Die Jungfer schläft in ihrer Kammer Der Mond schaut zitternd hinein Von draußen, da singt es und klingt es Wie Walzermelodein Ich will mal schaun aus dem Fenster Wer drunten stört meine Ruh Da steht ein Totengerippe Das fiedelt und singt dazu Hast du mir einst den Tanz versprochen und hast gebrochen dein Wort Ja, heute ist Ball auf dem Kirchenhof, komm mit und wir tanzen dort! «Totentanz» — Die Streuner
Как прилив накатывает на берег после полудня, как закатное солнце клонится к горизонту, как соловьи остаются зимовать до марта — с той же неминуемостью, обусловленной самой природой, Тайвин всегда возвращался к ней, блистательный в своей необузданной силе. Леди Джоанна, отяжелённая ребёнком, ждала его у главного входа в замок. Семилетняя Марцелла, умытая и причёсанная, стояла рядом тихо и чинно, переминаясь порой с ноги на ногу, в то время как шестилетние Джейме и Серсея откровенно баловались; няни боялись их осуждать, разумеется, и близнецы весь день капризничали, особенно младшая дочь, не понимавшая, что мама тщательно продумывала небольшой пир для празднования возвращения мужа, и что во время беременности список возможных дел ограничивался. Сердце леди Утёса Кастерли налилось нежностью и любовью, когда Тайвин и его сопровождение, сверкая расшитыми золотом флагами, прогарцевали к главной двери. И хотя муж очевидно много хмурился в последнее время — Джоанна увидела новые морщины издалека, — когда он взглянул на свою жену, его глаза были полны облегчения после тоски от разлуки и бесконечной нежностью, сулящей сладкую ночь. Едва Тайвин слез с коня, Серсея и Джейме кинулись к нему со всей прытью своих неуклюжих коротких ножек, крича наперебой «папа-папа-папа», и Джоанне пришлось, смеясь, поспешить за ними, позабыв о вышколенных манерах, чтобы их прекрасные дети ненароком не разбили себе лбы. Тайвин всё равно первым делом крепко поцеловал жену и только потом поднял на руки Джейме, который уже что-то трещал, по-прежнему не выговаривая «р», а Серсея, увидев, что папа подхватил сына, а не её, начала жалобно хныкать, поэтому Джоанне пришлось взять её за руку. Муж не мог не любить свою дочь, но именно сын являлся его настоящим наследником. Маленькая Марцелла стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу, и, закусив губу, смотрела на всех них со стороны. Серсея всё ещё хныкала, Джейме продолжал восхищённо балаболить про мечи, и про рыцарей, и про коней, а Тайвин всё ещё смотрел только на свою жену. Потом Марцелла неловко поклонилась в их сторону — заметили только оцепеневшие няни, — и медленно пошла домой, глядя перед собой, но не спотыкаясь о полы своего красивого платья. Когда Джоанна заметила отсутствие своей старшей, их первенца, у неё сжалось сердце. И она поспешила делегировать близнецов в надёжные руки, направить мужа в сторону купальни, заторопилась по детским следам, поскольку чего она не любила, так это обделённости. Она обнаружила Марцеллу в библиотеке, совсем одну, за осторожным пролистыванием книги с картинками. — Марси, моя милая, — мягко начала Джоанна, опустившись на стул рядом с ней, — почему ты не подошла поздороваться с отцом? Густые золотые кудри обрамляли нежное, прекрасное личико Марцеллы, и большие невинные глаза светились двумя перидотами, вот только мысли за ними бродили не детские. — Мне не было места, мама, — серьёзно ответила она. — И я ушла. Стыд пронзил леди Джоанну. Слишком часто Серсея и Джейме требовали к себе внимания, и малышка Марси со всей грацией старшей дочери позволяла им. — Папа соскучился по тебе, моя милая, — и погладила девочку по золотистым локонам. И снова что-то не детское отразилось на лице Марцеллы. Что-то… почти сардоническое. Так часто бывало, слишком часто, и Джоанна знала, кого в этом винить — себя и только себя. Тайвин пропадал по несколько месяцев в Королевской гавани, в то время как Серсея и Джейме всё время находили приключения на свои