Это больно — умирать?

      Сороковой день заключения в камере. Воздух спёртый и тяжелый, первые дни было тяжело дышать, однако ко всему можно привыкнуть. Драко выдохнул, и из его рта появилось облачко пара; он чувствовал, как вся эта грязь, которая витала в воздухе, оседала на лёгких и душила его. Тюремная роба нЕ что иное, как мешок, с отверстиями для рук и головы, который доставал до пояса, такие же мешковатые штаны, носки и поношенные ботинки.              К нему никто не приходил, он даже не знал, кто остался живым, а кто уже отстрадал. Он надеялся, что его отец жив. И не потому, что он так хотел увидеться с ним. Всей своей жалкой душонкой он жаждал, чтобы Люциуса ждал ад в стенах этого убогого места и завершилось всё его встречей с дементором, с которым сольются его уста в смертельном поцелуе.              Драко никого не ждал; из тех, кого он знал и отчасти мог называть громким словом друзья, многие были на стороне Волдеморта, так что гнить ему здесь в гордом одиночестве. Единственное, чего он хотел, — чтобы мать жила. Даже под домашним арестом, даже если отнимут Малфой-мэнор, даже если у неё отнимут палочку. Главное, чтобы она жила.              Звенящая тишина, которая изредка прерывалась ударами волн о стены тюрьмы, помогала ему не сойти с ума от мыслей, которые терзали его сознание каждую минуту. Он обдумывал всё, что только мог, и пришёл к выводу, что кто-то поспособствовал тому, чтобы Драко находился здесь.              В камере мерзко; на какое-то время он тешит себя мыслью, что это достойное место для такого, как он. Какая откровенная ирония въедается в подкорку мозга – чистокровный гниёт в столь грязном месте.              Голые стены, с которыми сроднился запах тины и плесень, которая растёт с невероятной скоростью, крохотное окно с решёткой, через которую очень редко проглядывало солнце, кусок камня, именуемый спальным местом, и тяжелые кандалы, которые сковывали руки. Всё это теперь – мир Драко Малфоя.              Он вспоминал фразу, брошенную когда-то в Хогвартсе, кем, даже не помнил: «Мы есть то, что нас окружает».              Драко истерически смеялся, пока смех не перерос в кашель и не начал царапать глотку.              — Хотя в этом есть доля правды, — шептал себе под нос, он упивался новым открытием или, правильнее сказать, подтверждённой истиной.              Чтобы не сойти с ума от незнания и отрешённости от внешнего мира, Драко решил хоть как-то для себя засчитывать дни. Найти для себя какую-то константу, привычку, рутину. У него не было никаких острых предметов, чтобы царапать стену, поэтому единственный для него выход – царапать себя. Он обламывал отросший ноготь так, чтобы оставшаяся часть была острой, и царапал свою кожу. Драко чувствовал, как ноготь скользил по коже, оставляя на ней неприятное ощущение, он давил сильнее и чувствовал боль: острую и резкую, продолжал вести ногтем вниз, ощущая кровь, которая капала на тюремную робу, его пальцы, на ледяной пол. Рана пульсировала, ему было больно. Драко бы мог сказать, что чувствовал запах крови, но в таком смрадном месте он не ощущал ничего, кроме всеобщей вони, с которой он сроднился. Частью которой стал Драко.              На его губах расцветала улыбка, совершенно глупая и несуразная. Кто-то бы даже назвал её безумной, но на самом деле она была обнадеживающей – он чувствовал боль, а значит был живым.              Ещё живым.              Драко слизывал кровь и поцарапал себе этим злополучным ногтем язык.              — Блять…— он гладил языком нёбо, растирая больное место, и морщился от металлического привкуса во рту. Вытирал кровь с руки сперва пальцами, затем, чувствуя, как она размазывается по коже, оставаясь на ней грязной дорожкой, решил опустить руку к ткани и вытереть её пару раз. Это мало чем меняло ситуацию, но его это успокоило. Драко даже не задумывался о том, что в таком месте можно занести инфекцию; ему было плевать на всё, лишь бы это поскорее закончилось. Даже если единственное, что может это закончить, – смерть.              Он умер давно, пару лет назад точно, почему-то тело продолжало функционировать.              ***              Дни тянулись мучительно долго, он хотел поскорее выйти из этого клоачного места и заняться теми вещами, которые ему интересны – медициной и целительством.              Ещё в период, когда Драко был маленьким, ему стала интересна медицина. Он был уверен, что, если бы Люциус обратил внимание на состояние дедушки раньше, то его можно было спасти.              