Quand je bois du vin clairet Amis tout tourne, tourne, tourne, tourne Aussi désormais je bois Anjou ou Arbois Chantons et buvons À ce flacon faisons la guerre Chantons et buvons Mes amis Buvons donc Hey, der gute, kühle Wein Macht alles kunterkunterbunt sich drehen Holt die Gläser schenket ein Anjou und Arbois «Tourdion» — Die Streuner
— Моя королева, — никто не смог бы укорить Марцеллу в неидеальном книксене. Рейла выглядела в тот день плохо. Лицо её, лилово-синее от следов рук мужа и глубоких теней под глазами, такое хрупкое, выглядело пустым, как храм с потухшими свечами. Марцелла, глядя на неё, едва не дрожала от еле сдерживаемого гнева. Она догадывалась, что увидит, стоило только заглянуть в потерянные глаза Джейме у двери — брат не спал всю ночь, пока нёс дозор. Никто не смог бы подавить в себе крик от таких побоев. Всё могут короли, всё могут короли… — Подойди ко мне, моя дорогая, — хрипло проговорила Рейла. Марцелла повиновалась на негнущихся ногах. Накануне днём она приказала отрезать себе волосы по плечи (у Кианны дрожали пальцы, но не сердце), а потом весь вечер разыгрывала перед двором полную дуру, что вот такая оказия с ней приключилась, что пришлось вынужденно подстричься. Она мило смеялась и мило краснела, и было видно, как падало либидо Эйриса Таргариен, так и не заполучившего в любовницы леди Джоанну Ланнистер. Он думал отыграться, раз Тайвин впал в немилость и отбыл, хлопнув дверью, но девочка-то оборванка, не то, что её сестра, девочка-то чокнутая, раз только и любит, что наводить порядок в грязи, раз щебечет что-то про какое-то мыло для простолюдин в качестве королевской милости. Марцелла думала, что ей сошло это с рук, пока она не увидела Рейлу. — Ты похожа на Джоанну, — тихо проговорила королева, дрожащими пальцами поглаживая золотистые волосы. — Такая же непокорная… О чём Тайвин только думал, отправляя тебя сюда. Очевидно, что выбрасывал мусор, спасая золото. Серсея снова благоухала в родном замке, Джейме застрял в столице, прислуживая безумному королю, а Марцеллу… да, отправили вместе с ним, чтобы потом, при каких-нибудь обстоятельствах, забрать сына, а её, скорее всего, оставить за ненадобностью. Вот это был просчёт. Проклятый турнир перечеркнул весь труд, и ведь всё только начиналось… Серсея так рвала и метала, узнав, что и Джейме, и Марцеллу заберут, что Тайвину даже пришлось отвесить ей пощёчину, а потом отправить в Утёс первой, вместе с тётей Дженной, с доброй половиной стражи, чтобы никому ничего безумного в голову не пришло. В конце концов, бред оказался заразен, иначе Рейгар Таргариен не совершил бы своего рокового поступка. И ведь как странно это тогда случилось. Марси, несмотря на целую жизнь в новом для себя мире, знала, что должно было произойти, но всё равно оказалась застанной врасплох, как и все. Рейгар не походил на безумца, в этом и крылось предвестие катастрофы. Даже наоборот, он казался разумным и задумчивым, холодным, слишком меланхоличным для жарких жестов — полной противоположностью пылкого, болтливого, простодушного и донельзя материалистичного Роберта Баратеона; поэтому было почти немыслимо представить, чтобы серебряный принц, такой вежливый и утончённый, тихий и обходительный, при всех оскорбит свою жену и совершит комплимент чужой невесте. Недолгая тишина, вставшая на лавках зрителей, была такой оглушительной, что Марси, сжавшая руку Серси, онемела от звука собственной ладони по чужой коже. О, боги, на что рассчитывал отец, посылая её в Королевскую гавань? Что Рейгар позабудет о Лианне Старк, прельстившись белокурой головой дочери (бывшего) десницы? Марси становилось тошно от одной только этой мысли. Она с первого дня на новом месте всячески избегала того же мейстера Пицеля, очевидного шпиона отца, никуда не ходила без сопровождения служанок, и вела себя так, чтобы отбить любые мысли всякого желающего затащить её в постель. Может быть, поэтому Рейла и прониклась к ней. — К вам в утешение, Ваша Милость, — выдавила из себя Марцелла, невольно сглатывая. Эйрис Таргариен ужасно, ужасно относился к своей жене, и с трудом верилось, что он когда-то был здоров, и красив, и добр. — Возможно, — в пустом взгляде мелькнула искра. Сколько лет губили дух королевы, и всё равно от него что-то осталось. — Его Милость разрешил тебе… открыть мыловарню. О, король гоготал весь вечер над безумным предложением Марцеллы, и много шутил про грязь и золото, и про позор Тайвина — не сложно было догадаться, что прошение будет одобрено. Юную леди Ланнистер публичное унижение не задело. Она была готова снести многое, чтобы заполучить хотя бы толику свободы. Мыловарня позволила бы ей регулярно выходить в город. — Тебе выделят дом в Блошином Конце, — лицо Рейлы, и без того тусклое, и вовсе осунулось. — Мне жаль, моя дорогая. — Бедным мыло нужно больше, чем богатым, — глаза Марцеллы блеснули, — а дом я выкуплю, у меня есть деньги. Клянусь, что не подведу вас. — Расскажи мне потом, — слабо улыбнулась королева, — как поживает мой народ… Я столько лет не выходила в город… — Всенепременно, Ваша Милость. Марцелла с первого дня в Королевской Гавани знала, кому отдаст свою преданность. Рейла была единственным человеком, способным хоть как-то обтесать гнев короля. Своим телом обычно. Именно благодаря ей Эйрис не затаскивал к себе в постель благородных дам; она же выгораживала несчастную Элию, опороченную, осмеянную, беззащитную. Принц отбыл недавно, забрав с собой несколько гвардейцев, и Марцелла знала, что это значило. — Я сделаю вам самое лучшее мыло, — тихо пообещала она, заглянув в уставшее лицо королевы. — И духи… И, может быть, Элии, если так вам будет угодно… Больше ей, честное слово, было нечего предложить в утешение. — О, моя дорогая, — слабо улыбнулась Рейла. — Разве мыло и духи способны излечить разбитое сердце? Нет, но если мой бизнес пойдёт в гору… В конце концов, в прошлой жизни Марцелла принадлежала к пост-советскому пространству, и слабое эхо девяностых всё ещё в ней звенело. Лояльность не покупается, но зарабатывается, так что если бедному люду дать бешеную скидку, если дать хотя бы толику улучшенной жизни… можно было бы сорвать куш, получив преданность. — Нет, — еле слышно проговорила Марцелла, — но они, возможно, помогут мне обеспечить вашу безопасность, если что-то пойдёт не так… или безопасность Элии. Если мне удастся покорить сердца бедняков с вашими именами на устах, то… — Ничего не изменится, — с душераздирающим подобием улыбки качнула головой Рейла. — Не говорите так, — с пылом прошептала Марцелла. — Я… я приложу все усилия! — И, в итоге, всё равно останешься на милости мужчины. Зелёный взгляд снова зацепился за чужие синяки, и от бессильной ярости захотелось взвыть. Только жажда жизни подавляла страшное желание цареубийства и всех, кто потакал, кто отворачивался, кто закрывал глаза, кто извинял, кто уподоблялся… — Я всё равно попытаюсь, — прохрипела Марцелла, сглатывая ком в горле. — Знаю, — кивнула королева. — Но не тешь себя иллюзиями. Мужчинам свойственна вседозволенность, и чем больше у них власти, тем меньше святости. Марцелла подумала о короле и о своём отце. Подумала о Роберте Баратеоне, провожавшем предвкушающем взглядом