***
Блэйд — не человек. Он кто угодно: оружие, сотканное из боли, отполированное собственной кровью и плотью. Он прирученное животное, когда-то брошенное на произвол судьбы и познавшее всю тяжесть жизни. Пешка на чьей-то доске; игральная карта; разменочная монета. Но не человек, нет. Свою человечность он потерял, когда очнулся, как от кошмарного сна — весь израненный и онемевший. Успел заметить только, как его мир окрасился в красный, а во рту появился металлический привкус. Тогда он умер. Человек внутри него, зовущийся Инсинем. Это последнее, что он запомнил. Во всех красках запомнил, Цзинлю. Как звуки застряли в глотке, когда его грудь пронзил холодный твёрдый клинок. Это всё повторялось снова и снова. Наверное, тысячи раз. Вот чудеса — услышать тихий шелест срастающихся сухожилий, когда пару секунд назад мышечная ткань была разорвана. Вот чудеса — потерять всяческую волю к жизни, пока тело продолжало восстанавливаться без оглядки на его желания. Вот чудеса… Цзинлю заставила понять, что такое смерть, вкусить этот сгусток страданий и боли. Она беспощадно, из раза в раз, мечом своим заставляла молить о том, чтобы больше никогда не открывать глаза. Вот чудеса — не успел Блэйд прийти в себя, успокоить дикого зверя внутри, как вновь погиб от рук женщины. Но она была другой. Она была… «В очках. Женщина в солнечных очках» — подсказывал разум. Зачем ей очки, если солнце и не светит вовсе? Всё было окутано кровавым маревом, не давая хотя бы одному лучику просочиться. Или это видят только его замыленные глаза? Точно ли они не врут? Проще их прикрыть, дать векам захлопнуться, пуская всё на самотёк, доверяя своим ощущениям. Стало немного легче — мир окрасился в пустой черный цвет, а по лицу стали барабанить капли дождя, стремительно превращаясь в ливень. Он лежал в каменных руинах, кровь стекла в лужу вокруг него, но было так хорошо: прохладно и спокойно. Блэйд даже не заметил, как стал пленником в железной хватке пары рук. Тогда и прозвучал звук, похожий на конец его страданий. Она заговорила первой: — Послушай, — голос мягкий и чарующий. Как Блэйд может не слушать? Даже монстр в его теле затаился, проникаясь каждой нотой, этой убаюкивающей колыбельной. — Я могу снова тебя убить. Но я этого не хочу, — она шептала ему на ухо, а горло отрицательно скрутило на попытку возразить. Женщина говорила что-то о нежите и о «нём». Неизвестно было, кем являлся этот «Он», важно ли это для Блэйда? Судьба, видимо, решила указать ему путь. — Послушай, Блэйдик, расслабься. Послушай, и ни о чём не думай. Он кивнул — на большее не было сил. А женщина, улыбаясь, подошла к нему. Почему то улыбка показалась ему очень грустной. «Возможно, кто-то покинул её, так и не дослушав», — подумал он отрешенно. Отныне он во власти этой девушки. В таких сильных, скрываемых под тканью бордовых перчаток, руках. Ему плевать на мотивы, на последствия, если предоставляется возможность и дальше слушать её голос — Блэйд готов выступить кем угодно, вверяя своё существование незнакомке. Орудием, например — ничего более подходящего из него не выйдет. Так Блэйд себя видит, ощущает, представляет. Кафка. К-а-ф-к-а. Вот, значит, как её зовут. Так легко это имя ложится на язык и также просто слетает, но не настолько красиво, как хотелось бы — речь Блэйда больше походила на рычание. Песнь ангела, разряд тока, молитва небесам или смех дьявола — так звучало оно из уст самой Кафки. Он готов — ему хотелось — быть чем-то полезным для Кафки, которая шепотом своим облегчает всевозможные страдания. Мара всегда была с ним беспощадна — наверное, это плата за бессмертие. Вот только, если кому и нужно было такое проклятие, то уж точно не Блэйду, но его вообще мало кто спрашивал. Но на это плевать, когда раны больше не болели, а Кафка самолично стригла отросшие и потемневшие волосы Блэйда. Она купала его, приводила в порядок, накладывала бинты и учила жить по-новому. Блэйд чувствовал себя псом, попавшим в руки заботливой хозяйки, хотя уверен, что Кафка даже не любит собак. Она как-то упоминала, что ей нравится гордый и независимый взгляд, нежели тупая и безвозмездная верность, присущая псам. Но, тем не менее, она всегда была рядом, чтобы поставить на ноги ровно, что-то подсказать, натренировать и чему-то обучить. Кафка стала личным спасением, щедро предоставленным судьбой. Кафка была для него и спарринг партнером, чтобы скорее привести в форму. Блэйд знал, что его тогдашняя сила — не предел. А еще Кафка как-то обмолвилась во