Судьба одного сердца

Элизабет стала менее несносной упрямицей, чем была. Впрочем, остальная семья сохранила былые привычки. И хотя Марша обрела уже достаточно непритворной уверенности в себе, чтобы защититься перед сестрой, численный перевес слишком на нее давил. Наслушавшись удивлений, что странным образом самой устроенной в семье к этому времени оказалась самая горемычная, замечаний, что убогой сестре незаслуженно легко удалось пристроиться, Марша едва держалась, чтобы не швырнуть тарелкой кому-нибудь из родственничков в лицо. К счастью, Лен не был свидетелем этого издевательства. Он отлучился в город по делам, и тем порадовал жену. Ей было спокойнее знать, что он огражден от грязных пересуд ее домашних хотя бы частично. Но косвенно вовлечь супруга Марше пришлось. — Одна и в темноте… Вы в порядке? — Лен закрыл за собой дверь вслепую, не отводя глаз от жены. Девушка скромно сидела на краю постели, сжимая складки платья в кулаках и медленно покачиваясь, чтобы унять дрожь. Его появление пробудило ее. Марша вскочила с места и, подскочив к мужу, взмолилась, положив руки ему на грудь. — Мой друг, теперь забудьте, что я говорила о прикосновениях. Если я не получу хоть немного человеческого тепла, то завтра стану совершенно злобной и несносной, — тон уверенный и четкий, как всегда, и лишь слова такие необычные. Едва ли не впервые эта девушка отважилась так откровенно просить о помощи. Впрочем, ей необязательно было столь открыто выражать желание и упрашивать. Лен, лишь заметив ее неспокойное состояние, готов был мир положить к ее ногам, чтобы утешить. Просьбы были излишними. И вот уже он сидит на постели, опираясь о стену, она у него на коленях, сложила голову ему на грудь, и, обняв ее за плечи, он дышит пряным запахом ее волос. — Этот дом меня убивает… — тихо пожаловалась Марша, ощущая, как тепло объятий мужа утешает и избавляет от кипучей злости. — Я больше не оставлю вас одну, — также тихо обещает ей Лен, сожалея о своей отлучке. — Ох нет, только не конвой! Вы так лишь сильнее меня разозлите, — она тихо рассмеялась. — Меня мучает не столько совместное времяпрепровождение… Мне горько, друг мой, от того, во что и я превращаюсь здесь. — В вас разве что-то изменилось? — Очень даже. Сегодня я ударила сестру, когда она посмела меня принизить. В её ли положении меня оскорблять, в то же время моля о помощи? — Марша тяжело вздохнула, накрыла ладонями руки мужа на своих плечах, будто удивленная, что те не сковали ее, а помогли снести груз. — Конечно, теперь я пожалела об этом. И даже удержалась во второй раз, когда… — Когда? — Лен обеспокоился, когда ее голос дрогнул. — Она так легко сообщила, что хочет избавиться от ребенка… Знаете, это что-то во мне задело. Очень больно было. Я не люблю детей, конечно, но порой мне кажется, что эти мысли… Быть может, мне так легче выносить, что мне иметь детей не суждено судьбой. — Ох, милая моя подруга… — он не видел, но услышал в голосе жены слёзы. — Наверное, поэтому было так больно, — прошептала Марша сдавленно, сосредоточенно сдерживая слезы. — Я настойчиво уверила Элизабет выбросить из головы те мысли. И все мучаюсь. А если я испорчу ей жизнь из-за своей зависти? — Я давно говорил вам, что ваша мудрость меня поражает до глубины души? — с молящей улыбкой поинтересовался Лен, надеясь помочь жене отвлечься. Марша устало хмыкнула ему в ответ. — Не помню, слышала ли это вообще. — Выходит, я последний глупец, раз не доставил своей ближайшей подруге радости слышать правду. Даже идиот, ведь должен был сделать это очень много раз, — он воспылал уверенностью, слыша веселые смешки. И голос его стал громче, спокойнее. — Только мудрый человек способен так легко признавать свои ошибки и сомневаться, что поступает верно, даже если никто не может утверждать обратного. И, конечно, нужно быть очень сильным человеком, чтобы призвать свои слабости и справляться с ними. И вы служите в этом мне примером, даже музой. Марша печально улыбнулась. Задорная смешинка, принесенная комплиментами, спешно исчезла. Муза поэта, как иронично. Обычно это значит, что поэт влюблен, но в их случае все иначе. Она любит и наблюдает, как он мечтает о другой. Быть может, не так часто, как она подозревает, и все же… — Отныне буду рада принимать комплименты почаще, если не шутите, — девушка насильно вернула себе веселость, но не так легко было скрыть от Лена фальшь теперь. К счастью супруги, он понял все по-своему и в скрытой тоске увидел вернувшиеся переживания о детях. Решив отвлечь Маршу, растерявшись, предложил первое, что пришло на сердце. — Можно вас поцеловать? — Вы муж мой, вам такое должно быть всегда позволено, — несколько ошарашенная вопросом, Марша вдруг стала спокойнее. Пришлось использовать все ресурсы, чтобы укрепить свою защитную стену и не выдать, что сердце замерло. Лен выбрал крайне неподходящий момент, чтобы дразнить ее чувства. — Как я могу вам запретить? — Я не хозяин вам, я ваш защитник. Слуга у ваших ног, а не устанавливающий над вами власть, — юноша поцеловал ее в висок, ощущая на губах щекочущие уколы непослушных кудрей. Он уже не в шутку начал привыкать к их запаху. — И никогда я не нарушу вашей воли. «Были бы только силы эту волю изъявить», — с укором подумала Марша. — «Противиться я не смогу, безвольное создание перед ним, и буду лаской наслаждаться, когда должна бы прочь бежать». Погрузившись глубоко в свои мысли, она опустила взгляд. Его руки на ее плечах, кончики пальцев испачканы чернилами. Ее ладони на его слегка измазанных теми же чернилами рукавах. — Снова не смывается? — полушепотом спросила, опасливо коснувшись его открытой кожи, окрашенной в черный. — Пришлось очень много писать… Надеюсь, не испачкаю вас, — Лен смущенно хмыкнул, тоже переходя на шепот. Он с боязливой осторожностью повернул руку, будто на кончике пальца устроилась божья коровка, а не прикосновение Марши. Опасаясь спугнуть это легкое касание, он едва дышал, пока жена не сделала шаг за него, переплетая их пальцы. — Моя скромная жизнь вас поглотила, — виновато пробормотал Лен. — Ваши руки стали грубее, на них появились шрамы от домашней работы. — Это не имеет значения, — решительно отрезала Марша. — Пусть у меня хоть вовсе не будет рук, зато я буду счастлива. — Если из-за брака со мной вы по какой-то причине лишитесь рук, несчастным стану я. — Не волнуйся. Я просто шучу… И спасибо, — добавила она, подумав. — Мне больше не хочется насилия. — Хорошо. Рад, что мне удалось справиться со своей задачей. Наверное, даже проснусь утром невредимым? — Этого гарантировать не могу. Кто знает, что успеет разозлить меня, пока ты будешь мирно спать… — Нужно придумать способ, чтобы этого избежать. Мне хотелось бы все же дожить до утра, — Лен нервно улыбнулся. Давно ожидаемый, и тем не менее внезапный переход на неформальные обращения смутил его до кончиков ушей. Но он не позволил себе растеряться, что сделал бы по обыкновению, и продолжил загонять себя в краску лишь сильнее, пользуясь подмогой темноты. — Если тепло моего тела так помогает успокоиться, ты можешь использовать его в любое время, когда необходимо, даже если я буду спать. — Весьма интимное предложение, — Марша говорила задумчиво, рассматривая их сцепленные руки. Пора было это прекратить, но она чувствовала себя на нужном месте, ощущала покой и безопасность, и прервать это было выше ее сил. — Впрочем, мы ведь женаты, иногда можно соприкоснуться друг с другом. Поэтому, пожалуй, я воспользуюсь своим правом, как только нагрянет необходимость.