каждую хорошенькую служанку, и о Брандоне Старке, тоже изменявшем своей невесте, только более скрытно. Подумала о Джейме, которому предстояло цареубийство. Родись Марцелла мужчиной, она сбежала бы за тридевять земель, не оборачиваясь; мыло ведь можно варить где угодно. Но она родилась женщиной, дочерью (бывшего) десницы, чьё влияние простиралось далеко и глубоко, и надо было просчитывать каждый шаг, надо было играть на публику, носить маску, беречь девственность, не влюбляться, быть начеку. — У нас меньше свобод, чем у них, — произнесла Марцелла, чувствуя, как тяжелеет собственный взгляд. — Владеем мы меньшим. Но от того и теряем мы хуже… потому что держимся изо всех сил. — До самой смерти, — очень серьёзно согласилась Рейла. И добавила, — хватка у тебя львиная… и манера мыслить не женская. Видят боги, — её глаза блеснули, — может, хоть что-нибудь да выиграешь.***
Марцелла Ланнистер осталась верна своему слову. За полтора месяца помещение для мыловарни было выкуплено и оборудовано, и нашлись рабочие руки и послушные уши, и торговцы с базовым товаром. И хотя создание органической мыльной основы занимало время, и этому надо было учить тщательно, нанятые толковые мужчины всё усвоили, не без помощи Лалиссы и Кианны, поэтому производство началось сравнительно быстро. Марцелла платила им из своего кармана, вздыхая на отсутствие реальной прибыли. Пока что мыло было дешёвым. Более того, в бордели, сиротские приюты и септы было приказано отдавать его раз в месяц бесплатно первые полгода работы, остальное покупалось сравнительно дёшево, чтобы люди успели понять пользу мыла, но и не считали его надувательством. Марцелла начала производство с использованием розмарина и сушёной гвоздики, так что продукт не только приятно пах, но и был очень полезен, питателен для кожи и волос. И экономически выгоден. Среди бедных и небогатых чистота непременно должна была войти в моду по всем прогнозам. Ещё бы, раз женщины после использования мыла так чудесно пахли, так хорошо выглядели, практически не потеряв при этом денег, и раз мужчины приобрели более «товарный» вид. На реку уже стали чаще ходить стирать и набирать воду для умываний. Какая, однако, полезная штука, мыло. Говорят только, голышом его лучше на пол не ронять. Кто говорит? Леди Марцелла говорит, а уж она-то знает. Такая добрая леди, такая светлая, не то, что всякие там, вот ей не всё равно, и платит она честно и вовремя. Оберегать таких надо. И служанки у неё не без смекалки, между прочим, простые такие, а читать умеют. Какая странная леди Ланнистер, всё-таки — в грязи копается, а руки чистые.***
— То есть вы хотите… приглядеть за народом, — не без скепсиса произнёс септон Даллен. Марцелла, пустив ростки хорошего к себе отношения, рано или поздно должна была начать заниматься проблемами стратегического характера. Иначе говоря, приступить к сотрудничеству с необходимыми инстанциями. Тайно, разумеется. То есть, не самым очевидным образом. Небольшая, очень скромная, септа на краю Блошиного Конца показалась самым располагающим местом для первых шагов — септон Даллен принял мыло, как манну небесную, и с самой первой партии «подарка» читал правильные проповеди, в которых наставлял народ сначала мыться, потом молиться. Или наоборот. Главное, что он имел определённый вес в обществе далеко не самых зажиточных граждан, уважал женщин, хорошо относился к детям и никого не совращал. Септон Даллен в принципе выглядел адекватным человеком в самом начале заката своей жизни — он едва ли начал седеть. Так что Марцелла, скрепя сердцем от нервов, решила начать с