светлые головы, или капризничали, или баловались, и зачастую только мать могла держать их в узде, и никто другой. Марси всегда была умнее их. Она раньше начала говорить и ходить, раньше начала учиться писать и читать, и с пяти лет подолгу проводила время в библиотеке, если только Герион или Тигетт её оттуда не выуживали на прогулки. Марси была особенной, слишком тихой и задумчивой, слишком воспитанной, чтобы требовать от уставшей матери время. Подарок, а не дитя, но как она должна была быть одинока… — Нет, мама, — тихо ответила её семилетняя дочь, вынудив Джоанну моргнуть. — Папа… соскучился по тебе. И опустила взгляд. Джоанне стало не по себе от этих слов. — Это неправда, — мягко возразила она, отнимая, впрочем, от волос дочери руку. Марси кротко улыбнулась ей. — Мне не страшно, мама. Ты очень хорошая. И, опустив книгу на стол, соскользнула со своего места и поцеловала Джоанну в щёку. Та приобняла дочь, чувствуя странное смятение в груди, будто это её утешал собственный ребёнок. Будто Марси, со всей своей детской мудростью и непосредственностью, видела что-то в будущем, что для самой Джоанны крылось во густом тумане.***
***
Марцелла Ланнистер в свои семнадцать лет не являла собой ту неземную красоту, от которой рябило в глазах, в отличие от младшей сестры, и её это абсолютно устраивало. Серсея начала расцветать рано, очень рано, словно нарциссы по весне, и быстро налилась соком, и гордилась этим, как только могла. Не будь Марцелла тем, кем она была, её бы это могло смутить. На Серсею с раннего возраста возлагались большие надежды, и тётя Дженна в ней души не чаяла, видя в грации юной девочки красоту Джоанны и амбициозность Тайвина, и сам отец тоже был к ней благосклонен, поскольку знал, какие возможности даёт ему лицо дочери. Киван относился к ней спокойнее, не потакая детским капризам, но никогда не ругал. Так и получилось, что Марси, как и в раннем детстве, больше всего времени проводила с дядей Тигеттом и дядей Герионом. Ланнистеров много, но Ланнистеры Ланнистерам рознь — никто не говорил этого вслух, но, тем не менее, все знали. Тётя Дженна, выданная замуж за некрасивого и бесполезного мужа, любила свою власть над замком и слугами и любила коготки Серсеи, её юную жажду власти над всеми, кем только возможно, потому что сама по молодости оказалась лишена и подобной красоты, и широких перспектив. Отец никого не любил, кроме покойной Джоанны, разумеется, но оценивал своих детей, исключая Тириона, в рамках полезности. Серсея, например, была очень полезной — качественное замужество не каждая дева может себе позволить, даже если её отец страшно богат и влиятелен; тем более, Серсея постоянно гналась за его признанием, а этим можно было руководить. Джейме был не менее полезен, вот только чаще разочаровывал главу семьи непослушанием и собственными мыслями, не говоря уже о том, что не любил читать — так что старший сын хоть и являлся значимой фигурой на доске Лорда Ланнистера, абсолютным фаворитом он не был. Марцелла в списке «подающих надежды» числилась предпоследней, поскольку никто не мог состязаться с бедным Тирионом, и её это устраивало. Когда-то давно, в прошлой жизни, детали которой время обтесало, как морские волны камень, она носила другое лицо и другое тело. Марцелла была красива по всем параметрам своего мира; ей было суждено расцвести несколько позже, ближе к двадцати, и она это знала. Угловатость ещё не уступила в ней место сочным формам, и не до конца выросла грудь, и всё ещё по ночам порой мучили ноющие боли в костях — верный признак того, что не до конца вытянулась. И хотя она избежала набора веса в четырнадцать, и хотя лицо с типичными чертами Ланнистеров не носило прыщей и отливало равномерной благородной бледностью, на фоне Серсеи она всё равно казалась тусклой. Младшая сестра была болезненно юна. Опьянённая своей расцветшей женской силой, она требовала к себе внимания и