время разговора с Сильвер Вулф: — Мне неинтересны мужчины слабее меня. Блэйд, стоявший неподалеку, нахмурился, запомнив те слова. Ведь когда-то он проиграл Кафке подчистую, расплатившись своей жизнью. И что-то неприятно сжалось внутри оттого, что эта женщина им наверняка заинтересована не более чем воспитанником. Разве это не причина, чтобы стать сильнее, лучше, опаснее? Чтобы ей было приятно находиться рядом со своим орудием. Да и какое из него оружие, если владелица гораздо могущественнее? — Блэйдик, наконец я тебя нашла, — звучит пробирающий до мурашек голос. И это обращение… Блэйд опустил клинок — теперь, почувствовав на себе все часы тренировки, усталость надавила на широкие и покрытые шрамами плечи. Рукоять в его плотно сжатой ладони мелко дрожала от продолжительной нагрузки. Он взглянул на подошедшую почти вплотную Кафку и шумно выдохнул. — Снова работаешь, не покладая рук, — девушка оглядывает его тело, по которому пот лился чуть ли не ручьем, впитываясь в бинты. Что-то в глазах Кафки темнеет, плещет озорством, и Блэйд под этим взглядом чувствует себя оголенным проводом. — Ну что за прелесть, — она элегантным движением оттягивает ткань на своей перчатке и тянет руку к лицу Блэйда, улыбаясь при этом одними губами. Блэйд намек понимает, цепляется острыми зубами за краешек бордовой перчатки, пока Кафка вытягивает из нее свою ладонь. Вещь остается на месте, когда девушка ведет уже неприкрытой рукой по груди Блэйда, подцепляя влажный бинт. — Думаю, на сегодня с тебя хватит, — произносит она мягко, прямо на ухо, параллельно ощупывая налитые кровью мышцы. Кафка тянет его на себя, в сторону выхода из тренировочного зала. — Пойдем, — манит своим голосом. Ей даже не нужно использовать Шепот духа, чтобы Блэйд беспрекословно следовал. — Я набрала нам ванную. Значит, она не искала его. Она изначально знала, куда идти.***
Принимать ванну с Кафкой вошло в обыденность. Всякий раз, когда она считала, что он хорошо поработал, Кафка составляла ему компанию, частенько прибегая к массажу забитых мышц. В этот раз вода все также ласково приняла в свои объятия, омывая выпуклый рельеф груди, не стянутый плотными бинтами. Кафка сидела позади него, намыливая свои руки пахучим гелем. Сэм порой интересовалась, почему от них одинаково веяло мятой и черникой. — Знаешь, Блэйдик, — Кафка начинает массировать чужие плечи, иногда проходясь чуть выше — к шее, вызывая тихое мычание у мужчины. — Сегодня ты напряжен и неразговорчив даже больше, чем обычно, — она вздохнула, мягко очерчивая изгибы на спине Блэйда своими изящными пальцами. Он откинул голову назад, упираясь Кафке куда-то в ключицу и прикрывая тяжёлые веки. Сверху послышался нежный смех: — Блэйдик, я не смогу закончить, если ты будешь мешать. Блэйд послушно вернулся в прежнее положение, а Кафка продолжила мять его тело. Каждая новая ласка для него откровение, но он покоряется Кафке и её пальцам, изредка вздыхает, кусает губы от удовольствия, и его напряжение понемногу уходит. Кафка приближается и на самое ухо произносит: — Кажется, тебе не хватит только массажа, да? Блэйд не ответил — раньше всё заканчивалось именно этим, поэтому он не знал, что ещё девушка могла придумать. Молча скосил взгляд на Кафку, но та лишь вздохнула, обдавая щеку горячим дыханием. — Так не пойдет, за хорошую работу следует получать хорошее вознаграждение, ты так не думаешь? — Кафка отстранилась и тепло её тела перестало греть кожу, отчего Блэйд нахмурился. Сзади послышался плеск воды, на что он обернулся и заметил, что Кафка теперь возвышается над ним. Вода стекала по обнаженному телу, вторя изящным изгибам и рельефам девушки, пока она переступала через бортик и обходила ванну. — Сегодня ты был очень хорошим мальчиком, поэтому я буду рада наградить тебя лично. Блэйд наблюдал с интересом за махинациями Кафки, которая залезла обратно, сменив при этом их положение — теперь девушка восседала на нём сверху и, перекинув влажные волосы на одно плечо, предоставила обзор на белоснежную кожу. Блэйд уложил одну руку на бортик и сразу же его сжал, подавляя внезапный порыв укусить Кафку в такое маняще-желанное место, от которого до невозможного трудно отвести взгляд. Она, проследив за реакцией, лишь хмыкнула, немного поелозила на чужих массивных и упругих бедрах, убрала со лба мужчины прилипшую прядь волос, заправив её за ухо, куда в следующее мгновение произнесла: — Расслабься, Блэйди, и не стесняйся делать то, что хочешь. Я разрешаю. Не нужно повторять