше, будь то пальцы или член Сукуны, кончая с закрытыми глазами и открытым ртом, сжимая все, что его наполняло. Черт, как же сильно Сукуна хотел засадить ему кулак, хотя бы раз. Мальчик бы заплакал от счастья и кончал бы, пока его яйца не опустели. Мальчик мог кончать литрами за ночь, грязный и развратный, но это делало его милым. Захлопнув дверь в свои покои, Сукуна будет баловать себя, представляя, что снова трахает Юджи. Прикасается к телу, гладит его, трахает пальцами, зарываясь в простыни. Когда он стонет, ему кажется, что это Юджи задыхается у него в ухе. Пальцы входят глубоко, представляя, что чувствует Юджи, когда он вот так заполняет его. В зеркале над кроватью Сукуна видит почти двойника, как будто он не один, как будто в кровати есть его двойники. Как будто он наблюдает за собой и Юджи, свернувшихся вместе в собственном грехе. Глаза закрыты, и он кончает нетронутым при минимальных усилиях, его семя растекается по всей его вздымающейся груди и животу. Фантазирует о том, как Юджи вылизывает его дочиста, и о том, как Юджи захочет этого снова... Когда похоть уходит, когда к нему возвращаются расстроенные чувства, он испытывает отвращение к себе. Притворяться, что трахаешь кого-то, кого нет? Слабость. ________________________________________ Если бы Ураюме проанализировал весь прошедший год и поискал момент, когда зазвенели тревожные звоночки, он мог бы указать на один конкретный момент. Это был один из тех дней, когда Ураюме наблюдал, как Сукуна трахал Итадори на своей кровати, распахнув дверь, словно приглашая Ураюме взглянуть на это. Это ничем не отличаясь от других случаев, когда Ураюме видел и наблюдал, как Сукуна трахает какого-нибудь мужчину или женщину, хотя в прошлом Ураюме часто присоединялся к ним. Однако что-то мешало Ураюме сделать это именно с этой игрушкой Сукуны. У Ураюме возникло странное ощущение, что его спутник жизни не хочет, чтобы Ураюме занимался чем-то еще, кроме наблюдения. От этого ощущения Ураюме не мог избавиться и опасался переступить границу, которую переступать не следовало. {Ураюме с почтением склонил голову на колени. "Сукуна-сама. Приношу свои извинения за тот день. Если я неправильно вас понял". "Хм..." Сукуна читал отчеты из штаба, делая свои пометки. Отвлекся. "На днях". Ураюме решил уточнить. Недовольство Сукуны болезненно для Ураюме. Иногда они досаждали друг другу, но не часто специально. "Вы хотели, чтобы я присоединился к вам? С ним?" В прошлом у Сукуны были шлюхи, которых он держал у себя по несколько недель. Обычно, когда они ему надоедали, он с удовольствием приглашал Ураюме в свои постельные игры, заставляя Ураюме трахать их, или быть использованным ими обоими одновременно. Часто это было способом унизить игрушку: "Посмотри, как ты бесполезна для меня, ты мне надоела, я позволяю другим иметь тебя тоже". Всегда была небольшая подсказка. На губах Сукуны появлялось лукавое выражение, когда он смотрел на Ураюме: "Давай повеселимся". Сукуна сделал паузу, оторвавшись от своих отчетов и устремив взгляд на Ураюме, который задумался. На мгновение Ураюме увидел, что Его Преподобие размышляет об этом, обдумывая достоинства настоящего, физического разделения Итадори между ними. Но садистское выражение ликования угасло, как выжженное пламя, сменившись чем-то похожим на отвращение и ненависть к себе. "...ты не ошибся в моем понимании". Сукуна опустил взгляд на свои отчеты.} И тогда Ураюме понял, что Итадори не такой, как остальные, и что переход не пройдет гладко. ___________________________________ Само собой разумеется, что после переноса прошло несколько тяжелых недель. Кроме Сукуны, никто не испытывал такого напряжения, как Ураюме. Нелегко наблюдать за тем, как страдает спутник жизни, да еще так хорошо его зная. Ураюме всегда опасался, что именно к такому исходу приведет закрепление Итадори Юджи в их жизни. Ураюме считал, что это неразумно: cосуд станет постоянным местом жительства, а его разум останется нетронутым, но Сукуна полагал, что это может стать забавным развлечением. Это было удивительно недальновидно со стороны почитаемого господина. Вы пожинаете то, что посеяли. Последние две недели их жизнь была настолько напряженной, что Ураюме почти ошеломлен, когда Сукуна требует, чтобы Ураюме нашел ему развлечение "на дому". У него на языке вертится вопрос: "Вы уверены, что это разумно? Но Ураюме воздерживается, потому что знает, что Сукуна терпеть не может глупых вопросов. ...