Двенадцать?!

Холодный, противный ветер, делал эту ночь еще более мерзкой и неприятной. Он проникал под одежду, сковывал движения, пробираясь почти до костей. Противное удушье и слезы, наворачивающиеся на глазах, болью отозвались на далекий крик петуха. «Предатель»! Никто не говорил это вслух, да и некому было судить его, лишь взгляд учителя, грустный, полный боли взгляд учителя, как будто сказал: «я же говорил». В этот момент он ненавидел все. Ночь, в которую все случилось, Иуду, что оказался не таким уж и другом, этих глупых слуг, доставших его вопросами. Но сильнее всего, он ненавидел себя, за трусость и слабость. За его непростительно глупую гордость и чрезмерную самооценку, оказавшуюся на деле, лишь неоправданной бравадой. — Предатель. Трус и предатель. — Противный, хрипловатый голос то шептал, то срывался на крик. Казалось, что он звучал отовсюду, и как бы сильно Петр не закрывал уши, голос еще сильнее звучал в его голове. — Трус, надменный, глупый трус. Ты так обрадовался тому откровению, что даже не заметил, как слабость уже проникла внутрь тебя. Ничтожество, Иуда лишь единожды предал Его, а ты трижды отрекся. Ты не камень, ты пыль, от которой стараются поскорее избавиться, омывая ноги и обувь. Петр сам не понимал куда он идет и где он находится, темнота, холод и противный голос, все это сбивало и не давало ему найти такой нужный и спасительный путь. Он не помнил, как оказался перед домом, как вошел в комнату и не зажигая свечи, рухнул обессиленный на пол. По щекам снова потекли слезы. Из груди вырвался тихий, полный боли стон, походивший больше на хрип. Ему хотелось кричать, но он уже не мог. Сорванный голос, простуженный связки, болезненно реагировали на малейшую попытку издать любой звук. Пролежав на полу какое то время, Пётр заставил себя встать. В тусклом свете зарождающегося нового дня, он увидел свои грязные, окровавленные руки и ноги. Пройдя в другую комнату, он набрал холодной воды и попытался смыть с себя свою же кровь, а может и не только свою. Он старательно тер ноги и руки, натирал и без того замерзшие лодыжки и запястья. Пальцы не особо слушались, но он не обращая на боль, продолжал тереть. Отмыв себя от пыли и увидев на коже множество царапин и порезов, он вернулся в комнату, и дойдя до постели, окончательно обессилев, рухнул. Усталость взяла верх над эмоциями и противным голосом. Где-то вдали, проорал петух!                   *                              *                              * Посреди Гефсеманского сада стоял Петр, он смотрел на то место, где часом ранее, молился его учитель, и молчал. «Отец, прошу, пусть это пройдет мимо меня… Но если Ты, считаешь, что так нужно, я готов…» - слова молитвы сами собой всплыли в памяти. «Прежде, чем прокричит петух, ты трижды предашь меня…» - Нет, - голос Петра потонул, в порывах холодного ветра. - нет. - кричал он, но его уже никто не слышал. - нет, - устало простонал он, падая на мокрую землю. - нет. Я не хотел, я… - голос дрожал, горячие, соленые слезы текли по обветренным щекам, потрескавшиеся губы были приоткрыты. - я не хотел, - чуть слышно прошептал Петр. - прости. Крик, полный боли и отчаяния сорвался с губ, и потонул в очередном порыве ветра. Деревья шумели над его головой, словно все творение, негодовало и не соглашалась с происходящим. «Предатель», тихий, противный, липкий и при этом холодный голос, как будто проникал в саму суть Петра. «Трус и предатель, Он предупреждал тебя, а ты»? Говорящий, будто отошел от него, давая время подумать. - А я? Что я? Я струсил, не смог просто признать то, что я его ученик, испугался, что меня убьют или приговорят к наказанию. Хотя сам же кичился, что ни смерть, ни угрозы, не заставят меня оставить учителя. А сам?! Трус. Нет, трус смелее меня. Я ничтожество, падаль, шакал. Перед глазами неожиданно возникли волны. Огромные волны, грозящие накрыть его с головой. Паника, туманила разум, в страхе он лишь прокричал - «помоги», и в тот же момент чья