пиетета, и упивалась ограниченной властью, которую имела, бесконечно сетуя в закромах своей маленькой души, что родилась не мужчиной. Она была сказочно избалована тётей Дженной, поэтому витала в облаках, мечтая о принце, короне и преклонённых пред собой коленях, не подозревая, конечно, чем всё это обернётся, хотя простую логику никто не отменял. Она была уверена, что её будут любить просто так, как и в том, что всё сложится так, как хочет. Марцелла в своей прошлой жизни не была писанной красавицей. Та юность наградила её и излишним весом, и прыщами, и отсутствием денег на косметолога; благо, что можно было задёшево и качественно стричься и выщипывать брови. Похудела она уже потом, после двадцати, и краситься научилась с первыми деньгами, но одеваться и держаться в обществе? Намного раньше. Из самой дешёвой одежды можно было собрать богатый образ, и необязательно было приобретать дорогие духи, и обувь можно было купить достойную, чтобы никто не догадался о её стоимости. Она похорошела, когда выровнялся, наконец, гормональный фон, но было приложено много усилий, чтобы сохранить вес и не потерять приобретённую красоту. Даже со всем этим Марцеллу тогда нельзя было назвать действительно прекрасной. Единственное, на что она могла претендовать, так это на оценку «выше среднего», и то не без усилий, не без диеты и спорта, не без образа, не без тщательного ухода за кожей и волосами в лучшей пропорции «цена — качество». И хотя она никогда не имела проблем с мужчинами, поскольку компенсировала юмором, добродушием и харизмой, всё пережитое означало только одно — как женщина, Марцелла была очень, очень умной. В прошлой жизни таким, как она, не писали стихи и не пели гитаре, по ним не сходили с ума и по ним не сгорали от ревности, если только женщина, не без подсознательной мстительности, не толкала на это сама. Головокружительные романы — это было не для них. И хотя такими, как она, чаще старались воспользоваться для непринуждённого секса в стиле «не повод для знакомства» или «держать любовницу, давая призрачные обещания о разводе, всё равно не уйдёт», с ними также охотнее вступали в брак, если партия со стороны женщины была разыграна правильно, и если подсознательную горечь от отсутствия баллад под окном перекрывали определённые компенсации. В конце концов, женщины, всю жизнь проходившие в сказочных красавицах, действительно нередко оказывались полными дурами, потому что лицо и тело и так открывало им все двери. И хотя в пост-советском пространстве всё равно дамы постарше советовали никогда не показывать мужу весь свой ум, а то якобы будет чувствовать себя неуверенно, видите ли, Марцелле в прошлой жизни партнёры ей это прощали. Ещё бы. Во-первых, она умела выбирать. Во-вторых, любое явное неуважение со стороны кавалера, и он быстро выставлялся вон, чтобы не терять драгоценного времени. В-третьих, если на неё замахивались, она била первой, всегда попадала, куда следует, а потом «добивала» словесно, хладнокровно ломая чужое эго о своё круглое колено. В конце концов, если сама не научит, осёл потом ещё кому-нибудь жизнь испоганит. Социальная ответственность — та же палка о двух концах, когда благородное занятие, а когда грязное. Она плохо знала мир Вестероса, совсем поверхностно. В чём она чуть больше разбиралась, так это в Средневековье, поскольку никто так не мечтает в детстве стать принцессой, как непримечательная маленькая любительница книг из скромной семьи с советской библиотекой.***