Вот так Ураюме и оказался в нынешней ситуации. Ситуация, конечно, необычная, но время для нее просто тревожное. Сукуна был нездоров; как он поведет себя на оргии с людьми, которых Ураюме тщательно подобрал для этого случая? Сегодня Ураюме не намерен оставаться, чтобы узнать это. Ураюме покидает дом, убедившись, что Сукуна сблизился с пятью людьми, которых Ураюме выбрал для утоления его телесной жажды. Возможно, это и хорошо, что Сукуна больше не хочет запираться в своих покоях в одиночестве, занимаясь всякими... делами... со своим телом. Ураюме прекрасно осведомлен о том, чем занимается его господин: глаза его расширены, а кожа краснеет, когда он выходит из своей комнаты. Оргии всегда были нормой для Сукуны, на протяжении сотен и сотен лет. Мужчины, женщины - ему было все равно, лишь бы брать, брать, брать, прокладывая себе путь через тела. Все будет хорошо, это доказательство того, что ему становится лучше, думает Ураюме, готовясь оставить их наедине. Бросив последний внимательный взгляд на разворачивающуюся сцену, Ураюме уловил, что Сукуна лежит на одном из кресел, раздвинув ноги, а милый юноша с жадной преданностью склоняет голову к его коленям, вбирая его в горло. Как раз то, что нравится Сукуне. Рука Сукуны зарыта в его волосах, прижимая его к себе, пока он смотрит, как мужчина грубо трахает женщину рядом с ними. Другая пара скручена в позе "шестьдесят девять", рты и руки заняты... Ураюме тихо закрывает дверь. Прошло уже добрых четыреста лет с тех пор, как он участвовал в одном из этих грязных мероприятий, и Ураюме уже не испытывает прежней тяги к ним. Это слишком бессмысленное и гротескное действо; впрочем, они всегда были по душе Сукуне. Ураюме всегда рад организовать для Сукуны все необходимое, несмотря на беспорядок. Заняв себя другими делами на вечер, Ураюме остается в стороне на соответствующее время. Оргии могут длиться часами, а то и днями, но что-то подсказывает Ураюме, что для Сукуны сейчас это слишком амбициозно. Признаться, он еще не в лучшей форме. Когда Ураюме возвращается ранним утром, он открывает дверь, но она ударяется о что-то на земле. Что-то преградило путь. Ураюме хмурится, глаза сливового цвета сужаются, чувства обостряются. Свет приглушен почти до нуля, и все тихо. Возможно, слишком тихо. В нос Ураюме ударяет запах - густой медный запах смерти. Заставив себя открыть дверь, Ураюме опускает взгляд на обнаженное тело женщины, которая явно "почти выжила". Ее рука вытянута, лицо - ужасающая гримаса страха и агонии. Ее живот небрежно разорван, а кишки тянутся за ней, как праздничный серпантин. Там, где женщина ползла, протягивая по полу свое тело со свисающими внутренностями, осталась длинная красная полоса. Ураюме выдыхает долго и медленно, поднимая глаза, чтобы осмотреть остальную часть квартиры. Это настоящий праздник, как будто кто-то пытался выкрасить нетронутые полы в красный цвет и забрызгал краской все вокруг. Взглянув вверх, Ураюме чувствует, как рот кривится от отвращения, когда он видит там брызги крови. Проклятье. Просто. Почему. Закрыв за собой дверь, Ураюме проходит в квартиру. Пол липкий и требует уборки. Ураюме ожидал, что будет убирать сперму, а не кровь. Это очень несправедливо. Еще одна пара трупов лежит в ожидании возле спальни: языки вырезаны, глаза - просто черные дыры. Их конечности сломаны в ужасные фигуры, мужчина и женщина сплетены вместе своими отвратительными конечностями. Мужчина с собственным членом - как предполагает Ураюме, он еще не пересчитал все члены - засунутым в окровавленный анус. Ураюме снова выдохнул, пытаясь сохранить спокойствие. Он очень хотел бы задушить господина Сукуну. На протяжении веков ему не раз хотелось это сделать, но этот момент стоит на первом месте. Он уже слишком стар, чтобы убирать подобные беспорядки! Он не в восторге от того, что ждет его в спальне. Зайдя в темную комнату, Ураюме дает глазам привыкнуть к ужасающей картине, представшей перед ними. По комнате разбросаны изуродованные тела и части тела, а Сукуна, как какой-то повелитель, возвышается на кровати, его рука засунута в обезглавленную голову, на которую он безучастно смотрит, а руки измазаны кровью и другими жидкостями. Ураюме чувствует, как у него сводит живот от этой жуткой сцены. Как-то не по себе: "Сукуна-сама. Что произошло?." Глаза вглядываются в багровые брызги крови на кровати. Зеркало на потолке. Внутренности, сочащиеся на пол. Тяжелый запах смерти. "Вы... вы в порядке?" Непривычно для Ураюме, что слова вывели его из равновесия. Засунув руку в голову того, что раньше было жаждущим юношей, Сукуна работает рукой, заставляя челюсть двигаться как у марионетки. "Я в полном порядке", - холодно говорит Сукуна, как будто его дом не заполнен