***
Кажется, что все оствленные вещи весят больше, чем собранный багаж. Награды и почести военного времени, бессмысленные по своей сути. За исключением того, что они напоминают о временах, проведенных бок о бок с Эреном и Армином. Любимый потрепаный шарф надежно спрятан в сундуке. Носить его стало рискованно, после того, как он стал слишком изношенным. Дорогую сердцу вещь заменило нефритовое ожерелье в виде капли. Леви сказал, что его «вынудил к покупке» один из этих «невыносимых рыночных торгачей». Но то немногое, что Микаса знала о своих восточных корнях, подсказывало — камень настоящий. Найти его можно редко, а стоит очень дорого. Коллекция заколок для волос, сделаная вручную Хисторией на каждый день рождения: черепаховый панцирь, отделанный жемчугом; украшение из нежного кружева и даже несколько шпилек, покрытых настоящим золотом — все они слишком изысканы для сурового путешествия за пределы стен. В тот момент, когда лошадь Микасы выезжает из внешних ворот стены Сины, до нее доносится стук копыт по булыжникам и радостное настроение членов отряда, окружающих ее. Понимание наступает само собой — духота была вовсе не из-за жары. Какое-то волнение накрывает девушку. Осознание долгожданного побега от пустой, бездумной, рутинной жизни. Энтузиазм остальных заразителен — она ловит себя на том, что выслушивается в их восторженные разговоры, время от времени улыбаясь их детскому удивлению. Впервые за долгое время, она тоже испытывает восторг.***
Возможно, есть такие страхи, подчинить которые не под силу никому. Будучи ребенком, рожденным внутри стен, под постоянной угрозой уничтожения, Микаса не может сдержать вспыхнувшую волну беспокойства. Бескрайние просторы зеленых лугов, незаселенные территории и маленькие поселения, простирающиеся до самого побережья. Ко всему этому добавляется кристально-синее море, полное соли и тайн. То, что ждет ее впереди, уже немного знакомо, но все же это кажется загадочнее, чем вся жизнь. Даже загадочнее, чем возведенные стены. Сейчас примирить логику с инстинктом не легче, чем при раскрытии правды о титанах много лет назад. Выходить за пределы стен кажется мятежным и опасным. Даже когда реальность напоминает ей — возможно, безопасно именно в открытой местности, чем в тисках правительства или преступной части цивилизации. Езда верхом в окружении других участников, пристально разглядывающих девушку, заставляет чувствовать отсутствие привычного снаряжения и зеленого плаща. Руки почти чешутся от желания усилить хватку на оружии. Но его тоже нет. Вместо лезвий — простые ножи, умело спрятаные от чужих глаз. Тем не менее, есть определенная степень ностальгии, которая скорее успокаивает, чем настораживает. Трепет от ускорения своей лошади; ветер, развивающий волосы; приподнятое настроение от деятельности, гораздо бодрящей, чем обычная тренировка в стенах. Проходит совсем немного времени, прежде чем Микаса понимает, как сильно ей этого не хватало. Она не уверена, движется ли просто так, или же с определенной целью. Также трудно сопоставить Сильнейшего воина человечества из ее воспоминаний с настоящим Леви, сопровождающим отряд. Хотя он старается держаться особняком, многие знают, что он главный, оттого и стараются заводить ненужные разговоры. Складывалось ощущение, что впереди всегда кто-то едет и задает вопросы или просит помощи, заставляя Леви постоянно быть занятым и окруженным. Микаса не позиционирует себя как дружелюбного товарища. Вместо этого она посвящает себя прикрыванию тыла. Время от времени она нарушает строй, когда хочет остаться одна или замедлить темп лошади. Тем не менее, пользу Микаса приносила весомую — разбивала лагерь каждый день и каждый день убирала, что по само по себе было тяжелым испытанием. По силе она превосходила всех мужчин, конечно, за исключением Леви, когда устанавливала палатки. Микаса принимала благодарности, но вежливо уклонялась от разговоров и дальнейших совместных действий. Микаса приходит к выводу — за несколько недель путешествия она сделала больше, чем за весь год, проведенный с Королевой. Когда солнце садится и начинается общий ужин, девушка не изменяя себе, следует новому распорядку дня. Обычно