него. — Королевская чета хочет приглядеть за народом, — поправила она. — Королевская… чета, — тут уж скепсис был явнее выражен. Марцелла прочистила горло. Они, конечно, разговаривали внутри пустого храма, пока Лалисса и Кианна мужественно сторожили вход в него, но крайняя осторожность всё равно являлась необходимостью. На всякий случай. — Королевская, — Марцелла подёргала юбкой, в надежде донести намёк, чтобы разговор перестал быть таким чудовищно неловким. Ну не занималась она… дипломатическими переговорами в прошлой жизни, — чета. — А, Её Милость, — септон удивлённо моргнул. — Тише! — прошипела Марцелла. — Да тут никого нет! — Всегда кто-то есть! — Честное слово, никого нет. Кроме Семерых, разумеется. У нас же бедный храм, — септон даже рассмеялся, — помилуйте. Но всё же провёл Марцеллу в свой маленький скромный кабинет и запер дверь. — Так вы хотите понаблюдать, — продолжил он, когда оба расселись на неудобных стульях. — А зачем? — Чтобы… знать. — Чтобы знать что? — Как люди живут, — Марцелла всячески подавляла в себе желание начать нервно мять юбку. — В чём их… общие проблемы. Или в ком. Септон фыркнул, откинувшись на стуле и сложив руки на груди. Они обменялись понимающими взглядами, но промолчали. Марцелла опять прочистила горло. — Это… понятно, — осторожно начала она. — Но вне моей компетенции. А если брать, скажем, поконкретнее? — Есть и поконкретнее, — пожал плечами септон. — Смотря что интересует. Ну, если учесть ваше… мыло, то если дело в гору пойдёт, и вы продолжите заниматься благотворительностью, то люд станет чище, и кое-какие болезни станут реже, — и помрачнел, — надеюсь. — И добавил, — я сам из Штормовых земель, так вот, что у меня на родине, что в Цитадели чисто. А я никак не привыкну. — За моим производством дело не станется, — заявила Марцелла. — Мыло надо вводить в массы. Я этим в принципе занимаюсь, потому что никто, кроме меня, ещё не додумался. — Понимаю, — и лицо Даллена действительно это понимание отразило. Он стал септоном явно по тем же соображениям. — Но ещё вам, миледи, нужна какая-то информация. — Да, нужна, — не стала скрывать она. — Тем не менее… понятия не имею, как спросить. — Я не лорд какой-нибудь, — хмыкнул Даллен. — Просто спросите и всё. Марцелла на него уставилась. Он приподнял бровь. У неё… не получалось полюбопытствовать напрямую. — Кхм, — она ещё раз прочистила горло. — Уборка. В городе. В плане… метафоры. Как с ней? — Зачистка? — септон чуть удивилась. — Скорее, замылка, — Марцелла поморщилась. — А вам зачем? — Я женщина или кто? — она даже немного возмутилась. — Мне надо знать, насколько безопасно женщинам и детям. И кого, — понизила голос, — если что… ну, вы понимаете. — На мыло? — хохотнул септон. — Никто на мыло не пойдёт. Я почти головой отвечаю за качество моей продукции! — Жаль, — очень честно ответил септон. Его глаза заговорщически блеснули. — Хотя, мыловарение это тоже в какой-то степени… садоводство. В стезе удобрений. Выражаясь метафорами, разумеется. — Разумеется. И Марцелла уставилась на него в надежде, что они друг друга поняли. Септон вздохнул. — В наших районах всё не хвала Семерым с Восстания Сумеречного Дома, — и на его лице отразилась неподдельная искренняя усталость. — Головорезов… достаточно. Разных, всяких. А казнят не тех, понимаете, миледи? Не за те грехи, за которые стоило бы. Казнят тех, кто хулит на… кхм, иначе говоря, сомневающихся, — он многозначительно поиграл бровями, — но не тех, кто… совершает зверства разного характера в отношении других. — И много их? — нахмурилась Марцелла. — М-м, не так уж и мало. Вам, полагаю, это