голыми изуродованными трупами, которые занимались блудом всего несколько часов назад. "А почему бы и нет?" Вот это да. Ураюме тяжело сглотнул. Все вокруг кажется неправильным. Ураюме пытается разобраться в ситуации. Хотя для Сукуны убийство и причинение вреда не является большим делом, обычно он относится к этому умнее. Все это не кажется... просчитанным. И не доставляет особого удовольствия. На лице Сукуны нет злорадства, вместо него - оцепенение. Ужасающее уничтожение. Разбросанные тела, свидетельства того, что они пытались сбежать, зверские увечья гениталий, лица и глаз... это не дает покоя. Это похоже на гнев. Медленно дыша и пытаясь сохранить спокойное сердцебиение, Ураюме спрашивает: "Что случилось?" Тишина. Затем Сукуна с треском отбрасывает голову. "Я не смог найти его в них. Ни в одном из них. Их было недостаточно", - бормочет Сукуна, медленно моргая, осознавая, что по всему телу течет кровь. Как будто только что осознал, что сидит в мокрой постели грязи и разложении. "Они пустые внутри". Действительно, они пусты. Внутренности пяти людей были разбросаны по всему этому ебаному дому, который Ураюме придется убирать! Как бы ни хотелось Ураюме признать свою неправоту, в этот момент он должен это сделать. Сукуна не был к этому готов. Ни капельки. Осторожно подойдя к кровати, Ураюме коротко и почтительно поклонился, а затем неуверенно протянул руку. Сукуна позволяет Ураюме вытащить его из кровавой бойни и отвести в ванную, где Ураюме набирает ему ванну и помогает войти внутрь. Когда Ураюме протягивает руку, чтобы отмыть Сукуну от грязи, покрывающей его тело, в этих жестких янтарных глазах вспыхивает что-то убийственное. Несмотря на это, голос Сукуны смертельно спокоен. "Мне не нужно, чтобы ты его мыл". Его. Итадори. У Ураюме болезненно скрутило живот. Прекрасно. Эту проблему Ураюме уже осознал. Ураюме начнет с других тел в этом доме... ~ Стоя в относительном покое на крыльце, греясь в лучах ядовитого солнца, Ураюме звонит. Яркий, веселый голос нежданно-негаданно врывается в ухо Ураюме. "Здравствуйте, Академия обогащения человечества! Будущее будет светлым! Чем я могу помочь вам сегодня?" Вздохнув и настороженно оглядевшись по сторонам, Ураюме говорит: "Хм… человек спрашивает, оказывает ли Академия услуги… старейшинам... которые плохо приспосабливаются к своим новым телам". "О. Позвольте мне перевести вас", - раздается ровный ответ, скорее всего, подчинённого, который презирает любую элиту, меняющуюся телами. Это щекотливая тема с политической точки зрения, но все же есть законные способы сделать это, которые люди должны принять. Следующий голос, донесшийся до слуха Ураюме, был отталкивающим. Успокаивающий, лукавый голос Кендзяку прошелся по чувствам Ураюме, как склизкая тряпка. "Здравствуйте. Насколько я понимаю, вы интересуетесь нашими... очень деликатными услугами... для тех немногих, кто не справляется со своими новыми телами? В чем, дело?" "Ментальный старейшина, о котором идет речь, эмоционально не способен забыть, кто на нем надет". Ураюме мог только предполагать, что Кендзяку узнает его голос, как Ураюме узнает его. Скорее всего, этот звонок был бесполезен. "Это вызывает неустойчивое поведение". Кендзяку сразу все понял. "О, Боже. Какая интересная ситуация. Ураюме, почему ты просто не позвонил мне напрямую? Мы ведь так давно знакомы". Затем поведение Кендзяку жестоко меняется. "У Рёмена проблемы с новым телом?" Вы имеете в виду тело, которое Сукуна-сама все еще называет "его телом", а не своим собственным? Ураюме ничего не отвечает. Они знают, что Кендзяку был недоволен, узнав, что перенос произошел так внезапно, без всякого предупреждения. Кендзяку хотел увидеть сына, но времени не было - Итадори истекал кровью и был, как всегда, не в духе. "Судя по вашему молчанию, я прав. Обычно я прописываю антипсихотики, чтобы облегчить... нежелательные... проблемы. Но эта дилемма не дает мне покоя. Я предупреждал о его жестоких, больных играх". В голосе Кендзяку пустота, как в разграбленной могиле. "Пусть покрутится". Нахмурившись, Ураюме набирает другой номер, более полезный. Врач с черного рынка, к услугам которого они всегда прибегали. Антипсихотики - новый препарат для Сукуны, но Ураюме так или иначе справится с задачей. Что-то должно помочь, иначе Ураюме не будет шокирован, когда, войдя в дверь, увидит, как Сукуна сдирает с себя кожу. Когда Ураюме все же возвращается домой, его ожидает не столь ужасное зрелище. Сукуна сидит на полу в своей спальне и смотрит в зеркало. Всего за день до этого комната была залита кровью и другими жидкостями, о которых