***

Он лежал перед ней, как всегда, далекий и недоступный. Она позволяла себе лишь неуловимо коснуться крупных черных кудрей, ощутить на кончиках пальцев их нежную мягкость, и спешно отводила руку, испуганная, что легким движением потревожит его и не сможет оправдать свое поведение. И, то ли обман зрения, то ли злая шутка с ней играла, каждый раз Марше казалось, что на губах Лена играла неуловимая тень улыбки, какая может быть лишь у человека, спящего так невинно и по-детски сладко, что даже самая черствая озлобленная душа невольно затрепетала бы. Марша вдруг испытала стыд, будто познала нечто сокровенное, что должно было остаться для нее под запретом. Ее любовь должна храниться под тяжелым замком в огромном сундуке, но все труднее становилось удержать. Теряя контроль, Марша позволяла себе выпускать это чувство, испытывать его, и тем лишь сильнее питала, вместо того, чтобы уничтожать. Бесчестное нарушение договора между супругами, как ей казалось. Она будто предавала Лена, злостно нарушая условия их брака без любви и все сильнее очаровываясь. Но чем ярче вспыхивало в ней чувство, тем сильнее это гложило девушку. Она, сопротивляясь самой себе, спрятала руки под подушку и повернулась к мужу спиной. Дольше смотреть было невыносимо.