она не участвовала в общественной жизни, проводя время за исследованиями или наблюдением звезд, после чего возвращалась в свою палатку на окраине лагеря, как только остальные засыпали. Однако рутина часто притерпевала изменения. Как обычно, Леви был прав — в зависимости от погодных условий, местности и морального духа команды каждый день требует новой стратегии и требует спонтанной корректировки. Конечно, это невозможно сравнивать с военными временами, но по общему мнению, бдительность никогда не повредит. Микаса слишком долго витала в облаках. <tab>"Тебе здесь нравится, не так ли?» Яркие голубые глаза Армина ждали бы ответа с нежной улыбкой. Эрен грубо, но уверенно сказал бы за нее «Конечно, ей нравится. Держу пари, ты не сказала об этом Капитану Леви, да?» У Микасы есть полная уверенность, что Леви и сам это знает. Тыквенный суп с орехами, не успевший зачерстветь кусок хлеба на закваске, и горсть собранных ягод — на удивление вкусный ужин. Микаса сидит дальше всех, быстрыми укусами доедая пищу и откладывая половину порции на завтрашний день. Вскоре после этого, она берет дорожную сумку и высказывает из толпы в поисках ближайшего речного потока. Другие искупались раньше нее, когда разбили лагерь. Хотя существует четкая система, отделяющая место уборной и купания, а так же разграничивающая мужчин и женщин, она идет еще несколько миль вдоль берега. Во время прогулки в душе поселяется что-то похожее на умиротворение. Ее план состоял в том, чтобы быстро ополоснуться, но холодная вода приятно успокаивает, а оглущающая тишина дает долгожданную передышку. В редких просветах леса Микаса видит звезды с такой четкостью, которая невозможна в пределах стен. Там мешал огонь, дым и смог городов, которые скрывали обзор. Она наслаждается спокойной гладью воды и смотрит на простирающееся небо дольше, чем планировала. Впервые она позволяет себе признать, что в Митрасе ей было не только скучно, но и несчастно. Но какова альтернатива? Когда голова начинает закипать от раздумий, Микаса переключается. Девушка сосредотачивается на успокаивающей воде, стекающей по обнаженной коже. Слушает хор ночных созданий, словно они выступают только для нее. В конце концов огрубевшая кожа и ноющие мышцы просят облегчения. Возникает какое-то сюрреалистичное спокойствие в том, чтобы находиться в дикой местности обнаженной и одинокой. Микаса позволяет себе искупаться в лунном свете. Нежный легкий ветерок не торопится высушивать ее мокрое тело. В этот момент Армин и Эрен не были на своем привычном месте. Однако, что их молчание, что отсутствие не приносят дискомфорта. Слишком часто их присутствие, а их мысли звучат громче, чем собственные. Но кое-кто все же заполняет пустоту. Ощущение теплых рук, уверенно прослеживающих каждый шрам на ее костяшках пальцев. Острые взгляды, которыми он скрывает от всех свои мысли, но не от нее. Низкий, скрипучий тон, когда они наедине и честны друг с другом. Микаса упрямо прогоняет мысленные образы, объясняя ноющее чувство внизу живота аспектами природы, а не конкретной личностью. Она достает из сумки полотенце, наскоро вытираясь, а затем натягивает свежую одежду — черные брюки и кофту цвета слоновой кости. Ткань, под светом полумесяца и звезд сливается с ее кожей. Вместо того, чтобы обуться, Микаса кидает сумку с вещами, а затем складывает полотенце, делая ипровизорованную подушку не хуже, чем в палатке, и кидает на землю. Устроившись поудобнее, она нуждается хочет насладиться тишиной и покоем. Даже если для этого требуется решительно выкинуть все мысли из головы о нем. Если будущее кажется нерешимым математическим уравнением, то непонятно, как он оказался таким важным числом в ее расчетах.***