лучше не упоминать. Сукуна продолжает смотреть в зеркало, не реагируя ни на что. Он не видит присутствия Ураюме. Столько безумия. Это действительно психоз. Тревожась, переживая за человека, подарившего им вечную жизнь, Ураюме опускается на колени рядом с Сукуной и осторожно, дрожащей рукой проводит по этому дрожащему лицу. Эти мягкие от природы черты... Ураюме отдернул руку, когда мягкие глаза полыхнули знакомой огненной злобой. "Не трогай его. Я не могу смотреть, как ты его трогаешь". Ураюме вздрагивает, отшатывается. Пристально смотрит. Такого не было никогда, за все сотни лет, что они провели здесь, и это начинает пугать Ураюме. "Я не прикасаюсь к нему, потому что его больше нет. Сукуна-сама, вы же помните, что его больше нет..." Губы Сукуны кривятся, янтарные глаза становятся похожими на раскаленные угли ненависти. Он сбрасывает мгновенную дымку безумия, заменяя ее ясностью, и говорит самым холодным и пустым голосом: "Конечно, его больше нет. Я убил его". Мгновением позже в этом взгляде снова появляется дистанция, как будто Сукуна запер слова за дверью, чтобы забыть их. Это заставляет разум Ураюме кричать от беспокойства, которое он не в силах выдержать. Ураюме всегда знал, что импульсивный роман Сукуны с его следующим сосудом приведет к ужасным последствиям. Но Ураюме не догадывался, что все будет настолько плохо. Протянув стакан с водой и таблетки, Ураюме кладет их в руку Сукуне и наблюдает, как тот безропотно их принимает. Он всегда хорошо относился к наркотикам. Ураюме нужно взять ситуацию под контроль. У него в рукаве есть другие меры... более отчаянные меры. Он не хочет предпринимать такие меры. _________________________________________ Антипсихотики снимают напряжение. К счастью. Сукуна кажется более присутствующим в реальности, если не сказать - покорившимся. Он вяло смотрит на работу, пролистывая бесконечные документы, все еще оставаясь в основном затворником, который уже почти надоел Ураюме. Что бы ни происходило с Сукуной, он не работает над этим, а скорее игнорирует. Это гноится в нем, как в какой-то мусорной яме. Мрак и обреченность их дома уже слишком много лун видят новое лицо Сукуны. Ураюме не нравится видеть, как его господин погрязает в этих страданиях, увядая в одежде, которая больше ему не подходит. Одежда! Из всех вещей даже одежда вызывает у Ураюме раздражение. Его господин должен быть прилично одет, а не носить плохо сидящие вещи. Ужасно. Это оскорбляет его. Ураюме не станет терпеть это ни минуты. Это непростая тема для разговора. Теперь, кажется, все. "Мой господин. Вам нужно отправиться в Норт-Энд. Все ваши вещи там". Прекрасные одеяния и вещи, которые он купил для Итадори Юджи. Вещи, подходящие этому телу. Все это было частью первоначального плана Сукуны: купить мальчику вещи, которые Сукуна потом наденет, когда займет его тело. Но, похоже, Сукуна предусмотрительно отодвинул эту мысль подальше. "Хн?" Сукуна отстраняется, намеренно изображая неведение. "Квартира Итадори Юджи в Норт-Энде". сурово говорит Ураюме. "Мы идем туда. Сегодня же". Что-то подсказывает Ураюме, что таблетки - единственное, что удерживает Сукуну от того, чтобы наброситься на него, как обезумевший тигр, даже за то, что он произнес проклятое имя этого несчастного отродья. Поездка на машине до Норт-Энда проходит без происшествий, слава богу, все хорошо, но Ураюме часто поглядывает в зеркало заднего вида, проверяя Сукуну, пытаясь определить его душевное состояние. Но определить это невозможно. Выражение лица - его, лицо - другое. Ураюме не нравился этот болтливый мальчишка, черт возьми. Когда им удается подняться в квартиру и войти внутрь, Ураюме чувствует, как тонкая проволочная напряженность чуть ли не пронзает человека, стоящего рядом с ними. Здесь все так же, как оставил Итадори: дроид-уборщик убрал все, что Итадори не успел убрать после своего последнего пребывания. Ощущение жуткое, как будто зашел в гробницу. Агония на лице Сукуны выглядит ужасно, глаза с кристально чистым узнаванием обшаривают поверхности и личные вещи. Он движется к спальне, и Ураюме чувствует, как в нем нарастает ужас. Оторвите пластырь, позвольте этому случиться. Боль кратковременна. "Сукуна-сама", - начинает говорить Ураюме. В этих багровых глазах мелькнуло предупреждение о безумии, единственное предупреждение, которое нужно Ураюме. Бесшумно, стремительно, как ветер над старыми горами, Ураюме поворачивается и направляется прямо к входной двери, с нервной грацией открывает ее и выскальзывает наружу. Как только за Ураюме захлопнулась дверь, начались крики. Ужасные, раздирающие