Планы Люциуса на сына были совершенно иные.              Он стоял под дверью отцова кабинета, которая была слегка приоткрыта.              — Пусть занимается тем, что ему интересно! Ему всего семь лет, дорогой, — звучал женский голос, и Драко понял, что это говорила его мама.       — Как будто мне есть дело до его интересов. Всё, что меня интересует, – авторитет и сила Малфоев. Если он не способен справиться с такой мелочью, то мне не нужен столь никчёмный сын, — бросает Люциус.              Драко не видел выражение лица отца, но чувствовал его злость. Он пятился назад, пока лопатки не упёрлись в стену напротив кабинета. Драко содрогнулся от обрушивающихся на него эмоций, облокотился на подставку, на которой стоял горшок с каким-то цветком. Он следил взглядом, как горшок опрокидывался и летел вниз. Считанные секунды, и он разбивается о пол с громким лязгом.              Драко слышал скрип стула по паркету в кромешной тишине. Для него это звучало, как реквием.              Все чувства сменились животным страхом. Перед ним появился Добби, их домовой эльф, который постоянно получал от отца, хоть и не делал ничего, чтобы заслужить подобное отношение. Просто отец, как всегда, был не в настроении. Прошло несколько секунд, перед глазами взгляд домового эльфа не сразу сменяется. Драко оказался недалеко от поворота в этот коридор.              — Добби… ты! — гаркает отец, замахиваясь тростью на несчастного эльфа.              — Добби виноват, сэр. Добби заслуживает наказания, сэр. Добби плохой эльф.              По щекам Драко стекали слёзы. Несправедливо. Добби был ни в чём не виноват. Он закусывает кулак, чтобы не было слышно всхлипов, оседает на пол по стене.              Добби даже не пытался закрыть себя от ударов. Он смиренно принимает их. На короткое мгновение эльф посмотрел в сторону младшего хозяина и кротко улыбнулся.               После того случая решает держать нейтралитет, и у него даже получалось это, пока поведение Драко не перестало нравиться его отцу.              С какого-то возраста, Драко примерно решил, что это было после его девяти, отец начал уделять его воспитанию больше внимания. Особенно когда сын вёл себя не так, как хотел он. Если такое происходило, то Драко ждало наказание. У них была своя градация: чем глупее проступок, тем болезненнее наказание.              Чтобы хоть как-то балансировать, Драко старался заводить нужные связи, друзей, шпионить, отравлять жизнь всем, кто, по словам отца, хуже них. Делать всё, чтобы в его глазах это выглядело достойно поведения отпрыска Малфоя.              — Драко, — фальшиво-ласковый голос отца, после очередного наказания. В этот раз это была трость, тринадцать ударов. — Ты же понимаешь, что я делаю это всё ради тебя. Сынок, ты должен понимать, что самое главное в твоей жизни – это работа на авторитет для нашей семьи.              Тишина.              Удар пришёлся по запястью. Драко поморщился, из глаз текли слёзы, которые он не смог сдержать.              — Я же приказывал тебе вести себя правильно!              Драко получает такой же удар, только по другой руке.              Во рту кровь, он настолько сильно закусил щеку, чтобы не закричать.              — Я был не прав, — дрожащим голосом проговаривает Драко, — такого больше не повторится.              Боль в запястьях отдаётся по всей руке, в голове нет мыслей, только инстинкт – делать, как велят.              — Молодец, — Люциус гладит сына по голове, — это всё?              — Ваше поведение полностью оправданно той целью, которую вы преследуете.              Люциус издевался над Драко и сразу же заметал следы, чтобы Нарцисса не знала, какими методами он воспитывал сына.                     ***              — Раз, два, три…— считал Драко, света из этого подобия окна катастрофически не хватало, поэтому он считал на ощупь. — Тридцать три, тридцать четыре, тридцать…              Пятьдесят восемь дней, а кажется, что не меньше года он гнил в этой камере. Время, вязкое и липкое, оседало в лёгких и не давало нормально дышать. С каждым днём надежда угасала. Его некому спасать. За свои восемнадцать лет Драко не обзавёлся ни одним другом, который постарался бы его вытащить из этого места. Быть может, он ошибался, Драко рад ошибиться в этом.              Драко не участвовал ни в пытках, ни в убийствах. Он не делал ничего и, возможно, это была его ошибка; бездействие — тоже действие.              