***
— Сегодня ты будешь блистать, — с предвкушением ухмыльнулась Лалисса. Дальней, дальней родственнице и, по существу, служанке цепкости было не занимать — смекалка точно досталась ей от бабушки, незаконорожденной Флауэрс, вместе с хитрым прищуром светло-карих глаз. Именно через неё, скромной Ланнистер из Ланниспорта, Марси сбывала свой товар, так что старшая дочь Тайвина позаботилась о том, чтобы Лалисса, на полученные проценты от прибыли, могла увеличить своё приданое, чтобы она сама смогла себе выбрать достойного мужа из списка кандидатов. Конечно, если бы на приближенную Марси обратил внимание член высокой ветви Ланнистеров из Ланниспорта, а то и благородный богатый житель другого региона, тогда возникли бы определённый трудности со свободой выбора. По крайней мере, в таком случае всё равно необходимо было иметь достойное приданое, а то, не приведите боги, свекровь. — И их почти всех интересуют только женские лодыжки, — фыркнула Кианна Хилл. За её место в Утёсе Кастерли пришлось побороться, поскольку тётя Дженна воспротивилась и привлекла к спору отца, но и сама Марси заупрямилась. На неё махнули рукой после аргумента «лучше иметь одну-двух преданных служанок, чем дюжину продажных». Тайвин тогда медленно моргнул и впился мгновенно заострившимся взглядом в дочь. Он долго молчал. Марси не поёжилась под его взглядом и не потеряла лица, так что прошение в итоге было удовлетворено. Даже тётя Дженна потом целый месяц поглядывала на племянницу не без толики уважения. По Кианне было прекрасно видно, откуда происходила её безымянная мать — если не квадратное лицо с высокими скулами и впавшими щеками подсказывало, или длинные тонкие губы (отличные от более узких северных), то рыжие волосы. В принципе, если бы не форма черепа, Кианна смогла бы сойти за кого-нибудь из тех, кто когда-либо роднился с теми же Марбрандами, но, увы, незаконнорожденность было никак не прикрыть, учитывая скромный статус отца девушки. Она была тоже красива, просто едва ли вписывалась в стандарты западных земель, но у неё имелось и много других качеств. Кианна помогала Марси варить мыло, например; а зарплату тоже тратила на приданое. — Если моего будущего мужа будут интересовать только мои лодыжки, уже хорошо, — пожала плечами Марси. — Да не двигайся ты, — пробухтела Кианна, — причёска должна выглядеть приемлемо, то есть безукоризненно. У тебя не кудри, а повстанцы! Марси затряслась от беззвучного смеха. — А ты говоришь, я на неё кричу, когда мы платья кроим, — заметила, выгнув бровь, Лали. — Между прочим, там на кону не меньше, а ещё иголки! — Мне щекотно, когда ты мерки снимаешь! — Щекотно ей, — передразнила Лали, — а как ты с мужем будешь жить? — В отдельных спальнях. Кианна, хохотнув, всё-таки отложила расчёску. Критически осмотрела волосы, поставив руки в боки. — Распустим? Или пучок? Лали, подойдя к ней, поцокала языком. — Н-да, никакой управы нет на эти кудри… леди Дженна не будет в большом восторге. — Она и так занята, — отмахнулась Марси. — У Серсеи платья почти дорнийские в своей открытости. Ума не приложу, как ей только удалось их сюда провезти. — Вздох. — Распускайте, ладно. Кианна немедленно принялась за дело. — Ты кого ими покорить хотела, хоть расскажи, — не без хитринки улыбнулась Лалисса. — С чего это ты взяла, что я хотела кому-то глаза помаслить, — протянула Марси. — О, солнце моё, ты никогда ничего не делаешь беспричинно. — Действительно, между прочим, — согласилась Кианна. — Значит, где-то здесь затесался твой будущий жених, не так ли? Из приличных и умных мужчин? — Расска-азы-вай, — пропела Лалисса. Марси, по-снобски шмыгнув носом, поднялась с табурета. Не до конца расплетённые косы поползли по спине жидким бледным золотом, извиваясь, словно змеи, выпущенные из мешка. — Ничего у меня с ним не получится, — сказала она. — Отец не одобрит. Но это ничего, есть ещё один кандидат… — С кем не получится? — сразу же заинтересовалась Лали. — Кто кандидат? — перебила её Кианна. Есть только два стула, — не без иронии подумала Марцелла. Обе на неё уставились, деловито поставив руки в боки. Она вздохнула, покачав головой. — Ладно, — и прокашлялась. — Неплохой вариант — Бейлор Хайтауэр. Наследник. Он галантен, приятен и не может не быть умён, раз происходит из Староместа. — Не помолвлен? — сразу же уточнила Кианна. — Пока нет. — Хм-м. Партия