Судьба одного сердца

Экипаж дернулся на повороте и стал сбавлять скорость. Марша, до того несколько минут тревожно теребившая оборку на рукаве, подняла глаза на мужа. Он был обеспокоен её состоянием, девушка стала не похожа на себя, но юноша списал все на волнение о сестре и встрече с родственниками. Чтобы не смущать супругу лишним вниманием, Лен нарочито увлеченно глядел в небольшое окошко, зашторенное на три четверти, чтобы спастись от палящего солнца. — Пока мы не приехали, у меня к вам есть одна просьба, — голос Марши звучал непривычно тихо, слабо дрогнул после долгого молчания в пути. — Мне бы хотелось, чтобы вы остались жить в одной комнате со мной. Во-первых, так у семьи будет меньше вопросов, во-вторых, на меня не будет давить пустое пространство. — Снова в одной постели. Ведь так можно и привыкнуть, — Лен попытался отшутиться, когда нахлынула неловкость. Он отодвинулся подальше от окошка, чтобы узкий солнечный прямоугольник не выхватывал больше из полумрака его раскрасневшееся лицо. — А почему бы не привыкнуть уже… Зато будет меньше стирки постельного, — девушка хотела улыбнуться, но мрачное настроение, в котором она пребывала, располагало только к едва уловимому движению уголков губ, которое в темноте можно было вовсе упустить из виду. — Вы тоже шутите от волнения? — Нет, я так держу в узде ярость, — она тяжело вздохнула. — Мы еще не на пороге, а я уже всех ненавижу. — В таком случае, не смею отказать. Буду рядом, пока не понадобится никто. Экипаж остановился у парадного входа, и Лен помог жене спуститься. Она нервно ухватила его за плечо, направляя всю тревогу в напряженные пальцы, сжимающие плечо юноши почти до боли. Зато по лицу Марши нельзя было и в самых смелых предположениях угадать, как ее беспокоит это возвращение в отчий дом. — Не знала, что вы такой злопамятный, дорогой, — невозможно было удержаться от соблазна подколоть супруга за его меткое воспоминание. — Память у меня неплохая, но не помню, чтобы вы делали мне хоть сколько-нибудь зла, — бережно накрыв сжимавшую его плечо руку своей ладонью, Лен нежно улыбнулся своей даме. В этой улыбке Марша читала обещание поддержки, защиты и участия в их тайном сговоре. Для всех они должны быть обычной безрассудно влюбленной парой, и оба будут притворяться, сколько нужно, играя в это, чтобы защитить друг друга. — Я уже говорила, что вы совершенно очаровательны, когда безуспешно пытаетесь лгать? — ее хитрая усмешка и отвлекающий маневр с язвительной критикой были отработаны мастерски, и Лен, как всегда, не заметил изощренного комплимента. — Все еще надеюсь когда-нибудь преуспеть. Это только тренировка. Шаг, еще шаг, и вот коридор позади. Они успели к обеду и, как сообщили слуги, семья как раз собралась за столом, поэтому напряженные приветствия обещали быть краткими, но сгущенными. Ободряюще погладив руку Марши, Лен сделал шаг первым и провел ее в пышный зал, наполненный золотым летним солнцем и ароматами горячего кушанья. Только встреча, обещавшая быть трудной, приготовила сюрприз, и оказалась даже хуже. В Монфоре прибытия гостей никто не ожидал. Малышка Агнес, чей звонкий смех только что разносился по залу, напоминая пересуды играющих на ветру стеклянных гирлянд, уставилась на дверь и, бледнея, пробормотала скромное «ой». Элеонора, томно глядевшая на люстру, была самым дерзким образом вырвана из мира грез, когда младшая сестра подпихнула ее в плечо. Вполне здоровая и куда менее убитая горем, чем представлялось, Элизабет ахнула и моментально вернулась к детской привычке, спешно сунув палец в рот и с шумом прикусив ноготок. Отец семейства, не веря глазам, смотрел на прибывших гостей, и скрип, с которым пробегали в его голове мысли, казалось, можно было слышать с улицы. — Добрый день… Похоже, о нашем визите не предупредили, — Лен первым решился подать голос, когда стало очевидно, что