***
Лижея искренне считала себя довольно стойкой. Сколько сапог она истоптала, сколько смертных и даже немного божественных трагедий успела повидать за годы странствий. Ее не тронули больше нужного ни смертельные набеги гоблинов, ни разорванный гноллами на части караван, ни горе молодого парня, у которого от жены осталось только кольцо в наследство. Но сердце ее готово было разорваться на куски, когда найденная в тенях Арабелла спросила, не видели ли они ее родителей. Уилл старался вообще на девочку не смотреть, делая вид, что разглядывает магические лозы, в которые Арабелла поймала теней. Лаэзель стояла к ним спиной, осматривая периметр то ли из осторожности, то ли из-за нежелания лезть в подобные разговоры. Даже Астарион не выдержал – отвел взгляд, смотря в ту сторону, где недавно они видели Рафаила. А Лижея… Лижея так и не смогла сказать напуганному ребенку правду. Не сейчас. Не здесь и не так. Она лишь пообещала поискать ее родителей, высматривать со всей внимательностью и обязательно рассказать, если что-то найдет. Уилл вызвался отвести Арабеллу в лагерь. Им оставалось надеяться, что за остаток дня умения колдуна больше не пригодятся. — В чем был смысл врать? — спросила гитьянки, с силой толкнув запертые ворота кладбища перед ними. — Или ты вообще не собираешься ей правду рассказывать? — Момент был… неподходящий, — негромко ответила Лижея, с некой дрожью смотря на то, как проржавевший металл ломается и жалобно скрипит под напором недюжей силы Лаэзель и ее перчаток из адского железа. — Почему? — Потому что если бы это маленькая воровка тут разрыдалась в голос, к нам бы сбежались все местные обитатели, а не только две несчастные тени. «Нет, не поэтому» – хотелось бы сказать Лижее, но она промолчала. Истинной причины Лаэзель бы, вероятно, не поняла. А вот прагматика Астариона пришлась ей по вкусу. Еще секунда – и ворота повалились на землю с диким грохотом. Однако на этот звук, к счастью, сбегаться никто не спешил. Этот вход на кладбище находился чуть правее уже известного. Найти нужную тропку было несложно – и вот они снова видят вдалеке возвышающийся над могилами огромный склеп. Дьявол, как она и думала, никуда не делся. Кажется, Рафаил даже стоял в той же самой позе, в которой Лижея заметила его в прошлый раз. Только теперь взгляд его довольных и хитрых карих глаз был направлен на не богато украшенную стену усыпальницы, а прямиком на них. Видимо, ее маленький бойкот Рафаила только повеселил. — В погоне за золотом великий герой бездумно нарушил мертвых покой… Голос Рафаила зазвучал глубокими нотами, стоило ей сделать первый шаг по лестнице, на вершине которой он стоял. Пришлось подавить желание закатить глаза. Опять. Его привычка начинать диалог стихами раздражала еще с самой первой встречи. Нет, поэзию, как явление, Лижея очень любила и даже сама в «прошлой» жизни занималась сочинительством. Но из уст нахального, самоуверенного и, по несчастливой случайности, так необходимого дьявола рифмы звучали издевательски. Вероятно, как и должны были. — …Полз в темноте, словно маленький вор, но уже обращен к нему пробудившийся взор… Тех, кто падет в свежие могилы жертвами его великой силы. — Долго репетировал? — недовольно вопросила Лижея, внезапно чувствуя давно забытую потребность по-детски передразниться. — Пока не достиг идеала. Белозубая и уверенная улыбка дьявола бесила еще сильнее, чем его декламации. Не пугала, хотя это, вероятно, и не было ее самоцелью. Рафаил вообще среди всей этой затхлой тьмы смотрелся крайне чужеродно. В своем выглаженном, начищенном сюртуке он выглядел словно вельможа, по ошибке заехавший в какую-то богами забытую глушь. Где везде грязь, смрад и разруха. И тем не менее, держался столь уверенно и развязно, как будто встречал гостей на пороге своего дорогого, роскошного особняка где-нибудь в самых верхах Аткатлы. В этот момент стало очевидно – он знал, что они сюда придут. Все продолжало разворачиваться именно так, как Рафаил и планировал. И это в данную секунду беспокоило даже больше, чем личинка в голове. — Знаешь, я ведь наблюдал за всеми вами, — Рафаил раскинул руки, словно хотел заключить весь отряд в свои крепкие объятия. — И со временем, хоть и по-своему, начал вам симпатизировать. Мне показалось, будет весьма честно и справедливо предупредить вас об опасностях, что ждут впереди. — Ты же не думаешь, что мы просто развернемся и уйдем? — усмехнулся Астарион. — И не помыслил бы о таком. Пытаться помешать вам войти – весьма опрометчивая глупость. Но я могу… подготовить сцену. Помочь вам выступить в вашей роли. Лижея почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Как будто вся усталость сегодняшнего дня решила накатить разом, одномоментно, именно в ту секунду, когда дьявол сказал про «сцену». В ином случае она бы утешила себя короткой молитвой Мистре о том, чтобы Рафаилу на голову свалился огромный кусок мавзолея. Однако после недавних событий с участием Эльминстера и Гейла у нее еще не было возможности обдумать свое нынешнее отношение к хозяйке плетения. — Ближе к делу, Рафаил. — Так уже! — дьявол снова разлился лживым медом. — Если выпустишь то, что пробудилось во тьме, могил будет больше, чем при чуме… — Хватит! — рявкнула Лижея, с силой ударив посохом по земле. Возможно, перебивать дьявола было не самой лучшей идеей. Но не было у нее сейчас сил выдерживать всю его бесноватую театральщину. Холодная почва дрогнула под вырвавшимся плетением и отозвалась тихим гудением откуда-то из недр земли. Астарион еле заметно дернулся. К ней или от нее – непонятно. Быть может беспокоился, что она и дьяволу сейчас нож в горло воткнет, и тогда точно его надежду выведать тайну своих клейм постигнет забвение. Несколько секунд Рафаил вглядывался в глубину ее разъяренных зрачков нечитаемым взглядом, а потом кивнул, нацепив на фальшивое лицо привычную улыбку. — Хорошо. В непроглядной тьме и глухой тиши этого склепа скрывается некое существо, которое, подобно мне, обладает дьявольским даром убеждения. Если оно выйдет через двери, которые вы необдуманно собираетесь распахнуть, можете считать, что обрекли этот мир на ужасные страдания. Это создание – воплощение кровопролития, так что если тебе повстречается этот дьявол, о котором я говорю, убей его. И не мысли о других вариантах. Что-то было не так. Нет, очевидно, с дьяволами вообще никогда все «так» не бывает. Но Рафаил чего-то не договаривал. Слишком надуманное предупреждение, если вспомнить, с какой твердостью Лижея отвергла и его щедрое предложение. Раз уж не повелась на избавление от личинки, на что еще может? — Если тебе нужна помощь, рассказывай все до конца. — Помнится, ты говорила, что плохо понимаешь других… — Рафаил растянулся в нахальном оскале. — Абсолютно точно не тебе. Говори. С учетом того, что дьявол даже не дернулся при слове «помощь», именно она ему и требовалась. И не сложно предположить, какого рода. Рафаил уже понял, что его поэзией и обаянием никто здесь не проникся, а «предупреждения» не вызывают доверия, даже облаченные в такой жуткий фантик. Да, Лижея действительно не очень хорошо понимала других. Но она хорошо разбиралась в поведении разного рода торгашей, чтобы понимать, что сейчас начнется. — Ладно, — кивнул дьявол, недовольно цокнув языком. — Мы с тем существом давние знакомцы. Готов признать – в моих интересах, чтобы он и дальше сидел в