душу вопли неразличимых эмоций, сопровождаемые звоном стекла и мебели. Мысленно содрогаясь, Ураюме убеждает себя, что так и должно было случиться. Возможно, это станет последней каплей, которая приведет к принятию. Как только Сукуна примет реальность, все наладится. Когда буйство прекращается, Ураюме остается за дверью, зная, что лучше не вмешиваться. Сукуна-сама разбирается в происходящем, вероятно, сидя посреди несметного хаоса и разрушений, он приводит в порядок свои мысли и пытается успокоиться. Иногда трудно оставаться в себе, когда за плечами у человека многовековой опыт и воспоминания. Любая травма может неприятно склонить чашу весов в сознании ментального старейшины. Когда дверь открывается, Сукуна стоит на пороге в новой одежде, идеально подходящей для его тела. Элегантная черная форменная мантия с полосой цвета слоновой кости по краям. Ураюме поклонился, почти вздохнув с облегчением при виде ледяной ясности во взгляде. "Мой господин". Ураюме так доволен, что готов целовать его ноги. Он снова почти похож на себя; в этом взгляде Ураюме видит его душу, а не то гнилое, больное безумие, которое поселилось там вместо него. "Пусть упакуют и переправят одежду, чтобы заменить ту, что есть в моем шкафу". Ураюме опускается на колени и берет руку Сукуны, прижимая ее к своей щеке, успокаивая. "...а обувь?" Сукуна смотрит на Ураюме с прекрасным, как бритва, выражением лица, которому Ураюме мог бы поклоняться вечно. "Все. Для этого ведь и покупалось все это дерьмо, не так ли?" В голосе Ураюме звучит знакомый ему жестокий тон. Этот звук его успокаивает; Сукуна окончательно освоился. Ураюме едва не прослезился, но дни, когда он плакал, давно прошли. Опустив голову в знак уважения и прижавшись к любимой руке, Ураюме незаметно оглядывает Сукуну, наблюдая за абсолютным разрушением дома. Сукуна не жалел ничего в своей ярости. "Что вы хотите, чтобы я сделал с этим помещением, когда оно... опустеет?" "Избавься от него, - бесстрастно говорит Сукуна, глаза ясные и чистые, как зимнее небо семьсот лет назад. Яснее, чем этот взгляд был уже несколько недель. Он осматривает манжету своего рукава, оценивая ее качество. "Мне это больше не нужно". ___________________________________________ Это не то же самое, что начинать все заново. Не совсем. Коллеги Сукуны все еще привыкают видеть его снова двадцатилетним, но они знают, кто он такой, что скрывается за его лицом. Один взгляд его янтарных глаз вызывают уважение, какое ни один молодой человек не смог бы добиться в одиночку. Разумеется, когда он возвращается к состязаниям на ринге с киберлезвиями, среди простых людей возникает реакция. Паразиты. Ничтожные черви. Они снова кричат о несправедливости, о том, что элита покупает себе новые тела, меняя их как костюмы. Они могут кричать сколько угодно, это не имеет значения. Вскоре их крики стихают, и они снова увлеченно наблюдают за ним в действии. Скоту так легко угодить. Жаль, что пираньи не отпускают его так легко. За последние недели, когда он вышел из уединения, он не раз подумывал об убийстве. Когда он выходит с успешного матча, окрыленный адреналином и победой, какая-то жалкая женщина набрасывается на него с роем камер и мигающих огней. Усилитель голоса у него перед лицом. Глаза у нее яркие и голодные, она ищет какую-нибудь сочную историю, чтобы сделать себе имя. "Поздравляю с захватывающим поединком, Рёмен-сама". "Хн", - отвечает он ей своей символической ухмылкой. Большего она не заслуживает. Он думает, что на этом все закончилось, и уже почти добрался до своей машины, но у девушки другие мысли. Она прижимается к нему чуть сильнее и громко спрашивает: "Тяжело видеть его?" Ледяные ожоги вонзаются в его позвоночник, полностью останавливая его. Его голос срывается на опасный тон. "Кого?" Ее не пугает страшное выражение, мелькнувшее в его зрачках. "Итадори Юджи. Вы ведь были вместе до переноса, не так ли? Тяжело ли это, учитывая, что он был твоим..." Как этот ничтожный таракан посмел даже предположить... Он с легкостью меняет черты лица, властный и уверенный, глаза холодные. Он быстро прерывает ее. "Ты говоришь о том, кого больше не существует", - жестоко говорит Сукуна. "Так почему это должно иметь значение?" Женщина выглядит потрясенной, усилитель голоса в ее руке дрожит. Чего эта сука ожидала - признания в любви? Пожалуйста. Как невыносимо. Всю дорогу домой он вспоминал о ее словах, скрежеща зубами, сидя на заднем сиденье своей машины. Его челюсть сжимается так сильно, что от напряжения начинает болеть голова. Как странно. Кожа Сукуны пылает огнем раскаленного железа, когда он переступает порог своего дома и идет в свои покои. С шипением он облачается в бледный халат Юджи, свободно завязанный на талии. Он помнит тот день, когда он взял его, чтобы сшить специально для Юджи. Для будущего себя по договоренности. {Тяжело видеть его?