Так, а для чего он тебя похитил тогда--
— С тёплыми скучно. Ответ – отпад, даже сказать нечего. Однако тело твое реагирует странно. Нет-нет-нет. Сердце так колотится, потому что страшно. Мурашки наверняка от холода. А вздрогнуло кое-где... Потому что пульс частый, давление поднялось. У него уже скальпель в руке, – без перчатки – а лезвие вот-вот коснется твоей ключицы. И вдруг надрез, не больше царапины, да где-то сантиметра три. Едва не подпрыгнув, ты шипишь, скорее от неожиданности, чем от боли, а он рассекает всё дальше, уже вдоль грудины и вниз. Затем подводит под ключицей с другой стороны. На ране выступают алые бусинки крови и собираются в дорожки по рисунку "игрека" вдоль корпуса. — Обычно для этого берут маркер, но точность не мой конёк, — приговаривает доктор. — Вы что это делаете? — выпаливаешь ты. Ощущение неприятное, но не то что бы больно. "Комарик" прямо. А он точно собирается тебя убить? Зачем тогда ходит вокруг да около? — Я, душка 97, вскрываю тебя, чтобы поразглядывать внутренности, — объясняет он и коротко поглаживает тебя по щеке. — Рассказать побольше о технике? Ай какой любопытный пациент, процессом интересуется! Хорошо, очень-очень хорошо... Так-то тебе не очень-то и интересно. — Это.. — продолжает Чоколатта, возвращая скальпель к началу намеченной линии и вдавливая, словно режет масло; теперь вот очень остро и каждый нерв во пламени. А он всё скользит по начерченной царапине, не внимая тому, как ты жалобно хнычешь от боли. — ..Y-образный разрез. Такими вскрывают мёртвых на аутопсии. Но ты, лапуля 97, безусловно, будешь в сознании, пока я не закончу! И кровь хлынула как следует, кармином окропило линии под ключицами, капли начали сочиться и стекать по груди. Ты наблюдаешь, как он ведёт скальпелем вертикально вниз вдоль тела, и чем нож ниже, тем тяжелее становится дышать, потому что между ног снова ёкает без должного внимания. Которое ну никак не хотелось обращать, чепуха это всё. Однако ты невольно сжимаешь бёдра, ахнув и выдав тихий стон от малейшего трения. — Ч-чем, — бросаешь ты, — Вы чем меня накачали?! Вколол небось какой-то гречи, пользуясь твоей отключкой, да наверняка! В теле вопит половой инстинкт, не удивительно, почему, даже слегка пошевелившись, ты остро осознаёшь, что в промежности очень мокро, а между бедер скользит. — Ничем, — "доктор", оскорбившись, отстраняется, не выпуская из пальцев скальпеля. — Зачем мне что-то тебе вводить? Чтобы не больно было? Ещё чего, так же совсем не весело. — Вы мне дали что-то! П-поэтому... Между ног приятно пульсирует? Прям течёшь, и даже не страшно, что вот-вот умрешь медленной и мучительной смертью? Или повлияло так, что сильно возбудил сам процесс? Об этом говорить категорически нельзя, так что ты и замолкаешь на пол-предложения. Чокколата в недоумении хмурится, кладёт скальпель и берёт со стола что-то другое. Ручку-фонарик. Щелчок, и в радужки бьёт ярчущий белый свет. В глазах по очереди пляшет светлый луч прямо по центру, пока доктор, кажется, оценивает твоё состояние.И тут он улыбается.