дважды, чтобы Блэйд позволил себе всё таки вцепиться в эту тонкую шею, ощутимо кусая и вызывая у Кафки неожиданный полу вздох, полу стон. Девушка склоняет голову вбок, открывая Блэйду больше места для исследования. — Ох, мой щеночек отрастил клыки что надо, — хмыкнула Кафка, прервавшись, когда после очередного укуса Блэйд прошелся языком по покрасневшей коже, начав старательно её вылизывать. В ласках тот намного искуснее, чем в речах. — Тебе же нравятся кошки, — невозмутимо ответил мужчина и остановился, взглядом оценивая проделанную работу, то возвращая его на Кафку. — Нормальным людям нравятся кошки, — кивает Кафка и смотрит с прищуром, явно забавляясь с комментария Блэйда. Блэйд же в свою очередь умалчивает, что на кошек ему глубоко плевать. Да и какая разница, он точно не приравнивает себя к нормальным. К людям. — Но знаешь, я не против послушных песиков, так или иначе, они довольно преданные и требуют минимум отдачи. Хотя, Блэйдик, тебе повезло немного больше, чем какому-то псу. Кафка давит ногтем в солнечное сплетение, и Блэйд съезжает вниз, погружаясь в воду по плечи, пока девушка немного отодвигается назад, устраиваясь поудобнее. — Обычно, трогаю тебя я, но, как мне кажется, нужно такую потерю восполнить, а, Блэйди? — она берет чужие, покрытые шрамами, руки в свои и кладет оные на тонкую талию, направляя. — Вот так, попробуй теперь сам, — и отпускает. Блэйд с интересом водит по мокрой и оттого скользкой коже, запоминая ощущения, пока Кафка глядит на него с хитрой и одновременно довольной улыбкой. — Что ты чувствуешь? Блэйд отвечает не сразу — ведет ладонью вверх, останавливаясь на груди, и сжимает на пробу несильно. Вторая рука перемещается на женское бедро, бережно поглаживая. — Ты… мягкая. — Хорошо, Блэйди, а если так? Кафка обхватывает его член, введет томными движениями вверх-вниз, заставляя Блэйда вздрогнуть от непривычных ощущений, создаваемых водой, и действий со стороны женщины. — Это странно, но.. приятно. — Похоже я ошиблась, когда сказала, что ты сегодня неразговорчив. Нужно было просто сразу начать с чего-то серьезнее, чем массаж. Кафка хочет заставить его кончить, но растянуть удовольствие на подольше, что, возможно, будет проблематично, учитывая отдачу Блэйда, который мелко подрагивает в её руках. Как долго он себя не касался? Блэйд, прикрыв веки, шумно выдыхает сквозь плотно стиснутые зубы. На его лице проглядывает очаровательный румянец, из-за чего Кафка не удерживается и свободной рукой гладит мужчину по щеке, заправляет мешающую прядь за ухо и медленно целует того в лоб, наблюдая, как распахиваются в удивлении глаза напротив. Он смотрит на нее загнанным зверем, чем малость забавляет Кафку. — Что такое, Блэйдик, тебе не нравится? — девушка трепет его по голове, а в голове настойчиво проскакивают ассоциации с потерянным песиком, которого пытаются пригреть. — Я не знаю. — Неужели никто тебя не целовал? — удивляется Кафка, но не искренне. — Не помню. — Ничего страшного, теперь запомнишь, — Кафка вновь приближается, но целует уже не так невинно и не в лоб, а целенаправленно припадает к чужим губам, языком их приоткрывая и углубляя поцелуй. Блэйд неуверенно отвечает, хотя получается у него довольно таки сносно. Видимо, тело ещё помнит как и что делать. Кафка отстраняется, наращивает темп ладони внизу и, наблюдая за реакцией мужчины, не может вновь не улыбнуться. А ещё немного огорчиться, что в ванной у них слишком мало перспектив провести время занятнее. Но Блэйд под ней уже совсем на грани — это видно по трепещущим ресницам, закусанной губе и густому румянцу на шее и щеках. — Такой податливый, — сладко произносит Кафка. — Кончишь для меня, Блэйди? Он не отвечает, лишь убирает руку с бедра Кафки и кладет её на бортик, который тут же с силой сжимает, отчего оный чуть ли не трескается, и откидывает голову назад. Кафка проводит ладонью ещё пару раз и Блэйд изливается в неё с тихим стоном. Сперма смешивается с водой, Кафка убирает руку и глядит на своего песика довольно. Блэйд тяжело дышит и, кажется, не может прийти в себя.***
Блэйд — не человек. Он кто угодно: оружие, сотканное из боли, отполированное собственной кровью и плотью. Его интересует только месть и собственная смерть, которая будет для него не искуплением, но спасением — уж точно. Ничто другое ему не ведомо и не нужно, хотя… Лежа головой на девичьих коленях, пока чужие ласковые руки аккуратно гладят его, Блэйд думает о том, что может сделать исключение Кафке. Если она позволит.***