} Он стоит перед зеркалом в полный рост и смотрит на свое тело, смотрит в глаза, которые смотрят на него. Когда-то эти глаза были такими мягкими, но теперь в них сверкает изнуренная злоба. Отражение достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему, достаточно близко, чтобы владеть им. Кончиками пальцев Сукуна касается нетронутого стекла, и он наклоняется вперед, прижимаясь лбом к лбу Юуджи... "Сукуна-сама?" Голос Ураюме отстранен и благоговеен, в тоне сквозит озабоченность. В наши дни всегда так много ненужных забот, хотя, по крайней мере, Ураюме был рад, что Сукуна прекратил принимать эти ужасные антипсихотики некоторое время назад. Он знает, что Юджи больше нет. Его разум приспособился к телу. Но это не значит, что Сукуна чувствует себя целым. Это не значит, что он до сих пор не видит Юджи в зеркале, смотрящего на него. Руки Сукуны упираются в стекло, кончики пальцев впиваются в него с яростным чувством, которое он с трудом подавляет. От сильного давления на стекле появляются большие трещины. Это плохо. "Мне нужно новое зеркало. Это повреждено". Звук стремительного поклона и еще более стремительный уход. ~ Юджи снова стоит там, в своем сне. Его голова свисает, руки раскинуты в стороны, ноги вместе, он стоит в очень узнаваемой, символической позе. "Ты был прав", - весело говорит Юджи, не поднимая глаз. "Насчет распятия". Его кровь громко капает. _______________________________________ Сукуна находит в себе силы порыться в старых технических часах Юджи. Он долго избегал прикасаться к ним, не желая видеть ничего личного, связанного с мальчиком, но в конце концов любопытство победило. Или, скорее, месть. Он хочет знать, кто настучал. Попасть в техночасы несложно, учитывая, что Сукуна носит лицо Юджи. Часы открываются без проблем, и перед ним открывается вся личная жизнь Юджи. Он сдерживает желание просмотреть фотографии и другие вещи, которые могут вызвать у него странные ощущения. Вместо этого он с усмешкой просматривает старые сообщения и звонки Юджи. Видит последний звонок, который был сделан ему, и по дате и времени понимает, что именно Кугисаки Нобара рассказала все Юджи. Сукуна хочет помучить ее так же, как ее маленькое откровение мучило Юджи. Он откладывает часы и размышляет о своей ярости. В конце концов, он нанесет визит этой любопытной сучке. Она не должна была рассказывать Юджи. Он не должен был знать, а она в итоге все испортила. _________________________________________ В тот день все действительно пойдет наперекосяк, Ураюме расскажет, что он хранил свой собственный гнусный секрет. Ураюме опускается перед ними на колени, идеально склоняясь, припадая лбом к полу в самой благоговейной позе. "Мой господин. У меня есть... признание. То, что я скрывал от вас". О, как интригующе. Сукуна уже закончил одеваться и думает, не пойти ли ему к Амайе и не разобраться ли с ее мерзкими, лапающими, самонадеянными повадками в попытке найти новую реликвию для его дома. "Рассказывай", - резко говорит Сукуна, из него сочится неприязнь. Ураюме ведет себя очень раболепно, и это странно. Наверное, это какое-то признание. Не услышав ничего страшного, Сукуна поднимает бровь и смотрит на своего давнего слугу. "Ну что? Забыл свои проступки?" Опустив голову на пол, Ураюме шепчет: "Я не хотел держать это в секрете от вас. Но вы были нездоровы. Я не думал..." "Признайся или придержи язык", - твердо говорит Сукуна, быстро теряя терпение. У него есть дела. Не говоря ни слова, Ураюме протягивает небольшой диск без надписей. "Что это ?" требует Сукуна, глядя на него с вниманием. Ураюме сидит на коленях и смотрит на Сукуну с мукой на гладких чертах лица. "Это он, мой господин. Я... я сохранил диск. После переноса". Мир перестает вращаться и резко останавливается, а взгляд Сукуны сужается до безобидного предмета в руках Ураюме. "Что?!" На мгновение он даже не может сформулировать нужные слова. Задыхаясь от возмущения и ужаса, Сукуна шипит: "Его должны были выбросить! Ты, блядь, оставил его у себя?! Он был у тебя все это время, как ебаное пресс-папье?" Голос Сукуны переходит в рычание." Ты знал, что я хочу, чтобы его сожгли!" Глупое отродье находится прямо здесь, в этой комнате, в руках Ураюме. В нем загорается ярость, что-то дикое, раненое и полное ненависти. Он наносит Ураюме сильный удар в спину, и тот падает