Пугающе Странное (или сквозь Уэнсдей-мультиверс)

День был ярким и спокойным, небо — чистым голубым полотном, ни облачка, солнце светило вовсю. При этом температура была относительно мягкой, дул приятный ветерок. Это была идиллия. Паркер Нидлер-Аддамс старалась не выдать полуулыбки, заваривая кофе. Глядя на день, она ничуть не удивилась тому, что утром ее жена шипела, как рассерженная змея, когда раздвигала шторы, а потом заявила, что будет в своей лаборатории до полудня. Лаборатории, расположенной на пяти уровнях под землей. Они по-прежнему жили в Ассимиляции (хотя в последние годы начались разговоры о переименовании города), но уже не в особняке. Уэнсдей ратовала за независимость, и после свадьбы, с благословения Гомеса и Мортиши, они переехали в небольшой дом на окраине города. Типичный белый деревянный дом с садом впереди и задним двором. Очень буколический. Всего за два дня деревья вокруг дома стали пепельно-серыми, формы исказились и перекрутились, внешняя деревянная ограда превратилась в ограду из черного металла, горгульи на крыше и центральная башня появились из ниоткуда, а подвал превратился в лабиринт коридоров и потайных комнат. О, и растения, и виноградные лозы росли повсюду. Судя по тому, что им удалось выяснить, за ними отправилось маленькое отродье духа особняка Аддамсов и решило обжить дом. Паркер не могла жаловаться, ведь они сэкономили время и деньги на ремонт. А у одержимого дома были свои преимущества, если только не забывать смывать остатки кофе в унитаз, чтобы отдать ему. Подготовив горячую воду, Паркер закончила приготовление напитка, который должен был пробудить ее чувства в это субботнее утро, и сделала большой глоток без сахара и сливок. Несмотря на выходные, ей еще предстояло поработать. Хотя их дом был гораздо скромнее фамильного особняка, они все равно жили в комфорте. Уэнсдей стала неуловимой знаменитостью в многочисленных научных кругах, многие из ее странных теорий были доказаны ею самой, и у нее было множество патентов на различные изобретения, которые позволили бы им жить, не пошевелив и пальцем, в течение следующего столетия. Но у Паркер было свое призвание: она преподавала литературу в средней школе Ассимиляции, и ей предстояло принимать экзамены. Не было более яркого признака общего улучшения города в вопросах принятия, чем отсутствие проблем с тем, чтобы Аддамс обучала их детей. Аддамс по браку, но, тем не менее, Аддамс. В тридцать пять лет некогда высокая, долговязая, бандитски симпатичная молодая девчонка превратилась в высокую, долговязую, бандитски красивую взрослую женщину. Она все еще сохраняла свой готический облик, принятый в подростковом возрасте. И, видимо, учительница с выбритыми на одну сторону волосами, в кожаной куртке и с кольцами в виде черепов автоматически становилась «крутой» учительницей в школе. Какой поворот событий в жизни. Но в то утро нашлось кое-что более важное, что потребовало от нее выпить кофе, чтобы не потерять бдительность. Например, нож, который вот-вот должен был вонзиться ей в голову, если бы не быстрое движение, чтобы увернуться от него, за которым последовал разочарованный стон. — Черт возьми! — Доброе утро и тебе, Варади, — ответила Паркер и с улыбкой повернулась к дочери. Когда они поженились, Уэнсдей и Паркер не задумывались о детях. Варади стала сюрпризом, причем не только для них. Они нашли ее во время поездки в Европу, маленькую девочку лет четырех, бегавшую в одиночестве по лесам Румынии и одетую в лохмотья, скорее одичавшую, чем что-либо еще, и наполовину усыновленную местной волчьей стаей. Она жила в останках старой заброшенной лаборатории, где, похоже, проводились эксперименты по созданию искусственных людей. Варади была гомункулом. Големом из плоти и крови. Девушка была неотличима от обычного человека, за исключением сильной бледности, прозрачных белесых глаз, из-за которых некоторые не раз принимали ее за слепую, и дара расчленять свои руки и ноги и двигать ими независимо от тела. Она любила участвовать в гонках со своим дядей Вещью. Уэнсдей сразу же объявила девочку Аддамс. Меньше чем через два дня она уже была ею по всем документам, приведенным в порядок. А затем они вернулись в Соединенные Штаты с маленькой девочкой, которая едва могла говорить и имела склонность кусать людей за лодыжки. В свои десять лет Варади уже была полноправной Аддамс, а ее ум был склонен к изобретательству и инженерному делу. Но если ее мать-ученый была сосредоточена на преодолении границ природы, то Варади интересовало создание самого безумного оружия, которое она только могла придумать. Например, метательный арбалет, который она только что закончила