неловкая пауза затянулась слишком долго. — Мы не хотели шокировать вас… Думал… — Элизабет должна была предупредить, но, наверное, позабыла, — Марша отпустила мужа и величественно подошла к столу. Пораженные взгляды родных заставили ее вспомнить, что она теперь сама себе была хозяйка, и не было больше поводов трястись от волнения. Никто ее не удержит больше, и, стоит захотеть, они с мужем покинут этот дом также легко, как в него вошли. Осмотрев роскошные блюда, поданные к обеду, по которым она, к своему удивлению, не скучала, девушка взяла из вазы апельсин и покрутила его в руке, вспоминая, сколько месяцев уже такого не видела. Убедившись, что интереса фрукт у нее больше не вызывает, она вернула его на место. — Неудивительно, она пребывала в расстроенных чувствах в последние несколько дней, — отец, наконец, включившийся в ситуацию, решился принять участие в разговоре. — После такого предательства, которое ей пришлось пережить, когда герцог объявил о помолвке с другой, любая забыла бы и собственное имя. Но к чему теперь это вспоминать! Пока вся семья в сборе, давайте лучше пообедаем. И вот, приказав поставить два чистых прибора для гостей, он вновь позволил себе остаться исключенным из всеобщего разговора и полностью отдаться страстной любви к еде, а не семейным собраниям. Сестры же, за исключением Элизабет, старательно веселились и болтали о своих делах, чтобы не приходилось обращать внимания на колючее напряжение, которое принесли с собой визитёры. А вот виновница их приезда, не решившаяся оповестить семью о том, что слезно молила сестру посетить ее, стыдливо прятала глаза, понимая, что оплошала. Сидеть напротив Марши было жутким испытанием, ведь, пока Лен задавал младшим девушкам вопросы, делился подробностями о жизни и планах своей семьи, создавая видимость радости встречи, Марша молчала и строго поглядывала на неё. Когда первая из сестер покинула дом, став не просто девушкой, а женой, Элизабет осталась старшей и чувствовала силу и власть, воспитывая остальных. Только когда сама оступилась, она почувствовала, что не так сильна и стабильна, как хотела верить. И вот, потеряв опору уверенности в себе, девушка взывала о помощи. Впервые после смерти матери ей так не хватало опеки старшей женщины в доме. И вот, скрывшись после обеда в своей спальне, Элизабет с почтительным ужасом ожидала появления сестры. Марша вошла тихо, с осторожным уважением к горю девушки, взывавшей о помощи. Она уже успела позабыть, каким хищным зверьком умудрялась быть эта бедняжка. — Ты должна мне помочь! — ухватив свою гостью за обе руки, Элизабет едва не пала на колени в мольбе. — Отныне я расписываюсь в своей несостоятельности. Все решения, что я позволила себе принять, делали мое положение кратно хуже, и я больше не знаю, к кому обратиться! — Мне приятно, что ты решила довериться мне, — медленно проговорила Марша, мягко направляя сестру присесть на кровать. Ей хотелось мыслить немного спокойнее, и неожиданная бойкая говорливость Элизабет несколько сбивала с толку. — Только давай сперва присядем. — Конечно, — девушка свалилась на постель, не беспокоясь о том, что помнется дорогое блестящее платье. Теперь, когда ее жизнь была практически окончена, не было дела почти до всего. — Я не могла бы доверить это кому-то еще. Только ты знаешь, как с высоко поднятой головой переносить то, что ты позор семьи. Разве встречала ты кого-то еще, так ловко умеющего закрыть глаза на собственную убогость? Вот и превратилась бедная поруганная жертва в атакующего хищника. Маршу будто ударили ножом в спину. Бедное создание, оказавшееся в беде, хотело от нее поддержки, но девушка не могла заставить себя сказать что-то приятное. На нее нападали, и вот, пришло время проявить себя, доказать, что она выше этих мелких издевок, но в груди взыграла злость. Ее дерзкий нрав совершенно не желал следовать