Треск ветвей и приближающиеся шаги пробуждают Микасу от незапланированного сна. Сумерки не дают как следует разглядеть незванного гостя, но она, не боясь, быстро оборачивается на шум. — Было бы настоящим позором, если бы девушку, стоящую сотню солдат, во сне растерзал медведь. Леви останавливается в нескольких шагах он нее. Его серьезное лицо освещает серебристый свет. Мысли об этом Микаса списывает недавний сон, считая свои чувства мелодраматичными. — Или съеденной стаей волков. Леви, кажется, размышляет об этом. — Что ж, это сделало бы историю немного интереснее. Микаса довольно выдыхает и выпрямляется, сдерживая желание потереть глаза, чтобы не показать, каким крепким был сон. Она чувствует его разочарование, как жар, исходивший от открытой духовки. — Должно быть, задремала на несколько минут, — она, не торопится уходить и тянется к носкам и ботинкам. — Часов, — тяжело произносит Леви, нахмурившись. Он подходит ближе, нависая над ней. — Ты покинула лагерь несколько часов назад. Вопреки себе, она смотрит на него с явным удивлением. Не потому, что она так долго спала, а потому, что он не спал и ждал ее. — Я не хотела заставлять тебя переживать. — Не думай, что я беспокоюсь о твоей безопасности, отродье, — Леви чуть ли не закатывает глаза. Вероятно, это комплимент, но Микаса пропускает его мимо ушей. Возможно, дремота делает с разумом человека тоже, что и алкоголь. Слова срываются с губ прежде, чем она успевает их обдумать: — И все же, ты ждал моего возвращения, чтобы убедиться в моем состоянии. А когда я не пришла, проделал весь этот путь сюда. — Когда завтра я упаду с лошади от усталости, обязательно вини себя, — на этот раз он одаривает ее невозмутимым взглядом. — Ты стареешь, если к этому приведет одна бессонная ночь, — брови Микасы приподнимаются. Девушке кажется, что он пытается сдержать улыбку, кривя губы. Взволнованная, она поворачивается к реке. От Микасы не остается незамеченным его молчание. Чаще всего Леви просто не отвечает, а если и отвечает, то с присущим сарказмом. — Я начинаю задумываться, стоит ли начинать вести счет тому, как часто ты мне не отвечаешь, — ее слова тихие, но смелые. — Хм. Леви тоже поворачивается, чтобы посмотреть на тихий поток воды. Микаса подумывает, что сейчас он будет таким же безразличным, как и всегда. Девушка разочаровано сжимает губы, отказываясь высказать все, что думает. Надевает носки, а затем и сапоги, застегивая до колен, с неким недовольством. Когда последняя пряжка щелкает, Леви садится рядом, и хотя это действие не было резким, Микаса все равно вздрагивает. Она собиралась уйти вместе с ним, но вместо этого он планирует остаться здесь подольше? — Мы оба знаем, что тебя беспокоят вещи похуже волков, — Леви недовольно ворчит. Хотя он произносит это***
Дыхание Микасы спирает. Звук тихий, но для спящего Леви наоборот, слишком громкий, как сигнал тревоги. Он сразу просыпается, глаза немедленно осматривают окрестности. Лесная поляна свободна, никаких незваных гостей. Бегущая река все еще спокойна в своем непрерывном течении. Единственную компанию можно найти в лесных зверях, шуршащих в опавших листьях и щебечущих птицах, порхающих с ветки на ветку. Их разбудили первые лучи рассвета. Убедившись, что нет никакой опасности для задержанного дыхания Микасы, Леви поворачивается и смотрит на нее. Обычно ее черты лица гладкие и холодные, как мрамор — он предполагает, что такие же у него самого. Но во сне Микаса более открыта: на лбу поступает маленькая морщинка, за закрытыми веками скрываются кошмары сны, а губы приоткрываются словно в знак протеста. Однако, больше всего Леви удивляет ее рука, которую он каким-то чудом не заметил сразу, устроившаяся на нем. Непонятно, было ли это для успокоения или для чего-то еще, но ее пальцы крепко сжаты по ширине его бицепса. Леви смотрит на это прикосновение, чувствуя сильное и теплое давление. Затем Микаса снова вздыхает — слишком резко, чтобы считать нормальным, и его серые, как гроза, глаза приближаются к ее лицу. На первый взгляд ее лицо все также безмятежно, но затем Леви замечает нахмуренные брови и сжатые губы, а хватка на его плече усиливается. Значит, все-таки кошмар. Это открытие его не удивляет — сам видел половину тех мерзостей, которые оправдывают такие адские сны. Что скрывалось за второй половиной, Леви не уверен, что когда-нибудь узнает. Он отводит от нее взгляд и поворачивается к утреннему небу, к кромке пышного зеленого полога. — Проснись и пой, Аккерман. Слова тут же заставляют девушку проснуться. Хватка на руке крепчает, она почти в ярости притягивает мужчину к своей груди. Леви решает, что Микаса защищается. — Что, титаны