Пробуждение Микасы наступает не от наступающего рассвета, а от ночного кошмара. Разинутые пасти титанов, хруст человеческих костей, пронзительные крики солдат — только неожиданная смерть может быть настолько громкой. Те, у кого есть время, чтобы принять неизбежное, обычно не способны вымолвить и слово.
Подсознание Микасы честное, а значит и эгоистичное. Образы из эпизодов сражений колеблются от необузданного ужаса до сладкой ностальгии, даже когда из мервых тел знакомых вытекает алая кровь. Но не их всхлипы заставляют стучать сердце быстрее, а тихие моменты предательства, не имеющие ничего общего с монстрами.
«Все в порядке, Микаса.» Слова так далеки от правды, что юноше приходится прятать разочарованное лицо в отросших блондинистых прядях волос.
«Я бы тоже не выбрал себя для сыворотки.»
«Оставь меня в покое.» Бирюзовые глаза недоверчиво темнеют.
«Черт возьми, хоть раз, ты можешь просто оставить меня в покое?»
Крик Эрена — вот что будит Микасу. Адреналин с бешеной скоростью разносится по организму.
Прошлое слилось воедино с грезами последующих лет. Раны от правды тесно переплетались с собственными причиняющими вред мыслями. Без разницы, были бы сказаны эти слова живыми, или мертвыми, никто из них не реальнее другого.
Неохотно Микаса позволяет векам открыться.
В уединеннной палатке она поглубже устраивает ноющие плечи в непривычно комфортную унылую кровать. Снаружи яркие солнечные лучи возвесщают о начале нового дня, но в импрвизированную комнату проникают лишь тонкие оттенки света. Из-за этого резкий переход в мир бодрствования проходит терпимее, хотя ломота в теле и напряжение в запястьях кажутся слишком сюрриалистичными, чтобы их считать реальностью. Микаса делает единственное, что знает наверняка — анализирует вчерашние травмы.
Поднимая руки, она скурпулезно рассматривает раны поближе. Разбитые костяшки, опухшие суставы. Одно запястье воспалено. Шрамы настолько знакомые, что легче поверить, что Микаса появилась с ними на свет. У этих рук никогда не было возможности быть нежными. Девушка одновременно восхищается ими за то, на что они способны, и ругает за то, что сделали.
Переутомленные мышцы так и просятся размяться, но встать сейчас с постели будет означать готовность к началу нового дня, а Микаса к нему еще не готова. Вместо этого, она выгибает спину, поднимает ноги вверх, стремясь пальцами достать до полотняного потолка. На короткий промежуток времени можно убедить себя в фарфоровой коже и скульптурной фигуре какой-нибудь танцовщицы, забывая, что являешься полу-отставным солдатом.
Наполовину в отставке. На что военная полиция отпускала ехидные комментарии, морщила носы и снисходительно пожимала губы. Это должно было быть оскорблением — она недостаточно предана своему делу, а значит особого обращения не заслуживает. Не та, кому стоит доверить защиту Королевы. Такие шепоты произносились слишком громко, чтобы Микаса поверила в чистую случайность услышанного.
Их негодование вполне можно списать на так и оставшееся принебрежение к разведкорпусу, пусть уже и расформированному. А также отказом Микасы заклеймить себя чертовой нашивкой с единорогом, несмотря на то, что ее обязанности соответствовали целям их бригады. Тем не менее, что-то все-таки есть в этом присущем ей чувстве — звон колокольчиков в глубине сознания говорит о том, что в нем есть отголоски правды.
Полуотставная.
Половина внутри, половина снаружи.
Наполовину погружена в прошлое, наполовину готова к будущему.
И если одна часть — это по-прежнему болезненнная рана, на которую дальше давить не стоит, то вторая — это неизвестность, как та, что существует за океаном. Наверняка захватывающая, но в сущности пугающая. Микаса слышала, как некоторые особо амбициознные участники отряда обсуждали деревянные суда, называемые кораблями, способными плавать по соленому морю и преодолевать гребни волн. Конструкция давала бесконечную возможность тем, кто находил себя достаточно смелым для путешествия в неизвестность. Но также не отрицала и возможности так называемого кораблекрушения.
Микаса обнаруживает, что ее не интересуют высокие цели мечтателей. Вместо этого, она придерживается спокойного ритма, который используют оставшиеся реалисты. Несколько раз она пыталась понять позицию Леви, сидя у костра рядом с потрескивающимися поленьями. Но если у мужчины и были какие-то мысли насчет будущего, то он умело их скрывал под слоем апатии.
