Неправильные и Отстающие

Дорабатывать уже готовый рисунок — гиблое дело. Особенно сложно теперь, когда Генри приходится выдавливать крупицы юмора на холст. Вот он, наклонив голову, стучит по виску карандашом, надеясь на то, что из уха вывалится комок юмора. Вдруг, из него вылетают блестки и аккуратно приземляются на бумагу. Художник выравнивает голову и пялится на бумагу. Вот! Перед ним лежат все те крупицы фантазии, что томились в голове раньше. Они сверкают на бумаге, но плавно растворяются в воздухе. Показалось. Это еще одно доказательство неадекватности Генри. Художник должен быть голодным. Творчески голодным. Это уточнение давало право есть вдоволь, поэтому Генри решил не медлить и поскорее вкусить пасты. Только открыв холодильник в углу его комнаты, Артман смог догадаться о своей прожорливости. Пасты он не нашёл. Он подошёл ко входу в комнату и оглянул её. Белая кровать слева под окном, кухня справа и рабочий стол в глубине с полками над ним — всё это через пару мгновений будет испачкано и пропитается едким, отвратным и столь ненавистным запахом гари. Генри, то ли пугаясь последствий, то ли чтобы включить роботов-пылесосов, попятился к кладовке слева и захлопнул за собой дверь. Вдох и Выдох. Звук переключателя. Открытие двери. Время готовить. *** Готовить — гиблое дело. Особенно, когда с детства ходит молва о твоих руках, что удивляют всех учёных тем, откуда они выросли. О Генри таких слухов не ходило, потому что отец его был директором близлежащей школы, в которой учились все мальчики их района. Дома ему ничего не высказывали, ведь он ничего и не делал. Тем не менее, Генри сам догадывался о своей особенности. С возрастом его особенностей становилось только больше: заторможенное мышление, неадекватность, его «теория», новая профессия. Может, читатель считает мои слова несправедливыми, но он обязан согласиться, что не каждый может представить выпадение блесток из его собственной головы. А Генри может. Или мог. Впрочем, время нам важно только то, что тратиться на готовку. А времени Артман потерял много. Художник, чтобы избежать влажной уборки, приготовил суп и теперь клал в рот недоваренную картошку, задумавшись о новой квартире, с новым лифтом и отдельной кухней, где можно будет проводить над едой эксперименты, чтобы найти идеальную формулу, и не бояться уборок. Кухню можно не убирать. Из мышей можно будет сделать стейк, если раскормить, а тараканов жарить. Задумываться о покупке поваренной книги было бессмысленно, ведь Генри, при всём неумении обращаться с плитой, был единственным, кто считал кухню чем то большим, чем потугам дизайнера разнообразить интерьер, и отдавал ей должное пользуясь. Пока Генри разжевывал кусок мяса, который был лучше чем в том омерзительно ресторанчике, ведь он купил его в магазине за углом, где крупными буквами на вывеске написано «МАГАЗИН ВЫСШЕГО КАЧЕСТВА»; успел обжечься одиннадцать раз, если не больше. Скорее всего, больше, ведь начал считать он как-только понял, что мясо действительно горячее. Подумать о том, что бы подуть, он не смог. Говорить о качестве бульона нет смысла, ведь даже робо-повар из столовой на пур-стрит — улице, чье название было говорящим и оскорблял этим определенную прослойку населения, которой не повезло там поселится, но радовало бедняков, живущих в других районах, тем, что возвысило их над дураками с этой улицы — приготовил бы бульон намного лучше, даже если бы пришлось в очередной раз добавить туда местных мух. К счастью, Художнику не пришлось рисовать рвотой по полу или столу, и он спокойно — но не слишком, потому что лифт снова вывел из себя — вышел на улицу вместе с рисунком, что решил оставить таким, какой он был. *** Если бы историю Артмана кто-то описывал, то Автору сие опуса пришлось бы растянуть этот день в своей работы до предела или не описывать большую часть вовсе. Каждый шаг Пародиста был неспешен и постоянно прерывался, поэтому, выйдя на улицу, Генри увидел снег, что мешал ему прогуливаться без куртки и шапки. Вернулся за курткой и снова проклял лифт. Повезло, что вернувшись домой, он вспомнил о всех не съеденных им конфетах за предыдущие дни и решил рассосать два леденца пока спускался. Снег. Зима. Белизна. Самое лучшее, что может произойти с такой фигурой, как Генри. “ Ох, мой городок! — мысленно восклицал Генри. — Как же ты преобразился за эту ночь! Так похорошел!». Красота и даже некая романтичность этой зимы будоражила сознание. В лучах уже совсем негреющего солнца помигивали огоньки снежинок. И когда они заканчивал свой прекрасный и завораживающий полёт в одной