набок, забрызгивая кровью бледный пол. Сукуна шипит: "Ах ты, самонадеянный ублюдок! Как ты посмел пойти против моей воли и оставить эту дворнягу себе на память?" "Я сделал это ради вас". Ураюме шепчет влажно, жалобно, изо рта капает кровь. "Я не заслуживаю твоей милости". Сукуна отходит от Ураюме, как будто они заражены инфекционным вирусом. "Как ты мог так предать меня? Прямой приказ. Ему нельзя здесь находиться". Я не могу быть рядом с ним, я не могу знать, что он не умер... "Я знал, что после процедуры возникнут проблемы. Я держал его на всякий случай, на случай, если вы сломаетесь слишком сильно..." "Я не настолько слаб", - обиженно шипит Сукуна. "Как ты можешь думать обо мне так плохо после стольких веков. Я?! Сломаться? Не делай меня больным. Ты не должен был этого делать. Он ничего не значил..." Ураюме подходит к нему ближе, запустив руку в одежду Сукуны. "Я бы нашел ему тело, если бы вы мне приказали. Чтобы снова сделать вас счастливым. Я бы нашел те черты, которые вы желаете. Человека, которого вы захотите. Я бы сделал оболочку для его разума, все для вас..." Сукуна чувствует себя не в своей тарелке, как будто мир рушится по кусочкам. На что только не пойдет спутник жизни ради другого, даже если это сводит с ума. "Прекрати. Говорить. Больше ничего не говори, а то заставишь меня сделать то, о чем мы оба будем сожалеть всю оставшуюся жизнь". Он испытывает искушение сказать Ураюме, чтобы тот немедленно забрал с улицы какую-нибудь бедную душу. Но это безумие. Никто не спасет разум человека, которого только что лишили тела. Рот Ураюме послушно замирает, а Сукуна смотрит на стену, в голове роятся мысли и соображения. Это... это неожиданно. Ужасно неожиданно. "Отдай его мне, - наконец говорит Сукуна, протягивая руку. Потрясенный, Ураюме кладет Юджи на ладонь. "А теперь оставь нас". Его голос, едва слышный хриплый шепот. Ураюме ненадолго прижимается лбом к его плечу. "Я не хотел предавать ваше доверие. Я думал только о вас, когда делал это. Зная, как вы себя ведете с ним". Затем Ураюме выходит из помещения, бесшумно, как мышка. В темноте своей комнаты Сукуна сидит на полу, обхватив руками крошечный диск, на котором записано сознание Юджи. Он долго молчит, и горе, которое выворачивало его наизнанку, наконец оседает в его груди. От осознания того, что он снова держит Юджи в своей ладони, становится легче. Он снова контролирует ситуацию. Его. _______________________________________ Гости Сукуны раздражают его. Они всегда раздражают. Но нужно сохранять видимость, когда достигаешь таких высот, как Сукуна. Он пьет и фальшиво улыбается, передвигаясь по своей вечеринке, как призрак, но такой, с которым все хотят поговорить. Как обычно. Они похвалили его новое тело, какой впечатляющий выбор, так похожее на его предыдущее. О, и как же это было необычно, иметь отношения с первоначальным хозяином, какое дикое, коварное извращение, он просто обязан рассказать им, каково это трахаться... Ураюме, по крайней мере, знает, что он скорее проткнет их всех ножкой разбитого бокала для шампанского, чем заговорит об Итадори Юджи. Ведь Ураюме был там. Когда это случилось. Нет больше никого, кто видел бы Сукуну в состоянии, меньшем, чем идеальное, и Ураюме с радостью прервет все разговоры, которые сочтет нужным. Хороших слуг так трудно найти. Ураюме - просто самоцвет, даже когда он проявляет чрезмерную заботу. Даже когда он спасает разум юношей, которых не должен спасать. А все потому, что Ураюме считает, что однажды он может пригодиться Сукуне. Это забавно до жути: они вместе дольше, чем любой брак, о котором может подумать Сукуна. Их отношения вышли за рамки. Так Сукуна дрейфует в собственном доме, задерживаясь у большой стеклянной витрины. Она заполнена спортивными трофеями, тактическими военными наградами и ножами самых древних эпох. В дальнем углу сзади стоит маленькая, богато украшенная черная коробочка, плотно закрытая. Внутри, скрытый от посторонних глаз, находится очень маленький диск. На нем нет этикетки, да это и не нужно. Сукуна точно знает, кто спит внутри, ведь он никогда не хранил разум ни одного взятого им сосуда. Глупо признавать, что, возможно, он действительно полюбил его. Но ведь он никогда не тратил времени на то, чтобы узнать других. Не тратил сил на то, чтобы придать им форму или усовершенствовать их. И уж точно он никогда их не трахал. На этот раз он сам себя накрутил. Сукуна потягивает шампанское, размышляя. Возможно, если у него будет настроение, он присмотрит сосуд для этого отродья, о чем так отчаянно говорил Ураюме несколько недель назад. Неблагодарное