Однажды она заметила внезапную остановку ложки над супом, едва заметное расширение его взгляда — настолько незаметное, что если бы девушка отошла в туалет, то пропустила этот момент.
Микаса на корню пресекает все мысли о Леви, и, что хуже, о его будущем. Она наклоняется вперед, вытягивая руки, чтобы встретиться с поднятыми ногами и касается пальцев ног. Будучи полуотставным солдатом, а не выступающей балериной, девушка думает о своем статусе.
»…В худшем случае — декоративной статуей…»
Несмотря на неизменную доброту и знакомую теплоту присутствия Хистории, мысль о должности личной охраны Королевы заставляет хмуриться. Чем больше времени Микаса проводит за Стенами, тем труднее ей думать о возвращении в город, в тот самый тупик.
В сотый раз после путешествия с отрядом, Микаса задается вопросом, чтобы бы она
хотела могла сделать вместо этого. Не было преувеличением, когда она сказала Леви, что не может думать дальше, чем на один день вперед, хотя с того момента она предпринимала попытки и пробовала представить.
Леви. Даром, что Микаса держалась на расстоянии, вчера даже пропустила ужин и рано легла спать, чему свидетельствует урчащий желудок. Сейчас она пытается перехватить все мысли о нем. Но как упорно ни старается, все равно возвращается к ним.
Подобно глупому мотыльку, порхающему на свет фоняря, девушка передается полету за более яркими, обжигающими мыслями.
Она сама предложила Леви.
Она занималась сексом с Леви.
Леви поцеловал ее.
Леви не просто поцеловал ее.
Микаса смотрит на синяки винного цвета, которые он оставил на ее коже и недолго вспоминает те отметины размером с кулак, полученные в результате боя. Она возвращается в реальность к пятнам, которые были нанесены в интимные моменты после спаринга.
Мягкие отпечатки больших пальцев на внутренней стороне рук.
Леви над ней, сжимает предплечья. Чернильные волосы колышутся в такт, когда он глубже проникает.
Впечатляющий набор ярких отпечатков пальцев на внешней стороне каждого бедра, как неоспоримое доказательство ее насмешки:
«Нет, я кончу, когда ты войдешь в меня», — стало последним искушеним, сопротивляться которому Леви был больше не в силах.
Еще одна ухмылка, нет, скорее изгиб улыбающихся губ перед тем,
как он впивается пальцами достаточно сильно, чтобы приподняться и полностью ее заполнить.
На верхней части бедра есть особая отметина, которую не спутать ни с чем.
Язык Леви оставляет клеймо на коже рядом с границей черного хлопка. Поцелуй такой сильный, заставляющий ноги дрожать, раскрываться для него шире. Не поцелуй — любовный укус.
Есть и следы, которых не видно. Микаса заканчивает обводить синяки и переходит к более мягкой поверхности внутренней стороны бедра. Не в силах определить, какие именно губы, по его утверждению, могут быть виноваты в обжигающем тепле нижней части живота, девушка проводит пальцами по нежным, уже влажным складкам. Другой рукой она тянется вверх к приоткрытому рту.
Микаса проводит двумя пальцами по нижней губе и чувствует припухлость, вспоминая свой вкус, когда Леви прижался в поцелуе. Этот момент был поразительнее, чем проникновение. До этого она могла себя убедить, что просто бредила или находилась в похотливом сне — поскольку это был Леви, это должен был быть сон. Но ее дразнящий вкус, который девушка почувствовала, когда он коснулся ее губами, был потрясающим доказательством.
После того, как весь предыдущий день она провела, избегая этих навязчивых мыслей, позволить им выйти наружу подобно нарастающей приливной волне. В этот интимный момент рука между бедрами повторяет те движения из ее воспоминаний. Как он двигался, что он чувствовал — в этом меньше ужаса и гораздо больше очарования.
»… И-иди сюда. Мне… мне нужно тебя обнять… »
Микаса резко приподнимается на локтях. Пронизывающий страх загоняет мысли об их близости за стальные своды. Хуже того, что девушка сама позволяла Леви делать с ней, было то, что она хотела от него, и даже просила.
Если в этом мире и осталось что-то, что Микаса знает наверняка даже без интеллекта Армина или моральных ориентиров Эрена, так это то, что она не заслуживает такого блаженства, чтобы оставить позади боль прошлого.
Половина внутри, половина снаружи. Микаса упрямо решает отложить этот внутренний спор, перекидывая обе ноги через кровать, и идет к площадке для занятий. В конце концов, члены королевского совета в мире без титанов остаются такими же дерьмовыми, как и тогда, что были в ее юности.