от меня и нужно. Список. — Да. — Зачем? Марцелла долго думала, как бы правильнее ответить. — Ну, — заметила, наконец, сардонически, — про мыло вы первый пошутили. Септон так расхохотался, что даже стукнулся головой о высокую спинку своего стула. Конечно, Марцелла пока не располагала средствами, чтобы взять под контроль Блошиный Конец, но её репутация очень быстро шла в гору. Город действительно жил из рук вон плохо: цены начали расти при том, что восстание Роберта Баратеона ещё не началось, плохо пахло практически везде, кроме самого центра, и лица людей, в основном, казались опустевшими от усталости и бренности тяжёлого безрадостного существования. Она сама удивилась, что какое-то мыло начало вызывать если не улыбки, то хоть какой-то блеск в глазах. Людям ведь немного надо для довольствия, по сути — всего-то не жить, как дворовые собаки. И никто давно не интересовался насущными проблемами города. Было дело, Рейгар выходил в народ до рождения своей старшей дочери, но с тех пор много лет прошло. Королеву же не выпускали из Красного замка, поскольку её безумный муж всё ещё был уверен в её изменах. Что касалось Элии… Марцелла не могла сказать ничего конкретного, потому что с самого турнира едва ли видела дорнийскую принцессу. Судя по немногочисленной страже у Девичьего склепа, там она и сидела, как птица в клетке, вместе с детьми. Лалисса, большая мастерица на сбор всяких слухов, сказала, что к принцессе даже не всегда дядю пускали, и это при том, что сир Ливен Мартелл носил белый плащ и служил своему королю верой и правдой. На самом деле, то, что Рейла смогла взять Марцеллу во фрейлины, было чудом, положительным последствием череды правильных действий, другая альтернатива была… более вероятна. Хорошо, что Марси претил стиль интриг Серсеи. Иначе было бы… очень плохо. Даже думать не хотелось, поскольку, в таком случае, никто бы не помог. Даже Джейме. Ему бы ещё и слушать пришлось. Их, кстати, король тоже разводил в разные стороны. Он или отправлял Джейме в Девичий склеп к Элии, или держал при себе, а Марцелла со служанками, естественно, состояла при Рейле. Страх ведь иррационален, а Эйрис очень боялся Тайвина. Но это не имело значения. Джейме держался достойно, не позволяя загнанности и ужасу отражаться в своих глазах. Марцелла так и вовсе отвоевала себе сравнительную свободу. Значит, надо было продержаться, усиливая позиции. А потом что-нибудь придумать касательно криминала Блошиного Конца, по возможности. Всё-таки, как бы Марцелла не пыталась в себе это отрицать из самых лучших, эгоистичных, побуждений, у неё было сердце, и оно ныло, и болело, если перед глазами происходила вопиющая несправедливость… а так жила вся столица, от юродивого до самой королевы. И надо было решать — не марать руки или терять душу. Марцелла, в свою очередь, варила мыло, так что выбор был очень прост. Даже если от иронии хотелось смеяться и плакать.***
— Старки приехали, — пролепетала запыхавшаяся Лалисса, дрожащими руками запирая за собой дверь на засов. — Боги, — Кианна, уронив лицо в ладони, закачалась, как маятник, из стороны в сторону. Вышивка соскользнула с её колен на пол, а она даже не заметила. Марцелла, глядевшая в окно, не разомкнула рук, крепко стиснутых за спиной. Они все ещё издали услышали звук горна. Потом был стук копыт. Возгласы. Больше возгласов. Под окном стража провела обезоруженных Старков и Элберта Аррена в Башню Десницы. Под замок, очевидно. Ждать судьбы, безусловно. — Их сопровождение заточили, — у Лалиссы дрожал голос. Она медленно сползла по стене. — И… их самих… — Да, я