хорошая, — и кивнула самой себе, скрестив руки на груди, — пойдёшь с распущенными. — А я хочу знать, за кого не получится! Ну Марси, ну Ма-а-арси-и-и… Старшая дочь Тайвина Ланнистера прекрасно сымитировала выражение лица своего отца, но эффекта это не возымело никакого. — Станнис Баратеон, — неохотно призналась она. — По качествам идеален и совсем не похож характером на своего брата. — Он скучный, Марси, — скорчила гримасу Лалисса. — Тут даже я соглашусь, — кивнула Кианна. — У него страшно кислый вид на каждом застолье после турнира, и он почти ни с кем не танцует. Даже Эддард Старк больше старается! В таком браке, даже если бы он был возможен, ты бы со скуки померла! — Брандон Старк реже развлекается с девицами, чем Роберт Баратеон, — заметила Марцелла. — Чуть меньше поводов беспокоиться за фамильную честь, вот Эддард и приветливее Станниса. — Какие бессовестные старшие братья, — поцыкала языком Лалисса. — У обоих невесты, а они даже здесь «гуляют». На бедной Лианне Старк лица вчера не было, такая бледная казалась! Марцелла сразу же этим заинтересовалась. — А что такое? Лали пожала плечами. — Не знаю… она из леса выходила вечером. Я как раз там недалеко была, высматривала, ну, — она чуть покраснела, — всяких рыцарей… хорошая же возможность найти себе партию, всё-таки… Ну вот. А у леди Старк лицо было бледное-бледное, — Лали посерьёзнела, — бледнее обычного. Словно она привидение увидела. Ну, я понаблюдала немного, — она понизила голос, — за походкой. А то мало ли что… Но нет, она не хромала. У Марцеллы возникло ощущение, что эта информация почему-то была очень важной. Но она не могла ничего вспомнить. — Что ж, — она тихо хлопнула в ладони, — это не наше дело. Людей здесь много, всем не поможешь, и за всеми не уследишь, и общаться с кем попало и как попало, к сожалению, нельзя. Н-да-да. Иначе я бы уже завтра выходила замуж за кого-нибудь. — Твоего отца просто очень боятся, — Лали ободряюще похлопала её по плечу. — Даже дурак боится, — поддакнула Кианна. Но не безумец.***
В публичных местах Марцелла никогда не появлялась без сопровождения подруг по самым очевидным причинам, диктуемым законами эпохи. Нравилось ли ей это? Нет. Видела ли она в соблюдении социального правила нужду? Да, хотя утешиться было нечем. В прошлой жизни можно было спокойно себе позволить одинокое перемещение с точки на точку, однако в этом мире незамужней девушке никак нельзя было компрометировать свою репутацию. Тем более, что мужчины позволяли себе много опасных вольностей, если, подвыпив, видели стройную одинокую фигурку, обтянутую шёлком, парчой или бархатом. На благородных пирах турнира подругам запрещалось приближаться к Марцелле без надобности, и хотя старшая дочь Тайвина Ланнистер знала, что бояться было нечего, она всё равно боялась. Очень не хотелось потенциально выйти замуж за Роберта Баратеона после успешного смещения Эйриса, и очень надо было найти себе жениха и сбежать от влияния отца, насколько возможно. И быстро. Первые дни турнира она потратила на наблюдения, прячась в тени семьи и ни с кем не танцуя во время вечернего пира, позволяя разным кавалерам галантно раскланиваться перед красотой Серсеи. Марси было почти совестно использовать младшую сестру, но жить тоже очень хотелось, как и хорошего брака. Тем более, что Серсея, опьянённая юностью, была не против подобного внимания, как бы ни мрачнел Джейме и как бы ни хмурился отец. Так или иначе, Марси посматривала по сторонам и делала мысленные заметки ровно до тех пор, пока в голове не сложился целиковый витраж. Бейлор Хайтауэр действительно был хорош — русый, темноглазый, статный, он искромётно шутил и звенел приятным смехом то тут, то там, лёгкий на подъём, несмотря на сильное тело, бесконечно приятный в общении, добродушный. Другим «подходящим» по статусу кандидатом в мужья являлся, к сожалению, Элберт Аррен, племянник и наследник лорда Джона Аррена. К