Не желая ждать, пока утихнет жара, отказываясь заканчивать начатое, она хватает свежую одежду. Впопыхах застегивает топ, но обнаруживает нехватающую пуговицу и начинает заново.
Как только Микаса отвязывает полог у входа в палаку и выходит наружу, ее сразу же окружают яркие краски, лесные ароматы влажного мха и сосны, а также суматоха отряда, связанная с планами на завтрак.
Мелькает последняя честная мысль — боялась ли она кораблекрушения задолго до того, как впервые увидела бескрайнее море? После чего Микаса приступает к работе.
***
Проходят две недели. Его игнорировать легче, чем воспоминания.
»… Нет, пока ты не кончишь. .»
Но Микаса считает себя достаточно успешной. Война с титанами научила
или он? ее одерживать победы там, где есть хоть малейший шанс. Девушка тратит больше времени, чем необходимо, на выполнение обычных задач, добровольно соглашается идти вперед или остается позади после определения собственного маршрута. Исчезает из лагеря в нерабочее время и даже заводит дружбу с несколькими молодыми женщинами, используя их компанию, чтобы гарантировать себе недоступность.
Невозможно сказать, так она умна в своих действиях, или он был бескорыстен, но Микаса не желает исследовать беспокойство, возникающее из-за страха, что причина кроется в последнем.
В моменты, когда требуется их обоюдное присутствие, она — искусная статуя королевской гвардии, которую так принебрегал Леви — сдержанная и невозмутимая. И он ничем не отличается от прежнего: дает указания, когда необходимо; поворачивается к ней только тогда, когда разъясняет данную ей задачу. Именно в этих ограниченных взаимодействиях Микаса не винит себя за неконтролируемое поведение. Девушке приходится прилагать усилия, чтобы не покраснеть, оставаться беспечной. Но в отличие от нее, Леви совершенно невозмутим.
Вроде не стыд, не смущение, а что-то похожее. Что-то, отчего ей становится жарко, неуютно, вызывающее желание спрятаться от чужого присутствия. Когда Микаса рядом с ним, то слышит немногословные команды, не видя даже намека на то, что Леви тоже вспоминает их недавние похождения. Это заставляет о нем сильнее думать. Голая кожа и синяки.
»… Держись крепче…»
Микаса проигрывает в уме кассету снова и снова, постоянно обдумывая, каковы были его мотивы. Каждый раз, когда катушка прокручивается заново, она не находит нужную ясность. Не имея возможности ее определить, разочарование внутри Микасы вновь нарастает.
По этому поводу девушка не имеет понятия, что сказали бы Армин или Эрен. Ей даже в голову не приходит задуматься, поскольку она знает, что не стала бы обсуждать ни с кем из них этот вопрос.
***
Ее зовут Сари. Карие глаза, круглые, как яблоки, щеки, а кожа лица теперь усыпана веснушками больше, чем перед уходом отряда. Солнце высветило их так же, как и светлые волосы медового оттенка. Несмотря на то, что ей всего двадцать четыре, Армин назвал бы ее «старой душой», сдержанной и задумчивой. Хотя Микаса изначально подружилась с ней только из-за скрытых мотивов, сейчас она обнаруживает благодарность за теплое общение.
Сари не любит светские беседы, но и не задает много личных вопросов. Она разговаривает на темы философии, религии и политики, и Микаса очень удивляется, что умеет отвечать на такие вопросы. Конечно, иногда Аккерман бывает резкой и несгибаемой в своих взглядах, Сари никогда ее за это не осуждает.
Именно через нее, Микаса узнает больше об отряде и их планах на ближайшее будущее, связанных с разведывательной поездкой. Когда было установлено, что королевская власть распространяется только до Стены Мария, она провозгласила внешние земли за Стенами неуправляемым царством. Это привело к борьбе различных слоев населения за территории и земли, которые каждый хотел присвоить себе. Некоторые из них приследуют отвратительные цели — Микаса смутно помнит, как в полуха слушала участие Королевы в дискуссиях относительно происходящего. Но этот отряд возглавляют те, кто планирует создать «правительство, возглавляемое народом».
Для Микасы, которая еще будучи ребенком, приняла природу жизни в Стенах; в юности полагалась на строгую структуру армии, а также проводит уже взрослую жизнь, стоя рядом с самой Королевой, это более чем радикально.
— Ой, да ладно, — поддразнивает Сари. — Только не говори, что это, по крайней мере, не вызывает в тебе хотя-бы любопытство?
— Ну, конечно, — соглашается Микаса. — Но какое значение имеет мое любопытство. Откуда ты можешь знать, что все действительно сработает?