видела, — отрешённо кивнула Марцелла. Все догадывались, что это значило. Старки, сопровождаемые наследником Джона Аррена, прибыли требовать справедливости за похищение Рейгером Лианны. — Глупцы, — глухо пробормотала Кианна, не отнимая ладоней от лица. — Глупцы, — тихо согласилась Марцелла, не отрывая взгляда от клочка лазурного неба. Ведь король не любил, когда от него что-то требовали. Особенно, справедливости. Марцелла не знала и не могла знать, насильно Рейгар увёз Лианну, или обманом, или бежала она с ним по доброй воле, и как к этому отнеслась Элия, и, честно говоря, ей было всё равно. Так или иначе, серебряный принц и северная волчица обрекли своим поступком много, много людей на преждевременную смерть, на муки, на страшные утраты и разбитые сердца. В её понимании, никакая «великая» любовь этого не стоила, если Лианна приняла решение сбежать. Что касалось пророчества и белых ходоков, Марцелла не была уверена, стоили ли десятки тысяч невинных жизней одного-единственного Джона Сноу. Впрочем, она могла и не дожить до страшной Зимы, со своей-то родословной. Красный замок был тих следующие два дня. На третий… за Марцеллой пришли. И не за ней одной. В тронном зале собрался суд. И Рейла на него прибыла бледная, как смерть, как и Элия, тусклая, исхудавшая от нервов, осунувшаяся, с болезненно тонкими кистями. Хорошо, что детей не позвали. Джейме бросил один только взгляд на сестру, пока все рассаживались, и никто не смотрел на Ланнистеров. Страх, панический ужас, отчаяние уродовали его прекрасное, светлое лицо. Марцелла хотела слабо улыбнуться ему, но ничего не получилось. А затем в залу медленно, медленно ввели Старков. И стража, и слуги растягивали время, как могли, потому что знали. Рейла, стоявшая рядом с Марцеллой, украдкой подала ей надушенный маслами платок, потому что знала. Элия старалась выровнять дыхание, потому что знала. И Джейме знал, и Барристан Селми, и остальные гвардейцы — все-все-все, и никто ничего не смел сделать. Седовласый король улыбался так благостно, так милосердно, что было понятно — ни одна молитва не будет услышана.***
Марцеллу тошнило весь вечер и всю ночь. Запах жжёного человеческого мяса проник в одежду и задержался. Кианна и Лалисса тёрли её мылом, как только могли, унесли и платье, и атласные тапочки, но запах призраком остался с их госпожой. Крики Рикарда Старка всё ещё бродили эхом по Красному замку, проклиная Безумного короля и всех, кто ему потакал, и никому было не до сна, кроме того, кто вынес приговор. Марцелла в ту ночь не смогла сомкнуть глаз, она боялась даже моргать, поскольку в сознании сразу же возникала чудовищная картина, и в ушах звенел жуткий смех, леденяще холодный, несмотря на языки пламени. В перерывах между позывами рвоты и слезами страха и отчаяния, она перебирала пальцами шёлковый платок королевы, всё ещё пахнущий лавандой, и судорожно думала. Утром Кианна и Лалисса скрыли её усталость всеми женскими уловками, и было выпито много воды, и удалось заставить себя прожевать булочку с маслом. Потом Марцелла, взяв с собой подруг, отправилась в сад. Королева всегда бродила по нему в первую половину дня. Повезло, что её в тот день сопровождал сир Барристан, а не какой-нибудь сир Герольд — Селми всегда давал возможность личного разговора, держа дистанцию, и никогда не подслушивал. Вот и вся разница между «официальной» честью гвардейца и настоящей. Конечно, организация разговоров была осторожной. Сначала следовало удалиться в сторону Богорощи, куда никто никогда не ходил, и оставить сопровождение неподалёку от чащи, а затем самим удалиться к чардреву. Рейла