Bark like a God

He looks so sick, I wanna take him for a walk Baby, let's get down, I wanna bark like a God

      Трахаться в бюро учёта новообразований — не лучшая затея; здесь сумрачно вне зависимости от времени суток, а ещё ужасно неромантично пахнет пыльными бумагами и какой-то лекарственной дрянью. Но Тимлин всё не зовёт Каприс к себе домой, а та никак не напросится в гости.       Видавший виды письменный стол опасно скрипит, когда на него усаживается Тимлин, но, как и многие разы до этого, выдерживает её вес. Наспех расстегнув блузу и задрав подол длинной юбки, она призывно разводит колени; сегодня на ней нет белья. Тимлин с ухмылкой смотрит прямо на Каприс, ничуть не стесняясь своей наготы.       Между ляжек у неё мокро и горячо; в области вульвы завитки жёстких волос слиплись от обилия смазки. Щёки и аккуратную некрупную грудь усыпают бесформенные тускло-розовые пятна румянца. Низ живота тянет. Сильно, едва ли не болезненно, даром что род человеческий давно о боли забыл. Но Каприс — особенная, поэтому Тимлин ни капельки такая реакция собственного организма не удивляет.       Каприс издевательски медленно скользит средним и указательным пальцами по клитору, — взад-вперёд, взад-вперёд — а потом вдруг зажимает его, твёрдый и чувствительный, между ними.       Тимлин вздрагивает. Заскулив, прогибается в пояснице до хруста позвонков, словно одержимые дьяволом из старых кинокартин. На языке вертятся бессвязные мольбы перестать уже изводить и овладеть, наконец, так, как одна лишь Каприс и умеет, чтобы после подкашивались колени, тряслись руки да в голове ничего, кроме блаженной пустоты, не оставалось. Но Тимлин терпит, ведь сильнее, чем кончить, ей хочется близости. Тактильного контакта, ласки хочется; грубой ли, нежной — не важно. Главное, чтобы прекрасная Каприс была рядом и трогала её, ощупывала, тискала… от её рук Тимлин не жалко и умереть.       Сама же она, дёрганая и несуразная, с бескровным лицом и обкусанными до мяса ногтями, должна вызывать отторжение. Просто обязана. У Тимлин ведь глаза живущего в неволе хищника и повадки под стать — жуть хтоническая в обличии женщины, не человек, а ходячая дисфункция.       Однако Каприс не только перформансист, но и хирург. Вот потому она, наверное, и тянется к Тимлин, как к редкой причудливой патологии; из похожих побуждений иные хотят спрыгнуть с большой высоты, поворошить птичий трупик палкой или затолкать конечность прямиком в работающий механизм какого-нибудь станка.       Природа не наградила Тимлин синдромом ускоренной эволюции, навсегда лишив её тело привилегии послужить для Каприс сырой глиной, неогранённым алмазом, плодородной почвой. Каждое новое представление — своего рода пытка, ведь всякий раз Тимлин отчаянно желает оказаться на месте Сола, обнажить нутро на глазах восхищённой толпы и раз и навсегда доказать: это она, она достойна быть партнёршей Каприс!       Впрочем, напрочь лишённый полового влечения Сол не возражает, когда она оставляет его ради тет-а-тетов с Тимлин, так что всё не так уж и плохо.       — Расслабьтесь, — хрипловатым шёпотом велит Каприс, наклонившись к самому её уху.       И Тимлин ахает, когда в её вагину глубоко, по самые костяшки входят сразу три пальца, трутся подушечками о верхнюю стенку, ритмично сгибаются; совсем как в том жесте, каким обыкновенно подманивают, подзывают кого-то.       Каприс наваливается сверху, приникает к шее, и мелко дрожащая Тимлин ластится, подставляется под поцелуи, целует сама — везде, куда только дотягивается. Непослушной рукой она нашаривает бант у воротника рубашки Каприс, распускает его. Затем широко, влажно лижет кожу на плечах и ключицах, прихватывает зубами до тёмных отметин, в беспамятстве царапает оголённую спину и стонет, стонет, стонет в такт частым толчкам.       Долгожданная разрядка вышибает из лёгких весь воздух. Тимлин глухо вскрикивает и застывает на добрые десять секунд, переживая мучительно приятный спазм. Будто откуда-то издалека до её слуха доносится весёлое:       — Вы чуть не сломали мне пальцы, — и вслед за ним:       — Сможете ещё раз?