— Потому что это уже работает, — с усмешкой заявляет Сари. — Было уже несколько неудачных попыток со стороны других групп без организованной структуры. Но именно прибрежные территории, которые приняли модель управления под руководством людей справедливого представительства процветают.
Микаса смотрит на нее. В этом определенно есть смутная причина. Скорее даже, знакомый человек.
— Прибрежные территории?
— Те, которые мистер Аккерман помог основать несколько лет назад, — Сари кивает. — Большинство из нас были готовы покинуть Стены еще в прошлом году, но Лука и Бриэлла настояли, чтобы мы дождались его.
Микаса благодарна за тарелку жареного риса и яйца пашот. Откусывая кусочек, она спрашивает:
— А других гидов нет?
— Есть несколько хороших, но мистер Аккерман скорее консультант, чем гид. Он провел много времени на прибрежных территориях, когда они только создавались, видел все подводные камни и тому подобное. Перспектива, которую он открывает, работая с нами, более чем бесценна.
На этот раз Микаса откусывает больше, чем необходимо, не зная, как определить причину урчания в животе.
— Ты с ним дружишь, верно? — спрашивает Сари, не обращая внимания, ковыряясь в своей тарелке.
Если да, то Микасу определенно нельзя назвать хорошим человеком. Она не может вспомнить, чтобы когда-либо расспрашивала его о подробностях пребывания на побережье.
— Мы служили вместе в Разведкорпусе.
Слухи о сильнейшем воине человечества и девушке, стоящей сотню солдат, бегут впереди них, и информация которую выдала Микаса не совсем то, что интересует Сари. Молодая женщина поднимает карие глаза на мгновение, прежде чем перевести внимание обратно на тарелку. Она достаточно проницательная, чтобы понять — природа дружбы этих двоих не является предпочтительной темой для беседы.
— В любом случае, это работает следующим образом, — начинает Сари, и далее следует длинное описание того, как бумажный документ, называемый «конституцией» и избранные народом лидеры, или скорее «избранные представители» будут служить интересам жителей определенной территории.
Они уединенно продолжают ужинать, расположившись не в самом отдаленном уголке, но и не среди оживленной толпы во внутреннем кругу костра. Микаса слишком поглощена разговором, успокоена рутиной и очарованно ждет мнение собеседницы.
— Нет, — машет Сари хлебом в воздухе, — я не говорю, что Королева должна делать заявления по этому поводу, просто это… О, добрый вечер мистер Аккерман.
Плечи Микасы расправляются. Она видит, как Сари смотрит поверх ее головы — туда, позади нее должно быть стоит Леви. Ее новая подруга вежливо улыбается, приветствуя мужчину. Микаса тоже хочет повернуться, чтобы поздороваться, но вместо этого кладет кусок хлеба на салфетку перед собой.
— Добрый вечер, Сари. Все в порядке, — без паузы продолжает дальше, — ты не возражаешь, если я одолжу Микасу?
— Конечно нет, — говорит Сари, снова размахивая хлебом.
Микаса кидает взгляд через плечо, когда Леви наконец подходит ближе и становится рядом с ними. Их глаза встречаются — столкновение твердого камня с острой сталью. В этот момент она уверена, что с его стороны это был преднамеренный маневр, заключавшийся в том, чтобы тихо подойти со спины, а не под углом, заметным Микасе. Застигнутая врасплох, девушка сильнее напрягается.
— А что, если я возражаю? — пытается показаться расслабленной, но удивление в карих глазах напротив, говорит о резком тоне.
— Это не приказ, — Леви явно забавляется. — Решать тебе, отродье.
Он небрежно разворачивается и уходит, оставляя Микасу в невыгодной позиции позади. Однако это дает возможность оценить его без помех. Расслабленные плечи, естественная походка ровным шагом, а руки расположены просто по бокам для общего нейтрального положения. Полная противоположность ее напряженной, оборонительной натуре. В ней нарастает гордость — именно его уязвленное эго заставляет Микасу обратить внимание.
— Прости, — говорит девушка Сари, ее извинения спешные, но искренние.
— Не переживай, — заверяет ее кареглазая.
Сари оглядывается по сторонам, когда точеная фигура Микасы поднимается и устремляется за капитаном отряда.
Леви не подает виду, что слышит позади шаги. Он молча идет к передней части лагеря. Когда они приближаются к большой темно-серой палатке, принадлежащей ему, позвоночник Микасы непроизвольно сильнее вытягивается. Все это напоминает молодые годы, когда он был высокомерным капитаном, выбивающим дерьмо из Эрена, и назначающим дела, совершенно не относящихся к делу, например — генеральная уборка заброшенного замка. Или когда она была беспомощным молодым кадетом в зале суда, держала в руках тряпку для пыли и скребла плинтуса. Это ощущение только усиливает разачарование, испытываемое все две недели.