нему многое применялось с оборотом «к сожалению». Очень красив, к сожалению; дружен с Робертом Баратеоном и старшими братьями Старками, к сожалению; харизматичен, к сожалению; учтив, к сожалению — приговорён каноном к страшной смерти к очень, очень большому сожалению. Можно было бы, в противном случае, выйти за него и уехать в Орлиное Гнездо, и сидеть там, словно канонная Лиза Аррен. Восемнадцатилетний Станнис Баратеон был всё ещё угловат, и хотя ему недоставало харизмы своего старшего брата, он тоже отличался мужской красотой, только более сдержанной. Но лишь Марцелла знала, что ему суждено было стать выдающейся фигурой, так что рассматривать его по-настоящему… не получалось. И тем не менее, выйди она за него после восстания, Серсею не стали бы сажать в кресло королевы, не так ли? Да, вот только зачем выдавать дочь за брата короля, когда можно подтолкнуть её ближе к трону? В общем, нет. Что касалось остальных… Неда Старка рассматривать не получалось. И не хотелось. Не нагулявшийся Оберин Мартелл оставлял двоякое впечатление, да и будущие политические причины, да и его будущая любовница… да. То есть, нет. Вот за его старшего брата Марцелла пошла бы спокойно, вот только жена от Дорана до сих пор не ушла. В общем, потенциальных кандидатов, подходящих по статусу и свободному положению, было, в прямом смысле, раз-два и обчёлся. И самостоятельно закинуть удочку в их сторону… не представлялось возможным. Ещё не умерший в Марцелле феминизм (как бы его не бодала эпоха) до сих пор бунтовал где-то на границе сознательного и бессознательного. Она, чёрт возьми, умела соблазнять. Но мир Вестероса требовал более пассивный метод. Более безопасный. В тот вечер старшая дочь Тайвина Ланнистера выглядела ослепительно — Марси надела одно из своих самых лучших платьев. Оно почти в точности имитировало наряд Эовин из второго фильма «Властелина колец»: с подчёркнутой золотым поясом линией бёдер, белое, воздушное, с длинными рукавами, расширявшимися от локтя, с тонкой вышивкой на декольте, — оно превращало Марцеллу в нечто сказочное, невинное, неприкосновенное, чистое. Распущенные кудри и небольшое количество кармина на губах и щеках вкупе с парой нежных колец с хризолитом дополняли её образ. Лали долго шила это платье, внимательно выслушивая все пожелания своей леди, и результат действительно оказался волшебным. До окончания турнира осталось всего несколько дней, а Лианна Старк уже пребывала в странном эмоциональном состоянии. Следовательно, вот-вот и должно было произойти неминуемое, совсем скоро. Они должны были присоединиться к ежевечернему общему пиру единённым фронтом, как обычно, то есть всем собранием крови Ланнистеров, а потом распределиться по залу так, как следовало: благороднейшие с благороднейшими, сопровождение с сопровождением. Тайвин всегда заходил первым своей решительной, но не стремительной поступью, за ним обычно следовали дядя Киван и тётя Дженна под локоть, потом Джейме и Серсея, блистательные в своей красоте, затем Марцелла с дядей Герионом (Тигетт не поехал на турнир, оставшись в Утёсе) и, далее, охрана и слуги. Но когда все собрались в крыле, отведённом Ланнистерам, пронзительные глаза отца задумчиво остановились на старшей дочери. Впрочем, и не он один замер. Марцелла сознательно никогда не хвасталась своей красотой, не считая нужным привлекать к себе подобного внимания, но, на самом деле, даже не войдя в пышный цвет, она не уступала младшей сестре. Ничем. А то, что носила обычно совсем скромные платья не самого удачного покроя, не подходящего цвета… Ну и что? В конце концов, красотой надо уметь пользоваться. И она выигрывала себе время. Джейме вытаращился, будто впервые в жизни осознав в Марси женщину. Серсея, блистательная в своём кроваво-красном платье с дерзким вырезом, с подчёркивающим стан золотым поясом, встала, как вкопанная, и даже приоткрыла от удивления мягкий пухлый рот. Тётя