Он в принципе уже давил лыбу по ходу всех твоих истязаний – ты ж прямо его радость бытья – теперь, однако, скалится до ушей, как-будто искренне, да так, что в уголках блестящих глаз навыкате собираются тонкие лучики гусиных лапок. Сердце твоё прямо скачет. От страха ли или, скорее, возбуждения? Чем бы то ни было – уж точно не нормальным. — Ты же совсем как я, — мягко умиляется Чоколатта. Ты с силой жмуришься; в глазах бегают чёрные точки, а он раскрывает тебе веки и свет бьёт снова. — Тебе всё это нравится. А судя по зрачкам, даже возбуждает. Какой у него нежный, увлеченный голос.. Неладно как-то. — Вы мне что-то вкололи, — ты бормочешь, отворачиваясь и жмурясь вновь. — Неправда, — он вяло бросает в ответ, — но теперь уколю. Чокколата отступает в темноту вне поля зрения. Похоже, роется в тумбочке (слышно, как шебуршат выдвижные ящички). Нужное находит быстро. Захватив тремя пальцами шприц по всем правилам, он напоказ мотает им на свету прямо у тебя перед лицом, большим пальцем жмёт на поршень и выпускает изнутри скошенной иголочки пару капель прозрачной жидкости. — Я бы на твоём месте не дёргался, — он ловко разворачивает твою руку и обвязывает жгут над локтем, затягивая так крепко, что аж кожа топорщится. Вертит по-удобнее, чтобы синие ленточки вен на fossa cubiti смотрели вверх. Постукивая по руке на сгибе, Чокколата посмеивается: — Вены у тебя прелесть, 97... Очень полные и заметные. Когда игла покалывает кожу, ввалившись в сосуд, ты дёргаешься от укола и неприятного ощущения, как остриё заходит вглубь, не далеко, хотя условно может. Следишь глазами, как уменьшаются деления в шприце, пока жидкость наполняет тебя прохладой, и после чего иголка медленно выходит. Уже не глядя, ты пытаешься отвлечься, пока "врач" что-то вслух рассуждает, опять куда-то подевавшись из обзора. Шипишь только, едва почувствовав, как жжётся спирт, который он нанёс на сгибе локтя. — Стерильность меня обычно волнует мало, не люблю переживать, подцепит мой пациент инфекцию или нет, — говорит Чокколата бодрым тоном; вернулся, — но то, как антисептик неприятно щиплет, обычно так всем не нравится! Весело – жуть, смех, да и только, серьёзно, — только вот он совсем не смеялся. — Ну что ж... — похититель склоняется плотнее к твоему лицу, дыханием едва не касаясь щёк, и на это невозможно не отреагировать. Ты открываешь глаза. Его довольную рожу раскроила широченная лыба. Одной рукой он лезет к плечу, а другую опускает на V-шку у тебя на стане, пальцем постукивая по самому надрезу. Водит по ране кругами, ласкает грудь ну прямо как любовник. — Скажи, как вставит. — А как... — ты стараешься отстраниться, отклоняясь назад. Есть эффект – бедра потираются друг о друга, а из горла вырывается слабый стон от малейшей искорки наслаждения. Патовая ситуация. — Как я пойму, что подействовало? — Не знаю, — он едва ли не пропевает. — Ты мне расскажи? Как бы там ни было, вставляет конкретно и сразу же. Во всем теле разом по венам как-будто бежит огонь. И оседает в животе, глубоко, как-будто в колодце. Всё дрожит, а биение сердца пробирает до костей. Желание такое сильное, что тебя корёжит в кресле, ясно возникает ощущение, как из горячей щелки подтекает на сжатые бедра, и как к ним липнет промокшая тонкая ткань медицинской рубашки, в которую он тебя разодел. И ты стонешь, громко и озабоченно, ведь это было с самого начала, по какой-то ебейшей причине непрерывно доставляло, а теперь к тому же возросло, и блять, тебе нужно что-то, ведь мыслишь ты лишь инстинктами, только не каким-то там "бей или беги" – поток адреналина решил, что прямо по курсу секс. — Ин-те-рес-нень-ко, — Чокколата разбивает по слогам, звонко цокая язычком. — Ты прямо удивительная находка, 97. В ответ ты только хнычешь. Какие уж тут слова. — Не помочь тебе? — он подстрекает. А ты киваешь. Всё равно ведь прикончит, раз погибать, так с песней? — Вот потеха, — добавляет он себе под нос. Опять выходит в темноту, ещё что-то берет в кювету, а потом регулирует кресло, приподнимая держатели по бокам. Тянется вниз, хватает тебя за лодыжку и закидывает её... На медицинское стремя. Подвязывает, а потом обрабатывает и вторую ногу. Чтобы они, врозь разъятые, никудашеньки не делись. Не заморачиваясь, прямо на багровые ладони, – даже под чёрными налаченными ногтями умудрилась запечься кровь – он натягивает нитриловые перчатки. А ведь по ходу всей "процедуры" таковых не носил. Во тьме неприятно брызгает влажным содержимым какой-то тюбик и он потирает между пальцев в гладких перчатках прозрачный гель; медицинский лубрикант. — Ну-с, — он на мгновение замолкает, — если мне остановиться, говори. Я же не монстр. Справедливо. Бесполезно даже