своей клетке, а лучше бы вообще лишился головы. Лижея молчала. Молчала весьма долго по меркам этого стремительного разговора. Настолько, что Рафаил и без слов смог понять, чего она ждет: — О, не думай, что я забыл о твоей истории, Астарион. Когда тварь умрет, я сочту это достаточной платой за перевод твоих шрамов. Больно быстро дошел он от «знакомца» до «твари»… — Что думаешь, Астарион? — негромко спросила волшебница. — А что тут думать?! — громкий и почти уже истеричный голос вампира больно ударил по ушам, заставив сильно поморщиться. — Мы убиваем опасного монстрика, спасаем кучу людей и получаем нужную мне информацию! Все довольны! Ну, кроме монстрика… Лижея попыталась вспомнить, когда в последний раз ей так отчаянно хотелось ударить Астариона по голове. Неожиданно для себя поняла, что этот – первый. Усталость, кажется, потяжелела настолько, что Лижее пришлось крепко вцепиться в древко посоха, чтобы не рухнуть на землю. — Ладно, договорились. — Потрясающе! — Рафаил довольно хлопнул в ладоши. — Но я должен предупредить еще раз: не верь ничему, что может сказать это существо. Не сомневайся: бей первой, бей быстро и четко, потому что в ином случае шансы будут далеко не твою пользу. Знаю по опыту… И в твоем состоянии, Лижея, я бы и носа к нему не сунул. — Убирайся. — Всенепременно. Секунда – и дьявол растворился в ворохе серы и маленьких огненных всполохов. От него остался только разъедающий нос запах и желание все же прочитать короткую молитву. — Полагаю, мы возвращаемся. Лаэзель ожидающе стояла на лестничной ступени, и даже не дрогнула, когда Астарион кинул в нее полный негодования взгляд. Но быстро понял, что он одинок в своем желании закончить все здесь и сейчас. Лижея точно выглядела не лучшим образом. По мере разговора с Рафаилом силы из нее утекали рекой, как будто дьявол самолично их вытягивал на манер инкубов и суккубов. Их едва хватало, чтобы просто прямо стоять, и это невозможно было не заметить. Астарион ничего не сказал, осознав – сейчас он в этот склеп отправится разве что в гордом одиночестве, и посему лишь молча кивнул. В моменты редкой слабости он всегда каким-то истинно магическим образом оказывался рядом. Иногда поддерживал морально, иногда – физически, мягко обнимая ее и развеивая болезненный туман в голове своей вычурной болтовней и глупыми шутками. А сейчас вампир отстраненно шел позади, всем видом демонстрируя лишь собственное недовольство. До знакомой телепортационной руны на скале, недалеко от усыпальницы, Лаэзель почти дотащила волшебницу на себе. Подобные уже встречались им во многих местах. Особенно в Подземье эти яркие знаки были раскиданы чуть ли не на каждом камне. Лижея еще в лесах Изумрудной рощи сломала себе всю голову, пытаясь понять, кто же эти руны рисовал. Никто из обитателей тех мест их раньше не видел, и лишь Хальсин сказал, что рисунок недалеко от ворот рощи замечал и раньше, просто не обращал на него внимания. И ему за все эти годы даже в голову не пришло, что эти каракули могут оказаться объектом такой древней магии. Кем бы ни был автор данных художеств, Лижея уже не раз мысленно благодарила его за экономию времени и, порой, даже спасение жизни. Стоило поднести руку, и плетение ее тела с плетением руны соединились в одно, унося их прочь от усыпальницы в магическом водовороте. Мгновение головокружения – и перед глазами Лижея уже видит двор «Последнего света» и радостное лицо Талли. Что ж, этот день закончен.***
…Почти. Перед тем, как упасть лицом в подушку, Лижее предстояло все же сделать то, что она не смогла днем. Рассказать Арабелле правду оказалось мучительным испытанием. С каждым словом из глаз маленькой тифлинг утекала надежда, хоть какая-то веселость и последние остатки счастливого детства. Их все заполнили отчаяние, гнев и боль, а дикая магия, дарованная ей идолом Сильвануса, вот-вот грозилась вырваться на свободу. Спасением в этот миг стал лишь Иссохший, что неожиданно смог найти нужные слова, чтобы унять эмоции Арабеллы. Лижея была ему благодарна. Вкусную похлебку Гейла в себя пришлось чуть ли не запихивать, несмотря на то, что урчащий желудок уже не первый час требовал покушать. А перед сном Лижея печально осознала, что в руках нет сил даже развязать пучки на голове и переплести косы в одну. Пришлось чуть ли не выдирать из волос маленькие веревочки. Несколько из них были безбожно порваны, и это стало апогеем сегодняшнего вечера. Лижея молча свернулась калачиком под одеялом в собственной палатке и почти сразу начала проваливаться в транс, сдерживая низменное желание расплакаться от досады. Она не могла вспомнить, когда в последний раз за все время их путешествия она засыпала одна. Астарион всегда ждал, пока она провалится в забвение, и лишь потом уходил. Без него стало неожиданно холодно. Не физически – душевно. Сегодня он ушел к себе в палатку сразу же, как они втроем переступили порог лагеря, и больше не выходил оттуда даже погреться у костра на сон грядущий. До последнего Лижея надеялась, что он все-таки придет к ней, когда все уснут, и хотя бы объяснит, что его так сильно обидело. Но вампир не объявился. Лижея засыпала с липким и болезненным чувством неожиданно уже забытого одиночества. Она просто хотела предаться каким-то семейным и теплым воспоминаниям. Хотелось вновь оказаться в больших и сильных объятиях брата… — Стыдно признать, сэа, но вы покорили мое уже давно забывшее волнение сердце. — Отчего же стыдно? — Ну как можно! Вы столь молоды, элегантны, добры. Не пристало мне стоять на пути у ваших влюбленных взглядов в сторону изящных юношей. Порой Лижее казалось, что ее подсознание над ней издевается. Почему в последнее время транс цеплялся за самые негативные эмоции и показывал воспоминания, от которых только сердце начинало сжиматься еще больше? Где ее любимая «вата» и забота Лирата? Тот самый день. Певчая птичка только-только закончила плясать, измотав своим многочасовым исполнением даже барда: кажется, он изорвал несколько струн на своей лютне. Все собравшиеся носили ее на руках, пили в ее честь, аплодировали. Детишки прыгали вокруг ее босых ног, пытаясь повторить самый последний танец, а она радостно хватала их за руки и кружила вокруг себя. Птичка купалась в таком желаемом внимании: за те несколько минут, пока она спускалась со сцены, пять мужчин успели предложить ей выпить. А подать руку стремились все, даже женщины, но взгляд остановился лишь на одной кисти. Бледной, словно посыпанной снегом, которая ярко выделялась среди полотна загорелой кожи обычных крестьян и рабочих. Она вложила свою руку в эту бледную ладонь, почти не задумавшись, и позволила той утянуть ее из объятий толпы в самый дальний уголок площади, куда не доставал фонарный свет. Обладатель ладони был подстать. Аристократично-бледный, как она тогда подумала, с прямой спиной и ярко-красными глазами, что смотрели на нее с восхищением. В те годы в столицах типа Врат Балдура вампиры воспринимались больше как байки, нежели реальная опасность. Все знали об их существовании, но никто бы не заподозрил кровопийцу в галантном джентльмене, даже выкати он клыки напоказ. Все считали их дикими чудовищами, что живут в лесах и горах и питаются самонадеянными путешественниками. — И все же от этих «юношей» вы меня утянули! — смеется она. — Значит, на пути у моего взгляда встать хотели. — Каюсь, виновен, — джентльмен тяжело