К тому времени, как они заходят в его палатку, полог за спиной закрывается. Леви впервые поворачивается, чтобы на нее посмотреть. Волнение Микасы снановится очевидным по нахмуренным бровям и напряженному телу.
— Тебе есть, что сказать, Аккерман?
— Нет, — девушка отвечает уверенно, но фальшь очевидна обоим.
Он ждет, приподняв бровь. Микаса решает, что сейчас самое время осмотреться. Самая большая палатка в их отряде, после импрвизированной столовой. Передняя комната, предназначенная для небольших собраний, а другая скрыта завесой. Тут находится деревянный стол — единственный из всего оборудования каравана. Он аккуратно заставлен стопками карт, какими-то бумагами. Были и заточенные письменные принадлежности, полусгоревшие свечи.
Есть одна карта, которая выделяется на фоне остальных. Часть земель, что поменьше, изображенных на ней уже знакома и отмечена. Другая, что побольше — пустынные неизведанные земли. Оставшаяся часть — береговая линия вдоль моря. Не в силах с собой совладать, Микаса впивается глазами именно в последнюю. Пятнадцать из них, по крайней мере, четко обозначены границами и названиями. А красные звездочки обозначали центральные города.
«Почему я ничего не знаю об этих территориях? Нет, дело не в этом. Почему я ничего не знаю о его работе на побережье?»
Микаса поворачивается к нему. В одно мгновение непонятная обида превращается в привычную волну гнева. Леви спросил, есть ли ей что сказать? Определенно есть.
— Да, — произносит она, расправляя плечи. — Тебе не следовало меня целовать.
— Большую часть времени секс сопровождается поцелуями, — Леви явно это не беспокоит.
«Их не было… В начале,» — думает Микаса, До тех пор, пока не…
Осознание того, что сейчас они вспоминают один и тот же момент —
успокоенная потрясающим оргазмом, она смотрит вдаль, пока его ладонь не опускается на щеку, приближая лицо для поцелуя, который Микаса отчаянно хотела попробовать, — заставляет живот совершить кульбит. Слишком поздно девушка спохватилась, чтобы нацепить маску. Сердце пропускает несколько ударов, прежде чем:
— Не помню, чтобы ты тогда жаловалась.
Хотя именно она подняла этот вопрос, сейчас его обсуждать не готова. Не держа заранее заготовленную колкость, Микаса обнаруживает, что просто открывает рот, как рыба, не зная, что сказать. Когда губы плотно смыкаются, брови неконтролируемо хмурятся.
Леви начинает двигаться вперед. С каждый выверенным шагом он напоминает хищника, крадущегося к жертве.
— Знаешь, я не уверен, стоит на тебя обижаться или жалеть. Твоя непреклонная потребность меня избегать заставила тебя подружиться с другим человеком, — после паузы он задумчиво добавляет. — С нормальным человеком.
— Я тебя не избегаю, — прищуривает глаза Микаса.
— Нет? — скорее всего это риторический вопрос, но Микаса все равно отвечает.
— Нет. Я делаю то, что ты хотел, — она жестом указывает на лагерь, показывая свою причастность к работе с отрядом, — Разве не так?
Но Леви просто качает головой.
— Единственное, что я хотел, это чтобы ты сама поняла, что тебе нужно.
— Почему это вообще тебя волнует? — накатывает возмущение, которое за столько лет защищало лучше всего.
Что-то горячее мелькает на лице Леви, но сразу же стремительно испаряется, уступая место прежнему стремительному взгляду.
— Хорошо, Аккерман, — это слишком просто звучит — Микаса не верит ему ни на секунду.
— Хм?
— Думаю, я понимаю, в чем проблема.
Скрытая нотка высокомерия чувствовалась в умиротворяющем тоне. Ее желудок скручивается.
Обычно она заранее продумывает каждый шаг к побегу, каждый удар по врагу. Запоминает вход и выход, каждый угол для обзора. Но сейчас ориентация в помещении куда-то растворилась.
Леви делает еще один шаг вперед, заставляя Микасу инстинктивно отступить назад — ягодицы прижимаются к прочной деревянной поверхности. Она стойко удерживает равновесие, сложив руки за спиной.
— В чем? — девушка раздражена сильнее, чем рассчитывала, но подбородок поднимается выше, в попытке это скрыть.
Еще шаг. Словно впереди Леви образовался щит, она отодвигается назад. Колени подгибаются, заставляют опустить тело.
Он преодолевает последнее пространство между ними...