Он вздохнул и начал царапать кожу вокруг ногтя, его совершенно не беспокоило то, что там и кожи-то уже нет, голое мясо. Драко не чувствовал боль; он, в принципе, с каждым днём словно терял чувствительность. Ко всему.              Проснувшись от звонкого стука, Драко повернул голову и увидел еду – её подобие. Непонятная жидкость, которая по цвету, как кажется ему, сливается со стеной. В собачьей миске плавает нечто, похожее на куски хлеба, Драко даже показалось, что он увидел плесень, остатки рыбы: кишки, голова, хребет.              В первые дни подобное вызывало рвоту и дикое отторжение. Гордость не позволяла ему притронуться к еде; довольствовался он тогда водой и корками хлеба, но вскоре его гордость поутихла. Он сглотнул и приступил к еде, надеясь, что кость встанет у него поперёк горла.                     ***              Драко рассуждал: как он докатился до такого?              Избавиться от невидимой, на его горле, руки Люциуса он не смог, после возвращения Волдеморта, отец только «крепче» взялся за сына, стараясь полностью подстроить его под себя.              Тогда же он начал надеяться, что Поттер справится с тем адом, к которому Малфои имели честь приложить руку.              На семьдесят четвёртый день его привели на допрос.              Ему говорили, что обвиняют в пособничестве Волдеморту, насилии над маглами и маглорождёнными, даже указали на число погибших от его рук – одиннадцать человек.              Драко рассмеялся в голос и, он был уверен, что его принимут за сумасшедшего. Когда момент истерии проходит, он спокойно отвечает:              — Мне не за что оправдываться.              В его голове даже не фиксировались имена и лица опрашивающих, каждый раз они менялись. Даже смешно.              Вечером Драко не принесли еду, а на следующее утро стоял стакан воды и корка плесневелого хлеба.              Ничего больше ему не приносили в течении нескольких дней.                     ***              Семьдесят седьмой день принёс Драко гостя и не кого-то там, а самого Поттера. Выглядел он неважно, Драко думал, что, возможно, его внешний вид из-за личных причин; хер его знал, почему он так посчитал и почему он вообще об этом задумался. Хотя было приятно подумать о чём-то другом, внешнем, прошлом…              Драко старался всмотреться в черты лица Поттера, который выглядел совсем иначе, чем раньше. Лицо осунулось, черты лица стали более мужественными и точёными, взгляд тяжёлым, голос ледяным. Не то, чтобы Драко не думал о том, что и по ту сторону тоже приятного мало, но, если Поттер так изменился, то, что из себя сейчас представлял он сам?              — Ты причастен к насилию и пыткам над маглами? — ровно спрашивает Поттер, поглядывая на руку Драко, которая вся сочилась его чистой кровью. Гарри перевёл взгляд на лицо Малфоя. Его волосы сальные, точь-в-точь, как у его любимого декана, губы искусанные и все в мелких трещинах, рука исцарапана мелкими порезами – он заметил обломанный ноготь, но промолчал, тело худое, кое-где кости выпирали слишком сильно, даже для такого худощавого парня, как Малфой, а взгляд отличался. Его глаза единственное, благодаря чему его можно было назвать живым человеком.              — Почему меня допрашиваешь ты? — голос надломленный, из-за того, что Драко постоянно молчал, он с трудом понимал насколько громко он говорил. Любая громкость его голоса – резала по барабанным перепонкам. Он привык к своему шёпоту, такому, который не услышит никто, кроме него.              — Тебе знакомы имена: Мария Миллер, Дженифер Сантон, Барбара Ли, Мэттью Дэвис, Фло…              — Ни единого не слышал, — прервал Драко, голос скакал: то слишком громко, то тихо, — буквально.              — Ты не собираешься сотрудничать с нами, Малфой?       — Только когда вы, — ответил Драко, — начнёте ловить преступников.       Поттер как пришёл ни с чем, так и ушёл. Драко не дал никакой информации.                     ***              Драко думал о том, настолько бесполезно было посылать Поттера к нему. Они не были друзьями, приятелями, товарищами. Малфоя, в сущности, не волновало ничего, кроме его цели – быть целителем, хотя отец был иного мнения и всячески наседал на сына, чтобы он отравлял жизнь Поттеру. Он игнорировал всё, что ему не нравилось или было неинтересно. В квиддич он иногда играл для души, но и в нём явно уступал тому же Поттеру. Отец всячески критиковал его за любые неудачи, так что все его желания и цели уходили на второй план. Первостепенной задачей было выслужиться перед отцом, чтобы он лишний раз не вставлял палки в колёса.               