шла в тот день медленно, еле заметно хромая, но синяки на руках и шее были старыми. Впрочем, это не утешало. — Элберт Аррен, — заговорила Марцелла, когда они уже почти приблизились к чардреву, — ещё жив. — Мой муж желает растянуть удовольствие, — бесцветным голосом сообщила Рейла. Они остановились. Марцелла нервно облизнула губы, собираясь с духом. Платок, надушенный лавандой, был у неё с собой. — Я хочу попросить вас за него, — решилась она. — Элберт Аррен ни в чём не виновен. Он только и сделал, что… прибыл. Королева молчала так долго, что у Марцеллы вспотели ладони. Её успело бросить и в жар, и в холод, пока в голове возникали возможные ответные реплики Рейлы. Аргументы у юной леди Ланнистер имелись — ночь была мучительно долгой. Дело оставалось за малым, за скромным чудом простого человеческого сочувствия, которое не было чуждо королеве. В конце концов, даже чардрево заплакало кроваво-красной смолой от вчерашнего ужаса. — Удивительно, что ты воплощаешь в себе фамилию «Ланнистер», но не своих родителей, — неожиданно заметила королева. Марцелла растерянно моргнула. — Что вы имеете в виду? Рейла, опустив руку на свой медленно растущий живот, приподняла уголки губ в подобии горькой усмешки. Какое-то время она молчала. — Твоя мать, Джоанна, — наконец произнесла, — когда-то была одной из моих лучших подруг. Но это не помешало ей попытаться прыгнуть выше головы. — Не понимаю, — нахмурилась Марцелла. — Я знала, что не поймёшь. Тебе, в отличие от неё, подобное претит, — глаза Рейлы тоскливо блеснули. — Джоанна по юности, как и многие женщины, выставляла свою красоту напоказ, чтобы на неё опустился взгляд короля. — Зачем? — ужаснулась Марцелла. — До брака или после? Спокойная нежная мать едва ли вязалась в голове с образом интриганки, но… Всякое происходило в игре престолов. Для амбициозной цветущей девушки самым простым методом действительно был путь соблазнения. Конечно, верить не хотелось, но чем Марси славилась в узком кругу, так это трезвостью мысли. — Милая Джоанна не думала в своей дерзости, что плата всегда одна, — продолжила Рейла, не ответив на вопрос собеседницы. И, приподняв руку, задумчиво осмотрела заживающие синяки. — Мой муж не успел ничего сделать. Но я всё равно отправила её, трясущуюся от страха и слёз, восвояси, — и царственно повернула голову в сторону Марцеллы. — Веришь мне? Это был хороший вопрос. — Не знаю, — честно ответила Марси. На сердце было тяжело. — Отец до сих пор любит её. — Правильно, — медленно кивнула Рейла. — Тайвин всегда любил её больше, чем Джоанна его. Так она могла быть уверена в своей безопасности, в его благородстве, — пауза. — Ты просишь меня поспособствовать спасению Элберта Аррена, чтобы выйти за него замуж? — В том числе, — сглотнула Марцелла. — Он… неплохой мужчина. И невиновный. Ваша Милость, я, — она замешкалась, — в том числе прошу, поскольку… Со смертями Старков непременно начнётся война. Мы все чувствуем её дыхание. И она будет страшной для всех, но ни вы не будете в безопасности… ни я. Ни Элия, ни дети. Прошу, задумайтесь. Если Элберт сохранит себе жизнь, он будет вам обязан; тем более, ему наследовать Долину Аррен. Неплохо будет иметь на нашей стороне потенциально могущественного союзника. Если же мы проиграем… то именно Элберт прикроет наши спины, оградит, как сможет. Всё-таки его дядя воспитал Роберта Баратеона и Эддарда Старка. — Знаю, — медленно кивнула Рейла. — Но вряд ли мне удастся разжалобить Эйриса, — она горько усмехнулась. — Слёзы его уже много лет не подкупают. — Да, но, — Марси нервно пожевала губу. — Что, если… мы