Двенадцать?!

Осознание того, что он натворил, постепенно прокрадывалось, пронизывая его душу, и разбивая сердце на тридцать осколков. Земля уходила из под ног, в ушах стоял свист. А перед глазами жуткая картина бичевания невинного. Удар, взмах руки и снова удар, взмах и еще один удар. И каждый новый удар, лишал его жизнь смысла, донося до него суть его продажной и низкой душонки. Достав из сумки кошель полный денег, он вернулся в храм и бросил его к ногам тех, кто ему же ранее и заплатил. Те же лишь брезгливо скривились, при виде измученного, лица мужчины. И отвернулись. Для них все было решено, он же страдал от собственной слабости и трусости. Осознавая, что за сделанное, прощения ему не видать, ему даже в голову не пришло воззвать к небу. Горечь, противная горечь, выжигала изнутри, стирая малейшую надежду на чудо. В полной тьме, он прошел ровно по тому пути, по которому часом ранее вели учителя. Мужчина не кричал, не рыдал, не рвал на себе одежду, просто шёл, обречённо понурив голову. Где-то вдали прокричал петух, а за ним, до его слуха донесся крик, полный боли и отчаяния. Он не видел кричавшего, но от этого ему не было легче. Лишь дойдя до высокой смоковницы, он остановился. - Закхей, слезай скорее с дерева. Иисус улыбался. С дерева осторожно слез невысокий человек, он был крайне удивлен, а может быть даже напуган. Разглядывая молодых людей снизу вверх, он еще раз посмотрел на учителя, о котором так много слышал. Но видел впервые. - Я бы хотел сегодня пообедать с тобой. - Слова Иисуса прозвучали, как гром среди ясного неба. - Со мной? Невысокий мужчина был явно поражен услышанным. Он не мог и представить, что такой почитаемый и уважаемый учитель, может пересечь порог его дома, тем более разделить с ним трапезу. Видимо слишком привык к тому, что для всех был всего лишь противным, бурчливым, всеми ненавидимым маленьким человеком. - Да с тобой. Ты не против? - Конечно же нет. Пойдемте, я... Эмоции переполняли Закхея так сильно, что мешали подбирать нужные слова. Он просто бежал впереди учителя, с трудом сдерживаю радостный крик. Ему так хотелось рассказать всем, что сам учитель будет сегодня гостить у него и делить с ним трапезу. Прохожие с удивлением смотрели на сияющего от счастья человека, они впервые видели его таким. Кто то с осуждением смотрел на учителя, кто-то с непониманием смотрела на Закхея. А кому-то было просто все равно. Но был тот, кого вся эта суета раздражала. Он не понимал, почему Иисус возится с этими мытарями, зачем ест, лежа за одним столом, с грешниками. Зачем тратит свои деньги и время, на этих недостойных. И при этом не обращает внимания на тех, кто мог бы помочь ему достичь власти и богатства. А женщина?! Та, безрассудная, странная женщина, что припав к ногам учителя, разбила алавастровый сосуд и вылила, такое дорогое содержимое, ему на ноги. И тот странный разговор с самарянкой у колодца. О чем учитель думал, разговаривая с отбросами общества? Ну точно не о своей репутации и репутации учеников. Но последней каплей, и тут он понял, что не помнит, что именно стало последней каплей?! Что подтолкнуло его на это шаг?! Его раздражало все, слова, жесты, поведение, общение учителя с «недостойными», по его мнению, людьми. И когда ему назвали цену, он сдался, отдавая все, на волю случая. Тем самым, как бы снимая с себя ответственность за свершенное. Но это было тогда, а сейчас, он стоял перед смоковницей. Внутри, как будто что-то щелкнуло, сломалось, разбилось. Описывать можно по разному, сути это не меняет. И через мгновение, лишь тень, брошенная на земь, напоминала о ранее, стоявшем на том месте человеке. Откуда взялась веревка, осталось тайной.