Драко потёр виски, прокручивая в голове все воспоминания, которые были связаны с Хогвартсом, ему становилось интересно: кто, а главное, что о нём сказал, что его спустя пять дней после победы над всемирным злом, упекли в Азкабан.                     ***              Он услышал свой приговор на девяносто второй день.              — Драко Люциус Малфой, — голос стальной, а Драко даже не смотрел на вещающего, — ввиду того, что вы никак не содействовали нам, не признавали и не опровергали обвинения, доказывая свою невиновность, нами вынесено решение: вы приговариваетесь к десяти годам заключения в Азкабане. За пособничество Тому-кого-нельзя-называть, исполнение Его приказов, насилие и пытки над маглами и маглорождёнными, которые привели к одиннадцати летальным случаям.              В этой всей ситуации в тот момент Драко беспокоило не собственное заключение на десять лет, а то, что он видел сидящего в зале заседания Блейза: без кандалов, прилично выглядящим, в новеньком костюме, идеальной причёской и выблядской ухмылкой на лице.              Драко старался сфокусировать взгляд на мулате, который ухмылялся, одними губами что-то говорил, но он не понимал что. Малфой непонимающе поднял бровь и наклонил голову, увидел, как мулат закатил глаза и более чётко начал шевелить губами.              «У»       «Да»       «Чи».                     ***              Драко искренне не понимал, как так произошло. Он знал, лично видел и слышал, как Блейз пытал студентов в Хогвартсе, как глумился над теми, кто ещё оставался «живым», если такими их можно было назвать. Он лично отбирал новых жертв; знал, какие будут больше кричать и умолять, а кто стоически выдержит всё и не проронит ни звука. Вторых он не любил, поэтому для них была другая казнь, более изощрённая.              Как-то отец «пригласил» его в ту часть Малфой-мэнор, которая была предоставлена в абсолютное распоряжение Пожирателей. Драко не мог вымолвить и слова. Нет, он не был слишком впечатлительным, но то, что там происходило, засело у него в памяти надолго. Он уверен в том, что даже Обливиэйт не сотрёт эти ужасы из его памяти.              Люди кричали из комнат, их голоса с каждой секундой переставали быть похожими на человеческие. Это было больше похоже на вой раненых животных перед смертью. Отец, дабы подчеркнуть власть, которую в их руки вверял Волдеморт, решил показать, как это происходило.              Мальчишка был лет десяти, не больше: щупленький, светлые волосы, глаза карие. Один из Пожирателей в своей мерзкой манере зачитывал ребёнку приговор, обвиняя его в том, что он нечист кровью. Ребёнок кричал, просил, умолял, чтобы его вернули родителям, Драко отвернулся, ему больно было на это смотреть. Это бесчеловечно. Это ад на земле. Это не величие.              «Мама! Папа!», — кричал ребёнок, захлебываясь слезами, срывая голосовые связки.              «Ма…»              Крик ребёнка становился неразборчивым, его слова сплетались в ужасающую какофонию звуков, которые не поддавались идентификации. Драко повернул голову к ребёнку, потому что крик стих совсем. Тошнота тут же подступила к горлу.              На теле ребёнка не было ни единого живого места: всё сочилось кровью, из маленьких рук, ног, живота, лица. Пожиратели смеялись и хлюпали своими ногами по крови, невинной пролитой не понятно за что, крови. Чёртов цирк уродов.              — Это называется власть, сынок, — тихим менторским голосом проговорил человек, которого Драко когда-то отдалённо считал отцом.              — Это ад.              Драко не выдержал назревающей пытки и сбежал, блуждая по огромному дому, который сейчас как никогда казался ему чужим. Он наткнулся на Забини, который даже не пытался скрыть то, что делал. Малфоя словно пригвоздило к полу возле приоткрытой двери, из-за которой доносился знакомый голос.              — Вот так, да-а… хоть на что-то тебе подобные годятся, — ехидство и ледяной смех растекались по комнате и выходили за её пределы.              Рвотный позыв повторился тогда, когда Драко перевёл взгляд на девушку.              Милое личико было исполосовано ранами, кровь на которых уже схватилась корочкой. Казалось, что она даже не понимала, что с ней происходило: глаза пустые, рот открывался и закрывался, но звуков никаких не издавала. Взгляд упал ниже, все ноги девушки в крови, которая была явно от связи с Забини.              — Присоединяйся, Драко. Это весело, — волосы стали дыбом от осознания смысла сказанного. Это было чудовище, а не его одногруппник.              Сейчас Драко думал: могло ли быть подобное из-за непростительного?              Нет, там было явное наслаждение происходящим. Любому, кто увидел бы мулата в тот момент, не пришло бы в голову, что он под Империусом.              Драко не делал ничего, что могло бы облегчить их боль.              Мог ли он? Да.              На какие-то десять секунд, прежде чем его отец, Забини или какой-то другой Пожиратель убили бы его. Драко даже мог прекратить их страдания Авадой, но не делал это. Ему было страшно, что его действие повлечёт наказание, которое коснётся не только его. Мерлин с ним, он и рад умереть, но оставалась мать. Драко не хотел и не хочет быть причиной её смерти.              Крохотная искорка в его сознании мелькнула мыслью, что потом он поможет всем, кто от этого пострадал, когда станет целителем.              Но тогда он не знал, что этому не суждено сбыться. Это не было оправданием и даже сейчас Драко корил себя.              Ему нет оправдания, и он чётко решил это для себя.                     ***              День двести восемнадцатый.              Впервые за всё пребывание в этом месте Драко старается подтянуться к окну. Ему жизненно необходимо увидеть хоть что-то другое, отличное от стены, туалетного ведра и миски с помоями.              Морской бриз ударяет в нос, такой свежий и сильный. Он видит бушующее море, которое разбивает свои волны о здание, густые тёмные облака, в которых были заметны раскаты молнии. Звуки грома тонули в хаосе бушующего моря. Это было прекрасное зрелище.               В лицо попадает морось дождя, Драко кривится от неожиданности. Затем старается протиснуть руку через решётку. У него не получается.              Он не может протянуть сраную руку, что уж говорить о нём всём.              Мир схлопнулся до размера его камеры. Драко старается думать о матери, чтобы не забыть её лицо, тёплую улыбку, ласковый голос, нежные объятия.                     ***              Периодически к нему приходили дементоры. Когда-то давно на третьем курсе он смеялся над Поттером, что он потерял сознание из-за этих тварей, Мерлин, каким идиотом он тогда был. Сейчас, после встречи с одним из них, у него нет сил даже пошевелить мизинцем.              Всё его тело по температуре не уступало окружающей. Его бил озноб, начался кашель. Приступ усиливался, Драко успел повернуться на бок, чтобы схаркнуть кровь с остатками еды. Кровь не была следствием болезни, он разодрал себе горло костями, которые приходилось тщательно жевать, потому что другой еды сегодня не было.              В его памяти ещё были живы целительные заклинания, базовые знания, только применить их, чтобы залечить свои раны он не мог.                     ***              День триста восемьдесят восьмой.              Драко заметил, что магию всё же можно применять в Азкабане, только в кратно меньшем количестве. Он понемногу старался научиться невербальной, беспалочковой магии. Но пока безрезультатно.              Дементоры начали приходить к нему всё реже. Драко заметил, что к особо буйным эти твари приходили чаще. К тем, кто был больше похож на овощ, не приходили вовсе.                     ***              Погружение ногтя в свою плоть он не замечал, это стало чем-то естественным, как вдох.              Четыреста пятьдесят третий день его заключения проходит так же, как и все остальные. Драко ненавидит себя за то, что не может умереть.              Дементоры высасывали всё, что могло ещё трепыхаться в его душе, он чувствовал себя опустошённым, лишённым чего-то важного, но, в сущности, ему уже было плевать.              — Эй, ты там живой? — голос надсмотрщика отвлёк Драко от созерцания стены. Он медленно повернул голову в сторону голоса.              — Удивительно, что ты жив, — хмыкнул мужчина, — тебе тут подарочек прислали, очень важно было доставить его тебе.              Драко смотрел и не мог сфокусировать взгляд, всё расплывалось перед глазами.              — Твоя мамаша слёзно умоляла меня передать тебе письмо, — Драко не мог понять, какая мать, а голос продолжал звучать, — только просто так я тебе его не отдам. Нужно хорошенько попросить, — сальная, мерзкая ухмылка «украшала» его мерзкое лицо, а рука медленно тянулась к ремню. — Давай-ка на колени.              Мужчина ухмыльнулся, Драко же не сдвинулся ни на дюйм.              