спасём его иначе? — Как? — королева взглянула на неё искоса. — Элберта Аррена держат в верхних покоях Башни Десницы, как почётного пленного, а не в темнице. Он совсем один, пусть и под стражей. Можно было бы, — она сжала кулаки и вынудила себя быть сильной. — Принести туда тело какого-нибудь преступника из Блошиного Конца. Такого, который телом похож. Переодеть его, обезглавить, а голову унести. А я спрячу настоящего Аррена в бедных районах. Его Милость решит, что кто-то неизвестный прокрался и убил пленника… но мы пошлём лорду Джону тайное письмо, чтобы тот, в том числе, не женился ради пополнения армии, раз его племянник жив. И чтобы не выдал нас. Рейла медленно моргнула. — Но тогда мы не будем в безопасности здесь. Намёк был понят. — У Брандона Старка и Роберта Баратеона известная репутация, — поспешила объяснить Марцелла. — А у меня на руках список тех, кто… очень плохо относится к женщинам на окраинах и в средней части города. Если пустить правильные слухи… нет, я плохо объясняю, извините, — Марцелла глубоко вдохнула и выдохнула. И продолжила, — поскольку Элберт Аррен водится с любителями женской плоти, не трудно приписать его к ним. Простой люд не любит, когда благородные мужи позволяют себе вольности с женщинами вне публичных домов… По этому поводу много предвзятостей. В общем, мой план состоит в том, чтобы Элберт Аррен, под прикрытием, занялся, для отведения глаз… некоторым правосудием. Тайно. Тем же почерком, что убьют его подмену. И чтобы казнил известных насильников. Гвардия не сможет и охранять замок, и вести расследование, раз солдаты уже готовятся к маршу… — Вопрос в том, согласится ли он играть собственного же «убийцу», — не без интереса приподняла бровь Рейла. — Все хотят жить, — безапелляционно констатировала Марцелла. — Понравится ли ему такая мысль, не имеет значения. Нам, женщинам, ежедневно приходится договариваться с собственной честью, а так же с тем, что мы терпим и зачем. В любом случае, из Королевской гавани ему не сбежать, входы и выходы в город под строжайшим надзором. Значит, ему придётся играть по-нашему. Но, по крайней мере, он останется жив. И будет нам полезен. Рейла долго и пристально смотрела на неё. И, наконец, улыбнулась. — Ум у тебя, моя дорогая, действительно не женский. Несколькими часами позже Марцеллу галантно поймал за локоть Варис, улыбаясь благостно-благостно, и в его глазах, помимо наигранной простодушной хитрости, блестел еле скрытный азарт. Он не мог не знать про потайной туннель в Башне Десницы. Он точно располагал всем необходимым, чтобы организовать затеянное Марцеллой. Было бы глупо его не бояться, ведь он играл по-своему, и всё-таки Варис охотнее служил королеве, не королю. Более того, он был согласен с вердиктом полезности Элберта Аррена — юноша много кому мог пригодиться по самым разным причинам.***
Шум поднялся средь бела дня, за сутки до запланированной новой расправы. Служанка, нёсшая обед пленнику, обнаружила на этаже четырёх бездыханных стражников и, бросив поднос, кинулась наутёк, крича и плача. Башня была абсолютно пуста — бывший десница Оуэн Мерривезер едва отбыл со слугами, незадолго до прибытия Старков, а нового ещё не назначили. Вся присутствовавшая королевская гвардия кинулась к месту преступления, и поднялся страшный переполох — Элберта Аррена обнаружили мёртвым, и ужас брал за горло от мысли, что кто-то унёс с собой его голову. Загадочный круг с точкой по центру, начертанный кровью убитого, взирал на всех беспристрастно и безмолвно. Ни на Марцеллу, ни на Рейлу, ни на Вариса, ни на их слуг не пало никакого подозрения.