испытывать вместе с матерью. Паркер приподняла бровь, сделав еще один глоток кофе: — Это не один из старых арбалетов твоего дяди? Варади кивнула, высоко подняв оружие: — Ага, переделанный и модифицированный. Смотри, смотри! Я добавила к нему систему поддержки, чтобы вместо болтов он мог метать ножи разных размеров, и пытаюсь приспособить механизм для переключения с ручной на автоматическую стрельбу! — А эти три красные линии, украшающие ручку? — спросила Паркер, когда они перешли из кухни в гостиную. — Они заставляют его стрелять быстрее. Паркер улыбнулась: — Какое научное обоснование для этого? — Что мне десять лет, — ответила Варади, после чего на ее лице появилось задумчивое выражение. — Мам… Как ты думаешь, маме это понравится? Паркер поставила чашку с кофе на маленький столик рядом с диванами и опустилась на колени перед дочерью: — Конечно, ей понравится, маленький гремлин, — сказала она. — Когда вообще твоей маме не нравилось хоть одно из твоих изобретений? — Никогда. Они всегда ей нравятся. Но я просто хочу, чтобы это ей понравилось-понравилось… Если у меня все получится, я планирую сделать еще один с электроприводом на ее день рождения. — Я уверена, что она полюбит его так же сильно, как она любит тебя. — И он будет стрелять пираньями! — М-м-м, я уверена, что твоей маме это понравится, но думаю, что пираньям это не очень понравится. — О, я использую некоторых мутантов, которые есть у великого дяди Фестера… Мгновение между матерью и дочерью было прервано, когда в другом конце комнаты вдруг из ниоткуда начал формироваться круг интенсивного разноцветного света, который в конце концов стабилизировался и показал группу силуэтов, которые начали принимать форму по мере того, как они пересекали его. Паркер встала, инстинктивно оказавшись перед дочерью и бросив взгляд на стойку с ножами, все еще видневшуюся через дверь на кухню. Позади нее Варади снова готовила арбалет, хотя на ее маленьком личике не могло не отразиться восхищение, вызванное этим светопреставлением. Огни наконец рассеялись, оставив перед ними группу людей. Паркер сразу же узнала нескольких из них, отчасти из-за очевидного сходства, а отчасти потому, что вспомнила историю, рассказанную её женой много лет назад. Одна из прибывших вышла вперед, молодая женщина лет восемнадцати, со светлыми волосами и голубыми глазами, в зеленом трико и кожаной одежде, похожей на что-то из фэнтезийного романа. Она сделала шаг вперед, примирительно подняв руки… — Э-э… Здравствуйте? — нервно поприветствовала она. — Мне очень жаль, но вам не стоит беспокоиться… Надеюсь, мы не ошиблись местом. Паркер оглядела ее с ног до головы. Она не была до конца уверена, но… — Вы случайно не Энид? Глаза Энид расширились от удивления: — Вы меня знаете? — Моя жена рассказала мне историю о своем неожиданном путешествии в другую вселенную много лет назад, — ответила Паркер, слегка расслабившись. — К своему стыду признаюсь, что часть меня не совсем верила в это, пока однажды она не надела мне на голову штуку, похожую на аквариум, соединенную с другой штукой в ее голове, которая оказалась устройством обмена памятью. Это развеяло все сомнения, и я помню смутные мысленные образы того, что она видела, так что… В общем, ты похожа на Энид, — сказала она, прежде чем посмотреть на Сен-Клер и Энейт. — Хотя, похоже, теперь вас несколько… — пробормотала она. Первым, что последовало за ее объяснением, было восклицание приятного удивления одной из других «Уэнсдей», которую Паркер не смогла опознать, но которая оказалась примерно того же возраста, что и Энид, и к ней почти примыкала другая молодая женщина с вьющимися волосами и напряженным взглядом. — Жена? — спросила Пап с веселой улыбкой, ее глаза плясали между матерью и дочерью. — Нидлер обзавелась семьей? — И отродьем, — сказала другая Уэнсдей, более молодая, но агрессивная, с хмурым выражением лица, которое развеялось, когда одна из Энид, шатенка, положила руку ей на плечо. — Я не отродье, — очень серьезно сказала Варади, наблюдая за новенькими, которые были очень похожи на ее маму (но, по ее мнению, не были и вполовину такими крутыми). — О, милая, я уверена, что она не это хотела сказать… — начала Энид, опасаясь, что девочка почувствовала себя оскорбленной. — Я — адское отродье! — воскликнула Варади, внезапно подняв арбалет и выпустив нож, который прорезал воздух и полетел прямо в сторону Ву. Аддамс лишь парировала удар, поймав нож в полете между кончиками указательного и среднего пальцев. На ее лице появилось подобие довольной улыбки. — Действительно, — сказала она. — Варади! — воскликнула Паркер, — Что я тебе говорила о том, что нельзя бросать в людей острые