Краем уха он слышал, что эти самые надсмотрщики между собой называли себя аврорами, а один выдал, что у них работа тяжелее и опаснее, чем «у этих сраных блюстителей порядка». В тишине и темноте все чувства обострялись.              Драко сидел, облокотившись на стену, весь вид этого «человека» вызывал у него тошноту. Он пообещал себе не показывать характер и вести себя тише воды, ниже травы, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.              Надсмотрщик, очевидно, не привыкший к такому неповиновению и ужасному проявлению неуважения к своей важной персоне, решил применить силу.       Он надвигался медленно, видимо старался придать своему виду больше грозности, но что его вид до того монстра, которым был Волдеморт в стенах его дома.              Драко знал, что нельзя сопротивляться. Это лишь разжигало интерес. Он молча стерпел удар в челюсть, сразу же почувствовав кровь во рту.              — Падаль, — выплёвывал «человек», хватая Драко за ткань робы.              Оказавшись на коленях перед этим подобием человека, Драко смотрел лишь на письмо.              Отобрать.              Мужчина уже справился с ремнём, ширинкой и приспустил штаны с трусами. Выглядело мерзостнее, чем можно было представить себе в кошмарном сне. Обвисший живот, сальные волосы и огрызок, который он надрачивал.              — Давай, покажи на что ты годен, — возбуждение в его голосе только сильнее раздражало Драко, но внешне по нему нельзя было этого сказать. Он научился, что называется, держать лицо. Однако последнее слово резануло по ушам, помогая Драко вспомнить момент, когда он слышал приблизительно похожую фразу.              Выблядок.              Мужчина подошёл вплотную к его лицу, он дрочил себе и пыхтел от удовольствия, поглаживая членом лицо Драко. Затем, наигравшись, начал вести членом по его сухим губам, Драко стиснул зубы. Тошнота уже подступала, только рвать было нечем.              Откушу к хуям.              Драко сильнее стиснул челюсть и кулаки. «Человек» схватил малфоевский подбородок и с силой сжал его, чтобы он раскрыл рот. С трудом, но у надсмотрщика это получилось. Он ухмыльнулся, облизав свои сальные губы, потому что хоть Драко не сопротивлялся, но взгляд горел огнём.              Убью.              «Человек» прошёлся членом по зубам, дёснам, губам и простонал от наслаждения.              — Ты ведь знаешь, что нужно делать, малыш?              Драко мысленно вывернуло от омерзения.              Его огрызок оказался во рту Малфоя и прошла буквально секунда, прежде чем он начал орать, как зарезанная свинья.              Драко с силой сжал челюсть и не разжимал её, даже когда надсмотрщик пытался отцепить его от себя.              Он удерживал его не больше тридцати секунд. Драко отстранился, сплёвывая слюну.              — Ублюдок, — удар пришёлся по лицу, Драко почувствовал тошноту и головокружение. Перед глазами всё поплыло, в ушах стоял звон, из-за которого он не сразу услышал: — сукин сын, я тебя убью.              Его мутило, но он был чертовски доволен собой.              Он нашёл в себе силы ответить:              — Мне терять нечего, — сплюнул кровь, — не забывай.              Тон голоса Драко мгновенно отрезвил подобие человека. — Уверен, что тебе заплатили сполна. Отдавай письмо и проваливай, если хочешь дожить до утра. Видишь ли, проклинать можно и без палочки, дерьма кусок.              Мужчина хотел продолжить, но, пусть внешний вид не внушал страха и опасения, стальной взгляд буквально пробирал его до костей. Он не решился подойти к нему. Кинул письмо, где стоял.       — В следующий раз, без этого цирка, — выплюнул. — Останешься без своего огрызка.              Мышь, загнанная в угол, не сопротивляется – ложь.                     ***              Драко крутил письмо в руке, завтрак уже стоял на полу. Вчера после мерзкого представления, у него не было сил открывать, читать, вдумываться. Да и в той темноте, что была вечерами, это сделать было нереально.              — Мама…— прошептал Драко, пробуя это слово на вкус. Корочка на губе отзывалась болью.              Как она выглядела?              Его пальцы раскрывают конверт.              Мама.              Он поднёс его к лицу, чтобы принюхаться.              Еле уловил запах духов, которыми сбрызнула письмо женщина, но аромат тут же пропал. Драко высморкнулся, чтобы нос лучше дышал, и попробовал снова.              Наконец он уловил знакомый запах. Сейчас Драко с трудом мог его описать.              Драко достал пергамент, который был исписан вдоль и поперёк:              

