Танзанит, берилл и два агата

Месяц на ночном небе горел сегодня ярко. С опушки леса, на склоне высокого холма, где стояла Лижея, его было видно очень хорошо. Ни одного облачка или тучи. Лишь белый свет Селунэ и окружавшие его фонарики звезд. Невольно вспомнились эти истории о Леди Серебра, что ей рассказывал в детстве брат. Она очень сильно пугалась темноты по ночам, и Лират часто укачивал ее на балконе их большого красивого дома. Показывал пальцем в небо, на горящий там светом надежды полукруг, прижимал трясущуюся сестренку к себе и говорил: «Смотри, попрыгушка, ты видишь месяц? Это Лунная Дева смотрит на тебя с небес. Под ее защитой нечего бояться». А если ночь была темной и пасмурной, он садился у ее маленькой кроватки, зажигал свет на ладони и говорил о рождении Мистрил. Как она явилась из потерянного Селунэ сияния во время самой первой битвы с Шар. Наверное, из этих легенд выросла ее любовь к Плетению. Сейчас нет уже той кроватки. И Лирата тоже давно нет на этом свете. А родной дом во Вратах Балдура для нее заперт отцовским словом, что куда прочнее любой сторожевой печати. Но всегда была, есть и будет луна на небе, которую Лират так любил. И под которой его опьяненная юностью сестра потом полюбила танцевать. В те далекие дни, большинство свидетелей которых уже мирно лежат в могилах, Лират ходил почти на каждое ее выступление. Когда она еще веселой, беззаботной девочкой бегала плясать на площади нижнего города чуть ли не каждый день, наплевав на все правила высшего света. Брат помогал ей незаметно выбираться на ярмарки из обители знати, а потом вел в сиротский приют, чтобы пожертвовать туда все заработанные монетки. Лират говорил, что в ее танцах должны быть смысл и наполненность. Просто летать по сцене – это скучно. Искусство должно служить благой цели и нести смотрящим глубокую суть. Бедняки не имели для нее значения, но «сутью» свои движения она наполнила. Рассказывая в танцах целые баллады, она собирала у сцены настоящие толпы и исступленно купалась во внимании, которого так жаждала. А в дни рождения Лирата эти «истории» всегда были о них двоих и о детстве, что он ей подарил. Спустя столько лет Лижея танцует только для него. Два раза в год – на день рождения и день смерти. Сотрясает воздух вибрациями собственного тела, надеясь, что порывы ветра донесут их суть до Луны. Последние годы на события были скудны, и пересказать брату все случившееся не занимало и нескольких минут. Но сегодня… О, Лижее казалось, что и ночи не хватит поведать обо всем, что произошло за последние пару месяцев. Тишина леса успокаивала и помогала сдержать слезы, которые всегда рвались наружу в такие моменты. Лижея присела в легком поклоне пред светом наблюдающей Луны. Она готова повести свой рассказ. *** Скрещенные руки взмывают к темному небу, и тонкие длинные пальцы колышутся в воздухе, имитируя переливы тканей и движения щупалец. Личинку, что вгрызлась в ее глаз, а потом и в мозг, прямо как ее ладони в ночной воздух. Левая рука мягко приземляется на грудь, а правая плавно течет вниз и назад, указывая на разбитый в лесу лагерь. Друзья, которых она нашла. У них то же бремя, они вместе пытаются найти исцеление. На ладонях загорается пламя, и руки ее описывают огненный знак бесконечности в воздухе, наполняя его ярким опасным жаром. Карлах. Обреченная дьяволами навечно жить с движителем вместо собственного сердца. Светлая душа, которую насильно низвергли в самые пучины Аверно. Огонь на пальцах сменяется трескучей магией. Два шага вперед, выпад – и крохотные стрелы взмывают в небо из двух ладоней, разбиваются друг о друга на высоте, создавая красивый ярко-красный фейерверк. Такого же цвета, как потусторонние разряды Уилла. Колдун, защитник, Клинок Фронтира, что хотел уберечь всех, но столкнулся с последствиями своих решений и получил не святость в награду, а два дьявольских рога. Остатки стрел падают на землю. Лижея грациозными прыжками уворачивается от них, мягкой поступью на носочках отходит назад, и от последнего огонечка ускользает в тень большого дерева. Как Шэдоухарт прячется в Тенях своей богини, безжалостно атакуя врагов под их покровом. Но знает ли она, от чего скрывается? Разве способны ранить эти огоньки? Из-за дерева она выплывает, в легких и невесомых покачиваниях бедер порхает прямо к краю обрыва. Лишь шаг остается до бездны – и она через голову прыгает назад, оставляя на полоске земли после себя целое облако кинжалов. Ибо Лаэзель из Клиира чуть было не пала в бездну лжи своей королевы вслед за соплеменниками. Отошла от края в последний момент, оставив в самодовольстве Влаакит тысячи дыр от собственных клинков. Одна нога изящным выпадом описывает круг на земле, а руки, снова наполняясь огнем, – в воздухе. Вот с пальцев срывается огненная сфера и медленно летит к краю, а Лижея обнимает себя и приседает, заключенная в «сферу» на земле. Наверное, так себя чувствует Гейл. Оставленный милостью Мистры, запертый в разрушительной силе своей ошибки. И обреченный умереть за прощение богини. Лижея поклялась найти другой способ. Она любит Мистру и Плетение всей душой, но даже боги способны на страшные ошибки. Из объятий