вздыхает и даже мимолетно проводит ладонью по лбу, словно ему действительно стыдно. — Примите ли вы от злосчастного преступника этот скромный знак внимания? В его руках красуется не самый дешевый букет. Столько там было намешано цветов, но окрас их выбран не случайно: оттенки синего и розового смешивались в одно единое полотно, образуя что-то невообразимо красивое. — Вы столь любезны, — игриво улыбается птичка, принимая в изящные руки красивый букет. — Наверняка стоило немалых усилий подобрать его в двух цветах моих глаз. — Все они окупились, как только я узрел эти прекрасные глаза так близко от своих. Джентльмен мягко подхватывает ее ладонь и страстно, с придыханием и почти благоговением прижимается холодными губами к ее пальцам. Он смотрит исподлобья восхищенно и почти моляще, а самолюбие пташки заходится в чистом экстазе. Лижея снова была лишь молчаливым наблюдателем в этом воспоминании, и с ее «высоты» вдруг становилось до мелкой дрожи очевидно – Астарион четко знал уже тогда, куда ее надо «бить». Изящный и загадочный мужчина, что скрывается в тени из-за скромности и так жаждет ее внимания, что готов о нем умолять… Для ее юношеской гордыни не найдешь более лакомого искушения. Пугало то, что он понял это лишь наблюдая, ни разу до сего момента с ней не заговорив. И вместе с этим откуда-то вдруг всплыло осознание, почему же Лират ходил на все ее выступления. Потому что когда он не пришел всего на одно, будучи занятым светским приемом, его сестра переспала с первым попавшимся проходимцем и чуть не отправилась на убой к повелителю вампиров. Лижея и сама не знала, чем тогда думала и с чего ощущала себя такой неуязвимой. Наверное, это естественный грех молодости всех «золотых» детей: они почему-то считают, что в открытом мире они так же защищены, как и за крепкими стенами родительских особняков. — Разве они близко? — Птичка с улыбкой подмигивает ему и крутится всего на двух пальцах вокруг себя вместе с этим букетом. — Не вижу ничего близкого в расстоянии наших глаз. Пока оно весьма приличное. — Да разве можно?.. Смущение в его глазах истинно притворное, но такое натуральное, что не знай его, Лижея могла бы повестись даже сейчас. Она никогда не считала, что Астарион из странного хвастовства преувеличивал количество своих жертв, но сейчас в полной мере осознала – возможно, он еще и преуменьшил с такими-то навыками. — Быть может, тогда вы удостоите меня чести пройтись со мной и поужинать в моей скромной компании? — с надеждой спрашивает джентльмен, складывая руки за спиной, словно солдат перед принцессой. — Отчего же нет? — чирикает птичка, продолжая рассматривать красивые цветы в букете.. — Я закончила выступление, до завтрашнего утра принадлежу сама себе. Мне бы только туфли найти… — Вот эти? — в бледных руках вдруг возникает пара изящных голубых туфелек. Глаза ее раскрываются от неподдельного удивления, и джентльмен вновь стыдливо отводит взгляд, едва слышно прокашлявшись, чтобы сказать: — Они стояли у сцены. Я взял на себя смелость убрать в сторону, чтобы не затоптали… Птичка лишь улыбается и принимает из его рук собственную обувь, в благодарность мимолетно проводя кончиками ногтей по его обнаженной руке. Кожа его покрывается мурашками, и Лижея никак не может взять в толк: это он тоже сымитировал? — Благодарю вас, сэа, вы столь заботливы, — поет она. — Одну секунду, я сейчас… — Позвольте мне, пожалуйста. Джентльмен опускается на одно колено и, едва касаясь, скорее направляя, ставит легкую ногу на свою. С заботой и, кажется, даже дрожью в руках облачает ее в такую же изящную обувь, а потом повторяет все еще раз. Стоит ему подняться, и птичка видит, как бегают от неловкости его глаза, хоть и держится он прямо и уверенно. Если до этого момента в глупой птичьей голове и были хоть какие-то сомнения – теперь они развеялись. Она не выпила и стакана эля сегодня, но была опьянена этим мужчиной, что так отчаянно жаждал ее внимания. Готов был встать на колени ради ее одобрения. Идеальный кандидат. Идеальная жертва. Она как будто отрастила себе пару крыльев за спиной и готова была вытащить из него все обожание, на которое он только способен. — Но постойте, не могу же я идти на свидание с мужчиной, не узнав даже его имени! — весело воркует она, словно невзначай коснувшись его руки. — Астарион, миледи, — представляется он, подавая ей ту самую руку. Отлично сыграно, Астарион. Наверное, именно это он про себя и подумал в тот момент. Воспоминание замирает, рассыпается на несколько тысяч осколков прямо перед глазами, как и все разы до этого в трансе. Они осыпаются под ее эфирные ноги, а потом снова появляются в воздухе, мерцают, носятся, и сталкиваются, пока вновь не собираются в другую, но не менее яркую картину. Комната Ласки Шаресс. Задернутые наглухо шторы – даже лунный свет сквозь них не проникает. Лишь одинокая свеча разгоняет мрак в небольшом, но дорого обставленном помещении. Птичка сидит на крепком комоде, и между ее стройных ног крепко зажаты бедра молодого джентльмена. Уже далеко не такого стеснительного и осторожного. Он вжимается своим пахом в ее, заставляя птичку задохнуться от неведомого ей доселе вездесущего спазма удовольствия, и ведет мягкими губами по ее шее, пока она сгорает от нетерпения. — Вы столь прекрасны, — шепчет он ей на ухо, подливая масла в уже знакомый Лижее пожар страсти. — Вы даже не представляете, насколько… — Сэа… — птичка задыхается, жаждет еще и еще, откидывается на руки и любезно предоставляет для поцелуев еще укрытую в платье грудь. — Должна сказать… Я польщена… Но я еще ни разу не была с мужчиной… — Правда? — джентльмен на мгновение отрывается от ее кожи и смотрит прямо в глаза, кажется, с искренним удивлением. Однако быстро берет себя в руки и тут же облизывается, вновь приближаясь губами к ее острому уху: — Неужели мне оказана подобная честь?.. Сделаю все возможное, чтобы вас не разочаровать. И он сделал. Всю эту ночь птичка пела лишь для него одного. Он удерживал ее в клетке собственных объятий, не давая возможности даже двинуться. Она наивно хотела опустошить его, но он обратил эту угрозу против нее самой. Вырвал из груди все возможные стоны еще языком и ловкими пальцами, обласкав все ее тело. Почти пол свечи он методично топил ее в удовольствии, лишал воли, использовал ее самонадеянность, чтобы заставить желать большего. И лишь потом, только когда она готова была уже сама его умолять, наконец позволил себя испытать. Он двигался сначала мягко, плавно и бесконечно медленно, продолжая шепотом осыпать ее комплиментами, уже куда менее благоговейными: «Я знаю, что вы этого и хотели, миледи…» «У вас такой сладкий голос даже сейчас… И как мне теперь слушать его по ночам без желания взять вас прямо на сцене?» «Нет, нет, нет… Даже не думайте себя сдерживать… Сегодня вы поете только для меня». И с каждым словом он проникал в нее все глубже и глубже, толкался резче, жестче, выбивал из нее остатки мыслей, воли и самодовольства. Вытягивал из нее даже воздух, увлекая в развратные, долгие, мокрые поцелуи, и оставлял силы лишь на одно единственное слово: — Ещё… — Как вам будет угодно, миледи, — склабится джентльмен птичке на ухо. Лижея была уверена – в этот момент он уже над ней потешался. Он прекрасно знал, что она не поймет издевки в таком состоянии, даже если он кинет оскорбление ей в лицо. Скинул маску, пользуясь ее беззащитной открытостью, и сквозь пелену перед глазами птички Лижея отчетливо видела взгляд хищника, загнавшего жертву в ловушку. Астарион говорил, что никогда не испытывал радости или удовлетворения от того, что ему приходилось захлопывать те капканы. Но, видимо, он все же слукавил. Может быть, эта самодовольная птичка настолько вывела его из себя, что он бы с радостью отвел ее своему хозяину на ужин. Может быть, с самого начала она была ему омерзительна… Но птичка не слышит издевки. Она заходится громким стоном и чувствует, как иссушающая волна экстаза грозится накрыть ее уже в который раз за эту ночь. — Ас… Астарион, я… — Я жду, миледи. Жду вашу последнюю ноту на бис… Воспоминание рассыпается с последним криком птички, обрушивается стеклянными осколками и оставляет Лижею в полной темноте со странным ощущением того, что ее снова чуть не убили.***