«Дорогой Драко,

      

      

Прости. Прости меня, сынок. Если бы я только сделала что-то раньше…

      

      

Мне тяжело говорить об этом, но я считаю, что в той ситуации, в которой ты оказался, только наша вина. Мы, как твои родители, должны были позаботиться о том, чтобы твоё детство и юность были прекрасным временем, но это оказалось не так. К сожалению, так бывает, что спустя много лет ты осознаёшь, что всю жизнь шёл по неправильной дорожке. Сейчас я немного завидую Сириусу и Андромеде, которые поняли и осознали всё намного раньше и сделали свой выбор.

      

      

Твой отец придерживался неправильной позиции, хоть и считал что то, что он делал, было во благо семье. В итоге теперь нет ни его, ни семьи.

      

Меня посадили под домашний арест, подселили на время к Молли Уизли, пока ищут мне новое жильё. Малфой-мэнора больше нет. И, честно сказать, я этому рада. Не представляю, как бы продолжила там жить, особенно одна.

      

      

Молли относится ко мне хорошо: научила готовить и печь, учит делать причёску, говорит, что, когда у меня будут внуки это очень пригодится. Надеюсь, что когда-нибудь я порадую тебя вкусной едой, которую научилась готовить.

      

      

Думаю, тебе там тяжело и одиноко, и ты вообще оторван от мира, поэтому расскажу всё, что знаю.

      

      

Гарри Поттер и его друг Рон Уизли стали аврорами, сейчас они заняты поимкой Пожирателей. У остальных Уизли, как они говорят, всё по-старому. Вряд ли тебе это о чём-то говорит, как и мне, но у них всё хорошо, временами мы с Молли говорим о её детях, особенно о Фреде, который погиб. Джордж самостоятельно ведёт магазинчик, изредка ему помогает младшая дочь, а так цель у неё попасть в сборную по квиддичу.

      

Твой друг Теодор постоянно пишет мне письма и уверяет, что найдёт способ вытащить тебя оттуда. Он постоянно наведывается в Министерство и разговаривает с Кингсли, но пока что безрезультатно. Но он не отчаивается.

      

      

Периодически вижу Гермиону Грейнджер, она очень хорошенькая. Она учится на целителя, удивительно, да? Ты же тоже хотел… Несколько раз мне помогала, даже тайком проводила на улицу. Нас, конечно, поймали, но потом она получила разрешение на мои прогулки в её сопровождении.

      

      

Твой отец… он не дождался поцелуя дементора, скончался раньше, успев сказать, что я ни к чему не причастна и вся вина лежит на нём. Также он сказал, что Блейз Забини был под Империусом. Но мы с тобой знаем, что это не так. Я не могу говорить наверняка, но перед допросом Люциуса был момент, когда они вдвоём оставались наедине. Я тогда к нему приходила. Опять же – я не утверждаю, но мне кажется это странным. Он говорил, что возьмёт всю вину на себя, но про тебя не сказал ни слова.

      

      

Поэтому Забини за сотрудничество со следствием и показания отца амнистировали. Слышала, что он пытается пробиться в Министерство.

      

      

Дорогой, но я ведь не умалишённая, ты тоже помнишь те зверства, что он творил? К нему никогда не применяли никаких заклинаний. Сам…сам-знаешь-кто его поощрял и приводил в пример, даже моя сестра им восхищалась. Мне даже казалось, что у них… ну… возможно, было что-то. Боже, что же я такое пишу…

      

      

Главное, что ты жив, сынок. Я буду ждать тебя, несмотря ни на что, но очень надеюсь, что Тео найдёт способ вытащить тебя оттуда, ведь ты ни в чём не виноват.

      

      

Знаешь, если бы лет пять назад мне сказали, что я буду сидеть ужинать с семьёй Уизли за одним столом и получать удовольствие от их компании, я бы рассмеялась. Где я, а где Уизли. Но жизнь всегда всё расставляет на свои места, и время показывает, кто друг, а кто враг.

      

      

Это не умаляет моей вины перед тобой и перед всеми, кто так или иначе пострадал от наших рук. Я хочу найти способ помочь всем, кто пострадал, поэтому надеюсь, что мысленно ты меня поддержишь.

      

      

Не забывай тренироваться в окклюменции и не допускай ухудшения своего ментального здоровья. Иначе ты уже не выберешься из этого ада.