то сильная, крепкая рука выдернула его из волн и поставила рядом. Море продолжало бушевать, сильный ветер поднимал волны, разбивая их о лодку, от чего та устрашающе скрипела. Но вокруг них была тишина, а воды под их ногами, были твёрды, словно суша. - Разве не Я сказал тебе идти по воде? Но ты засомневался! Пётр молчал, он смотрел на бушующее море, ветер, волны, шум воды, что разбивается о далекий берег. И его друг, что стоял рядом, такой спокойный. - Идем. - Иисус прошел к лодке, Петр молча последовал за ним и как только они вошли, море успокоилось. «Предатель! Разве не ты поставил под сомнения власть и силу творца? Повели и я пойду. Разве не надменность, толкнула тебя на столь безрассудный и глупый поступок? Или ты думал, что за столь смелый поступок тебя назовут мужем веры, подобно отцу Аврааму? Не гордость ли это? А ты знаешь, отношение Бога к гордым». Пётр зажмурился, стараясь прогнать этот противный голос из своей головы, но голос становился лишь громче. Сорвался на крик и потонул в шуме толпы. Той самой толпы, что теснила его, учителя и учеников, что были с ними. Неожиданно Иисус обернулся и спросил: - Ты не видел, кто только что прикоснулся ко Мне? Пётр, удивленно замотал головой, стараясь увидеть того, о ком говорил учитель. Но не найдя взглядом никого, кто мог бы быть подходящим, на роль прикоснувшегося ответил: - Учитель, тут слишком много людей, неудивительно, что кто-то случайно задел тебя. - Нет Петр, это не было случайно. Этот кто-то получил то, зачем пришел. - О чем ты? - Узнаешь. Из толпы вышла испуганная женщина, она старалась не смотреть Петру в глаза, а лишь упала перед Иисусом на колени и призналась во всем. Иисус осторожно склонился над ней: - Дитя. По щекам женщины побежали слезы, было видно, что она давно не слышала ничего доброго и нежного в свой адрес. - Дитя, все хорошо. Твоя вера, тебя спасла. Иди с миром. - Он обнял ее и поставил на ноги. Его глаза были полны любви. Столько времени быть рядом, и не понять, такой банальной ситуации? Смешно, смешно. Учитель, тебя теснят. Как будто Он этого не видит и не чувствует?! Зачем говорить столь очевидные вещи на конкретно заданный вопрос?! Что это? Глупость? Усталость? Гордость? Или простое неверие?! Палящее солнце. Плеск волн, солнечные зайчики, усталость и досада от нулевого улова. Ночь выдалась тяжелой, утро не принесло никакой радости. Обычно в это время, они развешивают сети для сушки, а сегодня они все еще в воде и пытаются поймать хотя б пару рыбок. Но видимо не судьба. Подплыв к берегу и почти вытащив лодку на сушу, Петр устало сел на песок. Он не мог пожаловаться на полное отсутствие еды и денег, но улов, должен был пополнить запасы, а этого не случилось. Они и не заметили, как вокруг столпилось множество народу, а незнакомый парень, забрался в их лодку, и попросил отплыть от берега. Петр устало посмотрел на Него, но почему то не стал спорить, а просто выполнил просьбу. Этот незнакомый парень учил очень странным вещам. Но сердце Петра откликалось на каждое Его слово. Закончив учить, незнакомец посмотрел на него и предложил отплыть на глубину и закинуть сети. Петр, понял, что он не понимает в рыболовстве, раз просит посреди дня, когда рыба вся ушла на глубину, закинуть сеть. Но по какой то непонятной ему причине лишь ответил: - Лишь по твоей просьбе сделаю это. Хоть это и бессмысленно. Но к его удивлению сети не просто наполнились, ему не хватило сил, вытащить улов. На помощь пришли друзья на другой лодке, но даже для двух лодок улов был слишком велик. В испуге он попросил незнакомца покинуть лодку. - Ни одному человеку это не подвластно, никто, кроме Бога, не может повелевать живыми существами. Я же грешник. Незнакомец лишь улыбнулся. - Следуй за мной. По щекам Петра потекли слёзы, воспоминания одно за другим, всплывали в памяти. А он, стоя на коленях на влажной, от выпавшей росы земле, горько плакал. Солёные слезы стекая по щекам, пропитывали, еще не отросшую, не густую бороду.