За тканевыми стенами ее палатки уже вовсю кипела жизнь. Лижея слышала, как Гейл гремел посудой, как рассекал воздух в утренней тренировке меч Лаэзель. Чириканье Бекона и лай Шкряба смешивались с тихим смехом Хальсина. Где-то сбоку отборно проматерилась Карлах, судя по звуку, уронив что-то тяжелое. Но никто не спешил будить ее саму. Видимо, памятуя о том, в каком состоянии их лидер вчера вечером вернулась, все решили дать ей поспать лишний часочек. Почему-то совсем не хотелось открывать глаза. В голове проносились странные мысли, вспышки вновь пережитого воспоминания совершенно не собирались покидать память. Закономерный вопрос, заставивший сердце сжаться в болезненном спазме, сформировался сам собой: а что, собственно, изменилось? Сейчас Астарион говорит другими словами, называет ее иначе, но, по сути, вьется вокруг нее так же, как и тогда. Их роман так стремительно начался, почти сразу с жаркой ночи после всего нескольких вечеров мягкого флирта. Раньше Лижея считала, что согласилась на всю эту авантюру лишь по одной причине – личинка. Когда каждый день может стать последним, зачем отказывать себе в удовольствии и обществе того, кто нравится тебе и со временем стал действительно дорог? Однако, быть может, за сто двадцать лет она так ничему и не научилась… Если она попала в ту же самую ловушку… Думать о таком было неприятно. Больно. Плохо. Лижея уже давно привыкла все собственные беды списывать на божественное наказание, восторжествовавшую справедливость и рок. Так было правильнее, не давало забыть о совершенном, ведь негоже преступникам жаловаться на карму. Но даже сидя на голой земле в грязной одежде около разваливающегося домика в лесу, она не чувствовала себя такой жалкой, как сейчас. Наверное, было бы проще, если бы осознание к ней пришло после того, как они выполнили задание Рафаила. Как все некстати… С тяжелой головой пришлось подняться из вороха подушек и откинуть с себя одеяло. Сил, на удивление, все же прибавилось, в сравнении со вчерашним днем. Несколько минут, чтобы привести себя в какой-то хоть мало мальский порядок – и вот ткань ее палатки распахивается под рукой, позволяя свежему воздуху ворваться внутрь. Лижея невольно вздрогнула, когда, выглянув из палатки и осмотревшись по сторонам, вдруг увидела сидевшего около ее скромного жилища вампира. Астарион был уже полностью собран, и даже его походный рюкзак лежал рядом. Сколько он так просидел, затачивая кинжалы и протирая свои арбалеты, она даже предположить не могла. Заметив ее удивленный взгляд, Астарион выудил откуда-то сбоку тарелку сырников, которые, вероятно, Гейл готовил на завтрак. — Твоя порция. Доброе утро. — Д-доброе… — растерянно проговорила Лижея, рефлекторно взяв у него из рук тарелку. У него было очень странное выражение лица, которое волшебница так и не смогла разгадать. Астарион смотрел отстраненно, но его немного потряхивало, как будто он за всю ночь и глаз не сомкнул. А может, так оно и было. — Я жду вас у выхода, — холодно доложил он и тут же поднялся, почти бесшумно зашагав в сторону «Последнего света». Интересно, какой силы истерика тут бы началась, скажи Лижея, что сегодня они продолжат искать Бальтазара, а не пойдут выполнять поручение Рафаила? Судя по всему, от нервозности и нетерпения с Астариона временно сошли все маски. Или не временно… — Он все утро такой, — сказала подошедшая к волшебнице Шэдоухарт. — Что у вас там вчера вообще случилось? — Это весьма сложно объяснить… — вздохнула Лижея, принимая от жрицы нож и вилку. — Пойдёшь сегодня с нами? У меня такое чувство, что будет не самый простой бой. — В первый раз на моей памяти ты говоришь о драке заранее, — усмехнулась шаритка. — Это интересно. Я пойду соберу рюкзак. Идея позвать в их сегодняшний поход Шэдоухарт оказалась одновременно и крайне удачной, и отвратительной. В найденный под усыпальницей Тормов шаритский храм они смогли попасть только благодаря знаниям жрицы. Не было сомнений, что если бы не Шэдоухарт, вряд ли бы кто-то сообразил выключить все светильники, чтобы найти проход к самоцвету. Сколько раз один Астарион отлетал от этого силового поля, костеря и Шар, и весь этот храм всем, на чем свет стоит. В какой-то момент Лижее даже показалось, что он делает это нарочно, слишком уж комично и громко вампир ругался. Осведомленность жрицы помогла им и достаточно быстро переломить в свою пользу бой с древними темными юстициарами. Хотя не сказать, что повторно отправить этих мертвецов во тьму было сложной задачей. От них даже тел не осталось, лишь легко ломающиеся доспехи. Угрозу представляли лишь таинственные черные дыры, из которых появлялись все новые и новые бойцы. На удивление эти порождения загадочного плетения Шар очень легко были уничтожены… топором Карлах. Весьма странное зрелище – наблюдать, как всполохи магии раскалываются надвое под тяжестью стали, будто фарфоровые тарелки, и быстро рассеиваются в пространстве.. Лижея такого никогда не видела. С другой стороны, в этих странных землях вообще было мало чего-то знакомого и привычного, так что можно уже перестать удивляться. Шэдоухарт с тревогой оглядывала доспехи юстициаров, молча вопрошая, почему же самые верные посланцы ее богини обратились против своей сестры. — Неужели это такое испытание?.. — негромко размышляла она. — У Леди Шар есть причина на все… Наверняка она пытается понять, достойна ли я ступать по этим залам… Лижея не стала с ней спорить, хотя у нее были кардинально иные мысли по этому поводу. Юстициары появились здесь точно не из-за них. Скорее всего, их шумноватая компания просто попалась под руку. А вот истиной целью этих оживших доспехов были такие же ожившие скелеты, с которыми Лижея имела неудовольствие перекинуться парой слов. Она подозревала, что у этих живых костей тот же заклинатель, что у черепа-охранника на самом входе в склеп. «Кто идет?! Зарелл, Нере, Минтара?! Неважно, уходите прочь, вам здесь нечего делать. Я сам выполню приказ нашего господина». Карлах разумно предположила, что все это может быть деянием пропавшего некроманта Бальтазара, которого их отправила искать Зарелл. Лижея была с ней солидарна. Если Бальтазар вторгся в святую обитель богини, которую его господин уже давно отверг – да, это точно местным хранителям могло не понравиться. — А мы можем немного отложить эти без сомнения полезные метания в поисках одобрения Шар? — недовольно поинтересовался Астарион, которому явно не хватило одного боя, чтобы спустить все свое напряжение. — Сейчас есть чуть