отродье будет ненавидеть его. Возможно, это часть очарования Юджи. Какое-то время горячий ублюдок будет злиться, унывать и бунтовать, но Сукуна уверен, что он привыкнет ко всему. Сукуна сможет сделать его счастливым, если тот того пожелает. Это будет нетрудно: мальчик любит его. Или, по крайней мере, любил когда-то. Неприятная мысль. Сукуна хотел, чтобы Юджи любил его до самого конца, ни о чем не подозревая. Это было бы менее болезненно. Даже милосерднее. "Странно видеть тебя таким, - говорит ему Кендзяку, когда они пересекаются на вечеринке, и темные глаза его странно блестят. Немного слишком яркие, немного слишком эмоциональные. Не типично для Кендзяку. "Я еще не привык к этому". Эмоции бесполезны, и Сукуна сразу же отбрасывает их. Высокомерно наклонив голову, Сукуна с жестокой усмешкой спрашивает: "Ты скучаешь по нему?" "Возможно". Лицо Кендзяку сейчас невеселое, почти отстраненное. Ему не нравится видеть, как жестокий характер Сукуны формирует черты его добродушного сына. Его глаза скользят по Сукуне непривычным для него взглядом. "Я родил его. Я вырастил его..." "А теперь его нет", - заканчивает Сукуна с законченностью, всегда держащей нож в руках. Они не друзья и никогда ими не были. Они союзники в темной, безнравственной игре в вечную жизнь. У них нет времени на чувства. Зачем им привязанности? Таким, как они, они не нужны. Глаза Кендзяку впиваются в его глаза, ища душу за плотью. "Но так ли это? Я слышал, что ты не избавился от его сознания. Интересно, что это говорит о тебе, одиноком на твоей высокой и могучей горе?" В этом тоне, даже произнесенном с улыбкой на лице Кендзяку, есть жеманная жестокость. Его голос становится железным, когда он говорит дальше. "Я хочу, чтобы ты вернул мне его диск памяти, если это правда". Надоедливый мозг. Сукуна ненавидит этого склизкого, всезнающего ублюдка. "Юджи принадлежит мне. Ты продал его мне. Что мне с ним делать - только моя забота". "Значит, это правда". Недовольство в глазах Кендзяку - как темные чернила. В этом взгляде сквозит уродство и многовековое злодеяние. "Ты подумаешь об этом еще раз. Ради нашего долгого сотрудничества, если не ради чего другого". Сукуна не боится мести, с кем, по мнению Кендзяку, он разговаривает? Он широко ухмыляется, глаза насмешливо вспыхивают. "Нет". Мышцы на челюсти Кендзяку подергиваются, его обычно безупречное поведение дает трещину. Собираясь уйти, Кендзяку останавливается и шепчет ему на ухо: "На твоем месте я бы не стал его воскрешать. Я знаю своего мальчика. Он посвятит все свои силы тому, чтобы превратить твою жизнь в ад". "У него не было злопамятного характера", - говорит Сукуна, не впечатляясь. Раздражен. Внутри у него все горит. Ему не нравится слушать, как Кендзяку говорит о Юджи. Теперь его старый враг улыбается ангельским образом. "Он не был таким. По крайней мере, пока ты не сделал его таким". Кендзяку отходит в сторону как раз перед тем, как Сукуна сможет определить, хочет ли он задушить его до смерти. Переполненный ненавистью, желая вонзить нож в этот незащищенный позвоночник, Сукуна злобно говорит: "Тебе ли не знать. В конце он звал тебя". Так, как он не звал меня. Он любил тебя до самого конца и презирал меня. Его любовь к тебе была безусловной, несмотря на твое предательство. Позвоночник Кендзяку напрягся, но он не повернулся. Его голос обманчиво спокоен: "Представляю, что последние минуты его боли доставили тебе огромное удовольствие. Тебе понравилось наблюдать за тем, как свет уходит из его глаз?" Его репутация поставлена на карту, его собственные слова брошены ему в лицо. Кендзяку нужно напомнить, кто он такой. Сукуна усиливает голос, вкладывая в него как можно больше злобного злорадства. "Да." Нет, потому что впервые за все время он отвел взгляд. Естественно, Кендзяку отказывается клюнуть на приманку и уходит, оставляя Сукуну погрязнуть в собственном уродстве и разрушении. Выдохнув, когда Кендзяку уже не слышно, Сукуна поворачивается и смотрит на стеклянный шкаф, заполненный его любимыми сокровищами. Может быть, я ждал бы этого с нетерпением. Он бы боролся со мной на каждом шагу. По крайней мере, мне не было бы скучно, думает Сукуна, представляя, как Юджи будет смотреть на него с другого лица, впервые очнувшись в новом теле. Он был бы так зол, но Сукуна мог бы это исправить. Он мог бы сделать так, чтобы вся эта боль никогда не возвращалась. Он заставит Юджи снова полюбить его. Навсегда.

~

Тебя это беспокоит? То, что я люблю тебя?

Да, сопляк. Конечно, так и есть. Я не верю в любовь.

Но... что, если любовь верит в тебя?

Нет. Не так ли?