Дженна уставилась на нелюбимую племянницу с некоторым недоверием, и из тех, из «других» Ланнистеров той же ветви только дядя Киван ей, Марси, мягко улыбнулся. Герион еле сдерживал самодовольство по очевидным причинам. — Марцелла, — властно проговорил Тайвин. — Отец, — она опустилась перед ним в безукоризненный кроткий книксен. Стоило ей подняться, перед носом уже была протянута сухая рука. — Пойдёшь со мной, — не терпящим возражений голосом приказал лорд Ланнистер. — Как вам будет угодно, отец, — Марси была самой скромностью, самой смиренностью, и образ обелял её показную чистоту лучше мыла. Все остальные заняли привычные позиции по властному движению подбородка Тайвина. — Выставляешь себя напоказ? — сухо осведомился он, не глядя на дочь, когда процессия двинулась. — Мне понадобится скоро достойный нашего рода муж, — не сразу, тихо, со всей женской скромностью, но с решительной лёгкостью ответила Марцелла. — Хм. — Серсея прекраснее, — добавила Марцелла, намеренно расплываясь в невинной улыбке, — но и мне пора принести пользу. Тайвин ничего не ответил, не замедлился и не ускорился, но шаг у него будто стал чеканнее. Марси… сомневалась, как это интерпретировать. — Достойных мало, — тихо процедил он сквозь зубы, памятуя, очевидно, о браке между Рейгаром Таргариеном и Элией Мартелл. — Бейлор Хайтауэр или Элберт Аррен, — позволила себе заметить Марцелла. Отец не удостоил её ответом. Он и сам знал, что желанный выбор был ограничен. И наверняка взвешивал каждую дочь по отдельности на чаше весов. Брак с Хайтауэрами означал более крепкую связь с троном, поскольку сир Герольд возглавлял Королевскую гвардию, но также подчёркивал служение Его Милости, Безумному Эйрису. Тайвин Ланнистер, в свою очередь, ненавидел излишне преклонять колени. С другой стороны, брак с Элбертом Арреном забрал бы у него значимую фигуру с доски, всё же лорд Джон и сам был игроком. Марси предполагала, что между ней и Серсеей он не мог определиться, кого ему «жалко» потерять больше и в какой степени. — Потанцуешь с ними, — наконец приказал он. — Скромно. Ага, значит, отец всё-таки рассчитывал на (уже) заметную немилость Элии в глазах Рейгара, раз Марцелле разрешалось закинуть по удочке в оба пруда. — Благодарю вас, отец, — невинно и скромно отозвалась она, не выходя из образа. Конечно, Тайвин всё ещё считал Серсею главной женской драгоценностью Запада. И в этом не было ничего страшного. Марцелла куда больше жаждала спокойной жизни, чем лавров и неудобного трона.***
Серсея её перехватила по пути к комнате с туалетным горшком за считанные минуты до начала песен и плясок. — Так, — её глаза были такими огромными, что Марси даже растерялась. — Мы тебя не подкладываем под недостойных, поняла? Заманивай, в случае чего, в наше крыло, я им глотки вырву! — А? — абсолютно растерялась Марцелла. — Нож есть?! — почти прошипела Серсея, опасливо оглядываясь по сторонам. — К ноге привязать можно, никто не увидит. — Нет у меня никакого ножа, — только и оставалось растерянно пролепетать. — А нужен! Какая же ты… глупая, честное слово! Всё пряталась, пряталась… — Мне… мне замуж надо, — непонимающе моргнула Марцелла. Серсея смотрела на неё с такой жалостью, как на полную дуру. Будто это она была старшей. — Серси, ты не волнуйся… всё будет так, как ты захочешь… Но мне пора уже задуматься о том, чтобы покинуть отчий дом, пока всех кавалеров не разобрали. — Да их же только двое! Один до сих пор на… на Элию дышит, — продолжала шипеть Серсея, — а второй потакает Баратеону и Брандону Старку в похождении по шлюхам! Как ты не понимаешь! И странная нежность вдруг схватила беспристрастную Марцеллу за сердце и горло. Серсея, которую их мама ласково называла «Серси», на год младше, такая красивая, и наивная в своих мечтах, и властная… при своём нелёгком характере никогда не отворачивалась от семьи. То ли её это было качество, то ли отец так воспитал, Марси не