более насущное и быстрое дело. — Ты что, не понимаешь, насколько это важно?! — рявкнула на него Шэдоухарт. — Оглянись – мы в обители Тьмы! Если я пройду испытания Леди Шар и стану темным юстициаром, мне будут доступны такая силы и такие знания, что Рафаилу и не снились! Я сама расшифрую эти надписи на твоей спине! — Как я понимаю, меня только что повысили до мадонны балдурского балета. — Да это здесь причем вообще?! — Ой, простите меня покорно, госпожа темный юстициар! Я по твоим словам подумал, что пришло время обмениваться нереалистичными сказочками! — Да как ты…! — Прекратите оба. А вот и фатальная сторона ее утреннего решения. Теперь Лижея была вынуждена пробираться сквозь темное, полное опасностей шаритское подземелье в компании двух почти буквально одержимых друзей. И как назло, одержимости их друг с другом не пересекались. Опять начала дико болеть голова. Где-то за спиной тяжело вздохнула предпочитавшая не вмешиваться Карлах. — Лижея, скажи хоть ты ему, может, тебя он послушает! — не выдержала Шэдоухарт. — Я согласна с Астарионом. — Подумать только! — смех жрицы стал чуть ли не истерическим. — Да он уже второй день о тебя ноги вытирает, а ты все равно его выгораживаешь?! — Я не… — Все по порядку, — отчеканила Лижея, не позволив вампиру лишний раз открыть рот. — Если бы мы каждый раз отвлекались от намеченной цели на «более важную», то еще бы из лагеря гоблинов не вышли. И советую тебе вспомнить о том, что шаритов в первую очередь учат терпению. Ни храм, ни испытания никуда не денутся за пару дней. Теперь Лижея была уверена, что точно знает значение выражения «задохнуться от возмущения». Лицо Шэдоухарт изображало в данную секунду такую ярость, что, вероятно, в мыслях она уже саму Лижею принесла в жертву собственной богине. Однако спорить или идти в одиночку изучать храм родной веры не решилась. То ли из-за неуверенности в собственном успехе, то ли из-за нежелания оставлять друзей один на один с врагом Рафаила. Хотелось верить, что второе. Астарион больше не проронил и слова, пока они исследовали подземелье на предмет следов нужного чудовища. К собственному облегчению и здесь они обнаружили телепортационную руну, что было весьма кстати. В крайнем случае можно будет выбраться альтернативным путем. Могильным холодом разило из глубины храмовых залов, что ставило под большое сомнение возможность найти там дьявольское создание. Лижея полагала, что путь во внутренние покои подземелья неизменно приведет их к тому некроманту, который поднял встретившихся здесь скелетов. В отличие от едва заметной лестницы, что вела в совершенно другую сторону… — Лижея, я… — Не сейчас. Что бы он ни хотел сказать, Лижея его слушать не хотела. Не до разговоров, тем более, щепетильных. Вампир попытался по привычке мягко взять ее за руку, но она лишь одернула ее и продолжила идти дальше, заставив себя не оборачиваться. Она не знала, что выражало его лицо в тот момент. Но судя по недовольному шипению Шэдоухарт и ее ядовитому «Ну что, допрыгался?», ничего хорошего на нем написано не было. — Солдат… — Карлах. Не. Сейчас. — Понятненько… Тифлинг наверняка уже всю голову себе сломала, пытаясь придумать хоть какой-то способ разрядить обстановку, но это был не тот случай и не то время. Лижея уже второй день чувствовала себя в своей шкуре, словно в чужой, а теперь еще и дорогая сердцу подруга пыталась втянуть ее в свою шаритскую ересь. Все это безумно раздражало, и Мистра ей свидетель, Лижея уже сама хотела найти этого дьявола и вырвать ему какой-нибудь орган, чтобы хоть немного унять этот невыносимый злобный зуд. «Бойтесь своих желаний». Еще заметив ускользающего зверя в темных нижних коридорах, Лижея поняла – кем бы ни был этот враг Рафаила, подготовлен к бою он был весьма неплохо. Эти боевые звери из Страны Фей, к счастью, встречались достаточно редко, но славились своим жестоким и садистким животным нравом. Что делало их потрясающими охранниками для тех, кто не боялся подобного соседства. — А это что? Новое развлечение? Увлекшись зрительным сражением с ускользающим зверем, Лижея и не заметила стоявшего наверху дьявола. Ловушка. — Слишком уж свежее развлечение для такого места. От тебя несет поверхностью… Гулкий и низкий голос существа разносился эхом по всему помещению. Дьявол целился прямо ей в голову своим арбалетом и смотрел с подозрением, оценивающе. Лижея едва сдержалась, чтобы не затаить дыхание. — Адово дерьмо… — прошипела Карлах, крепко ухватив волшебницу за руку. — Это ортон, солдат. Могучий парень… Мы точно хотим с ним подраться?.. — Напомню тебе, что у меня нет выбора, — таким же шепотом ответил ей Астарион. Внимание Лижеи сейчас было поглощено направленной на нее острой стрелой настолько, что она прослушала и предупреждение Карлах, и даже смену крайне эгоистичной риторики Астариона. Зато прекрасно видела целую стайку меррегонов, которые расположились прямо рядом с дьяволом на скале. А в затылок ей дышал ускользающий зверь. Их зажали со всех сторон, куда ни дернись – сразу убьют. — Ты… тифлинг, — он обратил свое внимание на подавшую голос Карлах. — От тебя несет преисподней, этим вонючим домом. Служишь Зариэль, если не ошибаюсь. Вонь ее адской машины я везде узнаю. — А тебе что известно об адских машинах? — вдруг всполошилась тифлинг. — Только то, что могу почуять. Что бы ни горело у тебя в груди, оно взорвется рано или поздно. От тебя несет гарью. И страхом. Радовало лишь одно: судя по всему, этот дьявол явно не горел азартом моментально вступать в схватку. Никто не гарантировал, что это не изменится, узнай он, зачем они все сюда пришли, но пока… — …Нет, подожди… Есть еще что-то, что я чую даже сквозь ваш общий страх… Вишня, мускус… сера! Рафаил! Да вы им провоняли! Где он?! Ортон взревел от ярости, с силой ударив своей исполинской ногой по земле, пустив волну сильной вибрации. Рафаил сказал вчера бить первой и быстро, чтобы иметь больше шансов. Да вот только он не уточнил, что нанести этот самый удар еще надо умудриться. — Стой! Ты знаешь Рафаила? Наверное, весьма глупый вопрос. Но признаваться сейчас в своей сделке с камбионом равносильно самоубийству, а атаковать – тем более. — Проклятая надушенная мразь кинула меня! Он меня сюда засадил! Это он тебя прислал?! — Он хочет твоей смерти, — сказала Лижея абсолютную правду. — Ну и где он? Или обоссался прийти сам и прислал свое шестерку со мной расправиться?! — Чем дольше ты с ним болтаешь, тем меньше у нас шансов выбраться отсюда живыми, — шикнул на нее Астарион. — Рафаил сказал убить его! — Подожди, давай не будем рубить с плеча, пожалуйста, — Лижея подняла руки в примирительном жесте, понимая, что если еще хоть кто-нибудь откроет рот с неправильным словом – они покойники. — Давай поделимся всем, что знаем о Рафаиле. Может, мы сумеем помочь друг другу. Она услышала, как задохнулся от возмущения Астарион у нее за спиной, но, судя по мычащему звуку, Карлах предусмотрительно заткнула ему рот рукой. Или хвостом. Тут что успело быстрее. — О, ты торгуешься со мной? — безобразное лицо ортона исказила злобная усмешка. — Один каратурский царек пробовал так пошутить. Я заставил его смотреть, как жру его наложниц и малолетних ублюдков. А из его черепа вышел неплохой гульфик… Он смотрел Лижее прямо в глубину разноцветных глаз, как будто прямо намекая, что все то же самое он сейчас собирается проделать с ней. Однако