предметы? — Что не стоит этого делать, если они не Аддамсы, — ответила девочка. — Но это явно Аддамсы, мам! — Ничего страшного, правда, — сказала Шарк, опираясь на лопату. — Прекрасное у тебя приспособление, дитя. Мне нравятся красные линии, чтобы быстрее стрелять. — Спасибо! — ответила Варади. Может, они и не были такими крутыми, как ее мама, но некоторые из этих версий казались ей не такими уж плохими. — М-м-м, я должна спросить, — сказала Паркер, пытаясь поддержать разговор, — но… почему вы здесь? — Очевидно, из-за меня, — сказал новый голос. Тихий, монотонный голос. Все присутствующие повернулись к главной входной двери в комнату, где бледная Уэнсдей с глазами, закрытыми защитными очками, одетая в белый халат, покрытый следами пепла, жира и других неопознанных жидкостей, и черные резиновые перчатки, наблюдала за происходящим, сложив руки. — Нидлер! — воскликнула Энид, бросаясь к ней и сжимая ее в крепких объятиях, которые подняли Аддамс с пола. — Посмотри, как ты выросла! — Меня никогда не перестанет забавлять, что ты дала им мою фамилию, чтобы они использовали ее как твое прозвище, — сказала Паркер. — Я объяснила тебе свои причины, cara mia, — ответила Нидлер, когда Энид опустила ее на пол. Безумная ученая сняла очки, открыв темные тенистые глаза, но в них мелькнула искра узнавания и ностальгии. — И это подходящее имя, ведь теперь я Уэнсдей Аддамс-Нидлер. — Я бы сказала, что тебе очень подходит, — сказала Энид, улыбаясь и показывая клыки. Нидлер посмотрела на нее с аналитическим интересом. — Ты изменилась, Синклер. — О… я… э… Ну, это сложно. Нидлер лишь кивнула. Она двинулась к остальным членам группы, но не преминула взъерошить волосы Варади, когда проходила мимо девочки, отчего та издала легкий смешок. Наконец она встала перед Шарк. — Шарк. Ты почти не изменилась. Я вижу, у тебя все еще почти патологическое пристрастие к этому инструменту для захоронения и эксгумации. — Ну, это многоцелевой инструмент, сестра Нидлер, — сказала Шарк, слегка смягчив свою острую ухмылку. — Я бы сказала, что мы эмпирически проверили его не в одной вселенной, не так ли? Затем Нидлер обратила свое внимание на Ву. Обе Аддамс молча наблюдали друг за другом, их лица превратились в непроницаемые, лишенные выражения маски для тех, кто не мог прочитать микросигналы, которыми были отмечены их лица. Двое лишь кивнули друг другу, выразив взаимное «хм» как неопределенный знак одобрения. И наконец Нидлер встала рядом с Пап, которая одарила ее теплой улыбкой. — В детстве ты была более сдержанной, — заметила Нидлер. — Если бы ты надела розовое, я бы приняла тебя за Фрайдей. — С годами я стала более открытой для людей, — сказала Пап. В то же время ее рука бессознательно скользнула вверх и коснулась пальцев руки Тейлор, находившейся рядом с ней, отчего на щеках Хайда появился яростный румянец. Это не осталось незамеченным остальными присутствующими, хотя никто не прокомментировал это. Нидлер лишь приподняла бровь и мысленно записала это в список тем для последующего обсуждения. Ведь сейчас явно не время для светских бесед. Ее взгляд упал на остальных посетителей. Новые, но и знакомые лица. И она не могла не заметить пару значительных отсутствий. — Энид, — сказала она, повернувшись к волчице. — Я могу сразу же сделать вывод, что этот визит, хотя и долгожданный, но, возможно, более запоздалый, чем мне хотелось бы, что, несомненно, объясняется отсутствием временной корреляции между вселенными, был нанесен не просто из вежливости или ностальгии. Лицо Энид стало серьезным, и она кивнула в ответ. Нидлер и раньше видела в оборотне эту решимость, но теперь она, казалось, приобрела многократную интенсивность. В ней скрывалась новая агрессивность, некая аура, которая, казалось, меняла атмосферу вокруг волчицы едва уловимым, но ощутимым образом. В ней было больше от Аддамс, чем когда-либо, но было и что-то еще, что нельзя было определить простым наблюдением. Нидлер уже начала подумывать, не даст ли Энид разрешения на вивисекцию, когда оборотень наконец ответила, выведя безумного ученого из задумчивости. — Нидлер, нам нужна твоя помощь. — В каком смысле? — Что ты скажешь о том, чтобы найти способ межпространственного путешествия в магически запечатанную вселенную, чтобы спасти Уэнсдей и Фрайдей и справиться с армией сверхъестественных монстров? Нидлер не отреагировала, но лишь на мгновение. Улыбка, появившаяся на ее лице через мгновение, вызвала у Паркер две реакции, когда она наблюдала за этой сценой. Во-первых, осознание того, что впереди их ждут интересные времена. Во-вторых, что ее жена, улыбающаяся как маньяк, всегда будет самым прекрасным зрелищем в мире.