из кучек снега, продолжали сверкать. Это было совсем не похоже на зимы остальных лет. Тогда везде были лужи и грязь, деревья стояли голые и стояла вонь от того, что очередная собака спрятала в снегу сюрприз, который раскрылся до весны, ведь солнце решило растопить весь холодный пух. Ветра не было, что делало прогулку приятней. Мусор никто не побросал, что удивляло. Всё заставлял душу Артмана петь! Вдруг, всё прервалась, когда Художник пошёл к парку. Внутренний голос говорил Генри не идти туда, а сразу сесть на автобус, но — увы и ах! — уши у него были снаружи и он ничего не расслышал. Хорошо было то, что Генри не самый глупый человек, хоть и не отличался умом. Это позволило ему догадаться спрятать рисунок в большой внутренний карман куртки. Войдя в парк, он сразу увидел ту женщину. Женщину в сливовом пуховике. Странно, он видел её лишь раз, но пуховик её уже надоел, будто постоянно посещал его. Женщина сразу увидела Генри и начала похрустывать снегом в его сторону. Тащила за собой пакет с мусором. Генри начал первым:       — Вы же говорили, что зимой убирать не сможете.       — Да вот *кхь* стараюсь. Жертвую здоровьем за благое дело. Может и бог воздаст. На том свете. — в улыбке её была лёгкая грусть.       — Мне вот интересно кое-что. — Генри не хотел заводить с ней разговор, но раз уж выдался шанс, то нужно было спросить. — Вы говорили, что Бога оскверняют, тем что мусорят….       — Ну да, всё же *кхь* и так понятно!       — Вообще-то, не совсем. Скорее — вообще непонятно. Спасительница мира глянула на него, как на идиота, но потом поменяла взгляд на просто снисходительный, чтобы соответствовать титулу и при описании её взгляда нельзя было даже слегка ругнуться, после чего и принялась объяснять то, что считала очевидным.       — Что тут может быть непонятного? Они оскверняют всё творение божье, землю, своими презренными сигаретами! Они едят то, что есть у них от Бога, а потом оскверняют его землю отходами! Разве это не оскорбление, что наносит человечество Господу каждый день?       — Но ведь в него никто не верит. Бога нет.       — Сгинь! — Закричала женщина и замахала на него руками — Уйди от меня, Осквернитель! Я ведь тебе открылась, а ты один из них! Сгинь с моего парка и с божьей земли! Генри стало не по себе и он, хоть сперва и пытался успокоить Спасительницу, решил уйти. Он поспешил к выходу из парка, оглядываясь назад, и вдруг столкнулся с… Джоном?! Он давно с ним не общался и сразу не узнал. Слишком уж непримечательная его внешность. Смотришь — толстяк как толстяк. Только вот был он только лишь полненьким и, как сам он говорил, это был не жир, а мышцы. В сущности, причина его излишнего веса не важна. В любом случае, Генри не желал с ним разговаривать. Ни сейчас, ни потом он не будет с ним беседовать, даже если он предложит ему самый изысканный чай в Мире. А он ведь может предложить! Но Генри откажется, потому что любит кофе. Всё же Джон решил наладить отношения со своим бывшим коллегой, хотя этому самому коллеге даже никогда не было интересно взглянут на его носки, несмотря на его пристрастия к ним.       — Мистер Артман, вот это встреча! Я как раз направлялся в парк, чтобы отдохнуть от духоты моей будки.       — Ага, хорошо. Очень рад за вас. А теперь дайте… — сказал он, пытаясь пролезть между оградой и ненавистным ему хвастливым отцом двух детей, что вечно действовал на нервы на работе, а теперь, посчитав что не добил его, пришедшим вымораживать его в парке.       — Ты разве не рад встрече со мной? Мне вот давно хотелось поговорить!       — Извини, но я тороплюсь. — раздраженно произнес Генри, хотя сперва хотел прорычать, но вспомнил, что он хоть и дикий, но не зверь, а художник.       — Ну не надо так! Мы же оба уволены, значит должны держаться вместе. Я же знаю, что ты не нашёл себе работу, вот и хочу предложить вариант — Джон как всегда поставил себя выше, чем брата по несчастью.       — Ну давай! Говори! — взорвался Артман, когда так и не смог пройти мимо. — Ну же, мистер Клаттер! Я хочу узнать вашу идею!       — Тихо-тихо… Я понимаю, что ты голодаешь и зарабатываешь попрошайничеством — только что вот просил у бедной старушки — но ведь нельзя так кричать! — начал было Джон очередной сеанс повышения самооценки, но тут же прекратил, как понял, что Генри абсолютно равнодушен к его великой речи. Когда же его бывший коллега успокоился, он попытался опередить его шутку про становление повелителем метлы и выдал все карты. — Ты можешь стать моим помощником! По взгляду Художника было видно, что его невысказанный шуточный сценарий с превращение в ассистента Спасительницы — ведь он тоже будет убирать улицу — казался ему многим лучше и приятнее.       — Я работаю на местном складе охранником по ночам. Оклад небольшой, но хватает на жизнь. Ты можешь устроиться со мной. Нам как раз не хватает сотрудников! — воодушевленно продолжал Джон.       — Видимо, ты не только охранник, но и ЭйчАр-менеджер. Извини, не интересует.       — Ну-у… делай как хочешь. — и отошёл в сторону, пропуская Генри. Тут подозрения Художника резко оправдались. — А ведь у меня в будке такой вкусный чай! Английский! Пародист демонстративно закрыл уши ладонями и ускорил шаг, потом еще ускорил и вот уже убегал. Только не хватало ему кричать, что ничего не слышит. Но вот он добежал до автобусной остановки и, чтобы не пугать стоящую там мамочку с коляской, наконец убрал руки от ушей. Присел на лавочку, которая была чиста от белизны. А стеклянный навес сверху давал возможность посмотреть на снег, будто ты замурован под ним. На самом деле, это звучит так же скучно, как оно и было, что не помешало Генри наслаждаться видом дороги, что была ещё вся в пуху, ведь за весь день здесь никто не проехал, кроме пары автобусов. Пропустив очередную отличную поездку в автобусе, не забыв упомянуть неплохую нейромелодию, которая, однако, не запала Артману в душу, как бывало буквально неделю назад, когда ещё он не был знаком с искусством и слышал о нём только раз в месяц в очередной криминальной сводке — да и слышал только напоминание о его ненужности и опасности; мы доходим до подпольной галереи, в которую пытался проникнуть Генри. Проникнуть безуспешно, ведь он не запомнил то, какой кирпич высовывался. Методом Научного Тыка он смог найти нужный кирпич и наконец-то прошёл, предъявив вместе с пропуском купюру. Он, как на последней передаче, пронесся по лестнице и пробежал через весь главный зал к двери. Прошёл по коридору, предварительно похлопав в ладоши, но, видимо, хлопал не на той частоте и поэтому свет не появился. Раскрывая куртку на ходу, он ворвался в кабинет хозяев и положил рисунок на стол. Даже не положил, а ударил им по столу. Если бы здесь была Миранда, она бы не одобрила. Если бы была, но кабинет оказался пуст. Генри похлопал глазами и осмотрел комнату. Никого. Он уже начал думать, что снова потратит время на самое неблагодарное занятие, но тут вошёл Алан. Снова в костюме.       — О! Мистер Артман, какая встреча! Вы с новым полотном? Давайте взглянем — он подошёл с важным видом к столу, взял рисунок и начал разглядывать на свету. Его выражение лица медленно менялось от хладнокровия с ноткой доброжелательностью до смятение и даже какого-то рода злости. — Но что же это такое? Разве это достойно нашей галереи? Тут двери распахнулись и в кабинет вошла Миранда. Она сразу всё поняла и, не поздоровавшись, выхватила рисунок из рук соуправляющего. Повертела в разные стороны и равнодушно произнесла:       — Полная бредятина. Я бы сказала грубее, но сил нет. — и села за стол, отдав очередной шедевр его автору — Я целый день болтала с этими чёртовыми театралами и знаешь что, Алан?..       — Постойте! Притормозите! А что с картиной-то?       — Ты исчерпал себя уже на второй работе, парень. Типичная история. Уже не оригинально и не смешно. Просим вас удалится. — говорила Директриса, переходя от серьезности до откровенной насмешки.       — Но как! Дайте хотя бы один шанс!       — Что думаешь, Алан? Дать этому отбросу общества возможность или выбросить?        — Если доработает, то…       — Решено! Запрем его в твоём кабинете на час и если он не выдаст что-то стоящее, то вас обоих я выгоню на мороз! Оба мужчин переглянулись. Решение госпожи их сильно удивило. *** Пока Генри мучался за рисунком и времени у него почти не оставалось, пока оно проходил, как песок сквозь пальцы, Алан нервно дергал ногой, сидя за столиком в углу. Он сильно выпучил глаза и всматривался в стрелки своих часов. Осталось две минуты       — Ты уверена, Миранда? — робко спросил он.        — Во-первых: Не ты, а вы. Во-вторых: Не Миранда, а госпожа или мадам. — отчеканила та.        — Вы уверены, Мадам? — подчинился мужчина.       — А это вы должны быть уверены. Ваша же идея!       — Но я же недоговорил мысль. Раздался звук открывшейся двери. Генри гордо выходит из открывшегося проёма, выставив своё творение напоказ. Хозяева всмотрелись. На лице одного виднелось великое облегчение, а другая смягчилась и спокойно произнесла: — Алан, сегодня вам не суждено вылететь отсюда. А вы, мистер Артман, можете дальше нас беспокоить не чаще раза в неделю. Разрешаю.