      

      

Вспомни тренировки беспалочковой, невербальной магии. Старайся тренировать мозг, не забывай, кто ты и какая у тебя цель. Я позову Тео и Гермиону, чтобы обсудить с ними, что можно будет сделать. Главное – держись.

      

      

У нас нет права сейчас сдаваться, и наша смерть не замолит наши грехи. Выживи, выдержи и справься с ношей, что на наших плечах.

      

      

Надеюсь, что ты меня не забыл, сынок.

      

      

Почему Блейз Забини живёт на свободе, а ты гниёшь в тюрьме?

      

      

Я постараюсь узнать хоть какую-то информацию, но на момент получения письма, я не уверена, насколько актуальной она будет.

      

      

Сыночек, я люблю тебя. Ты сильный. Я верю в то, что ты справишься, я верю, что ты не поломаешься настолько, чтобы не справится с этим.

      

      

Гермиона попросила написать тебе цитату из книги, которую она читала. Мне она тоже понравилась:

      

      

«Вся человеческая мудрость заключается в двух словах: ждать и надеяться!».

      

      

Тео попросил передать его слова: «Старик, держись! Мы прорвёмся. Я найду чёртов способ вытащить тебя оттуда, возможно, потребуется больше времени. У меня есть план, но рассчитывать я могу только на Грейнджер. Поттер и Уизли тут мне не помогут. Но я обязательно, слышишь, вытащу тебя оттуда! Клянусь именем Теодора Нотта!».

      

      

Прошу тебя, найди причину жить. Мы сделаем всё, чтобы помочь тебе. Ты не один.

      

      

Целую, твоя мама».

      

      Слёзы текли по щекам, попадая на ранки, которые пощипывали. Письмо было рваным, с размазанными в некоторых местах буквами.              Мама плакала, когда писала.              Как он мог забыть.              Драко упивался собственными слезами, обнимая себя за плечи, пока тело содрогалось от мелкой дрожи.              — Мама…              Драко прижимался спиной с холодной стене, обнимая себя за ноги.              — Жива…              Головная боль пришла неожиданно, стреляя в висок с каждой секундой с новой силой. Драко вспоминал, высекал лица, голоса людей, о которых упомянула мама. Он должен помнить, ему нужно помнить.              С силой зажмурив глаза, Драко чувствовал, как боль растеклась по телу раскалённым железом.              Драко смог вспомнить практически всех. Это его обрадовало. Не всё было потеряно, но все его усилия могли кануть в Лету. Нужно было вспомнить уроки окклюменции от тётки. В них было мало приятного, так что дементоры не могли забрать эти воспоминания.              Хоть что-то полезное сделала она за всю свою дрянную жизнь.              Если он сможет блокировать свои воспоминания и сохранить их, у него будет шанс.                     ***       Вечером боль не прекратилась. Драко перекатывался с плеча на плечо, стараясь хоть как-то отвлечься, но даже это ему не помогало: лопатки, рёбра, тазовые кости, всё болело адской болью.              Он радовался письму ровно до того момента, пока в поблёкшем сознании не промелькнула мысль, что Блейз Забини на свободе, а он в тюрьме.              Драко не умалял своей вины и где-то на подкорке смутно осознавал, что он специально не защищал себя, не обвинял других, потому что знал, что он этого заслуживал.              Перечитывая письмо снова и снова, каждый раз цеплялся за цитату Гермионы.              Ждать и надеяться.              И за слова Тео. Всё-таки друг был.              Сейчас он мог делать только одно: ждать, что Тео с помощью Гермионы сможет помочь ему, и надеяться, чтобы Забини забрался куда повыше, потому что так ему будет больнее падать.              А он обязательно упадёт, Драко сделает всё, чтобы скинуть урода с небес на землю.              Четыреста пятьдесят пятый день              Драко начал тренировки окклюменции, понемногу. Нужно было проверить теорию с дементорами.              Его физическое состояние тоже начало его беспокоить больше, чем до этого. Если он выйдет из тюрьмы, то в таком виде появляться в свете было бы отвратительно. Он начал с небольших физических упражнений – для начала хотя бы зарядка, да и та давалась с трудом. Мышцы, которые превратились в желейное нечто, отзывались колющей болью по всему телу, но Драко это не останавливало.              У него есть цель.              Я отомщу тебе, ублюдок, и ты запихнёшь свою удачу куда поглубже.              Он должен остаться в здравом уме и трезвой памяти несмотря ни на что.