волшебница заметила, как палец его огромной руки разжал спусковой крючок арбалета. Кажется, это хороший знак… В голове промелькнула печальная мысль о том, что стоило бы и сегодня взять с собой Уилла. Быть может, у него получилось бы заговорить чудовище так же эффективно, как и Малуса… — Все равно ты не поможешь, — грустно и почти отчаянно вдруг произнес ортон. — Меня тут держат не стены. И не ловушки, и не тьма, и не твари, что в ней прячутся. Мои оковы куда прочнее – это договор. Или я выполню договор, или умру пытаясь, или… прощай, свобода. Стоит мне лишь шаг сделать по поверхности, и я стану рабом Рафаила. Отголосок отчаяния в голосе дьявола, что Лижее послышался ранее, теперь превратился в настоящую волну боли. Видимо, он уже так долго здесь сидит в одиночестве и бесконечных попытках исполнить тот самый договор, что совершенно растерял всякую надежду. Предложи ему сейчас даже сказочное избавление – он в него поверит. — А ты можешь показать свой договор? — спросила Лижея, сделав шаг вперед, на всякий случай отвлекая внимание ортона от стоящего сзади Астариона. — Может быть, там есть какое-то условие, которое ты не учел? Лижея была готова ко всему чему угодно, даже к тому, что один из меррегонов попытается своей алебардой высечь копию этого договора на ее мертвом теле. Но только не к тому, что произошло на самом деле. — Шаритских детей кровь пусть прольется, смолкнут молитвы, обряд же прервется… Ортон вдруг широко открыл рот, распахнул руки, чуть не выронив при этом свой арбалет, и запел странные слова хриплым и низким басом, как будто в агонии. Звук его голоса сильно резанул по ушам, но Лижея заставила себя стоять прямо и не двигаться. — …С жаждой убийств броди по сим залам, шансов не будет у тьмы вассалов… Никто эту песню слышать не должен, и так путь к свободе будет проложен… Создавалось такое впечатление, что вытягивать из себя эти ужасные звуки – пытка для ортона сама по себе. Ну, это объясняет смерть всех здешних темных юстициаров… Но слух волшебницы зацепился за последние две строчки этой странной песни. В них был скрыт двойной смысл… возможно. Если все так, как сейчас сошлось в голове, Рафаил явно припас какой-то еще подводный камень, раз сказал, что врага его необходимо убить. — Твой договор – это песня? — не выдержала Шэдоухарт. — Бумага может истлеть, а слова ничего не стоят, они забываются каждую секунду. А вот песню не забудешь. Она крутится у меня в голове безостановочно! Впрочем… это неважно. Каждый, кто ее слышал, должен умереть. Твоя очередь. И вот арбалет снова на взводе, а дьявол целился огромной стрелой волшебнице прямо промеж глаз. Где-то сзади истерически замычал Астарион, и Лижея почувствовала, как он успел схватить ее за рукав мантии, прежде чем Карлах оттащила его хваткой своих сильных рук. Ну, хоть кто-то верил, что у нее есть план. — Думаешь, дело во мне? — голос Лижеи спокойным потоком разлился по помещению. — А ты никогда не задумывался, что у тебя всегда есть слушатели? Те, кто тебя окружают. Не они ли – корень проблемы? — Что? — ортон на секунду замешкался, переведя взгляд на своих слуг. — Меррегоны? Да у них и мозгов-то нет. Хотя… уши ведь имеются. Убейте себя! Отправляйтесь обратно в ад! Маленькие демоны в золотых масках налетели друг на друга с такой же яростью, как и сестры в клинике Малуса Торма. Кровь снова полилась рекой, и Лижея ощутила отвратительное чувство дежавю. Но меррегоны хотя бы умирали молча. — Я по-прежнему ее слышу! — рявкнул дьявол, когда кровь обагрила чуть ли не всю скалу, на которой он стоял. — Твоя догадка не верна, эльфийка. — А ускользающий зверь? — Что? Несса?.. На секунду Лижее показалось, что дрожь в голосе ортона станет для них роковой. Она еще не слышала о том, чтобы хоть кто-то привязывался к подобному жестокому зверю, словно к любимой собаке , но опять же: это место полно сюрпризов. А в следующий миг над ухом просвистела стрела, и Несса за ее спиной с гулким звуком рухнула замертво на каменный пол. — Я все еще слышу! Ты… мерзкая тварь! Заставила меня убить Нессу! — А теперь спроси себя: кто с самого начала слышал эту песню постоянно? — Лижея даже подивилась, насколько спокойно звучал сейчас ее собственный голос. Совсем не чета колотящемуся в истерике сердцу. — Это ты. Вот здесь Рафаил тебя и подловил. Пока ты сам живой, свободу не обретешь. — Это… — рука с арбалетом дрогнула, — в этом есть смысл… Но с чего мне знать, что ты не врешь?! — Предположу, что все остальные варианты ты уже перепробовал. Лижея рисковала, поставив буквально все на отчаяние дьявола. Но скрытая в его голосе усталость явно намекала на правдивость ее слов. Как и она думала в начале, сейчас это существо готово было зацепиться за любой, даже самый призрачный шанс освободиться. Даже если его принесла странная эльфийка, непонятно как связанная с его собственным мучителем. Лишь по причине того, что на протяжении Мистра знает скольких лет у дьявола не было новых идей, он послушал первую встречную волшебницу. К счастью для Лижеи и к сожалению для него самого. Арбалет выпал у него из рук и как будто бы сразу немного уменьшился в размерах еще по ходу падения на каменный пол. Зачарованное оружие – неплохая находка. В ладони огромного ортона материализовался меч, который он тут же острием приставил к своей груди. — Если ты солгала мне, я найду тебя даже в божественной обители и вырву тебе печень, — огрызнулся дьявол, и Лижея рефлекторно сглотнула от нервозности. — Отлично сыграно, Рафаил! К черту тебя, дьявольский ублюдок! Мгновение – и меч пронзил его плоть, исказив лицо гримасой сильной боли. Тело ортона замерло на секунду, а потом он грузной кучей плоти повалился на землю, отправив по камням еще одну волну вибрации. Лижея на секунду пошатнулась, а потом шумно выдохнула, осознав, что около минуты со страху не пускала воздух в легкие. Стало вдруг очень тихо. — А.. А это может считаться за то, что мы его убили? — негромко спросил Астарион, оглянувшись по сторонам. — А нам говорила, что языком трепать не умеет, — усмехнулась Шэдоухарт, кажется, совсем позабыв, что злилась на подругу еще четверть свечи назад. — Нет ничего сложного толкнуть в пропасть того, кто и так стоял на краю. Все, пошли отсюда. Было какое-то противное ощущение неправильности. Жалеть о смерти дьявола? Глупая идея. Отчасти Рафаил был прав – вырвись ортон на свободу, одни боги знают, что он мог учинить в своей слепой ярости. Вероятно, этому плану действительно только что была оказана услуга. Однако от убийства и так уже лежачего, пусть даже дьявола, Лижея уже очень много лет не чувствовала никакого удовлетворения.***