пробовать понять его этику. Куда там до неё – он запускает свои нитриловые пальцы под тонкую ткань медицинской рубашки, нащупывая мокрые складочки, и проводит вдоль пальцами в липкой смазке, собирая и твою. Трение не противное; малейшее скольжение его пальцев по клитору кидает в дрожь. Едва-едва, но тебя уже прошивает сладкой негой, надавливание куда приятнее, чем когда жалостливо сжимаешь бёдра. Ты стонешь в открытую – препарат, очевидно, циркулирует во всю. Что он делает, не видно, и непонятно, возбуждает это или дразнит. Ведь, пока хочется продолжения запретной ласки, он уже влезает внутрь двумя пальцами-- от неожиданности ты вздрагиваешь. Заметно толще твоих; Чоколатта и сам в принципе крупнее. И наполняют они тебя куда лучше, как раз то что нужно, хоть какое-то облегчение от невыносимо угрызающего томления. Он толкается ими внутрь со странной нежностью, изредка сгибая на себя. Как-будто слегка "изучающее" движение. А ведь он действительно что-то искал – когда тебя встряхивает от стимуляции определённой области, он выдаёт "ага!", почти торжествующе. После этого же ускоряет движения пальцев. Долбит ими как следует, глубоко, скрючивает фаланги, попадая по слабому местечку; гладит, водит кругами или просто нажимает. Теперь ломит от наслаждения, а не от боли и безысходности. До сих пор так всеобъемлюще, что разум словно утопает в усладе. Задав темп, он уводит большой палец на клитор, где водит быстрыми кружочками с разной силой, и это иной вид удовлетворения, который отзывается куда острее. Таким манером размываются все границы. Собственный голос катится эхом и не то что бы даже слышно, все стенания удовольствия как-будто где-то вдалеке.. Вдруг всё светится белым, как в раю, без рыжей дымки, не то что в начале, и твоё тело наливается этими лучиками, когда ты попадаешь на пик нирваны. В голове туман, но через пелену ты разбираешь, как он тебя хвалит: — Хорошо, очень хорошо, умница.. Молодец... Пальцы его всё ещё двигаются внутри, постепенно сбавляя скорость, чтобы волна эйфории продлилась чуточку подольше. Экстаз оргазма ли, а может всё-таки кайф от веществ? Кто знает. Но вот постепенно отпускает, восторг понемногу испаряется по капельке утекающего блаженства и ты смотришь в потолок, когда ковырялки вынимают, недовольно на это вздыхаешь, а потом вспоминаешь, где находишься. Смотришься на себя, опустив голову. Разрезы на груди широко зияли на каждом вдохе, на грудь и живот из них сочилась кровь. Пронзает жгучая боль – не всё же только о пилотке своей думать. Чокколата стаскивает перчатки, швыряет в мусор. И улыбается. — Рассказать тебе секрет? — Ч-чего?Да непонятно, хочешь ты, не хочешь...
Посмеиваясь, он приближает пустой шприц тебе к лицу. — Читай, на этикетке. Вслух. —...На-три-я хло-рид. Ноль девять процентов... — Знаешь, что это значит, 97? — даже его слова сами по себе как-будто смеются. — Я вколол тебе физраствор. Из большего он всего лишь "напоил" тебя, душенька.Нет слов.
— Но под эффектом плацебо наверняка было весело, — говорит он, и ты обратно привыкаешь к натянутой до ушей улыбке. — Правда, 97? Лицу жарко и ты сжимаешь губы в ниточку. — А вот это уже, — он кладёт на место пустой шприц и берёт другую ампулу, — сильное седативное. Черт знает где очухаешься, но соображалки хватит. Домой доберёшься. — Вы меня... отпускаете? — Да. Видишь ли, ты особенный пациент. — А если я... Пойду в полицию? — оспаривать, конечно, не стоит, но уже вырвалось. — Ха! — Чокколата склоняется к твоему лицу. — Повторюсь: ты совсем как я. Я тебя отпущу, а ты даже попытаешься меня найти, вдругорядь. Молчишь. — Это едва ли вершинка айсберга от того, чем я занимаюсь. Я могу тебе все конечности откромсать, — шепчет он, горячо, и ты содрогаешься, — а буквально через час ты опять будешь ходить. Могу вскрыть тебя, как полагается, и сможешь поглазеть, как шевелятся твои органы, с тем же исходом. Едва ли вершинка.. Но тебе уже интересно, что ещё я могу предложить. Ты хлопаешь ртом, как рыбка. Сглатываешь. И ничего не говоришь, ведь он абсолютно прав. Тебе интересно. — Скоро увидимся, 97. Ваши губы сливаются в поцелуе, иглой больно колет плечо, и всё в один момент обращается во тьму.Когда приходишь в себя, холодно.
Ты на цементом полу. В каком-то пустом, просторном месте. Без одежды (но нижнее бельё поодаль положить удосужились). Садишься – и кожу на груди щемит от боли при каждом движении. Ты смотришь... А там расшиты "игреком" швы, от ключиц почти до пупка. Как ни крути, ты будешь искать меня, вдругорядь , говорил Чокколата. Прохладно, конечно, но тело распаляется само по себе. Устроившись на боку и притянув колени к груди, ты плавно запускаешь руку между ног.До скорого.