знала, и ей в ту минуту казалось постыдным этого не знать. Ведь она свою нынешнюю семью едва ли семьёй-то считала. — Вам будет лучше без меня, — как-то само вырвалось. Тут уже Серсея растерялась. — Что? — Вам будет лучше без меня, — голос Марси дрогнул. — Поверь, правда. Я выйду замуж… уеду… И всё будет, как надо. — Мы же Ланнистеры, — не поняла Серсея. — Мы всегда вместе и никогда не порознь. Марцелла слабо улыбнулась. Она почти по-матерински опустила ладони на плечи сестры. — Серси, — глаза почему-то слишком быстро стали слишком влажными, — это ты — красавица Запада, и тебе нести это знамя. А я однажды уйду… так лежит моя дорога. Лицо Серсеи сморщилось, как у ребёнка. — Ну и пускай, — бросила. И полы её чудесного кроваво-красного платья зашуршали от стремительных шагов. Марси сглотнула, глядя сестре вслед. Потом аккуратно промокнула глаза тыльной стороной ладони. Может быть, именно поэтому она любимица дядя Кивана и тёти Дженны, — внезапно подумалось. — А не из-за чего-то другого. Она прислонилась к стене, облокотилась на неё головой и устало выдохнула, прикрыв глаза. По коридору поползло эхо бойкой музыки и радостных возгласов — надо было возвращаться, но ноги не шли. Чёрт возьми, Серсея считала её одной из своих, а она жениха искать себе собралась, прятаться за его спиной и детей рожать. Как-то расхотелось наслаждаться триумфом своей красоты. Потянуло со страшной силой обратно в Утёс, где всё было понятно, и гори Вестерос синим пламенем… Серсея ведь была права. Гарантий хорошего брака никто не давал. И ножом действительно стоило обзавестись. И тем не менее, надо было замуж. Столько лет Марцелла старательно не привязывалась к своей семье… не для того, чтобы неожиданное проявление лояльности со стороны сестры покачнуло стремления. Чёрт возьми, всем Ланнистерам Утёса были свойственны амбиции, только кто-то метил как можно выше, а кто-то старался наверняка. Марцелла с самого начала не пыталась никого под себя подмять: отца было не смягчить, Серси и Джейме не разлучить, а Тирион всё ещё был слишком мал. Когда Мелара Хезерпун трагически и загадочно погибла во время турнира в Ланниспорте, Марцелла окончательно убедилась, что семья идёт в том же направлении, что и в каноне, и приняла для себя решение продолжать не вмешиваться, насколько возможно. Удачно выйти замуж и продолжить заниматься мылом, вот чего ей хотелось — безопасно сойти с доски. И оказаться как можно дальше от греховной любви Серси и Джейме, власти отца, златогривых львов, зубоскалых драконов, наивных волков, холодных рыб, и так далее. Жить и жить хорошо хотелось намного сильнее, чем упиваться властью; в этом Марцелла и походила на Тигетта и Гериона. Она заставила себя отойти от стены и стряхнуть незримую пыль с платья. Замуж надо было удачно выйти ещё и ради прислуживавших ей подруг, Лалиссы и Кианны. Таких незначительных девушек, как они, вряд ли без протекции ожидало что-то хорошее в грядущем будущем, а они, её скромные умницы-красавицы, заслуживали уважения и безопасности. Марцелла расправила плечи и вернулась в зал со всей статностью печального в своей эфемерной красоте призрака. Когда отец закончил говорить с Джоном Арреном, к ней подошёл Элберт, предлагая руку для танца. Молодой, красивый, он улыбнулся, блеснув зубами, и в его бледно-голубых глазах мелькнула искорка мальчишества. Марси посмотрела на него из-под ресниц, но смогла только дрогнуть губами в ответ на его наивный интерес, отвечая согласием на приглашение. Она плохо помнила, как ему предстояло погибнуть, но на сердце кошки скребли от осознания того, что этому молодому мужчине, воспитанному и благородному, не суждено было познать ни любви, ни отцовства. И не имело значения, что пока Серси кокетничала на танцах вечерами турнира, её прозвали «Красной леди Ланнистер», а Марцеллу, не сумевшую скрыть свою таинственную меланхолию, «Белой». О, суета сует, пир накануне чумы.