вырывается Тьма. Укутывает ее полностью, на мгновение скрывает от света Луны, а потом взрывается зеленым свечением касания вампира на ладонях. Она любовно прижимает руку, оплетенную опасным заклятьем, к своей груди и вздыхает тяжело, надрывно, словно стараясь выразить всю боль, которую пришлось пережить Астариону. Этому вампиру без усилий удалось взволновать ее давно забывшее любовь сердце, и она пустила его к себе так же легко, как и это смертоносное заклинание… А он ведь даже не знает, что вскружил ей голову не в первый раз. Лижея стряхивает некротику с пальцев и в легком высоком прыжке выпускает в небо несколько десятков цветных брызг. Таких же, как сто двадцать лет назад на своем последнем ночном выступлении. Когда галантный джентльмен с глазами цвета агата подарил ей пышный букет после представления. Бесконечно осыпал комплиментами. Почти умолял о внимании, мастерски обхаживал ее юношескую самовлюбленность. А потом целовал невинные губы и увлек обвороженную птичку в лучшую комнату Ласки Шаресс. Птичка была наивной, однако, одаренной интуицией. С рассветом упорхнула в неизвестность и больше не возвращалась на площадь ночью. Испортила Касадору обед. Джентльмен, впрочем, позабыл и свою смертную жизнь, не говоря уж о милом чириканье, а вот птичка все помнит… Лижея замирает на несколько мгновений и смотрит в небо, раскинув руки, словно ждет от Лирата какого-то ответа. Хотя и так знает, каким он мог быть: «Скажи лучше, как ты». Она виновна в его смерти, а он бы все равно это спросил. Легкость испаряется, Лижея чувствует, как на плечи снова наваливается тяжелый запах родной крови. Под этим грузом невыносимо, он давит на спину булыжником, но Лижея заставляет себя улыбнуться и, исполнив последний красивый поворот, сгибает тонкие ноги в финальном поклоне. Лишь после этого позволяет камню на плечах подкосить ноги, а себе – упасть на колени. — Плохо, — впервые признается она, не желая оставлять вопрос Луны неотвеченным. — Но я не позволю себе потерять душу. Ведь как иначе ты выскажешь все, что обо мне думаешь? *** Вокруг еще клубились остатки выпущенного ею на волю Плетения. Лижея прикрыла глаза всего на несколько секунд и погрузилась сознанием в эти магические нити, как будто они могли унести все ее печали. Они, конечно, не могли, но, может, и не от них это требовалось… Острое ухо дернулось, заслышав негромкий шорох рядом с собой. Это маленький медвесычик устроился на пернатой попе рядом с ней и завороженно смотрел в небо, на блестящий белый месяц. — Бекон? — Лижея удивленно посмотрела на малыша. — Ты что здесь делаешь? Зачем ушел из лагеря? Медвесычик ей не ответил. Вообще никак не отреагировал. Быть может, он пытался разглядеть свою маму на далеком полукруге… — Этот маленький дикий зверь чуть было не украл мою добычу, — наигранно пожаловались из-за спины. На плечи легли холодные руки. Лижея даже подивилась собственной реакции – тело и душа не дрогнули, словно восприняв присутствие Астариона как само собой разумеющееся. Но что-то все же было не так… То ли странные нотки надрыва в его мелодичном голосе, то ли неуверенные, легкие прикосновения в противовес обычным страстным ласкам. Она даже подняла голову, направив в алые агаты свой «выразительный», как говорил вампир, взгляд разноцветных глаз. Но краснота зрачков осталась непроницаемой. В такие моменты накатывало странное ощущение, что они ведут какой-то молчаливый диалог, недоступный даже их собственному сознанию. — Ты прекрасно танцуешь, — изрек Астарион, не отрывая от нее собственного взгляда. — Ничуть не хуже, чем сто лет назад… — Сто двадцать. И снова тишина. Сказано было лишь пару слов, но Лижея поняла – он все же помнил. И хоть никто из них не готов был сейчас обсуждать это открытие, его наличие приятно грело сердце. — Знаешь, дорогая, я бы с удовольствием остался с тобой сейчас здесь и потрясающе провел время… — Но? — уточнила Лижея, когда этот актер притворно вздохнул и театрально закатил глаза. — Я боюсь, Карлах не оставит своих крайне агрессивных попыток тебя найти. Она, кажется, придумала еще один глупый ответ… ну, на эту твою «загадку». Каким конкретно образом у тебя получилось запереть волшебным замком лестницу в доме Этель. Ты вообще собираешься сказать ей правду и избавить нас всех от ее тяжелых метаний? — Скажу, — Лижея поднялась на ноги и потрепала Бекона по пернатой голове, жестом предлагая ему пойти с ними. — Как только придумаю другую загадку, чтобы отвлечь ее от сгорающего движителя в груди. Она в последний раз взглянула на Луну, и пока Астарион пытался вытащить любопытный клюв Бекона из своей штанины, одними губами промолвила ей: «Прощай». Шагнув в глубину леса вместе с вампиром и медвесычиком, она оставила исполненный танец на поляне навечно, а Лирата – наедине с Селунэ на небосводе. Вслед ей смотрел большой белый месяц, как будто даже похожий на улыбку… *** — Но, кроме шуток, ты действительно смогла запереть магией лестницу? Как? — Ответ не такой сложный, как тебе может показаться. — Нет, со мной, дорогая, это не сработает! Я не матушка Гейла, чтобы любить скучные кроссворды!.. Подожди-ка… Ступени изначально были зачарованы, да?