Рафаил явился в их лагерь почти в ночь. До его прихода Астариона изводился весь вечер, шагая по песчаному берегу взад вперед безостановочно. Гейл в шутку пожаловался, что от этих телодвижений вампира у него уже рябит в глаза, но Лижея шутку не оценила. Она устала, слипались глаза. Второй день подряд события играли по ее нервам так же, как Альфира по струнам своей лютни. Все это очень изматывало… Краем глаза она замечала, как Астарион несколько раз делал пару шагов в ее сторону, но потом неизменно отходил обратно к своей протоптанной дорожке. Лижея чувствовала его взгляд на себе сегодня весь день. Но что происходило в этой беловолосой голове, даже предположить не могла. Рафаил распинался долго, в своем стиле. Лижея, несмотря на обиду и противоречивые чувства, не смогла отказать вампиру хотя бы в моральной поддержке. Стояла рядом, пока он слушал про этот ритуал Нечестивого Вознесения. Мерзость в чистом виде. Вампиры, сами по себе как явление, вписывались в мироустройство. Это сложно понять, если не рассматривать огромные хитросплетения магического и природного баланса на их плане, но Лижея в свое время озадачилась. Многие вампирские лорды, по типу Касадора, считали себя вершиной «пищевой цепочки», раз имели способность питаться другими смертными. Однако все далеко не так просто – многие почему-то порой забывали включить в эту мысль небожителей, дьяволов и даже некоторых порожденных сильной магией диких зверей. Все это отлично уживается в природном мире. Но то, о чем говорил Рафаил… Помимо того, что этот ритуал предполагает неминуемую гибель Астариона, он, вероятно, может пошатнуть мировое равновесие. Когда дьявол покинул их, растворившись в маленьких кусочках пепла, вампир еще несколько минут стоял молча, смотрел куда-то вперед, и мыслями явно был далеко отсюда. — Меня немного тревожит, что ты так долго молчишь, — подала наконец голос Лижея. — Просто это… так сразу не переваришь. Как ты думаешь, что мне делать? Астарион перевел на нее взгляд, и в его глазах Лижея увидела то, что он, вероятно, и прятал глубоко в себе все это время. Страх. Там уже не было и капли кокетства или привычного ему высокомерия. Стало очевидно, насколько сильно он боится собственной судьбы. Вот это было настоящее, такой животный ужас сложно подделать. — Касадора нужно остановить, — уверенно сказала Лижея. — Я даже представить себе не могу, какой катастрофой может обернуться этот ритуал. — Концом моей едва начавшейся жизни, я полагаю, — нервно усмехнулся Астарион. — Он не оставит меня в покое… Я это знал, еще когда был лишь его жалкой игрушкой. А теперь… Если я – его ключ к могуществу, то он отыщет меня даже у богов за пазухой, не то чтобы я хоть кому-то из них сдался, конечно. Нет, я должен дать ему бой. А ты… Ты поможешь мне? Лижея была уверена – он хотел сказать «ты должна мне помочь», но в последний момент, кажется, вспомнил, что за два дня умудрился исчерпать весь ее лимит доверия. Каждая клеточка ее рацио упрямо пыталась найти на лице у вампира хоть малейшие признаки привычной ему фальши. Но что-то в глубине души подсказывало ей –сейчас он не играет. Астарион действительно был напуган, и как бы она на него ни злилась, подобной участи ему точно не желала. — Я ведь уже обещала. — Эти слова неожиданно вышли куда более холодными, чем она хотела. — И для этого вовсе не обязательно притворяться, что я тебе хоть немного нравлюсь. Она не хотела этого говорить. Боги ей свидетели, не хотела. Это был какой-то низменный, подлый порыв выплеснуть на Астариона копившееся два дня раздражение именно в тот момент, когда он уязвим больше всего. И это сработало, за что Лижея моментально возненавидела себя. — Я… — Вампир отшатнулся от нее, словно от святого оружия, и неловко сложил руки за спиной. — Спасибо… После этих тихих слов он сразу ушел. Почти побежал к своей палатке, стоило моргнуть – и от его присутствия осталась лишь колыхнувшая ткань на ее входе. Лижея гулко и тяжело выдохнула. Она и понятия не имела, насколько у нее слабые нервы. Хотя… может, все как раз наоборот? Не первый месяц она идет вперед со своей разношерстной компанией, и они преодолели уже столько трудностей, сколько на ее долю не выпадало и за весь прошлый век. Учитывая все это, то, что она подошла к какому-то подобию срыва только сейчас, можно считать успехом. Да вот только радости этот «успех» как-то с собой не принес… Этой ночью ее транс был коротким и странным. И совсем-совсем поверхностным, как будто эта часть ее памяти поблекла настолько, что подсознание даже не могло восполнить дыры в нем самостоятельно. Ибо их слишком много. Она видела маму, что странно: Каэлин очень давно не появлялась в ее воспоминаниях. А в этом стройная беловолосая эльфийка брала маленькую дочь на руки и громко ругалась с каким-то незнакомым девочке немолодым эльфом. Это был явно не Тамиорн. И не дед, мамин отец. Тот умер задолго до рождения внучки, и, насколько Лижея знала, все разногласия между Каэлин и ее родителем были улажены, еще когда Лирата на свете не было. — Есть какие-то проблемы, милорд? — Строгий и холодный голос Каэлин разносится по всему эфирному помещению. Мама всегда так говорила: жестко, четко и властно. Она была потомственной аристократкой, и ее жесткость проявлялась совсем не так, как закаленная улицей сила характера отца. Каэлин на первый взгляд казалась мягкой, участливой, сострадающей и заботливой, как и положено «идеальной» женщине при сильном мужчине. Но на проверку истинная леди Лиадон была слеплена совсем из другого теста. Она не терпела неподчинения от тех, кто, по ее скромному разумению, должен был его проявлять. В этот весьма обширный список не входил Тамиорн и даже ее дети, как ни странно. Потому в подобной ярости маму Лижея почти никогда и не видела. Эльф что-то отвечает ей, но вместо четких слов в воспоминании осталось лишь противное мычание. Наверное, ее детское сознание ассоциировало этого мужчину с назойливой и глупой коровой. — Я потружусь и напомню вам, что и я, и мой муж принимали участие в отстройке города после недавней катастрофы. И единственный фонд для помощи людям и герцогам был учрежден мной. В это же время представители вашей семьи трусливо разъехались по близлежащим провинциям. Пока мой муж самолично доставал людей из-под завалов и жертвовал огромные деньги на помощь им, вы сидели в безопасности и ждали, пока минует кризис. Вы жалкий, трусливый пес и не более. Я не буду от вас выслушивать никакие жалобы касаемо поведения моих детей. А уж тем более – сомнения насчет моего мужа из-за его неблагородного происхождения. Не говоря о том, чтобы консультировать вас насчет расследования детектива Ауста Анк… — Полное имя незнакомого Лижее человека потонуло в тишине, растворившись в детской памяти. — В отличие от вас, он мой добрый друг. И если ему есть, за что вас преследовать, я уж точно не рискну вставать у него на пути. Скорее уж, скажу «спасибо», когда он выберет вам место в городской тюрьме… И на этом все. Воспоминание снова рассыпалось, но на этот раз у Лижеи по пробуждению было чувство, что она увидела в нем нечто важное. Хоть так и не поняла, что именно… — У тебя есть минутка? Я… Мне кажется, нам нужно поговорить. Астарион нашел ее сидящей у костра, когда остальные члены их команды еще видели свои десятые сны. Четыре часа ее транса истекли, оставив после себя странные чувства, и она просто смотрела в огонь. Пыталась найти там какие-то ответы на невиданные ей вопросы. Он уже не раз приходил ей, когда она, пробудившись, проводила остатки ночи в одиночестве. Но сейчас во взгляде вампира не было ни кокетства, ни уловок, ни желания. Лишь печаль, страх и растерянность. — Во-первых, я хочу извиниться, — начал он, присев рядом с ней на то место, куда она указала рукой. — В последние два дня я вел себя отвратительно. И чувствую себя ужасно, но не только из-за этого. Астарион тяжело вздохнул и на секунду тоже перевел взгляд на пламя, вероятно, собираясь с мыслями. — Послушай, у меня был план. Простой, милый план. Соблазнить тебя, переспать с тобой, манипулировать твоими чувствами, чтобы ты никогда не предала