христианским принципам и подставлять вторую щеку. Победу в борьбе интересов одержал тот же, что и всегда. Хлесткая пощечина отрезвила Элизабет. Девушка схватилась за покрасневшую щеку и только шумно сопела, как выброшенная на берег рыба, не понимая, что сказать. — С этого дня ты прекратишь оскорблять меня. Глядя на нас двоих, едва ли хоть кто-то посчитает тебя теперь более успешной в жизни, — Марша гордо вздернула подбородок и говорила тихо, с преувеличенным спокойствием, чтобы посильнее пристыдить сестру. — Ты лишилась возможности меня упрекать, когда позволила обесчестить себя какому-то поганцу, доверилась его обещаниям и решила, что это повод забыть о нравственности. Твое счастье, что я была благосклонна и тут же не рассказала отцу. — Ты бы не посмела! — Еще как посмела бы, просто не стала, — она стрельнула в Элизабет укоризненным взглядом. — Он все равно узнает рано или поздно, и будет лучше, если ты сама скажешь. — Ну уж нет! Я собираюсь избавиться от ребенка, и отца вовсе не обязательно ставить в известность! Девушка вскочила с постели и, маскируя свои движения за нервным хождением по комнате, отошла подальше от сестры, опасаясь очередного удара. Марша же, перебирая складки юбки, чтобы умерить пыл, наблюдала за ней с высоко поднятой головой. — Ты не станешь избавляться от ребенка, — холодно скомандовала она. — А вот и стану! Мне он не нужен, это повредит и репутации, и фигуре! И просто поставит на моей жизни крест, — кричащим шепотом декламировала Элизабет, страстно размахивая руками, чем демонстрировала свое отчаяние. Марша поймала ее руку и грубо отпустила, принуждая успокоиться. — Ты сама поставила на своей жизни крест, когда отдалась мужчине, не ставшему твоим мужем. Ты решила потакать плотским желаниям, не этот ребенок, — жестко заявила девушка, все крепче сжимая руку бедняжки. Но Элизабет не пискнула, даже когда стало больно, и стойко сносила наказание за свою глупость. — Разумеется, бесчестному человеку ты стала неинтересна, предложив слишком много. Ты отдала ему всё, а он не должен был и пытаться что-то дать взамен. — Что ж, я считала его честным человеком, — пробормотала жертва свое последнее оправдание. — Были менее разрушающие жизнь способы это проверить. Только осознав, что причинила сестре боль, Марша отпустила ее руку и взялась за сердце. Ярость вдруг улеглась, и осталось лишь гнетущее чувство безысходности и желание хоть чем-то помочь бедной глупышке. — Не думай о фигуре и репутации. Операция, на которую ты так легко решаешься, может убить тебя или лишить возможности иметь детей навсегда. Это не дороже испорченной фигуры или даже репутации, — девушка снова заговорила тихо и спокойно, но на этот раз с непривычной мягкостью. — Семья останется у тебя, даже если ты не сохранишь репутацию. А фигура исправится диетой и танцами, когда ты будешь праздновать, что не дала этому себя убить. — А если я лучше погибну, чем перенесу такой позор? — Элизабет обняла себя за плечи и виновато глянула на сестру. Исподлобья, украдкой. Марша была права, но признать это было страшно. — Может быть, все окажется не так уж кошмарно. Как по мне, лучше трудная жизнь, чем никакой. Прими ответственность за последствия своих поступков и живи с этим дальше. Даже если от тебя отвернутся все, останется ребенок. Самый родной человек, который никогда тебя не бросит, — Марша опустила глаза и устало вздохнула. На плечи вдруг свалился тяжкий груз, после проделанного пути захотелось свалиться с ног и спать, пока не надоест. — И ты… — неуверенно, сама не понимая, с вопросом или утверждая, пробормотала Элизабет. — Конечно, — погладив сестру по голове, девушка мягко ей улыбнулась. Никогда еще между ними не было таких доверительных отношений, и теперь обе даже допустили, что могут подружиться. — А теперь пойдем прогуляемся, пока погода хорошая. Тебе полезно побыть на воздухе.