планируют полакомиться вкусным завтраком? — спрашивает он, разглядывая ее боковым зрением. Микаса никогда не была жаворонком. Она моргает и постепенно осознает свою сильную хватку. Глядит на то, как крепко вцепилась в мужское тело — это так непохоже на нее. Леви чувствует ее неохоту, когда девушка, наконец, убирает руку. Он нарекает это усталостью или банальным смущением. — Не уверна, что ты достаточно толстый, чтобы считаться вкусным. Изначально серьезные слова прерываются зевотой. Почти смущенно она прикрывает рот тыльной стороной ладони — движение раскованное, и Леви ловит себя на мысли, что откровенно пялится. У мужчины уже наготове остроумное замечание, когда Микаса замечает его наблюдения. — Это комплимент? Губы девушки кривятся в легкой, молчаливой улыбке. Не отвечая, она поворачивается лицом к небу, так же, как и он. Кошмарные картины все еще затуманивают зрение, их прошлый угрюмый ночной разговор маячит в сознании, пока Микаса смотрит на утреннее зарево. Часть ее желает, чтобы солнце светило ярче, чтобы оно своим жаром могло выжечь в ней все чувства. Превратить в пепел. Леви говорил, что есть вещи похуже волков. Конечно, он был прав. Скрежет зубов и яростные укусы не идут ни в какое сравнение с тем, что творится у нее в голове. — Знаешь, когда мы были маленькими, Эрен спас мне жизнь. Возможно, произносить эти слова в слух странно. Но может быть, еще более странно то, что так глубоко вплетено в ее сущность не произносится чаще. — Я думал, что это ты всех спасала, — язвит Леви. — Не в первый раз, — не колебаясь, произносит Микаса. Леви не заставляет ее продолжать, но Микаса не нуждается в его разрешении или одобрении. Она приняла решение поговорить об этом — монстр из ее кошмаров сам прокладывает себе путь наружу. — Мою мать приследовали из-за ее происхождения. План состоял в том, чтобы похитить ее, и… и получить от нее выгоду. Мой отец был застигнут врасплох, а она сопротивлялась, з-защищая меня. Боковым зрением Микаса видит, что его внимание полностью сосредоточено на ней, но повернуться к нему она не в силах. Девушка усиленно моргает от ярких солнечных лучей. — Они оба были убиты, — слова отрывисты, притуплены за все годы, которые она провела, заглушая душевную боль. — Меня, вместо того, чтобы тоже убить, они забрали с собой. И я позволила им. Не потому, что я была маленькой или напуганной. А потому, что даже тогда я уже знала. Я уже знала… Ее голос еще не дрожит, но в словах чувствуется вибрация. Прежде, чем продолжить говорить, Микаса несколько раз сглатывает. — Я уже тогда знала, что лучше умереть, чем жить без них. Леви не говорит ей, что больной и голодный испытывал те же чувства возле кровати своей умершей матери. Но когда Микаса бросает испытывающий взгляд в его сторону, он знает, что девушка все понимает. Ее прохладные серые глаза превращаются из непроницаемого камня в поддатливую глину, влажную от сдерживаемых слез. В этом Микаса винит солнце со своими яркими лучами. — Мы ждали доктора Йегера, когда все произошло. Когда Эрен и его отец прибыли, трое мужчин уже схватили меня, и тем не менее Эрен отправился искать. Он был всего лишь мальчиком, никогда раньше никого не убивал, но… ты же знаешь его. — Хм. Этот шепот словно выражение признательности Эрену, и Микаса сама не осознает, как рада его слышать. Она поворачивается к Леви, желая увидеть больше. Он молчит, обдумывает ее намек и мысленно соглашается — даже в детстве Эрену хватило бы упорства, чтобы убить без колебаний, если под угрозой стояла жизнь невиновного. — Да, я знаю Эрена. Микаса издает такой же звук, на мгновение остановившись на пристальном взгляде Леви. Неистовая сила тянет обратно в прошлое. На этот раз она не поворачивается к солнцу. — Он смог убить двоих, но понятия не имел о третьем. Я предупредила его слишком поздно, я была бесполезной, даже пошевелиться не могла. Эрена тоже чуть не убили. В-вот тогда это и произошло. Тихий акцент на этом, говорит Леви о моменте, когда ее так называемая сила — отличительная черта рода Аккерманов, их улучшенные способности, прорвалась к жизни. Легкое движение головы почти неуловимо, но Микаса видит, что Леви все понимает. — Эрен кричал на