меня. Это было… инстинктивно. Просто. И один раз уже сработало. Все, что тебе нужно было сделать – повестись на это и снова в меня влюбиться. А мне – не влюбиться в тебя. И вот на этом моменте мой маленький милый план… развалился. Он снова тяжело вздохнул, и Лижея вдруг не к месту подумала, что это, наверное, оставшиеся от жизни рефлексы при состоянии сильного волнения. Ведь она не могла вспомнить и мгновения, когда ему необходимо было дышать. — Ты… Ты потрясающая, — сказал вампир, посмотрев ей прямо в глаза, и там Лижея увидела настоящее подтверждение его слов. — Я говорю это искренне. Без притворства, масок, с которыми я за все эти двести лет и правда успел срастись. Знаю, ты думаешь, что годы твоего величия уже давно прошли, но это не так. Может, выборка у меня и не такая большая, но я никогда не встречал кого-то настолько самоотверженного. Даже те, кто утонул в чувстве вины еще глубже тебя, такими не были, а вот этих персонажей перед глазами у меня мелькало предостаточно. Сначала меня это бесило в тебе. Да и сейчас, если честно, все еще бесит. Но раньше я думал, что благородство, самоотверженность, помощь сирым и убогим, — на этом моменте Астарион театрально всплеснул руками, — делают из смертных и бессмертных лишь слабаков. Но смотря на тебя, я вдруг понял, что порой подобные сердобольные глупцы ведь становятся богами. Я не знаю, уж станешь ли ты богиней, но ты абсолютно точно заслуживаешь лучшего. Чего-то настоящего. Я хочу, чтобы мы были чем-то настоящим. Его длинный монолог одновременно и злил, и грел уставшее сердце, и даже умудрился немного насмешить. Лижея понятия не имела, что делать с этой странной смесью эмоций. Она думала, что теперь не сможет без злости и взглянуть на этого притворного дурака. Но сейчас, когда он сидел перед ней в кои-то веки не буквально обнаженный, она поняла, что чувствует странное тепло в груди. Раньше его там не было. Наверное, настоящий Астарион и нравился ей по-настоящему. Такой немного неловкий, но искренний, смотрящий в глаза собственному страху с непривычной для себя решимостью, желающий что-то изменить и при этом все еще способный каким-то образом ее развеселить – да, этот вампир абсолютно точно был угоден ее уставшему сердцу. — Я тоже этого хочу. Ты мне действительно дорог. — Правда? Он смотрел на нее так неверяще, так растерянно и удивленно, словно в запасе у него было заготовлено еще несколько таких речей, чтобы ее убедить. А она взяла и снова повелась с первого раза. На одни и те же грабли… Лижея придвинулась поближе к вампиру и заключила его в крепкие объятия, устроив голову у него на плече. Снова услышала рефлекторный вздох удивления и почувствовала, как по холодному телу прошла дрожь. А потом, спустя несколько секунд колебаний, сильные руки сомкнулись у нее на талии, утянув их обоих в маленький уютный момент единения посреди бесконечной темноты. — Ты полна сюрпризов, ты знаешь это? — усмехнулся он ей куда-то в затылок. — Ты можешь мне ответить на один вопрос? — Всего на один? Будет куда проще, чем я думал… Лижея улыбнулась, не удержавшись. Все же все по-разному справляются в таких ситуациях. Она оторвалась от него и посмотрела прямо в глаза, молча прося не утаивать сейчас правду. — Тогда, в нашу самую первую ночь много лет назад, я была тебе омерзительна? — Я… я понимаю, почему ты спрашиваешь, — кивнул вампир, осторожно и заботливо взяв ее за руку. — Но прежде чем отвечу, хочу, чтобы ты понимала, что тогда любая близость с кем-либо была лишь способом привести ему новых жертв. И, само собой, со временем все романы превратились для меня в изощренную, театральную пытку. Даже сейчас я не могу избавиться от этого чувства… — он снова замолчал на секунду, возможно, пытаясь подобрать слова, но под самый конец передумал смягчать правду и не захотел снова врать: — отвращения и раздражения. Хотя я понимаю, что наши отношения принадлежат лишь нам двоим. А тогда мне приходилось выуживать всю возможную выгоду для себя из этого театра абсурда просто, чтобы не поехать головой. Омерзительна ты мне не была, но… не буду врать, я смеялся над тобой в ту ночь. Он с силой сжал ее руку и поджал губы, как будто пытался подавить низменный порыв заплакать, как она в прошлую ночь. Астариону явно было непросто признаваться, и волны страха, что только-только утихли, расползлись от него с новой силой. Но чего он боялся? Что она разозлится на честный ответ, которого сама и желала? Странно… Он говорил, что совсем не помнит всех тех, кого приводил к Касадору за эти столетия. Но рассказывал об их давней связи так, как будто это было на прошлой неделе. Сколько же времени он потратил, чтобы все это выудить из засоренной памяти? — Откровенно говоря, в ту ночь я вообще изначально нацелился на кого-то другого. Похищать тебя и уводить на глазах у целой толпы – это было слишком рискованно. Не говоря уж о том, что если бы ты внезапно пропала, весь нижний город на уши бы встал. Но… ты была такой свободной! И такой самодовольной, особенно в этот вечер. Я… Я просто завидовал, — он перешел на едва слышный шепот. — Я не мог обрести такую же свободу, какая была у тебя, и я захотел отнять ее. Вместе с жизнью, чтобы больше глаза не мозолила. Но сначала хотел привязать тебя к себе, унизить, заставить почувствовать себя зависимой и ничтожной. Пока мы ужинали, я придумывал целый план длиною в полгода, как методично заставить тебя сначала впасть в зависимость от меня и от наших встреч, а потом… Потом и все остальное. По сути, параллельно я мог приводить Касадору других жертв, одну конкретную он мог и подождать. Сейчас я очень рад, что ты оказалась умнее, чем я думал. — Как ты все это смог вспомнить? — Некоторые вещи просто не забываются, — пожал плечами Астарион. — Свой самый фееричный провал я бы никогда не забыл. Просто я сначала тебя не узнал, все же много лет прошло. Я всегда считал, что когда встречу тебя снова – отыграюсь и доведу дело до конца. Кто же знал, что так… оно все сложится. К концу своей сумбурной и эмоциональной речи он совсем сник. Лижея не знала, о чем он думал, но точно понимала – она не злится на него. Прошлую себя и ей самой за много что хотелось огреть по голове чем-нибудь тяжелым. Не только советницу, но и Певчую птичку. Неужели ей действительно необходимо было пройти через одиночество, голод и изгнание, чтобы элементарно повзрослеть? Оглядываясь назад, она вдруг поняла, что так оно и есть. Если бы Тамиорн простил ее и выгородил, она бы до сих пор сидела в верхнем городе, пила дорогое вино, спала на шелковых простынях, не знала горя и проклинала судьбу за какие-то мелочи. А когда ее похитил из города наутилоид, она бы и дня не протянула: оставила бы Шэдоухарт умирать и не получила спасительную астральную призму с Гостем внутри. Вот такой ей был бы уготован конец, с щупальцами вместо рта. Да, над такой дурой не грех и посмеяться. — Спасибо, что рассказал. И я… Я не желаю, чтобы ты делал то, чего не хочешь. Мы можем обойтись и без секса какое-то время, пока ты в себе не разберешься. — Звучит почти как вызов, — нервно усмехнулся Астарион. — Но… спасибо. Я правда это очень ценю. — Можно тебе кое-что рассказать? — О, свои остренькие ушки я всегда готов тебе предоставить, дорогая! — Астарион неожиданно оживился и придвинулся ближе, приготовившись слушать. — Что тебя волнует? — У меня был сегодня ночью странный транс…