меня, и по началу я не могла пошевелиться. Но потом… потом смогла. Тогда я смогла больше, чем просто пошевелиться. После этого, м-мы стали неразлучны. Я не уверена, поступил бы доктор Йегер также. Но как только он увидел, как Эрен повязал мне свой шарф, он сказал мне, что я пойду с ними. С этого момент я стала частью их семьи. — Так это все из-за шарфа, — Леви, на удивление, лишен презрения, когда упоминает эту деталь. — Ага. На этот раз Микаса краснеет и смотрит на полоску земли между ними, а не прямо на него. — Я знаю, что ты его ненавидел, и понимаю, что тебе было противно от осознания того, что я не стирала его как положено. Но если бы я тебя слушала, он испортился бы еще сильнее. Леви смеется каким-то безрадостным смехом и глаза Микасы поднимаются к нему. — Хорошо, что ты ни черта меня не послушала. Микаса ничего не может поделать с улыбкой — не столько весслой, сколько облегченной. Облегчение от того, что Леви ее понимает, в который раз. В такие моменты их разговоры объедининяли сильнее, чем просто жажда крови и смертоностные навыки. Было бы уместно Микасе сейчас извинится за неповиновение, но они оба понимают, что в словах не было бы искренности. В подтверждение ее мыслям Леви тихо чихает. Улыбка Микасы сменяется прямой линией решимости — ужасный монстр прорывает последний барьер, прежде чем обрести долгожданную свободу. — Когда Эрен был жив, у меня была семья. Единственной целью было защитить его… долг, который я должна была ему вернуть. Для меня этого было достаточно. Могло быть достаточно. Леви слишком догадлив. Рот сжимается в тонкую линию от следующего уже очевидного признания. — Сейчас его нет. Я не смогла защитить его, не смогла спасти, — Микаса стискивает зубы, возвращаяя взгляд на землю. — Эрен был единственной причиной, по которой мне пришлось жить после убийства семьи. Поскольку его тоже нет, я думаю, что с таким же успехом тогда могла бы умереть вместе с ними. Рядом с Леви она может больше чувствовать давление немигающего взгляда, чем видеть. Микаса чувствует поднимающуюся тяжесть — монстр ушел, но вместе с тем вывернул темные мысли наружу, чтобы спалить их солнечным светом. Девушка терпеливо ждет его реакции, раздумывая, сочтет ли он ее глупой или эгоистичной. Нет никак признаков того, что слова Микасы задели и встревожили Леви. Страх осуждения испаряется, она почти вздыхает. — Что бы сказал Эрен? — в его спокойном тоне есть что-то незнакомое. Микаса моргает. В открытых веках тяжелые слезы, грозящие вот-вот пролиться. — Не знаю. В конце концов, я думаю, мы перестали понимать друг друга. «Я не думаю, что он понял бы меня сейчас» — вот что она думает на самом деле. — Что он сказал тогда? — после непродолжительной паузы спрашивает Леви. — Когда? — Ты сказала, что Эрен кричал на тебя. Когда ты смогла двигаться, это было не только потому, что ты Аккерман. Но еще и из-за того, что сказал Эрен. Микаса молчит, но Леви понимает, что эта пауза не из-за того, что она не помнит. Громкий вздох — следующие слова решительные, набирающие силу от своего первоначального оратора. — Дерись. Он сказал: «Проигравший умирает, победитель живёт. Если не драться — не победить.» Леви смотрит на нее, представляя маленького мальчика. — В глаза Эрена мир был намного проще. Одна слезинка пробегает, когда Микаса начинает кивать. Она резко останавливается и переводит дыхание, но не смотря на это вторая тоже катится по ее щеке. Смущенная или скорее расстроенная — она думает и то, и другое; Микаса делает еще один резкий вдох и планирует подняться с земли. Но Леви опережает ее, не испугавшись ни признания, ни слез. Вместо того, чтобы продолжать дальше лежать на спине, он поворачивается набок, подпирая локоть таким образом, чтобы смотреть на нее сверху вниз. Ему не нужно ничего говорить — Микасе достаточно того, что он просто слушает без упрека и осуждения. Ее плечи расслабляются, ощущая под собой мягкую почву. Еще одна слезинка слабо пытается скатиться вниз по переносице — последняя капля печали на душе. Леви пристально за ней наблюдает. В последний раз, когда он видел плачущую Микасу он отвлекся на ее шрамы на руках, а не на соленые капли. В этот раз он делает то, что